Клуб игры на укулеле

Олег Это первый раз, когда собрание клуба игры на укулеле не состоялось по графику. Ури пожаловался с утра на плохое самочувствие и сказал, что хочет побыть после уроков в мастерской; я ничего не имел против. Всем нужна иногда передышка, а ему — тем более. После шестого урока мы с ним прощаемся, и парень спешно покидает класс, а я лениво перекладываю канцелярские принадлежности в сумку, обдумывая, что же делать дальше. — Разве сегодня нет клуба? — раздаётся из-за парты спереди. Поднимаю голову, чтобы пересечься на секунду взглядами с хмурым отчего-то Никитой. Он тоже не спешит со сборами, вместо этого чертит плетёные цепочки на полях черновой тетради автоматическим карандашом. — Не, сегодня нет. У Ури плохой день, — я безрадостно приподнимаю уголок губ. — Или ты его наконец в край задолбал. — Может быть, — ухмыляюсь хитро. — А ты почему к Марго не бежишь? — Она не очень хочет видеть меня сегодня, — отвечает он спокойно, но чуть нервно, будто пытаясь скрыть раздражение. — Людям бывает нужно личное пространство. — Значит, у меня есть шанс тебя сегодня украсть? — Похищение людей уголовно наказуемо, Енотин. И всё же мы оба остаёмся на своих местах, пока весь остальной класс потихоньку рассасывается, освобождая кабинет. Историчке мы, похоже, не мешаем: она спокойно сидит на своём месте и переносит оценки в электронный журнал, мурлыча под нос незнакомую мелодию. У меня в голове вертится какая-то задача, но её суть никак не получается вспомнить. Снова не удосужился сделать пометку в блокноте, а теперь сиди и думай, проклиная собственную забывчивость. Никита загружен не меньше меня. Я раньше не видел его таким отстранённым и бездеятельным. Он всегда куда-то бежит, что-то где-то решает, улаживает вопросики. Даже если нет особо забот — сам себе их находит или на крайняк идёт в библиотеку домашнее задание делать. — Между вами с Марго всё в порядке? — Думаю, это не твоё дело. И всё же вопрос заставляет его плечи напрячься. Я это вижу даже сквозь свитер… Вот оно! Свитер! Вспомнил! — Эй, рыжик, — я поднимаюсь на ноги, чтобы податься вперёд и тыкнуть его пальцем в спину. — Я ведь твой свитер, который как у Гарри Стайлса, довязал! — Серьёзно? Непроницаемое личико Никиты едва заметно озаряется чем-то, похожим на сияние. Это заставляет меня улыбнуться. — Сегодня ночью закончил. Я его с собой брать не стал, потому что если вдруг надо будет делать убавки, то таскать туда-сюда не хочется. Так что если у тебя есть время — давай до меня сгоняем, примеришь. — Это всё ещё звучит как план похищения, — он выразительно поднимает одну бровь. — Разве я могу быть уверен, что ты не запрёшь меня где-нибудь в подвале? — У меня мать дома. — Где гарантии, что вы не заодно? — Бля, а ведь реально… — Молодые люди, — историчка со вздохом глядит на нас поверх очков, — вы не могли бы предаваться сквернословию где-нибудь не в моём присутствии? — Извините, Ольга Викторовна, — я прикусываю язык и вешаю сумку на плечо. Никита всё-таки убирает тетрадь в рюкзак, затем с полуулыбкой тянет меня за лямку на выход из класса, а уже снаружи, закрыв дверь, оглядывает с ног до головы, будто оценивая, хорошая это идея или так себе. — Далеко живёшь? У себя внутри подпрыгиваю, взрывая одну за другой хлопушки с конфетти в честь маленькой победы, но внешне своей радости стараюсь не выдать, только покашливаю в кулак и отвечаю: — Пятнадцать минут пешком прямо по улице. Уверен, что Никита решение уже принял, но всё равно делает вид, что всё взвешивает. — Ладно уж. Только без твоих штучек, — в конце концов снисходительно произносит он и складывает руки на груди, будто сделал мне одолжение. — Никаких похищений и подвалов, так точно, — я всё-таки не могу сдержать широченной лыбы, поэтому отворачиваюсь, чтобы совсем уж позорником не выглядеть. Недалеко