Проксемика

      Юнги чертыхается: даже зажигалка сегодня против него. Желанный огонёк рождается лишь после того, как его большой палец практически стирается о зубчатое колесо — явно очередной намёк, что пора бросать курить. Или сменить зажигалку — этот вариант нравится Юнги куда больше.       Мин прекрасно понимал, что будет сегодня не в состоянии, но не мог же он перенести заседание, которое и без того откладывалось дважды? Нет, это давнее дело, уже стоящее костью в горле, пора закончить, и никакая температура вперемешку со слабостью и саднящим горлом ему не в силах помешать. Однако нельзя отрицать: голова весьма предсказуемо соображает не так мощно, как могла бы.       Уже почти трёхлетний спор двух крупных фирм адвокат Мин Юнги ведёт с самого начала. На стороне оппонента сменяются люди, он не успевает запоминать имена представителей, сам меж тем стоя достаточно уверенно — ему доверяют. Дело крупное, и если бы всё ограничивалось законной деятельностью, то явно всем было бы куда проще. Однако Юнги не тупой. Он легко считывает, что за фасадом этих компаний скрывается куда больше, чем положено знать блюстителям закона.       Но он не лезет в пугающую подноготную разборок. Одному богу известно, почему они, учитывая свою деятельность, в итоге вынесли всё в зал суда, но Мин полагает, что конфликты были настолько глубоки, что пришлось прибегнуть к попытке решить всё с помощью третьей стороны. Что ж, пока ему достойно платят, Юнги плевать, сколько подставных счетов деньги проходят, прежде чем зачислиться на его собственный.       Сегодня он был не так хорош, и объективно понимает это. Мог лучше. Конечно, его подзащитный ему благодарен и даже не заметил осечек в речи, но, как Чон Чонгук уже успел заметить несколькими днями ранее, Мин Юнги — перфекционист. Он знает, что нужно было поменять связки между двумя основными доводами, знает, что интонация при том каверзном вопросе должна была быть чуть тоньше, знает, что третья ухмылка за две минуты всем показалась лишней…       Чёрт. Когда-нибудь в голове сможет зафиксироваться то, что любое «бы» глупо уже в факте своего существования. Смысла обмасливать варианты событий, которые никогда уже не произойдут, конечно, нет. Но и Юнги не из тех, кто тратит своё время исключительно продуктивно — в конце концов, может себе позволить!       Терпкий дым царапает его раздраженное горло, но ему, в общем-то, плевать. Хёрин, кажется, издевается над ним. Вместо того, чтобы просто принять факт, что сегодня у него нет сил на запланированное свидание, она пытается давить на его чувство долга. Да, Юнги обещал ей этот вечер две недели назад. Да, он сказал, что примет всё, что она выберет в этот день, даже если это будет мастер-класс по бисеро, мать его, плетению. Но как, обещая это, мог он предположить, что успеет подхватить простуду? В июле-то месяце?       Женщина и слышать ничего не хочет, словно не понимает серьёзности его состояния. Впрочем, да, ведь и правда не понимает. Юнги виноват сам: вместо нормального объяснения, вместо подробного отчёта по своим симптомам, он использовал слово «расклеился». Мин не очень любит жаловаться, хотя не видит ничего зазорного в проявлении эмоций. Просто не когда это касается его физической состоятельности.       Он блокирует экран телефона, видя очередное длинное сообщение от Хёрин. Отчего-то ему перед ней стыдно, словно меж ними внезапно появились какие-то обязательства, словно тот факт, что он скрывает помощь Чон Чонгука и его визит в квартиру, может Хёрин как-то задеть. Проблема на самом деле лишь в том, что это всё тревожит именно Мин Юнги.       Сообщений от парнишки, к слову, не меньше, чем от любовницы, и этот факт снова невольно ставит этих двоих рядом в глазах Юнги. Ему не хочется, чтобы они даже в мыслях шли у него через запятую — нет, они из разных вселенных и разных плоскостей его жизни. Хёрин — в горизонтальной, а Чонгук никогда туда не перейдёт.       Юнги докуривает и спускается вниз, понимая, что никогда раньше лестница у знакомого суда не казалось ему такой длинной. Каждый шаг отдаётся в его голове нестерпимой болью, а мышцы, сраженные жаром, слушаются его из рук вон плохо. Удивительно, как он в целом смог стоять на этом заседании. Сейчас, когда слабость окутывает его, Юнги вместо недовольств собой испытывает гордость. Всё же долг он исполняет даже так.       