Клуб игры на укулеле

Никита Олег выглядит слишком довольным ситуацией, а я позволяю ему бессовестно быть собой в моём присутствии. Под курткой приятно нежит кожу новый свитер; натягиваю манжеты на пальцы, иду за ним куда-то. До заката полтора или два часа, октябрьское небо голубое-голубое. Лёгкий ветерок играет в волосах, лаская и нашёптывая романтические глупости. Хочу рассердиться на Енотина, но не выходит. Я сам поддался всей этой едва уловимой атмосфере. Сам виноват, что в голову лезет музыка. — Куда ты меня ведёшь? — интересуюсь, когда мы сворачиваем и идём вдоль пустого шоссе. Здесь редко встретишь машину, потому что южнее есть новая объездная дорога. — Говорю же, сюрприз. Если я тебе всё расскажу, эффект будет не тот, — хихикает придурошный, и глаза сами закатываются. — Хоть территориально объясни. Нам же не придётся туда целый час идти? Было бы странно, ведь ещё пара километров в этом направлении — и ты за чертой города. — Полчаса, наверное… Нет, минут двадцать. Дойдём до железной дороги, пересечём — и оттуда максимум пара минут, это в посёлке. Мне сразу становится спокойнее. Тем более, что оттуда ходят до центра маршрутки, а значит, мне не придётся назад идти снова пешком. Вот только что интересного может быть в паре улиц, что никак не примкнут к городу? Какое-то время мы шагаем в молчании — Олег впереди, я на небольшой дистанции, задумчиво пялясь ему в спину, но на самом деле не думая ни о чём. В черепушке так опустело за последние минуты, только какая-то мелодия… Нет, это он напевает. Сперва мурлычет совсем под нос, так тихо, что даже малейший порыв ветра его без усилий перебивает, но потом просто начинает петь. И я не удивлён. Этот парень состоит не из решений, а из импульсов, из “здесь и сейчас”. — Пол-ночи ссоримся, За сигаретой — сигарета. Под лампой конусом — То жар, то вечная мерзлота. Глаза устали тлеть, А губы — искать предлога. Попытка повзрослеть Вот-вот кончится плохо… Понятия не имею, что за песня, но какая, хрен, разница, если она, будто чужие наглые пальцы, лезет в рукава по запястьям, посылая поверх венозных сеток мурашки? Этот голос просто создан для того, чтобы без зазрения совести сводить девчонок с ума… Парней. Да, парней — мой разум сам меня поправляет. Однажды этот самый голос заставит какого-нибудь неисправимого романтика замереть и подкосит ему колени. И это будет… красиво. — Потормозим, посутулимся, Зарывшись в сизые облака. Вдали сплетаются улицы, Словно нити ДНК. Сидим, касаясь предплечьями, И немоты — тёмная река. Нескладно так переплетены Нити наших ДНК… Или же… Разве это не очевидно? В один день они с Ури сплетут пальцы. Сейчас не первый раз, когда я думаю об этом. Что-то подобное посещало мою голову и раньше, особенно в библиотеке, в клубе игры на укулеле. Химию, что между ними происходит, можно по склянкам разливать. Я следил за каждым касанием рук, каждым случайным столкновением плеч. Неосознанно поначалу, и всё же следил. Хотел как-то в шутку упрекнуть Олега за то, что он при таких-то отношениях с Ури с кем-то ещё флиртует, но что-то тогда меня остановило. Я вдруг почувствовал, что не хочу ничего портить. Ничего. — Чего ты так загрузился? Я едва не врезаюсь в Олега, который теперь стоит ко мне лицом, сунув руки в карманы. Растерявшись, хочу что-то ответить, но в следующую секунду меня оглушает жуткий грохот. Мгновенно становится темнее, я пугаюсь, отшатываюсь назад, но Олег удерживает меня за руку, хохочет, наверное — не слышу. Всё глушит шум бегущего в трёх метрах за его спиной товарного поезда. Не заметил, как мы дошли до железной дороги. Он орёт мне что-то с улыбкой, вытягивает обе ладони кверху, машет ими неистово, провожая состав, подпрыгивает разок. Такой глупый и непосредственный, как ребёнок. Только никакой он не глупый. Дурак, пожалуй. Но не глупец. Когда я вновь обретаю возможность слышать, первый звук, что доносится до моих ушей — звук моего собственного смеха. — Напугался? — улыбаясь во весь рот, спрашивает Олег. — Не было такого, — совсем неубедительно вру я. Болят щёки. Как мой проводник и обещал, не проходит пяти минут, и мы добираемся до места назначения. Это обычный одноэтажный дом меж таких же домов, спереди защищённый забором, через который парень, не раздумывая, перебирается. — Чего творишь?! — я непроизвольно понижаю голос, подбегая к ограждению. — А если хозяева? Или соседи?