от школы есть кулинария, где частенько закупаются те, кому не нравится столовская еда. Мы забегаем туда, чтобы я купил тару плова домой. — Когда у мамы заказы, — объясняю на выходе, — она ничем кроме заниматься не может, даже не спит толком, про готовку и говорить нечего. А здесь дёшево, вот и беру, чтобы питалась нормально. — Что за заказы? Она на дому работает? — интересуется Никита. — Ага. Она у меня швея, причём очень крутая. В основном у неё заказывают пошив костюмов для танцев и фигурного катания, иногда — свадебные или выпускные платья. И все заказчики из новых микрорайонов, мажоры, то бишь. — Ты не выглядишь богатеньким сыночком, — Никита на меня косится, а я смеюсь. — Если бы она брала за свой труд столько, сколько заслуживает, то выглядел бы. Но она себя не ценит совершенно. Того, что зарабатывает, еле хватает на материалы и инструменты. Дура, короче. — Нельзя про родителей так говорить, — на полном серьёзе упрекает парень. Я пожимаю плечами. — Ну, тебе про твоих, может, и нельзя, а мне про мою можно. Кто ж виноват, что я веду себя взрослее, чем она. — Да что ты говоришь, — он смотрит на меня полными сарказма глазами. — А кто совсем недавно сказал, что вязал ночью? Мешки свои под глазами видел? Меня пробивает на хохот, который пытаюсь подавить, уткнувшись лицом в рукав олимпийки. Никита только головой качает, но тоже лыбу давит. Сохранять образ холодного неприступного чёрта у него с каждым разом выходит всё хуже. — Каюсь, грешил, но зато с каким удовольствием! — в конце концов отвечаю я. — Ну слушай, у меня часто бывает бессонница, когда чем-то увлекусь. Мне так хотелось скорее этот свитер доделать, вот за временем и не уследил. Никита вздыхает: — Вы со своей мамой друг друга стоите. На подходе к дому уточняю: — Нет аллергии на кошек? — Нет. А у тебя кошка? — Трое, — с гордостью заботливого папочки сообщаю я, открывая калитку. — И они до ахуя любят людей, так что готовься. Как обычно, первой меня встречать бежит Родина. Кошка с громким криком забирается на меня по сумке, заставив Никиту опешить, усаживается на плечо и теперь рассматривает незнакомое лицо, размышляя, накинуться на него сейчас или чуть позже. — Это Родина, — знакомлю я гостя. — Почему имя такое странное? — он хмурится и пытается пальцем погладить дуру по голове, но вместо этого получает неуравновешенные кошачьи обнимашки. Я со смехом помогаю ему отбиться от атаки. — Потому что она — мать. — Мог бы не спрашивать, — Никита стряхивает кошачью шерсть с куртки. Делает это напрасно, ведь в коридоре его атакуют остальные микро-члены семьи. Пока он пытается справиться с Камнем и Шавермой, я заглядываю к матери в мастерскую и снова застаю её за пошивом. Выглядит она так себе, лицо бледное и осунувшееся, наверняка за последние сутки ни часу не спала. На столе — все кружки, что есть в доме, в каждой — осадок от растворимого кофе. Вздыхаю, прохожу в комнату, провожу ладонью по материнским волосам и собираю посуду. — Ты привёл кого-то? — спрашивает она отстранённо. — Ага, одноклассника. Тот свитер, с которым я просил помочь — это ему вязал. — Вот как… — Я плов купил. Поешь. — Попозже. — Мелких кормила? — Кормила. — Ну хоть что-то. Никита ждёт меня у входа в кухню. Под его недоумевающий взгляд сгружаю в мойку охапку кружек. Вымыть решаю вечером, чтобы не заставлять гостя ждать. — Пошли, покажу свою комнату. Она небольшая, но я стараюсь поддерживать здесь порядок и уют. Вместо кровати у стены стоит раскладной диван, на котором в углу аккуратно сложено постельное бельё. У окна — купленный на авито компьютерный стол, полки которого забиты книгами и мангой. На самой столешнице — ноутбук и пара акриловых стендов для поддержания боевого духа во время домашки. Рядом — небольшой пластиковый комод, где я храню все свои материалы для