В офис Мин решает не возвращаться, даря себе возможность отлежаться дома. Конечно, он не пропадает из зоны доступа и отвечает на все вопросы свои подчиненных, но это куда лучше, чем быть у всех на виду, когда хочется просто лежать в кровати и пить таблетки, заботливо купленные Чоном.       Юнги выдыхает, надеясь, что вместе с тёплым воздухом из его организма выйдут и все мысли об этом человеке. Не получается, лишь сильнее Чон Чонгук впивается в каждую его клеточку, будто в этих таблетках не только противовирусное было, но заодно и крепкое любовное зелье.       Чёрт, Мин Юнги, какое ещё любовное? Нет, нет, нет, в таком плане он об этом ребёнке даже думать не смеет! Юнги по женщинам. Ему нравятся их изящные изгибы, нравятся мягкие бока, нравится грудь, нравятся бёдра, украшенные тонкими растяжками, нравятся длинные волосы, так удобно наматывающиеся на кулак, нравится… Нравится всё. В его фантазиях нет места широким плечам, мускулистым рукам с россыпью выпирающих вен, подтянутому торсу с ярко выраженным прессом, глубоким глазам, которые неотрывно за ним следят… Сука. В мыслях, к сожалению, не собирательный образ, а вполне конкретный человек.       Юнги потирает переносицу, словно только что снял свои очки. На деле же он, наслаждаясь тем, как удобно лежит в его ногах Холли, обновляет почту на тонком ноутбуке, тут же видя три новых письма. Приходит и очередное смс на телефон — Чон Чонгук напоминает ему выпить таблетку. Юнги смахивает уведомление и хмыкает: кто из них тут уже состоявшийся отец? Но лекарство всё же принимает, надо сказать, он и правда совсем забыл.       Звонок в домофон пронзает его мысли насквозь. Холли подскакивает, ровно как и сердце в груди Мин Юнги. Он подвисает, не двигаясь с места. Человек двадцати тремя этажами ниже явно не намерен отступать — трель раздаётся снова и снова. Сомнений в том, кто решает его навестить, почему-то совсем нет.       Мин опускает голые ступни на пол, быстрыми шагами преодолевая расстояние до коридора. Внутри — жуткое волнение. Он открывает дверь подъезда лёгким нажатием на кнопку, а сам обращается к большому зеркалу, поправляя растрепавшиеся волосы. Чёрт бы побрал то, что хочет прорасти внутри него. Юнги не даст этому и шанса — подрежет сразу, как увидит первый росток. А пока, когда в размягченной почве лишь семена, можно ни о чём не думать. Это ведь не страшно, правда?       Холли тоже нервно перебирает лапками, чувствуя, что хозяин взволнован. Однако он ещё по шагам на площадке понимает, кто пришёл, а потому без интереса уходит на кухню. Дверь открывается — и Юнги, к своему удивлению, видит Хёрин, нагруженную пакетами. Он машинально забирает их у неё из рук, чтобы она могла спокойно войти и разуться.       — Ты как будто кого-то другого думал встретить, — шутливо комментирует женщина. — Привет.       — Привет, — Юнги сглатывает, понимая, что его ожидания граничили с безумием. Он сам себя накручивает. — Я и правда немного в шоке.       — Извини за мою реакцию, — она забирает пару пакетов и сама идёт на кухню, невольно заставляя мужчину следовать за ней, — ты знаешь, как я не люблю сорванные планы, а твоя отговорка мне показалась выдуманной. Однако час назад позвонил Намджун, потому что ему ты не отвечаешь. Он-то и рассказал, что твоё состояние далеко от того, что я себе представила. Почему не сказал, что это не лёгкое недомогание? — она спрашивает без укора, но явно чуть обиженно, и от Юнги это не ускользает. Слишком хорошо понимает все её оттенки.       Они ставят пакеты на стол, вместе разбирая их. Помимо многочисленных лекарств Юнги видит и свою любимую еду, которая явно здесь для того, чтобы поднять ему настроение.       — Даже самому себе не хотел признаваться, что поддался болезни, — произносит Мин, открывая одну из картонных коробочек и сразу же чувствуя аромат свинины в кисло-сладком соусе. Он сегодня почти не ел. Голод, отложенный куда-то, вдруг резко просыпается, свирепствуя.       — Так и знала, — на её лице рождается полуулыбка, — ты не исправим. Я перенесла то, что для нас планировала, на неделю вперёд. Надеюсь, за это время мы сможем тебя поставить на ноги.       