Проксемика

      Лёгкий ветерок небрежно играет с травой, создавая волны, словно море из зелени. Сидя в седле, Юнги ощущает, как мягкая, но мощная спина лошади под ним ритмично поднимается и опускается с каждым шагом. Их инструктор и сама Хёрин ещё пару мгновений виднеются впереди, а затем пропадают на повороте тропинки, утопающей в цветущих полях. Юнги цокает (или это очередные удары копыт?).       Конь ему попадается на редкость бестолковый, и в итоге вместо сладости необычного свидания Юнги ощущает лишь собственное бессилие. Зефир — и правда идеально подходящая кличка для этого своенравного персонажа. Он будто и не знает, что должен кого-то там везти по знакомому маршруту: лошадь отвлекается на каждый красивый цветок или ветку, которую можно с удовольствием пожевать. Уже дважды они останавливаются, пока Зефир совсем не по-зефирному ходит в туалет.       Юнги не может им управлять. Инструктор возвращается к ним, опять пытается показать, как правильно тянуть поводья, но Мину кажется, словно эти действия для животного болезненны, неприятны. Доставлять дискомфорт ему не хочется. Если собственники конного клуба не позаботились о том, чтобы на прогулки давать только податливых и умных особей, это уж точно не вина Юнги или Зефира.       Поэтому приходится мириться с тем, что есть. Мин уже в целом находит красоту и у изгрызенных кустов, и в звуках бьющегося о бока хвоста, и в том, чтобы смотреть вперёд и видеть тонкую фигурку Хёрин. Она оборачивается, хихикает, а потом пускается вперёд. Что ж, Юнги первым выбирал себе скакуна, так что к ней претензий нет.       А виды и правда красивые. Тропа проходит сквозь полудикий лес, захватывает поля цветов, даже приближается к резкому обрыву, у которого Юнги спирает дыхание. Сам факт того, что в любой момент Зефир может сойти с дороги и ринуться в ту сторону, заставляет ноги сильнее напрячься, а пальцы, зажимающие поводья, почти онеметь. В противовес внутреннему накалу Юнги атмосфера вокруг лёгкая и свободная. Ветер нежно касается его лица, принося с собой целый спектр ароматов, успокаивая натянутые нервы. Солнце, уже склоняющееся к горизонту, заливает мир золотистым светом, и каждый луч стремится обнять Юнги, подарить ему своё увядающее тепло. Суета уходит из его мыслей. Он начинает понимать Зефира, чувствует его, а потому потихоньку его направляет. Уши лошади настороженно улавливают звуки природы — редкое щебетание птиц, шуршание листвы, дыхание наездника.       Стук копыт о землю, становится мягким, плавным, и вся обстановка сливается для Юнги в единую прекрасную мелодию, звучащую в унисон с его сердцем. Он выпрямляется, прикрывает глаза, чувствуя необыкновенную уверенность несмотря на всё ещё отвлекающегося на мелочи Зефира.       Конь больше не кажется ему глупым или несуразным. Он лишь отчаянно цепляется за каждую деталь окружающего мира, словно пытается запомнить мгновение за мгновением, впитать в себя каждую частичку счастья. В суете большого города забываешь о мелочах, забываешь о том, что тебе не всегда нужно нестись вперёд галопом. Иногда травинка у ног куда интереснее того, что ждёт тебя в конце тропы.       Когда Юнги спешивается, ему становится даже жаль, что их единение с Зефиром было столь быстротечным. Он только начал его понимать и наслаждаться каждой минутой… Но время имеет свойство заканчиваться. Часы вообще умеют спешить именно тогда, когда ты готов со всей силы тянуть на себя тонкие стрелки, лишь бы ещё хотя бы на долю секунды удержать течение жизни.       Хёрин, по-своему тоже воодушевленная, подбегает к нему, тут же начиная делиться своими эмоциями и расспрашивать его самого. Юнги отвечает ей, а сам дарит грубой коже мягкого Зефира последние касания. Уходя с Хёрин, он не может не оглянуться. Глубокие умные глаза смотрят на него прицельно.       