шикана

Если ты думаешь, что это слишком опасно, иди домой, стриги лужайку и оставь это нам.

Гай Мартин

      — Ты поговорил с Субином?       Чонгук поднимает взгляд и сразу же натыкается на Тэхёна, жалея о том, что вообще решил заглянуть в комнату отдыха, чтобы немного порелаксировать и, безусловно, остаться наедине с самим собой и телефоном. Не то чтобы он специально избегал любых мест, где мог остаться наедине с Тэхёном, лишь бы не возвращаться к их последнему разговору. Хотя, признаться честно, именно это он и делал.       Сегодня Тэхён, как, впрочем, и всегда, был одет в одну из своих излюбленных рубашек-поло с короткими рукавами. С ними могли соревноваться только классические рубашки тёмных оттенков, которых в гардеробе Тэхёна было достаточно много, Чонгук в этом почему-то был уверен если и не на все сто процентов, то хотя бы на восемьдесят девять. Одиннадцать на то, что рубашки-поло вытеснили те на нижние полки.       Под землю провалиться хочется очень сильно, практически неизмеримо, потому что Чонгуку даже не нужно осматриваться вокруг, чтобы понять, что никакого повода избежать обсуждения насущной проблемы у него нет. Тэхён же выжидающе смотрит на него, убрав руки в карманы брюк и сощурив глаза — ещё одна из привычек главного инженера. Чонгук их подмечать стал слишком внимательно, отслеживая и сохраняя в памяти, будто это было чем-то важным и уже входило в его повседневные обязанности.       Он отводит взгляд куда-то в сторону — Боже, вы только посмотрите, какой шикарный вид открывается из окна — и слабо жмёт плечами. Если бы Тэхён в ответ подмечал и запоминал все привычки Чонгука, то несомненно бы сказал, что жать плечами в ответ на любой вопрос, вытаскивающий его из зоны комфорта, — одна из главных.       — Не было времени, — глупая ложь, но Чонгуку нечего больше сказать.       Тэхён хмурится. Ему сведённые к переносице брови накидывают сверху несколько лет. Вновь же — наблюдение Чонгука.       — Не было времени на то, чтобы задать один вопрос? — Чонгук на это согласно угукает. — Но на то, чтобы сидеть сейчас здесь, у тебя время есть.       — Ну так Субин сейчас на тренировке.       — Он приступил к ней пятнадцать минут назад.       — А ты почему не с ним?       — Не самая лучшая попытка сменить тему.       — Но всё же, — настаивает, смотря на Тэхёна из-под пушистых ресниц.       Тэхён тяжело вздыхает — так, словно бы за пару недель устал на несколько лет вперёд. Чонгуку его даже немного жаль, но он беззаботно покачивает ногой, закинутой на колено другой, и едва сдерживает себя от навязчивого желания улыбнуться.       Тэхён подходит ближе и слабо толкает чонгукову ногу, намекая на то, чтобы тот сел нормально и немного подвинулся. Полюбившийся Чонгуку маленький жёлтый диванчик не был предназначен для совместных посиделок от слова совсем, но почему-то абсолютно все стремились занять пустующие сантиметры мягких подушек. Главный инженер опускается рядом, из-за чего их бёдра и плечи соприкасаются — виной тому, конечно, размеры дивана и непонятное желание Тэхёна усесться именно на него.       — С тобой очень тяжело.       — Мы знакомы меньше месяца, не слишком ли рано для таких выводов? — Чонгук смотрит на идеальный профиль, взглядом скользит по острой линии челюсти и смущённо опускает глаза, когда Тэхён поворачивает голову в его сторону.       — Иногда с первой минуты можно понять, что с человеком будет трудно, золотце.       Чонгук алеет щеками, услышав настолько непривычное и неожиданное обращение к себе. Оно чем-то до одури приятным проходится по слуху, растекается по телу и забирается в кровоток. Он недоуменно хлопает ресницами и не спешит смотреть на явно рассматривающего его Тэхёна — от внимательного взора его тренера невозможно что-то скрыть.       — Почему…       Не успевает закончить, его мягко перебивают:       — Тебе подходит.       Так просто. Чонгук отворачивается и прячет разводы красного на собственных щеках.       — Тебе не нравится?       Вопрос застаёт врасплох, из-за чего Чонгук дёргается, сразу же впиваясь удивлённым взглядом в Тэхёна. Человек-загадка — сегодня он хмурит тёмные брови, выкрикивает требовательное «ещё», подмечает мельчайшие ошибки и требует повторять одно и то же до тех пор, пока результат не удовлетворит его; завтра же, мягко растягивая пухлые губы в ласковой улыбке, называет золотцем, едва ощутимо касается своим телом, будто бы таким образом передаёт тепло и забирается тёмно-зелёными, практически изумрудными лианами в самую душу — потрескавшуюся и с явно заметными щелями, через которые, не сомневайтесь, главный инженер, можно легко пробраться глубже.       