Юнги смотрит на неё с теплотой, и под этим взглядом Хёрин плавится. Не как в привычном для них огне страсти, а как в коконе нежности. Он и правда ей сейчас благодарен, только вот не за то, что она думает. Юнги нужно выкинуть другого человека из головы, а Хёрин своим внезапным визитом разбавила его концентрированные мысли, сменила их направление.        Женщина усаживает его, заставляя измерить температуру. Юнги сопротивляется, уверяя, что всё в порядке, а потом сдаётся — бессмысленно. Холли отворачивается от них, укладывая мордочку поудобнее и решая подремать. Хёрин окружает Юнги заботой, как бы восполняя то, что не была рядом вчера. Виен до пятницы остался с её родителями у моря, а потому она всецело может посвятить себя любимому мужчине. Они устраиваются в гостиной на просторном диване, погружаясь в просмотр новой комедии и наслаждаясь вкусной едой. Так или иначе, сегодняшнее свидание они не пропускают, пусть и меняют его форму.       Юнги смотрит на неё, увлечённую происходящим на большом экране. Хёрин — в своей домашней одежде, которая появилась на его полке ещё пару лет назад. Её волосы собраны в высокий хвост, чтобы не мешаться, а лицо, прекрасное и знакомое, лишено макияжа. Сердце Юнги сжимается от внезапно одолевающей его тоски. Почему он не способен её полюбить? Почему они оба живут в иллюзии, так искусно построенной? Разве эта чудесная женщина достойна лишь воздушных замков? А как же настоящие, из добротного камня?       Он не может заставить себя полюбить её. Пытался, правда, но чувства рождаются вовсе не усилием воли. Они далеки и от физического влечения. Создаёт их на самом деле желание проникнуть в мир другого человека, коснуться его мыслей, разгадать загадки, скрытые в бьющемся сердце. Любовь — это сила и слабость, это неописуемое состояние, когда ты молишь о близости, о понимании, о принятии. Любовь — это бесконечный путь, по которому смело ступаешь, надеясь, что все испытания обойдёшь играючи. Это выбор, это готовность сделать всё. Это искусство.       Юнги отворачивается к экрану. Сегодня он видит любовь только в фильме и в светящихся глазах Хёрин. Впрочем, для кого-то и это показалось бы слишком большим счастьем.              Счастье. Чонгук точно знает, что это такое. Счастье — это не бояться быть собой. Счастье — это иметь надёжный тыл в виде проверенных временем друзей. Счастье — это объятия младшего брата. Счастье — это беззаботное прошлое. Счастье — это отсутствие сожалений.       Счастье — это знать, что ты нужен тому, кто нужен тебе.       Чонгук почти счастлив. У него в жизни и правда много поводов для улыбки, но и для слёз в подушку причин тоже хватает. Он смотрит, как Чимин без задней мысли поправляет панаму Соён, и чувствует, как по венам расплывается тепло. Вовсе не от остывающего вечернего солнца — от чужой любви, ощутимой даже на таком расстоянии.       Парочка приближается к нему, обмениваясь шутливыми осторожными толчками. Соён протягивает Гуку стаканчик с ледяным лимонадом, а потом присаживается на бережно расстеленный плед, вытягивая бледные ноги. Чимин располагается рядом с женой, потягивая собственный напиток.       Вечерний пикник в парке Ханган — спонтанная идея, которая, зародившись в голове Соён, тут же, озвученная в общем чате, нашла общее одобрение. Семейная чета Пак позволила Чонгуку, не обремененному работой в офисе, заняться организацией. И сейчас, размеренно обсуждая всё на свете, троица чётко понимает, что это не последняя их такая вылазка.       Чонгук обожает встречи без примеси алкоголя. Он не ханжа, но у ясных умов есть особая притягательность, не способная себя проявлять даже под минимальным градусом. Его всегда затягивают беседы с Соён, даже, пожалуй, сильнее, чем с Чимином. Дело не в том, что друг не такой глубокий, о, вовсе нет. Чимин не был бы его близким, если бы их мозги находились на кардинально разных уровнях. Просто Соён, как женщина, разделяет многие взгляды Чонгука касательно мироустройства. Чимин, как бы ни силился проникнуться, очень далёк от понимания того, каково это — быть частью общества, так или иначе ограниченной в правах и возможностях. Соён — женщина, Чонгук — открытый гей. Им не ли не знать, что такое — истинная сила патриархата?       Но при Чимине они стараются больших разговоров не заводить, зная, что ему становится неуютно, когда атмосфера сильно накаляется. Вот и сейчас, почувствовав, что Чимин слишком долго молчит, не находя, чем разбавить их диалог, они грамотно переводят тему. Соён знает: через пару дней, походив с новыми мыслями всё это время, Чимин попросит её объяснить что-то подробнее.       