… — Успокойся, тут всем на него похер. Лезь давай, — невозмутимо подначивает меня Олег. Ухмыляется, ведёт бровью, подавшись вперёд и облокотившись на металлические вензеля, заговорщически шепчет: — Я же знаю, ты такой же отбитый, как я, не обманешь уже. Вырубай зануду. Лезь. Я кусаю себя за губу. Он сейчас похож на дьявола — не тронет, пока сам не сделаешь шаг вперёд. Мне достаточно пяти секунд, чтобы оказаться на чужой территории. Только теперь замечаю, что здание хоть и большое, но выглядит плачевно: окна в трещинах от брошенных кем-то камней, стены разрисованы краской из баллончиков, а на крыльце, слишком широком для жилого дома, скопилась куча листьев и мусора. — Он заброшен, — констатирую я после беглого осмотра фасада. Олег кивает и жестом зовёт в сторону заднего двора. Там когда-то, наверное, был приятный газон, но теперь всё поросло карагачом и крапивой. Чёрный ход — чёрный ещё и буквально. Часть крыши здесь покосилась, пластиковый сайдинг сплавился, обнажив металлический каркас и потемневшие от сажи керамзитоблоки. — Пожар? — Поджог. К моему удивлению, тяжёлая железная дверь не заперта. Олег подцепляет её пальцем и со скрипом отворяет, приглашая меня заглянуть. — Проведу тебе экскурсию маленькую. Мы оказываемся где-то наподобие гардероба — вдоль двух стен комнаты протянуты шесты, в углу пылится сломанная вешалка-плечики — когда-то таких здесь было, наверное, сотня на этих самых шестах. Выйдя оттуда, я обнаруживаю себя в холле. Направо — две двери, на одной из которых сохранилась несодранной наклейка, обозначающая женскую уборную. Прямо же — пустой проход в форме арки, ведущий в самую большую комнату. Прятать любопытство смысла уже нет — шагаю туда. Моему взгляду открываются ровные ряды скамеек с мягкой обивкой. Кое-где их уже открутили от пола и скоммуниздили, но восприятию общей картины это не мешает. Перед рядами слегка возвышается сцена. На ней — деревянный пюпитр, больше напоминающий тумбу, что характерно — тоже обгоревший. Наверное поэтому его ещё и не украли. — Это же… церковь? — внезапно озаряет меня догадкой. Здесь нет ни крестов, ни икон, но почему-то именно это приходит на ум первым. Олег кивает. — Угадал. Если они, конечно, называли её так. По-свойски пройдя в помещение, он падает на ту скамью, что ближе всего к сцене, и расслабленно откидывается на спинку. Наблюдает, как наблюдаю я. — Здесь собиралась когда-то небольшая община. Не православная. Мне дед рассказал — дружил с какими-то мужиками оттуда. Приятные ребята были, говорил. Обожали христианский рок или что-то вроде. Про музыку могли проболтать чуть ли не дольше, чем про библию. Его голос отражается от стен, дополняя атмосферу запустения. Я впечатлён, но мне не по себе, так что сажусь рядом с Олегом. Пусть говорит тише. Не хочу слушать эхо. — И почему тогда теперь тут такое? — Люди ненавидят тех, кто от них отличается. Вот и всё. Парень грустно усмехается, вытягивает ноги, глядя на носки своих кроссовок. Один шнурок развязался. — В какой-то момент РПЦ стала очень бояться критики. И конкуренции. А учитывая, как плотно они лижутся с государством… сам понимаешь. Лет десять назад на многие маленькие христианские общины в России начались облавы. Прям целыми отрядами омоновцев заявлялись, винтили всех подряд — и девчонок, и стариков, всех. Под соусом борьбы с экстремизмом, конечно же — у них оригинальных идей никогда не было. Много