Чонгук, подобно выброшенной на берег рыбе, открывает и закрывает рот, стараясь подобрать более подходящие слова.       Тэхён по-доброму щурится.       — Не то чтобы… Нет… Мне нравится, звучит необычно.       — Хорошо.       Дверь открывается, отрывая их друг от друга, и в комнату отдыха заходит Сокджин — в костюме-тройке и с идеальной укладкой. Сегодня не было бушующего ветра, волосы никто не тревожил.       Сокджин замечает их сразу же и облегчённо выдыхает, а Чонгук же разом весь подбирается. Ходят слухи, что Ким Сокджин приходит по вашу души исключительно с плохими новостями. Чонгуку, отпахавшему на Сокджина несколько недель, не хотелось сейчас получать от того плохие новости. Но Сокджин выглядел воодушевлённым — его губы едва заметно дрожали, словно бы желая растянуться в широкой улыбке, а в глазах светились искры от одному только ему известного восторга. Мужчина подходит ближе и, окинув маленький жёлтый диванчик беглым взглядом, делает пару шагов назад и заваливается в оранжевое кресло. Дизайнерам стоит сказать огромное спасибо за выбор цветовой гаммы, она пестрила изобилием ярких оттенков, из-за чего появлялось желание по-детски начать растирать глаза кулаками.       Тэхён заинтересованно склоняет голову к плечу, а Чонгуку в нос ударяет чужой парфюм — тяжёлый, если честно, оседающий в лёгких ненавязчивой горькостью и отголосками древесных ноток.       — У меня для вас очень хорошая новость, — а вот и слухи потерпели настоящее крушение. — Нюрбургринг, через три недели.       Чонгук вновь хлопает глазами — часто-часто, из-за чего, наверное, со стороны походит на куклу; рядом сидящий с ним Тэхён выглядит не менее удивлённым, но всё же куда профессиональнее удерживает себя в руках.       Нюрбургринг.       Через три недели.       Нюрбургринг, чёрт возьми.       Один из самых живописных маршрутов, но в то же время — жестокий, коварный, опасный.       Чонгуку было десять, когда отец впервые показал ему эту трассу. Признать честно, ничего, кроме всепоглощающего страха, что наполнял его каждый раз, стоило только несущимся на огромной скорости автомобилям вылетать с трассы, он не помнил. Кажется, это была рекордная по количеству аварий гонка, а потому Чонгуку всё же стоило в какой-то степени считать себя везунчиком — стать свидетелем сразу нескольких аварий за пару часов... Сильно, не так ли? Ему, конечно же, в будущем пришлось бороться со своим страхом перед этой трассой. Каждый раз, когда ему приходилось разгонять свою машину до двух сотен километров в час, будучи на Нюрбургринге, он молился всем богам, в которых только верило человечество, лишь бы не улететь в ограду. Со временем он понял, что отточенные навыки вождение и знание трассы — залог успеха. Так что Нюрбургринг покорился ему, но сейчас Чонгуку казалось, что тот вновь стал для него чем-то необузданным, чем-то, что запросто сможет спустить его обратно на землю.       И поэтому он впервые за долгое время ощущает разрастающийся в грудной клетке страх. Он плющами окутывает все его органы и сдавливает их, из-за чего Чонгуку становится трудно дышать, а сердце начинает так быстро биться, будто бы собирается вырваться из груди.       — Это замечательно, — Тэхён едва заметно улыбается Сокджину. — Не думал, что нам так быстро удастся вклиниться, но так даже лучше.       — Под твоим крылом не новички, так что проблем быть не должно, тем более Чонгук знает этот маршрут как свои пять пальцев, так ведь?       Чонгук поднимает голову, услышав своё имя, и без промедления кивает. Да, конечно, он знает эту трассу очень хорошо — «Лётное поле», «Бергверк», «Карусель Караччолы» и многие другие испытания, которые Нюрбургринг с удовольствием преподносит пилотам.       — А надо, чтобы как десять, — главный инженер откидывается назад, вальяжно расставив ноги, из-за чего Чонгуку приходится потесниться.       — Ты такая заноза в заднице, Ким, — ворчит Сокджин, доставая из кармана телефон и отвлекаясь на звонок. — Мы поговорим с вами об этом позже, а пока тренируйтесь, примеряйте костюмы, готовьте девиз или чем вы там занимаетесь вне гонок.       Он, прикладывая телефон к уху, сразу же меняется в лице и уходит, вновь оставляя Чонгука и Тэхёна наедине.       Предчувствие у Чонгука, если честное, плохое.       — Ладно, поднимай свою прелестную задницу и дуй переодеваться, — Тэхён поднимается с дивана и поправляет на себе рубашку. — Прогоним несколько кругов.       — А как же обещанный отдых после утренней тренировки?       Мужчина расплывается в широкой улыбке, оборачиваясь к Чонгуку, и хлопает его по плечу:       — Не верь тому, что не было задокументировано.