Девушка, держа его под руку, не может не радоваться тому, что желанный запланированный вечер всё же получается прекрасным, пусть и неделей позже. Сидя на пассажирском по дороге в его любимый ресторан, Хёрин на несколько секунд замолкает, засматриваясь на изящный профиль мужчины, который рядом, но всё же не с ней. Юнги даже не замечает резко возникшей тишины, продолжая спокойно вести автомобиль, и Хёрин трескается внутри от мысли, что её слова для него последние минуты были просто белым шумом.       Неделю назад была годовщина их первого поцелуя. Но это, конечно, абсолютная ерунда.              — Ерунда какая-то! — возмущается один из команды.       — Сам ты ерунда, — огрызается Сонхва. — А это вполне логичное расписание. Или ты хочешь каждый день выходить на поле, а?       — Так и представил себе!       — Да, Бомгю, ты и целого тайма не выдерживаешь, замену просишь, так что хватит возмущаться!       — И правда, ребят, успокаиваемся, — соглашается Чонгук, перехватывая листок из рук капитана. — Нам дали точное расписание заранее, так что давайте распланируем свою жизнь так, чтобы в него вписаться. Опять же, лично меня предупреждали, что это протянется до конца августа, так к чему эти крики сейчас?       — Да, Чонгук прав. Его вообще в последний момент припахали, и ничего, крутится как-то.       — На этом разговор давайте и закончим, — снова берёт листок и инициативу в свои руки Сонхва. — Если мы дойдём до финала, то последняя игра будет двадцать третьего августа. Через полтора месяца — осталось всего ничего!       — Вот именно, — в раздевалку неожиданно заходит тренер О. — Так что выходим-ка на поле, ребятки.       Кровь у всех кипит, и это Чонгук ощущает на каждом упражнении, в каждом чужом выдохе, в сосредоточенных взглядах, в отточенных движениях. После разминки он забывает, что вообще умеет думать о чём-то, кроме как о траектории летящего в ворота мяча. Быть частью команды старых друзей — странно, но больше в позитивном смысле. Он старается не пересекаться с Сонхва даже взглядами, и всё же упорно проваливается, словно бы его образ — соринка в глазу.       После убойной тренировки ребята зовут его выпить. Десять минут отказов под разными предлогами у Чонгука не работают: это выше его сил. Завтра придётся голодать, потому что норма по калориям уже почти закончилась. Он оставляет машину на большой парковке, сетуя на то, что завтра утром будет лишён радости сидеть за рулём.       На разных такси они добираются до клуба, где для Бомгю открыты все двери. Чонгук лишь в кричаще дорогой обстановке вспоминает, что с ним рядом не просто друзья, не просто товарищи по команде — они все выходцы из одной школы и все поголовно купаются в деньгах. Чонгук — не исключение. Просто, видя, как люди тренируются, не жалея себя, ты почему-то представляешь их не серьёзными мужчинами, а пареньками, теми самыми, с которыми вы так же играли половину жизни назад. А сейчас им чуть ли не ковровую дорожку выстилают. Контраст весьма показательный.       Местный контингент явно на два ранга выше, чем в том месте, куда они ходили тогда в компании Мин Юнги, даже несмотря на то, что прошлый поход был организован Чон Хосоком. Людям, которые добиваются всего сами, неимоверно далеко до уровня тех, кто рождается с золотой ложкой во рту. Чонгук вспоминает свои безумные вечеринки в Лондоне и приподнимает уголки губ.       Их место на втором этаже, в вип-зоне. Хотя весь этот клуб — вип. Чонгук уже вполне осознанно заказывает «секс на пляже» — он этот коктейль по-настоящему распробовал. Вид потрясающий: весь танцпол как на ладони. После недолгой беседы Гук встаёт к перилам, облокачиваясь на них локтями. Ему всегда нравится наблюдать за тем, что происходит в толпе, как люди общаются языком тела из-за того, что музыка слишком оглушительна. Он не смотрит на ярких прекрасных танцовщиц в клетках, не обращает внимание на сцену, где происходит какое-то дикое шоу, не одаривает взглядом целующиеся парочки. Чонгук видит всё не по отдельности, он вкушает атмосферу целиком, напитывается общим драйвом и сумасшествием. Даже снимает видео для сторис в Инстаграме, а ему, удрученному вечным присутствием в объективе, редко хочется это сделать.       