Девушке жаль, что Чонгук выбрал жить от них так далеко, но тем дороже она оценивает время, когда он рядом. Гук не просто хороший друг — он хороший человек. Она понимает это с каждым его поступком. Тот факт, что он и правда ни слова не сказал Чимину о происшествии на загородной вечеринке, добавляет много очков в его и без того уже полную копилку. Возможно, когда-нибудь Соён откроет ему, почему её реакция была именно такой. Но только возможно.       Она устраивает свою голову на бёдрах мужа, чувствуя, как бережно он перебирает её распущенные волосы. Чимин рассказывает о том, что за разборки в их с матерью фирме, и Чонгук, за последние полгода, к своему стыду, выпавший из контекста, с жадностью внимает каждому слову.       Чимин с детства знал, что будет работать вместе с родителями на благо их семейной компании. Они занимаются разработкой программного обеспечения и имеют весьма ощутимый вес в индустрии, который, конечно, уменьшился с момента, когда во главе стоял Пак-старший. После его смерти десять лет назад устойчивость бизнеса пошатнулась, и вернуть на былой уровень фирму не удалось. Хотя Чимин и его мать вовсе не жалуются — и их сердца, и их общее дело сейчас в стабильности.       Стабильность и уверенность вовсе не лишает бизнес курьёзов и внутренних людских распрей, а потому Чимину всегда есть, что рассказать. Соён обожает вечера, когда они, обнявшись, делятся мнением о тех, кто их успел за длинный день выбесить. Быть может, любовь — это ненавидеть одно и то же?       — Гук, — девушка резко садится, словно бы произносить волнующий вопрос лёжа является полным неуважением. — А кто сейчас на сердце у тебя? Мы можем долго обсуждать любовный треугольник тугих айтишников, но мне куда больше интересно, как на этом фронте у нашего друга.       Чонгук сглатывает, ожидая, что эта секунда подарит ему возможность грамотно ответить Соён. Он смотрит на заинтересованные лица друзей, внимательно ожидающих любых его слов, и нервный смешок против воли вырывается изо рта. Чёрт, что ему сказать? «Соён, я влюблён в твоего отца. Да-да, Чимин, в твоего тестя, а что, какие-то проблемы? Вы не рады?» — вряд ли они обрадуются такой откровенности. Но и врать им в глаза Чонгук не способен.       — Честно? Ребят, я влюблён, — грустно улыбается, отводя взгляд в сторону, чтобы смотреть не на взбудораженных новостью друзей, а на спокойные кроны многоликих деревьев. — Не очень давно, но по самые уши. Только не взаимно. К сожалению, такое случается.       — Ох, Гук, — Чимин поджимает губы, видя, как старательно его лучший друг скрывает свою боль.       — Чонгук, что бы там ни было, ты не должен сдаваться! — тут же подначивает его девушка. — Чувства не сразу появляются, возможно, ему нужно время. Почему ты отступаешь?       «Ах, Соён, знала бы ты, о ком сейчас говоришь…»       — Нет, там дело гиблое, на все двести, — возвращает взгляд к паре, понимая, как абсурдно сейчас любое обсуждение его любовных терзаний. Пока они не знают контекста, всё ничто. А делиться таким Чонгук ни с кем не готов. — Он прожженный натурал.       — Ой, нет, Гук, — резко говорит Чимин, — знаю я твой опыт с гетеро, не, твоя душа не выдержит такое снова. Не мучай себя.       — Да, единственный гетеро, с которым у меня получилось долго и счастливо, это ты, Чимин-щи, — Чонгук говорит это полушутливо, надеясь, что они соскочат с темы побыстрее.       — Это точно, наша с тобой беззаветная любовь прошла огонь и воду, — в тон ему отвечает Чимин.       — Кхм-кхм, — включается Соён, — я вам не мешаю? — она прекрасно понимает их юмор.       — Нет-нет, не переживай, нам с Чимин-щи всё не по чём, — Чонгук играючи обхватывает пальцами его подбородок, имитируя желание затянуть в поцелуй.       Они дружно смеются. Напряжение, сковавшее Гука несколько мгновений назад, отступает в этих искорках безмятежности. У него нет друга ближе Чимина, сколько бы меж ними ни было километров. Без него Лондон кажется пустым, хотя Чонгук там всегда окружен людьми, всегда чем-то или кем-то занят. Но не с кем помолчать. Не с кем вспомнить былое. Не с кем вот так просто выбраться в парк, не украшая встречу пафосом изысканных ресторанов и элитарных клубов.       