***

      Чонгуку порой кажется, что Тэхён не знает о существовании сострадания. Ну или старательно делает вид, что не знает.       Во всяком случае, после того, как они узнали о Нюрбургринге, всё сильно изменилось. Тэхён внимательно следил за тем, как пилоты управляются со своими автомобилями, за тем, как входят в резкие повороты, и за тем, насколько хорошо у них развито шестое чувство, когда речь шла о тех самых слепых зонах. Все старательно делали вид, что напор Тэхёна никак не влиял на тренировки, но Чонгук едва ли не на физическом уровне ощущал, что это далеко не так. Все стали тише и как будто угрюмее — Минхо практически не появлялся в комнате отдыха, как, впрочем, и сам Чонгук, потому что на это попросту не было времени. Первым пилотам всегда доставалась большая часть нагрузки, но в этот раз Тэхён превосходил все возможные ожидания, потому что его, если честно, не устраивало абсолютно всё.       Безусловно, все были на нервах, с каждым днём это ощущалось сильнее и сильнее, но всё, что оставалось Чонгуку, наученному тренировками с Тэхёном, — плотнее смыкать челюсти и считать про себя до тех пор, пока желание удариться головой о приборную панель не исчезало. Этому его, к слову, научил Хосок ещё в детстве — такая практика отлично помогала перевести дух и совладать с бушующими внутри эмоциями.       Но любой выстроенный барьер непременно рушился в тот момент, когда на горизонте появлялся главный инженер. Тэхён не показывал внешне, что нервничает из-за предстоящей гонки, но Чонгук будто чувствовал это на подсознательном уровне, как и остальные члены команды. Тренировки стали тяжелее и продолжительнее, а сам Тэхён — требовательнее.       Чёрт возьми, словно они впервые увидят этот сраный Нюрбургринг.       Открывшаяся с противоположной стороны дверь привлекает внимание задумавшегося Чонгука, из-за чего он достаточно резко поворачивает голову в сторону источника шума, с удивлением замечая, как на соседнее сиденье садится Тэхён в форме. В той самой форме, которую носили пилоты экипажей.       — Что это значит?       — Я прокачусь с тобой, хочу понаблюдать за твоими действиями, находясь рядом. Я заметил кое-что в прошлый раз, когда мы тренировались, но теперь мне нужно проверить свою догадку, — Тэхён пристёгивает ремни и совершенно не смотрит в сторону ошарашенного таким раскладом Чонгука.       Он не был готов к подобному — не то чтобы он боялся или что-то в этом роде, он просто ловил себя на мысли, что это ощущается, будто кто-то нагло врывается в его зону профессиональной ответственности, делая что-то подобное. Но Тэхён звучал достаточно убедительно и, по всей видимости, покидать машину не собирался ни под каким предлогом.       — Ну и чего стоим?       — Это обязательно?       Тэхён тяжело вздыхает, переводя взгляд на сильнее сжавшего руль Чонгука, который, признаться честно, в последнее время под напором чужих тёмных глаз стал теряться. Как, впрочем, и сейчас — поджимает губы и уже мысленно отвешивает себе подзатыльник за лишние вопросы.       — Поехали, Чонгук.       И Чонгук, конечно же, заводит автомобиль.       Будем откровенны — его всегда нервировало пристальное внимание к его работе. Он спотыкался на ровном месте, ронял предметы и писал не то, что нужно, когда кто-то стоял над душой и внимательно следил за каждым действием. Так и сейчас — Чонгук боится, что тяжёлый взгляд, принадлежащий тренеру, выбьет почву у него из-под ног, из-за чего он сделает элементарную ошибку, из-за которой Тэхён будет до конца своих дней потешаться над ним. Был ли этот страх чем-то подкреплён? Вовсе нет, но бояться Чонгук меньше не переставал.       Они срываются с места достаточно резко и быстро покидают участок пит-лейна, вырываясь на трассу и набирая скорость. Говорить, в общем-то, не о чем, а потому Чонгуку остаётся только следовать по маршруту и ловить себя на мыслях о том, что Тэхён, вопреки его страхам, вовсе не внушал чувство всепоглощающего дискомфорта, а скорее как будто позволял расслабиться и ощутить некое спокойствие.       