Сонхва снова нарушает его покой, пугая тем, как бесшумно подходит со спины.       — Вот чёрт! — Гук едва удерживает стакан в руках. Углубляясь в свои ощущения, он совсем забывает, что пришёл сюда не один.       — Извини, — тушуется Сонхва, — не хотел тебя пугать.       — Проехали, — Чонгук снова опирается на перила, не намереваясь заводить диалог. Сонхва занимает место рядом, однако молчит несколько долгих минут. Гук принципиально не двигается с места.       — Тэмин сказал, что ты классный.       — Ой, какое счастье, спасибо, что сообщил. Рад, что нравлюсь твоему парню, — на самом деле, Чонгук и правда рад, ибо Тэмин весьма приятный в общении.       — Я ему не говорил про…нас, — пауза в музыке удачно совпадает с заминкой в речи Сонхва.       — Если переживаешь, что я когда-то скажу, то можешь оставить эти мысли. Мне плевать, я в говно не полезу, — Чон не выбирает выражения, говоря ровно то, что у него на душе. В этом нет вины выпитого алкоголя.       — Мои отношения — не говно, — Сонхва поджимает губы.       — Поздравляю. Я этого и не имел в виду, но всё равно поздравляю. Второй блин у тебя вышел не комом. Ты ровно на пятьдесят процентов состоялся в роли партнера.       — Гук, неужели у тебя остались лишь плохие воспоминания? — парень произносит это тише, и из-за громкости очередного трека Чонгук с трудом разбирает его слова.       — Все хорошие мне отбили. И вообще, прекрати думать, словно можешь как-то получить моё прощение. Я же тебе чётко сказал, что такого не произойдёт. Для чего тебе это, м?       — Мне всё ещё больно, когда я тебя вижу. Когда мы говорим.       — Страдай.       Чонгук разворачивается, оставляя Сонхва одного. Он выпивает на баре очередной коктейль, а потом спускается вниз, хотя в вип-зоне есть свой танцпол. Гук уверенно двигается, ощущая на себя вполне конкретный прожигающий взгляд. Как же пофиг.       Когда на него смотрел Мин Юнги, каждая клеточка тела трепетала, словно бы её щекочут, словно бы её невесомо касаются, дразнят. Хотелось, чтобы господин Мин подошёл, утолил тактильный голод, подарил хоть секунду своей близости. Сейчас Гук хочет лишь одного: чтобы Сонхва вернулся сидеть к их компании и не мешал ему наслаждаться вечером. Жизнь уже попортил.       Танцуя, Чонгук утопает в эйфории. Он водит руками по телу, представляя чужие ладони вместо собственных, прикрывает глаза, надеясь, что, открыв их, увидит желанное лицо. Но чуда не происходит — Гук всё так же в окружении сотни неизвестных, до существования которых ему дела нет. В толпе происходит разное: кого-то совращают, кому-то предлагают попробовать таблетки счастья, кого-то игнорируют, кто-то убивается, а кто-то оживает. Чонгук в этой толпе болит.       Он вспоминает взгляд господина Мина пару дней назад, тогда, когда он приехал к нему на съёмки. Уже потом Минхо рассказал ему, что тот следил за ним добрых двадцать минут, надо же… Чонгук не знает, как это трактовать, потому что влюбленный разум видит единственно устраивающее его объяснение. Но это бред, и лишних надежд Гук в себе старается не держать. В конце концов, скорее всего, Мину просто было интересно, ведь он явно не бывал раньше в таких местах.       Чонгук пробирается через танцующих к лестнице — ему срочно нужно выпить ещё. Часть его друзей играет в карты, часть находится у бильярда, а несколько ребят активно обсуждают что-то на одном из удобных диванчиков. Взяв очередной «секс», Чонгук присоединяется к последним, достаточно быстро вливаясь в беседу, оттененную яркой музыкой.       Хорошо вот так вот отвлечься, не быть погруженным в свои одинокие мысли, не лезть в пучину болезненных мечтаний и фантазий. Гук смеётся изо всех сил, шутит сам, поддерживает каждую тему, неизменно находя, что сказать. Ему хорошо. Он выдыхает, а повторный коктейль прилично разбавляет его кровь, вытягивая из неё переживания.       