рукоделия. Стену напротив входа украшают мои с матерью и отцом фотографии, а ещё гирлянда и большущий радужный флаг. На него Никита как уставился, так и смотрит уже минуту, точно призрака увидел. — Сбой подключения, ответьте, — смеюсь я и встаю напротив, перекрывая обзор. — Ты в сети? — Ну даёшь, — в конце концов снова обретает дар речи рыжик, отгоняет от себя ступор и теперь уже осматривает остальное убранство комнаты. — Я был уверен, что у тебя бардак. — Люблю чистоту. У меня есть приложение в телефоне, чтобы не забывать наводить порядок, — делюсь я, усаживаясь на своё крутящееся кресло, поджимаю ноги и проворачиваюсь разочек. — Чувствуй себя как дома, только кошек не запускай, им нельзя сюда. Никита закрывает за собой дверь, осторожно присаживается на край дивана и снова глядит на стену с флагом. — И мама тебя не ругает за вот это всё? — Ругает, — я развожу руки в стороны, — только это бесполезно в моём случае. Да и что бы мы друг о друге не думали — в жизни друг друга не лезем, так повелось ещё со времени, когда был жив батя. Она не заходит в мою спальню и ничего тут не трогает, я не захожу в её. — Теперь понятно, почему учителя считают, что твою маму в школу вызывать бесполезно. Пока Никита осмысляет увиденное и услышанное, я достаю из комода свитер, и его внимание мгновенно переключается. Настороженность в глазах сменяется нетерпением, он впивается ногтями в обивку дивана, чтобы не соскочить. Как же плохо у парнишки в последнее время выходит скрывать свои эмоции! — Та-дам, — я разворачиваю мягкий “рулетик”. — Вот. Вроде бы вышло неплохо. Я для него взял синтетическую пряжу, она очень мягенькая, тёплая и со стиркой больших проблем быть не… — Охуеть… Я ещё моргнуть не успеваю, когда Никита оказывается передо мной и тянет ручки, чтобы пощупать моё творение. — Он же… Он же просто один-в-один как тот! Гордо приподнимаю подбородок и чешу затылок. — Я здесь не нашёл подходящих цветов, пришлось заказать пряжу на вайлдберриз, чтобы было прямо как у Гарри Стайлса. — Дай-ка я примерю. Никита ни о чём, кроме свитера, уже не думает, поэтому самозабвенно стягивает с себя одежду. Мне очень хочется посмотреть, но, сделав над собой усилие, я всё-таки отворачиваюсь, ощущая, как приливает к лицу тепло. Парень справляется с задачей всего за несколько секунд, открывает фронталку на телефоне и завороженно рассматривает себя с нескольких ракурсов, после чего делает пару снимков. Лучших комплиментов мне и не надо. Сидит свитер, надо сказать, идеально. Я очень боялся, что придётся делать убавку в талии. — Нравится? — Шутишь, что ли? Это просто… Просто… Сейчас мне Никита напоминает маленькую шаровую молнию, которая с секунды на секунду либо на кого-нибудь (то есть на меня) набросится, либо вылетит в окно. Он поднимает на меня взгляд — лицо с субтитрами. Яркий и восторженный. — Я рад, — рассматриваю свои носки, пытаясь не лыбиться во все тридцать один. — Рад, что понравилось. Я очень старался. Между нами ненадолго повисает молчание, но я его нарушаю предложением: — Слушай, если ты никуда не спешишь, может… погуляешь со мной? Я тебе одно место покажу прикольное. Никита опять делает вид, что раздумывает над моими словами, хотя на самом деле, кажется, сейчас пойдёт со мной куда угодно. — Что ж, раз уж ты и вправду не запер меня в подвале… Так и быть. Он остаётся в новом свитере, старый же запихивает в сумку как попало. Мы надеваем куртки и выходим из дома, а я смотрю ему в затылок неотрывно, изучаю каждую прядь непослушных волос. Он поворачивается, ощутив взгляд, и улыбается мне. Он такой милый. Он такой солнечный, тонкий, как почерк каллиграфа, похож на фарфоровую куклу ручной работы, щедро припылённую оранжевым румянцем и веснушками. И его, наверное, очень приятно обнимать. Я больше никогда не смогу выбросить из головы эти мысли.