недвижимости отжали, много электроники. Кого не выходило к ногтю прижать — на тех подсылали хулиганьё. — Звучит как бред какой-то, — я хмурю брови, наклоняюсь и, чтобы занять руки, зашнуровываю Олегу кроссовок. — Я никогда ни о чём таком не слышал. А ты говоришь — аж по всей России… — Ну, знаешь, по телеку такое не покажут. Разве что изредка припугнут, что всякие там религиознутые у бабушек квартиры отжимают и детей едят. Это база базовая. Да и либеральным СМИ на них всегда плевать было. Так что неоткуда такое услышать, из уст в уста разве только. — А что, у бабушек квартиры не отжимали? — Ну деду моему даже не намекали. Байки, да и только. Он качает ногами, любуется на мой идеально симметрично завязанный узел-бантик. Я снова ухожу в себя, а потом нарушаю тишину: — Олег, а ты верующий? Парень кивает. — Пожалуй. А ты? — Не особо. — А почему? Просто интересно, не отвечай, если не хочешь, — он вскидывает ладони смешно, пытаясь продемонстрировать отсутствие давления. — Да всё норм. Просто… в мире слишком много дерьма. Если бы он существовал, разобрался бы. — Ну а, может, у него причины есть, — пожимает плечами Олег. — Ты ведь не бежишь сломя голову всех подряд кошечек и собачек на улице спасать. — Ну и какой он тогда “всемогущий”? — Может, и не всемогущий, — соглашается парень. — Но, думаю… потом он нам всё расскажет. Всё объяснит. Тут очень тихо с лёгким налётом тоски. Но почему-то чем дольше мы сидим и молчим дуэтом, тем спокойнее мне становится на душе. Мысли выстраиваются рядами такими же ровными, как здешние скамейки. Хочется… распеться. — До… ре-ми-фа-соль, — я вспоминаю школьное упражнение, которое мы делали в начале уроков музыки в средней школе. — До-ре-ми-фа-соль-фа-ми-ре-до. — Акустика шикарная, скажи? — у Олега веселеет голос. Мы покидаем заброшенную церковь ещё через полчаса, вдоволь напевшись и накричавшись. И не помню, когда в последний раз мне на душе так хорошо было. Идём до автобусной остановки, а мне аж подпрыгивать хочется. Моему спутнику тоже хочется, но он себя не сдерживает. Его идиотская походка заставляет меня засмеяться. Он ждёт с улыбкой, когда успокоюсь, и потом интересуется: — Ну что, не разочарован, что со мной сегодня время провёл? — Ты отличный парень, Олег, — отвечаю я, толкая его в плечо. — Особенно когда прекращаешь терроризировать меня своими дебильными флиртующими шутками. — Вот как. Его улыбка не покидает лицо, но заметно меркнет. Парень останавливается, зажёвывает щёку, затем поднимает на меня взгляд. В его серо-голубых глазах отражается осеннее небо. — Я просто хочу, чтобы тебе было со мной комфортно, вот и стараюсь как-то сбавить градус. Но… никогда это не были шутки. Типа, реально, никогда. Флирт — мой обычный стиль общения, мой родной язык, если угодно. Я так выражаю симпатию. А ты мне симпатичен. И интересен. Ты умный до ужаса, серьёзный и целеустремлённый, но всё время что-то из себя строишь, хочешь казаться таким отстранённым, холодным. А у самого глаза горят так, что всё вокруг сожгут. На секунду я ощутил себя голым. Последняя линия обороны осталась. — Ты ведь знаешь, девушка есть у меня. Я изменять… — Ты ему про Венеру, он тебе про бутерброд на завтрак, — Олег вздыхает и прячет лицо в ладони. — Я не хочу с тобой трахаться. Я тебе Пастернака читать хочу. Пока закатное солнце целует тебя в щёки. Понимаешь? …Вовремя подошедшая маршрутка избавила меня от необходимости что-то отвечать, но не избавила от мыслей и жара, пульсирующего через всё тело. Приходится стянуть куртку, только это не помогает. Уткнувшись лбом в спинку пустующего сиденья спереди, я издаю тихий гортанный стон. Я ничего не понимаю. Ничего. Совершенно. В особенности не понимаю себя. Умный, говоришь? Дурак конченый. Сминаю руками свитер на своей груди. Зарываюсь носом в ворот. Пахнет Олегом. На секунду мне кажется, что в мире нет больше ничего, кроме этого свитера.