Они выходят покурить на специальную площадку, Гук накидывает на плечи лёгкий плед — ночь не обманет его своей притворной теплотой. Пока друзья разгоняют очередную тему, он проверяет телефон. Пролистывая в инсте десятки ответов на историю (в последнее время его агентство занимается пиаром странички), он с удивлением видит, что ему написал аккаунт с синей галочкой. Возможно, ему, выпившему, это кажется? Чонгук, не докуривая сигарету, возвращается внутрь, садясь на кожаный диван. Сфокусировав зрение, от открывает диалог.       «и снова видео без самого тебя. кстати, место классное, я там был»       Чонгук переходит в профиль. Ким Тэхён? Брови ползут вверх, а рот в шоке открывается. Чонгук мотает головой из стороны в сторону, пытаясь прийти в себя — ему точно не кажется? Ким – лицо брендов Celine и Cartier, манекенщик, известный настолько, что его узнает даже далёкий от сферы Мин Юнги. Пару раз они мельком пересекались по работе, но лично общались от силы на уровне «добрый вечер». В жизни Тэхён ещё прекраснее, чем на фото, это Чонгук точно помнит по их последней встрече на тусовке пару месяцев назад. Его убийственная энергетика — нечто, что аналогов не имеет. Гук, конечно, восторгается своим успешным коллегой, на какого чёрта он ему написал? И подписку не оформил — конечно, это тут же заметили бы поклонники или СМИ.       «Да, здесь здорово :)»       Чонгук решает, что оставить сообщение без ответа будет невежливо, а потому находит в себе максимально подходящие уровню близости слова. О чём ещё им разговаривать? Тэхён снова пишет ему почти сразу.       «не поделишься фото своего счастливого лица?»       «Как буду счастлив — подумаю»       «хах. понял-принял. держу тебя на карандаше»       Чонгук хмурится, и, лайкнув сообщение, выходит из переписки. Лёгкое смятение прибавляется к его состоянию. Уж чего-чего, а сообщений от кого-то типа Ким Тэхёна он не ожидал увидеть у себя в директе. Это был подкат? Попытка подружиться? Чонгук не хочет об этом думать. Между ними — тысячи километров, девять часов разницы во времени и половина минуты разговоров за всё время знакомства. Гук восхищается Тэхёном, ему приятно это внезапное внимание, но он его не собирается просить или искать. Просто берёт на заметку: при следующей встрече можно позволить себе small talk, Ким явно настроен дружелюбно. Возможно, когда-то он сможет замолвить за него словечко, а такие связи очень даже полезны.       Домой он отправляется уже утром. Таксист молчаливый и понятливый, что безумно радует. Чонгук облокачивает голову на плотное стекло, не замечая тряски от движения. Он хотел бы так опереться и на преграду между ним и Юнги — возможно, она не настолько прочная, как ему кажется? Или вдруг он способен найти лазейку? Чонгука не покидают мысли об этом человеке, в каком бы состоянии он ни находился. Он с ними во сне и наяву, один и в компании, в грусти и в счастье. Мин Юнги — его навязчивое, его бесконечное, его неправильное.       Чонгук неожиданно для себя думает признаться ему, открыться, сбросить с сердца самый тяжелый груз за последнее время. Но он тут же представляет ужас на чужом бледном лице, непонимание в распахнутых глазах, отвержение в резко сказанных словах… Нет. Пока ему официально не отказывают, жить куда проще. Если между ними будет точка, если любой контакт станет невозможным, сердце Чонгука высохнет, лишенное так необходимой ему подпитки.       Он не хочет убивать свои чувства. Даже если им однажды всё равно суждено умереть от чужой руки.              