Чонгук вовсе не аскет, он просто одинаково любит и роскошь, и простоту. Ему комфортно в любых условиях, если рядом правильные люди, вот только таких меньше с каждым годом. Взрослея, мы неизменно пропускаем кажущееся устойчивым окружение через фильтр обстоятельств.       Поэтому он впитывает каждый момент рядом с людьми, которых по-настоящему может назвать своими.              Свои ноги Юнги почти не чувствует. Да что там ноги — тело целиком кажется абсолютно чужим. Он прощается с тренером, все силы собирая для того, чтобы не показывать, как сильно устал. Но каждая мышца словно только сейчас просыпается и нагло напоминает ему о своём существовании. Юнги прекрасно понимает, что перерыв длиной в три года — это вам не шутки, но он очень хочет радоваться, смотря на своё отражение в зеркале.       Хотя и до этого не грустил. Просто… Просто Чон Чонгук. Едва горло перестало болеть, а на градуснике появилось адекватное число, Юнги договорился о тренировке, будто бы торопился, будто бы боялся, что первичный запал на занятия пропадёт. У него далеко не плохая форма, но внутри пробивается желание стать ещё лучше.       Возможно, этот паренек, сверкающий красивыми мышцами, был послан Юнги как напоминание о том, каким спортивным был он сам в своё время. Как тренировался даже ночью (потому что было некогда), как использовал вместо гантелей бутылки с водой, как при любой возможности использовал тренажеры на общественных спортивных площадках, как бегал каждое утро.       Со временем для тренировок у него появилось всё. Всё, кроме настоящего желания. Но сейчас он больше не хочет довольствоваться лишь «неплохой формой». Можно стать лучше. Да, Хосок его часто зовёт с собой в бассейн, но Юнги любит чувствовать, как мышцы наливаются кровью, видеть, как растут веса, делать подход на последнем издыхании, получать «пять» от тренера. Оказывается, он по всему этому скучал.        Из-под горячих струй не хочется выходить. Юнги прикрывает глаза, наслаждаясь, как кожа под этой водой почти плавится — он всегда любил близкую к адскому котлу температуру.       Чон Чонгук. Это имя всплывает в голове снова, может, из-за упоминания Ада. Мальчишка не перестаёт ему написывать, не перестаёт переживать. Даже прислал корзину фруктов (с оплатой не при получении). Кажется, по мнению Чона, Юнги не простудился, а лишился лёгких.       Слишком много мыслей о нём. Слишком. Мину стыдно, что этот человек в голове поселяется, но что можно сделать с психологией? Конечно, ему приятно, что к нему испытывают симпатию, что его считают привлекательным, что так уважительно не кричат об этом на всю округу. Был бы это не мужчина…не такой юный…не Чон Чонгук.       Юнги не знает, как его оттолкнуть. У него нет сил начистоту поговорить с пареньком, нет сил закрыть этот вопрос раз и навсегда. Тут дело тонкое, и они повязаны максимально крепко. Максимально близко. Так или иначе они будут периодически видеться, в конце концов, Соён и Чимин с ним достаточно плотно дружат. Даже если он будет прилетать в Корею лишь иногда, Юнги не уверен, что им удастся избегать встреч. И он не знает, каково им обоим будет, расставь он прямо сейчас все точки над i.       Если перестать обманывать самого себя: Юнги просто этого не хочет. Ему интересно, что будет дальше, сможет ли Чонгук перерасти эти эмоции так, чтобы никого ими не задеть? Осмелиться ли поговорить с ним? Возможно, парнишке стоит и правда по-настоящему бороться с собой, чтобы отступить, но как иначе мы набираемся жизненного опыта?       У Юнги бороться не получилось лишь потому, что его взяли в свой плен слишком рано и слишком крепко. Сам он так не поступит ни за что.       Оставим тот факт, что его самого снова могут пленить — до этого Мин Юнги ситуацию не доведёт.              Доведёт ли его влюбленность до сумасшествия? Возможно. Чонгук гладит пальцами портсигар, не решаясь его отрыть, даже через плотную кожу чувствуя исходящий от сигареты жар. Он облизывает губы, но только для того, чтобы растянуть их в болезненной усмешке.       После сегодняшней тренировки по футболу Сонхва снова забирал на мотоцикле его возлюбленный. Правда, приехал он пораньше, а потому Чонгуку довелось с ним познакомиться. Тэмин оказался милейшим парнем, но от этого только обиднее. Гук, конечно, тысячу раз разлюбил Сонхва, но простить ему счастье слишком сложно. Простить прошлое — невозможно.       