Тэхён для Чонгука оставался неизведанным объектом. Он мало что знал о своём тренере, порой порывался открыть первую попавшуюся статью, но всегда останавливал себя, потому что верить всему, что было написано в интернете, — такая себе идея. Чонгук об этом знал лучше остальных, а потому ему оставалось лишь каждый день начинать с мысли о том, какой же Ким Тэхён на самом деле. Всё, что он знал на данный момент, ограничивалось краткой характеристикой, которая не давала никакой конкретики — гонщик в прошлом, но причина его ухода всё ещё прячется где-то в скандальных статьях, касаться которых Чонгук не собирался чисто из-за принципа, а спросить Тэхёна всё ещё немного боялся. Не будет ли это слишком?       Чонгук щёлкает переключателем под рулём, снижая скорость перед входом в очередной поворот. Тэхён же рядом продолжал молчать. Что было ещё хуже — Чонгук даже не мог понять что-либо по чужому выражению лица, потому что сейчас то было скрыто под шлемом.       Кажется, что в какой-то момент он и вовсе теряет счёт времени и упускает, какой круг он уже проезжает, но в реальность его возвращает заговоривший Тэхён:       — На этом участке ты можешь выжать из неё больше, поднажми.       Чонгук опускает взгляд на спидометр — двести сорок километров в час.       Он давит на педаль газа, слышит рычание двигателя и сильнее сжимает руль руками — он разгонялся и сильнее, на последней своей гонке он перешагнул отметку в три сотни километров в час, но почему-то именно сейчас, когда перед его глазами маячит приближающийся поворот, а «BMW» только набирает скорость, он теряется. Он всё ещё удерживает контроль, всё ещё находится здесь, за рулём, он отвечает за каждое своё действие, но его нога будто на чёртовом автомате давит на педаль тормоза, из-за чего машина словно бы разочарованно гудит, а лампочки над панелью начинают загораться слишком быстро, требуя переключиться на более низкую передачу.       Он не понимает, что ощущает сейчас, но что-то внутри него трескается, а в груди сдавливает лёгкие. Чонгуку бы сейчас сказать что-то Тэхёну, потому что тот не мог не заметить то, как он прошёл этот поворот, но язык не поворачивается. Он чертовски сильно накосячил.       «BMW» слишком плавно выходит из поворота и начинает медленно набирать потерянную скорость. На настоящей гонке это стоило бы ему многих секунд. И Чонгук это прекрасно понимает, а потому в данный момент ощущает только увеличивающееся в размерах недовольство самим собой. Но перед глазами в этот момент — красный бампер идущей впереди машины, шумящий в ушах пульс, крики о том, что ему нужно быть быстрее для того, чтобы вырвать победу.       Давай же, самую малость, Чонгук, ты станешь первым! Поднажми, чёрт бы тебя побрал, не дай ему забрать эту победу, разве не к этому ты стремился? Не об этом ли ты мечтал?       У Чонгука фантомная боль по всему телу, скрежет металла в ушах и ровно девять переворотов. Он словно вновь ощущает каждый толчок, каждый удар, что пришёлся на корпус его машины, но слишком поздно ловит себя на мыслях о том, что сейчас он не там. Сейчас всё хорошо, он за рулём другого автомобиля, это тренировка, рядом Тэхён.       Рядом Тэхён.       Он было открывает рот, чтобы что-то сказать, но не успевает.       То, что до него доносится спустя какую-то жалкую секунду, буквально выбивает почву у него из-под ног, вынуждая вцепиться в руль едва ли не до треска белых перчаток.       — Выбирайся.       — Что?       — Я сказал тебе выбраться из чёртовой машины, Чонгук, — он повторяет это тем же спокойным голосом, но Чонгук понимает — Тэхён зол. Он разочарован, расстроен, рассержен.       И виноват в этом только Чонгук.       Он давит на тормоза, из-за чего машина плавно останавливается. Тэхён резко отстёгивает все ремни и выбирается наружу, оставляя Чонгука в салоне одного. И ему вовсе не хочется выходить следом за главным инженером, потому что в голове крутятся мысли о том, что стоит ему только оказаться на своих двоих, как те сразу же подкосятся, из-за чего он рухнет на землю.       Чонгук поднимает глаза и сразу же встречается взглядом с Тэхёном — тот смотрит неотрывно и кивает, явно требуя выйти к нему. Ситуация откровенно дерьмовая, потому что у Чонгука начинают предательски дрожать руки. Тэхён же терпеливо ждёт. Он успел снять шлем и сейчас тот лежит на капоте, пока ветер аккуратно касается чужих тёмных волос; Чонгук, выбираясь из машины, следует чужому примеру и тоже снимает шлем, поджимая губы.       