Интересно, смог ли простить свою первую любовь Мин Юнги? Реально ли вообще отпустить боль, которая пожирает тебя изнутри, которая питается не проходящей ненавистью? Чимин ему много раз говорил, что обида — то, что приносит несчастье только её носителю. Что ж, Чон Чонгук — мазохист.       Переживания о прошлом тускнеют лишь тогда, когда у тебя ярки переживания о настоящем. Однако Гуку «удачно» удаётся балансировать во времени, не обделяя вниманием ни одну из сторон. Такой себе навык, никому не хочется пожелать.       Переборов себя, он открывает портсигар, и громкий звук защелки в ночной тишине квартиры слишком быстро отскакивает от стен, тут же попадая прямо ему в сердце, останавливая его. С трепетом, пропитавшим кончики пальцев, Чонгук достаёт своё сокровище, и мурашки мигом рассыпаются на его ещё горячей после душа коже.       Гук гладит тонкую бумагу, не решаясь коснуться фильтра. Его руки словно пронзаются электрическим зарядом, он даже чуть было не роняет сигарету на пол, но вовремя собирается с силами. Собственная одержимость его уже даже почти не пугает — он и без того знает, что каждая мысль о Мин Юнги для него губительно-оживляющая.       Уехать бы из Сеула к чертям, стереть каждый момент из памяти, удалить соединяющих их людей из жизни, забыть, забыть, забыть… Не переживать, не думать, не страдать, не надеяться, не ждать… Чонгук не способен. Словно бы там, на глубине чужих глаз, он мечтательно замечает огонёк, который может распалить. Конечно, это всего лишь фантазия, всего лишь бред сумасшедшего влюбленного, но кто мы без надежды? Кто мы без глупых грёз?       Помедлив, Чонгук всё же подносит сигарету к своему лицу. Долгий выдох, а потом, опережая кислород, рта достигает слегка помятый фильтр. Гук обхватывает его губами, помня, что месяц назад ровно в том же месте были губы Мин Юнги. Отсроченная близость пьянит его, запускает по телу дрожь, дарит всплеск эмоций, который, кажется, захлестывает собой всё, что было «до».       Он фантомно ощущает вкус того шампанского, ощущает аромат чужого парфюма, понимает, куда впивались зубы в попытке не выронить сигарету. Чонгук запрокидывает голову, словно бы выпивая её залпом, вливая в себя всё без остатка. Нескольких мгновений ему хватает, и трясущимися пальцами он убирает сигарету обратно под замок, в глубь ящика. Чувства свои он так спрятать сможет ещё не долго. Касаясь губ пальцами, Чонгук словно проверяет, не сгорели ли они в его внутренней агонии, не лишились ли чувствительности.       Телефон привлекает его внимание. Очередная попытка оторваться от Мин Юнги отвечает ему на сообщение часовой давности, однако сейчас Чонгук снова поглощён своим чувством и потерял весь настрой от него отойти хоть на шаг. Вместо прочтения пошлой реплики он заходит в переписку с тем, кто занял собой весь его мир. Последнее сообщение было получено сегодня днём.       «Спасибо. Нет, я уже в строю, всё нормально. Даже выбрался на тренировку. По поводу встречи — возможно, на следующей неделе. Отпишусь потом».       Чонгук не видит его всего лишь пять дней, и сухих переписок чертовски мало для того, чтобы восполнить клокочущую внутри потребность в этом человеке. Он несколько раз за это время удерживает себя от непрошенных визитов. Не столько боится реакции, сколько не хочет встречаться с Чхве Хёрин лицом к лицу. Он понимает, что женщина хоть одну-две ночи провела в этих стенах, и даже шанс увидеть её там в домашней одежде больно ранит.       Опускаясь на кровать, он раскидывает конечности в стороны, чтобы заполнять собой больше пространства, чтобы представить себе, что в этой жизни он занимает много места, что он заметен. Но рядом, к сожалению, нет того, кому этот посыл предназначен. И сама идея дождаться его появления в этих стенах кажется максимально абсурдной.       В итоге, так и не включая свет, Чонгук засыпает в своей привычной позе: свернувшись калачиком, обнимая одеяло и наслаждаясь его податливостью.       Он проснется, чтобы снова любить Мин Юнги.              Юнги выбрасывает окурок. Драгоценность сверкает, кажется, даже сквозь плотный пакет и подарочную коробку, а ещё тяготит его левую руку посильнее любой гантели. Вспоминая о гантелях, Юнги морщится — боль в мышцах даже спустя два дня отзывается, пусть она и приятна. Чувствуя её, мужчина понимает, что старался совсем не зря.       