Тэхён какое-то время молчит, просто смотрит на небо, собирается с мыслями и сжимает руки в кулаки. Чонгуку интересно, о чём тот думает, но не успевает он задать вопрос, как Ким подаёт голос.       И звучит он грубо, холодно и с нотками разочарования.       — Ты боишься её. Ты боишься свою машину, Чонгук, — мужчина оборачивается к нему, и Чонгук замечает, как плотно тот смыкает пухлые губы, бегая взглядом по его лицу. — Каждый раз, когда мы приближались к поворотам, ты сбавлял скорость слишком рано, ты проходил их с излишней осторожностью, ехал практически на минимальной скорости. Что это за вождение такое, Чонгук? Я смотрел твои гонки, ты никогда так не водил, — он устало потирает переносицу, а следом добавляет, смотря Чонгуку точно в глаза: — Чёрт возьми, как ты собираешься реабилитироваться в глазах других? Нельзя бояться свою машину, слышишь меня?! Нельзя! Иначе твой талант нахрен не сдался, потому что твои соперники не боятся вдавливать педаль газа в пол, а ты, мать твою, дрожишь...       — Моя машина на скорости сто сорок километров в час сделала девять переворотов перед тем, как влететь в отбойник, — Чонгук не узнаёт себя, когда отвечает. Его голос наполнен незнакомым ему холодом, он похож на чужой. — Ты серьёзно думаешь, что после этого я не буду бояться? Я мог погибнуть, понимаешь? Погибнуть! Я не хочу реабилитироваться в глазах других, я хочу вновь заниматься тем, что мне нравится, плевать я хотел на остальных.       — Ты знал, на что шёл, когда садился за руль.       Это прилетает отрезвляющей пощёчиной. Чонгук неосознанно дёргается, поднимая на Тэхёна потерянный взгляд и ощущая лёгкую дрожь в руках.       Машины заносит, машины переворачиваются, машины сталкиваются и врезаются в ограждения.       Тэхён тяжело вздыхает и прикрывает глаза, Чонгуку же хочется провалиться сквозь землю, хочется забраться под одеяло, хочется спрятаться, но он только сжимает своё запястье едва ли не до боли, смотря на мужчину перед собой. По лицу Тэхёна невозможно понять, что тот чувствует на самом деле, какие эмоции переживает и с чем борется внутри себя, из-за чего Чонгук в очередной раз ощущает себя потерянным зверьком, пойманным в свете фар оленем, и готовится к удару, что точно обрушится на него.       Но Тэхён вновь действует по-другому — он делает несколько шагов назад и падает на землю, вытягивая ноги и опираясь на руки позади себя. Чонгук какое-то время просто смотрит на главного инженера, пытаясь понять, как ему сейчас поступить, но тот в очередной раз берёт инициативу в свои руки и похлопывает ладонью по траве рядом с собой, словно бы приглашая Чонгука.       Он порой совсем его не понимал. Тэхён — старинная книга, спрятавшаяся на самой верхней полке в чьей-то личной библиотеке. Он действовал не так, как от него ожидали, говорил не те вещи, которые люди хотели бы услышать. Чонгук соврал бы, если сказал, что Тэхён не привлекает его. Его хотелось узнать ближе, изучить до самых мельчайших деталей, пробраться глубже, под самую кожу, крепкими тисками зажать кости и остаться где-то внутри навсегда.       Чонгук делает несколько неуверенных шагов, будто учится ходить, а после падает на землю рядом с Тэхёном, подтягивая колени к груди и упираясь в те подбородком.       — Костюмы испачкаются, они же белые, — говорит он тихо, поднимая взгляд к возвышающимся по другую сторону дороги деревьям. — На задницах останутся зелёные следы.       — Ничего страшного, я попрошу заменить их, если не отстираются, — тоже тихо, словно бы стараясь остаться с Чонгуком на одной волне и не потерять его. — Я помню, как впервые увидел Нюрбургринг, — Тэхён начинает после короткой паузы, привлекает к себе внимание задумавшегося над чем-то своим Чонгука. — Все тогда восхищались красотой, величием, а я думал только о том, как мне входить в эти жуткие повороты и не потерять управление. Мне было почти восемнадцать, до этого Нюрбургринг был для меня под запретом, потому что моя мама очень боялась этой трассы. Она взяла с меня обещание, что до восемнадцати я не буду участвовать в гонках на Нюрбургринге. Я сдержал своё обещание, тогда оставалось каких-то пару дней, поэтому я числился в списке пилотов. Знаешь, что я запомнил лучше всего? Как мой тренер сказал: «Зажгите». Чёрт, он будто бы предсказывал будущее, представляешь? Я проехал ровно шесть кругов, когда моя машина просто вспыхнула. Я до сих пор не знаю, в чем на самом деле была причина, помню только, что слегка ударился о бок другого автомобиля, но из-за этого обычно машины не загораются, так ведь? — Тэхён поворачивается к Чонгуку, и тот кивает, слегка хмуря брови. — В общем, я съехал с трассы и ударил по тормозам, сидел и не мог понять, что происходит. В салоне было до ужаса жарко, буквально душно, и на какое-то мгновение, всего на секунду, я подумал, что так и закончу. В голове сразу же появился образ плачущей мамы, новостные заголовки о молодом автогонщике, сгоревшем заживо в своей же машине.       Тэхён подтягивает одно колено к себе и закидывает на него руку, подпирая той щёку. Чонгук не спешит спрашивать, что было дальше, он терпеливо ждёт, как это всегда делает сам Ким — не давит, а ненавязчиво даёт понять, что он в любом случае выслушает до самого конца.       Оказывается, Тэхён научил его не только правильно входить в повороты.       — Меня вытаскивал мой же тренер. Орал на ухо, я даже подумал, что оглохну, обматерил с ног до головы, тащил за шкирку, а я даже пошевелиться не мог, меня словно парализовало. На мне не было даже царапинки, я просто перепугался до смерти, до такой степени, что боялся смотреть на проносящиеся мимо машины. Тренер влепил мне пощёчину с такой силой, что я едва не свалился на землю, но знаешь, это мне помогло. Тебя я бить не собираюсь, потому что, наверное, уже слишком поздно, но я просто хочу, чтобы ты знал, Чонгук, что в нашем мире подобное — обыденность. Назови мне хотя бы одну гонку, где никто не попал в аварию.       Чонгук качает головой, когда Тэхён, смотря на него, явно ожидает какой-то ответ.       — В этом-то и дело, золотце, — он выделяет последнее слово, а Чонгука будто бы обжигает это обращение. — Вероятность аварии возрастает с каждой секундой, но ты должен помнить, что у тебя достаточно мастерства, чтобы выбраться из неё живым.       — Но ведь всё зависит не только от мастерства, — возражает Чонгук, сильнее обнимая самого себя за колени. — Его не хватило, чтобы я удержал машину на колёсах.       Тэхён кивает, соглашаясь:       — Верно, но разве мы здесь не для того, чтобы проживать эти часы от старта до финиша? Не ради тех секунд, за которые машина набирает просто сумасшедшую скорость? К сожалению, здесь нет места тем, кто боится машину, и ты это понимаешь, Чонгук. Тебе же нравится то, чем ты занимаешься?       — Угу, я люблю это, я… Наверное, я чувствую себя живым, когда разгоняюсь и несусь на такой огромной скорости, что весь мир вокруг меня замирает, — он едва заметно улыбается самыми уголками губ, слыша рядом довольный смешок главного инженера. — Мне нравятся машины нашего класса — они быстрые и красивые, но к каждой нужен индивидуальный подход. Я помню, как впервые сел на «McLaren» — он великолепен на прямой, но я долго не мог понять, как себя вести на нём на поворотах.       — А сейчас? Что ты чувствуешь, когда сидишь за рулем своей нынешней машины?       — Сперва я её боялся, я не понимал, что она требует от меня, сколько сил мне нужно прикладывать, чтобы она слушалась, я её практически не чувствовал, но потом, когда ты заставлял меня проходить один и тот же поворот снова и снова… Чёрт, это действительно сработало.       — У каждой машины свои требования, свой характер и свой индивидуальный стиль вождения. Когда-то и я был на твоём месте, я тоже снова и снова проходил один и тот же поворот ради того, чтобы знать, в какой момент мне нужно затормозить и под каким углом выйти из поворота, чтобы не потерять эти жалкие секунды, которые решают абсолютно всё, — Тэхён достаёт откуда-то пачку сигарет, и Чонгук удивлённо вскидывает брови, из-за чего те пропадают под вьющейся чёлкой. Тэхён, заметив чужую реакцию, вопросительно мычит, зажав губами сигарету. — Что такое?       — Я не заметил, как ты взял с собой сигареты.       — Ты был слишком удивлен появлению в своей машине ещё одного человека, чтобы заметить какую-то пачку сигарет.       Чонгук ничего не отвечает, только вздыхает и вновь отворачивается. Тэхён закуривает и выпускает в воздух облако табачного дыма, поднимая глаза к голубому небу.       