Он возвращается в машину, тут же посылая сообщение Соён, отчитываясь. Аромат пачули привычно окутывает его своей тёплой терпкостью. Он вбирает его поглубже, почему-то надеясь, что это придаст сил. Сегодня он, пусть и мельком, увидит Чон Чонгука. Не по своей воле и не своими молитвами, а по ошибке Соён. Юнги не мог ей отказать в помощи, ведь для него это пустяк. Был бы, если бы не нужно было передавать этот чёртов золотой браслет Чон Чонгуку.       Завтра годовщина знакомства новоиспеченной семьи, и Соён, всегда трепетно относящаяся к их важным датам, впервые об этом забыла. Юнги знает, что ей подобное не свойственно, но попрекать даже не думает. Она решает вручить Чимину браслет, на который он давно облизывается, но просто украшение — это будто бы без смысла. Поэтому Соён через Чонгука выходит на мастера, способного сделать нужную ей тончайшую гравировку. Проблема лишь в том, что выходные Паки проводят вместе, а потому своими руками дочь ничего сделать не может, вот и приходится просить самых близких людей помочь.       Она бы вообще не привлекала отца, если бы у Чонгука в этот день не было запланированной съемки. Так бы всё бремя пало на друга, но в итоге оно делится между ними двумя. Для курьерской доставки украшение слишком дорогое, а ювелирный салон работает лишь до шести вечера.       Юнги останавливается на светофоре, пользуясь моментом и отвечая Хёрин на сообщение. Весь день она провела с сыном, водя его от одного доктора к другому, и сейчас делится впечатлениями и успехами. Юнги нравится мальчишка, и это максимально взаимно: Виен тянется к нему, хоть иногда и боится (Мин умеет быть суровым). Его поражает то, как Хёрин вкладывает всю себя в воспитание сына, как выворачивается наизнанку, пытаясь решить его проблемы со здоровьем. Она вызывает восхищение. Джису никогда бы не смогла стать такой матерью, и Юнги жаль, что его Соён лишилась подобного счастья.       До места назначения он приезжает достаточно быстро, но выходить из автомобиля долго не решается, хотя по идее не должен испытывать этого дурацкого волнения. Отказываясь выкурить очередную сигарету, он, наконец, открывает дверь. Вечер вот-вот наступит, и приятная увядающая яркость дня всё ещё радует глаз. Юнги запускает ладонь в волосы, убирая их назад, открывая лицо. Ручка небольшого пакета снова кажется ему обжигающей.       Но он машет головой из стороны в сторону, сбрасывая сковавшее его глупое наваждение, и смело входит в здание, вспоминая, про какой этаж ему писала в сообщении Соён. Кажется, шестой. На посту охраны Юнги предъявляет своё водительское удостоверение, его данные сверяют с тем, что предоставил Чонгук, а затем пропускают внутрь. Один из многих лифтов доставляет Мина к фотостудии.       Юнги никогда особо не интересовался искусством фотографии и сам был в объективе профессионала лишь для рабочего портфолио и на свадьбе дочери. Он мешкает перед не закрытой до конца дверью, а потом всё же толкает её, оказываясь в огромном помещении, заставленном бесконечной техникой. Снующие повсюду люди, несколько разноцветных растянутых фонов в разных концах лофта, поднимающие крупицы пудры взмахи кисточкой, ослепляющие вспышки камер — всё это обрушивается на Мин Юнги без промедления. Он пытается выловить глазами образ Чонгука, но от пестроты пространства немного кружится голова, а думать становится чуть сложнее.       К нему достаточно уверенно подходит приятный молодой человек. Он улыбается, приветственно кланяясь. Юнги отвечает ему тем же.       — Добрый вечер. Должно быть, вы господин Мин, Чонгук предупреждал, что вы заедете. Я его агент, Минхо. Если хотите, можете оставить посылку мне.       — Приятно познакомиться, Минхо. Я бы хотел передать ему лично в руки, — Юнги оправдывает себя тем, что браслет слишком дорогой, чтобы его доверить постороннему.       — Без проблем, — понимающе кивает парень, — у Чонгука ещё минут двадцать до смены образа. Если что, он в той стороне, — показывает рукой ему за спину, — сегодня здесь пекло, конечно. Затянули со сроками, пытаемся отснять все заказы, так что не обращайте внимание на суету.       — Да в работе суета вполне нормальна, — улыбается Мин.       — В нашей особенно. Если что, подходите ко мне. Могу попросить организовать вам чай или кофе.       — Нет-нет, спасибо большое. Я просто постою.       — Как скажете, — Минхо пожимает плечами и отходит, чтобы проверить съёмку другого своего подопечного.       Юнги же поворачивается туда, куда ему указал агент. Он видит Чонгука сразу — видимо, глаза слишком устали довольствоваться лишь его туманным образом в шальных мыслях. Юнги делает несколько шагов в ту сторону, но не подходит слишком близко, наблюдая так, исподтишка.       Чон Чонгук прекрасен. Белая воздушная рубашка, уложенные в мокром эффекте волосы, фейковый пирсинг на губах, словно бы измученных поцелуями — так красиво и естественно смазана помада. Юнги на какой-то момент даже приоткрывает рот, не веря, что парнишка и правда ему знаком. Но да, этот взгляд он уже почти что знает наизусть.       В образе Чонгук похож на изящного вампира. Судя по всему, снимают рекламу украшений, потому что они не покидают его рук и постоянно интересно обыгрываются в кадре. Соблазнительный, безупречный, пленяющий — именно таким Чон предстаёт перед ним сегодня. И этот красавчик действительно готов отдать ему, человеку на двадцать лет старше, своё сердце? Большая и глупая потеря.       Юнги не замечает, как проходят двадцать минут. Он стоит, спрятанный за бесконечной техникой, и наблюдает за тем, как Чон меняет позы, как уверенно двигается, как даже не задумывается, делая тот или иной жест. Опыт есть опыт. Юнги уверен, что кадры с ним действительно получаются прекрасными, эта стезя выбрана не зря. Несмотря на все подводные камни модельного бизнеса, Чонгук здесь смотрится органично, Чонгук этому подходит. Именно так, украшенный вспышками, он особенно прекрасен. Невольно Мин вспоминает момент, когда Чон танцевал на барной стойке. Там тоже был бесконечный свет софитов, тоже была отдача без сомнений. И тоже был зритель в виде Мин Юнги.        Когда вспышки останавливаются, к расслабленному Чонгуку подбегает Минхо, указывая в сторону, где стоит Мин. Гук поворачивает голову, всматриваясь, а потом широко улыбается, замечая знакомый силуэт. Он вприпрыжку движется к Юнги, не обращая ни на что внимание.       — Добрый вечер, господин Мин! — его голос неприкрыто довольный.       — Добрый, Чонгук. Держи, — он протягивает пакетик, передавая его так, чтобы избежать касания. — Спасибо, что тоже согласился выручить Соён.       — Это знакомый мастер моей матери, так что спасибо ей, — отвечает Гук, пытаясь внушить себе, что сердце у него так сильно бьётся от усталости, которую он пытался сбить кофе. И плевать, что последняя чашка была выпита два часа назад. — Вы давно здесь? Как вам атмосфера?       — Около получаса, — Юнги не хочет врать, — атмосфера…вдохновляющая.       — Ого, вы так долго меня ждали. Прошу прощения, — Чонгук делает поклон. Мысль о том, что всё это время за ним наблюдали, сводит с ума. Он чувствовал непонятное жжение на коже, но ощущение казалось бредом. Оказывается, его и правда прожигали.       — Да ты что, здесь, кхм, — Юнги мнётся, — было, чем полюбоваться. Увлечение своим делом — это всегда красиво.       — Согласен, — улыбается Чонгук. Он отводит глаза, чтобы не смущать собеседника столь пристальным вниманием. Гук ведь и правда внимает его движениям, боясь упустить даже лёгкий взмах ресниц. Будто хочется впитать в себя каждый миг, который удаётся урвать у судьбы. — Вы прекрасно выглядите, — не упускает возможность сказать комплимент, — я рад, что простуда быстро прошла.       — Да, хорошо, что ничего серьёзного, — Юнги намеренно не благодарит его ещё раз, ведь и без того многое было сказано в переписках. Перебор. — Болезнь немного нарушила планы, — «в том числе на отношение к тебе», — но сильного урона не нанесла.       — Вы торопитесь? — Чонгук слышит, что его зовут, а потому начинает нервничать. — Сейчас, Чанхи, сейчас! — кричит уже в сторону.       — Вообще, да. Сегодня у нас с Хосоком вечер покера, — Юнги врёт, у него ещё есть целый час. Но он понимает, к чему Чон клонит, а потому лишает себя соблазна.       — Тогда покурим и поболтаем в следующий раз. Сейчас мне нужно работать, — произносит Гук, пытаясь скрыть раздирающее душу сожаление.       — Удачи, Чонгук, — Юнги кивает, разворачиваясь.       Как всегда, покидает его резко, по-английски. Только лёжа на кровати, с температурой, Мин Юнги первым сказал ему слова прощания. На мгновение Чонгука пронзает мысль: может, это потому, что он никогда по-настоящему не хочет уходить?