Наверное, так и выглядит спокойствие — оно носит рубашки, улыбается едва заметно, касается едва ощутимо, стоит постоянно где-то рядом, подставляет своё плечо, когда требуется, курит сигареты и носит дорогие часы; оно называет золотцем, оно позволяет ошибаться и показывает, как эти ошибки можно исправить. Спокойствие Чонгука порой бывает грубым, непреклонным и требовательным, оно похоже на героя старых романов, второстепенного персонажа, который интересует куда сильнее главных.       Чонгук опускается щекой на сложенные на коленях руки, поворачивая голову в сторону Тэхёна и взглядом бегая по идеальному профилю.       Он мог бы стать моделью, разве нет?       — Чимин сказал, что ты не любишь жить в отелях.       Какого чёрта?       — Когда ты уже успел поговорить с Чимином?       — Он очень настойчивый паренёк, — по-доброму усмехается Тэхён, затягиваясь. — Пересеклись с ним как-то в офисе, он пригласил на кофе. Кто я такой, чтобы отказаться от бесплатного кофе?       Чонгук щурится, пытаясь примерно прикинуть в голове, что ещё Чимин мог наговорить Тэхёну. Выдать все его грязные секреты? Запросто, это же Пак Чимин, он-то наверняка думал, что делает лучше. Но вера в лучшего друга всё ещё даёт о себе знать — Чонгук надеется на то, что единственным, о чём Чимин рассказал Тэхёну, была его нелюбовь к отелям.       — Да, я там не высыпаюсь, поэтому обычно снимаю квартиры.       — Ты можешь остановиться у меня, — вдруг говорит Тэхён и делает это так легко, будто бы не предлагает Чонгуку пожить у него. Ему же не послышалось, так ведь?       — И кому ты ещё предложил это?       — Кто-то ещё не переносит отели? — вопросом на вопрос, продолжая кривить пухлые губы в едва заметной ухмылке. — Я не заставляю тебя, если что, просто подумал, что так ты хотя бы выспишься перед гонкой, у меня есть свободная комната, ты не доставишь мне никаких неудобств.       — Я подумаю. Но большое спасибо за предложение, Тэхён.       Главный инженер ему впервые настолько мягко улыбается, кивая, и у Чонгука сердце предательски сбивается с привычного ритма.       — Поехали в бокс, на сегодня с тебя хватит.

***

      Чонгук закидывает спортивную сумку на плечо и закрывает водительскую дверь, щёлкая кнопкой на ключе и наблюдая за тем, как мигают фары его автомобиля.       Он вымотался за сегодняшний день. И, признаться честно, он понятия не имел, в каком плане сильнее — физическом или всё же моральном. Мышцы знакомо ныли, но эта лёгкая боль не шла ни в какое сравнение с тем, что терзало его душу после столь откровенного разговора с Тэхёном. Ему доверили частичку своего прошлого, поделились теми ощущениями, о которых не написал бы ни один журналист в своей статье. Тэхён был с ним честен, когда едва ли не за шкирку вытаскивал из ямы, в которую Чонгук сам себя и загонял каждый день.       Чонгук устало потирает переносицу двумя пальцами, на короткое мгновение прикрыв глаза, и думает о том, что было бы неплохо прямо с порога завалиться спать. Пропустить поздний ужин, душ и всё остальное. Просто встретиться с мягкой кроватью и проспать до завтрашнего дня.       Можно было бы опоздать. Или вовсе не поехать на автодром.       Тэхён же не станет злиться, если он возьмёт себе всего один выходной? Наверное, всё же станет. Назовёт его ленивой задницей и заставит проехать несколько штрафных, чтобы в следующий раз Чонгук знал, что даже в том случае, если начнётся чёртов апокалипсис, он должен присутствовать на тренировках.       Парень делает несколько шагов по направлению к подъезду, когда замечает знакомую фигуру. Сперва он думает, что ему кажется, но следом на глаза попадается припаркованный рядом дорогой автомобиль, принадлежащий отцу.       Чонгук сглатывает скопившуюся во рту слюну и осторожно ступает ближе, пальцами сжимая лямку спортивной сумки и борясь с желанием скрыться за дверью подъезда, чтобы избежать любого разговора с отцом.       Они не контатировали всё это время. Кажется, последний жест милосердия был проявлен старшим Чоном в тот день, когда он прислал цветы в больничную палату Чонгука. После этого — гробовая тишина. На все сообщения один и тот же ответ, которым будто пытались спастись от любых разговоров. Занят. Господин Чон Джонхван — очень занятой человек, Чонгук об этом знал едва ли не лучше всех.       И поэтому сейчас, когда он видит отца возле своего дома, внутри всё стягивается в противный узел, а к горлу подступает тошнота.       — Пап? — неуверенно и тихо, но его всё равно слышат. Мужчина оборачивается к нему, кидая недокуренную сигарету на землю и придавливая её носком дорогого ботинка. — Что ты здесь делаешь?       — Захотел увидеть своего сына, — откровенная ложь, на которую Чонгук едва не ведётся, но вовремя ловит себя на жалких попытках выдать желаемое за действительное. — Как твои дела с новой командой?       — Хорошо, у нас через месяц Нюрбургринг, так что мы усердно тренируемся и…       — Я говорил с «Driving-F», Чонгук, — Джонхван перебивает его, наступая, и Чонгуку не остаётся ничего, кроме того, чтобы принять очередной удар. На что ты надеялся, мой маленький? На то, что он тебя поддержит? Что ему действительно интересно, что происходит в твоей жизни сейчас? — Они готовы взять тебя обратно, ты будешь в составе уже на Нюрбургринге. Пока что они заявят тебя как второго пилота, но это уже успех, Чонгук, это очень даже неплохо после того, что случилось, тебе не кажется? Даже если и вторым пилотом, но ты будешь с лучшей командой.       Чонгук может поклясться — внутри уже ничего не трескается. Он смотрит на отца так, будто тот только что предал его. И, наверное, в какой-то степени это действительно так.       — Пап, — он хрипит, когда произносит это чужеродное слово. — Они бросили меня.       — Чонгук, ты должен понимать, то, что произошло…       — Я попал в аварию! Вот, что произошло, но команды не бросают своих пилотов после этого, они поддерживают их, а «Driving-F» воспользовались тем, что мой контракт истёк, и просто отказались его продлевать. И после того, как они буквально отвернулись от меня, пока я лежал на больничной койке, ты хочешь, чтобы я вновь пошёл к ним? На место второго пилота? В «VRT» я занимаю позицию первого пилота первого экипажа.       — Никто не знает «VRT», с их помощью ты не поднимешься по карьерной лестнице, разве ты этого не понимаешь? Тебе нужна хорошая команда!       — У меня уже хорошая команда!       Чонгук испуганно распахивает глаза, понимая, что только что крикнул на своего отца. Он до треска сжимает лямку спортивной сумки и неуверенно топчется на месте, смотря на удивлённого подобной выходкой мужчину. Тот хмурит тёмные брови и многозначительно хмыкает, убирая руки в карманы брюк.       Чонгуку бы сейчас отмотать время назад и не приезжать домой, чтобы избежать этого разговора, но уже слишком поздно что-либо менять.       — И в чём они хороши, Чонгук? Давай, приведи мне хотя бы один аргумент в их пользу, — он говорит спокойно и вкрадчиво, будто бы с маленьким ребенком, из-за чего у Чонгука внутри всё вновь покрывается трещинами.       А он ведь надеялся, что научился противостоять отцу.       — Они не отвернутся от меня, как это сделали «Driving-F».       — С чего ты это взял? Они умудрились всего за месяц навешать тебе столько лапши, что ты уже поверил в вашу крепкую связь. Бросят, Чонгук, они отвернутся сразу же, потому что им просто нужны водители с громкими именами, — мужчина делает несколько шагов вперёд, сокращая расстояние между собой и сыном. — Ты — отличный способ развести шумиху вокруг них. Только задумайся, сынок, взять к себе под крыло пилота, от которого отказались после аварии. Разве это не гениальный ход? Все заголовки будут кричать о том, насколько эта команда благородна, раз подобрала тебя, как какого-то промокшего щенка.       Чонгук отрицательно качает головой. Ему не хочется верить, что всё, что ему сейчас говорит Джонхван, может оказаться правдой. С ним так не могли поступить.       Он делает шаг назад, пытается увеличить дистанцию и спрятаться от пронизывающего отцовского взгляда, но это получается у него плохо. Руки дрожат, и ему приходится сильнее вцепиться в свою сумку, лишь бы скрыть эту слабость от чужих глаз.       — Подумай об этом, а потом позвони мне, — Джонхван позволяет ему спрятаться, он позволяет ему поймать обманчивое ощущение собственной победы, чтобы спустя мгновение разрушить то: — Я жду твоего звонка завтра, «Driving-F» нужен ответ к вечеру.       Чонгук поджимает губы и следит за тем, как его отец садится в свой автомобиль. Минута — и тот плавно трогается с места, покидая двор и оставляя после себя разрастающееся в грудной клетке чувство тревоги и сбившееся дыхание.