Руками Юнги перебирает документы, ловко доставая нужный. Он вчитывается в текст, сам для себя подтверждая собственную правоту, а потом, делая пару пометок карандашом, передаёт бумагу одному из помощников, дабы тот использовал материал при подготовке официального запроса. Хорошо, когда есть тот, кто делает рутинную работу. Несколько лет назад Юнги и подумать не мог, что у него будет постоянно действующая команда из семи помощников, но развитие и рост количества дел не оставили ему шанса на другое решение. Он поначалу боялся делегировать, но оказалось, что это вовсе не так страшно, как кажется со стороны. Если ты тщательно выбираешь людей, то потом можешь спокойно опереться на них, а Юнги к этому вопросу подходит максимально серьёзно.       Чонгук снова зовёт его на встречу, и Мин абсолютно теряется в том, что между ними происходит. Конечно, официально абсолютно ничего, ненавязчивое приятельство, но он чувствует напряжение в собственном теле, когда видит сообщение от Чона, а это уже о многом говорит. Сопротивление не понятным его разуму чувствам? Предостережение от нервов о том, что лучше не подпитывать чужую влюбленность своим вниманием?       Юнги становится интересно, всю ли жизнь Чон Чонгук считает себя геем. В какой момент он осознал, что его привлекают мужчины? Это существует в голове с рождения или появляется однажды? За ответами Юнги отправляется не в их переписку, а в Интернет. Немного неловко читать такое в своём рабочем кабинете, зная, что в любой момент его покой может потревожить стук в дверь, но интерес берёт верх над предостережениями мозга.       Гомосексуальность. Это не болезнь, не выбор и не грех. Юнги зачитывается статьями, в которых описываются исследования ориентации и животных, и людей. Сколько же по этой теме есть всего! Голова просто идёт кругом от количества информации. Всю жизнь Юнги считал, что геи — это нечто противоестественное, но факт того, что в мире гомосексуальность встречается как минимум у пяти сотен видов животных, рвёт его шаблон. Конечно, это ни в коем разе не ставит для него метку «абсолютная норма» на лгбт-сообществе, но знатно встряхивает существующие установки.       Досматривая видео с какого-то научпоп-канала, Юнги закрывает все окна браузера, отодвигаясь на стуле подальше. Он переводит взгляд на полки шкафов, но всё равно видит перед собой тысячи прочитанных слов. От них рябит.       Уже на выходе из здания Юнги получает смс с неизвестного номера. Он приподнимает брови, но сообщение открывает, тут же застывая прямо у первой ступеньки. Ему присылают небольшой текст и фото порезанных шин.       «Если продолжишь помогать HealthPlus, далеко не уедешь, Мин»       Юнги стискивает зубы, тут же посылая скрин и номер телефона своему знакомому айтишнику. Угрозы для него не новы, но дело HealthPlus — то самое давнее, где замешан помимо обычного коммерческого спора и криминал. Юнги не хочет проблем и не хочет, чтобы угрозы коснулись кого-то из семьи. Он понимает, почему они решили действовать сейчас — на носу финальное заседание, где решится всё. Хорошо ещё, что их методы так же наивны и глупы, как и сотен, что были «до». Номер шиномонтажки у Юнги уже на быстром наборе.       — Господин Мин, всё в порядке?       Чонгук возникает перед ним неожиданно, так, что Юнги даже вздрагивает. Он отрывает глаза от телефона, сталкиваясь с обеспокоенным глубоким взглядом. Чон выглядит до безумия прекрасно, словно бы сегодня без зазрения совести хочет собрать восхищение и сердца всех, кто имеет счастье его лицезреть. Фейковый пирсинг, прядь чёлки, небрежно спадающая на лоб, чёрная рубашка с откровенным вырезом, напоминающая, что этому парнишке есть, чем гордиться. Юнги старается не пялиться слишком долго, но всё же неизбежно мажет по нему взглядом, задерживаясь на кубиках пресса чуть дольше, чем позволяет приличие. Воспоминание о собственной утренней тренировке заставляет мышцы устало и грустно ныть.       — Да, — заторможено отвечает Мин, — всё в порядке. Мы можем сходить перекусить, но для начала мне нужно кое-что проверить.       Он не дожидается комментария Чонгука, а лишь уверенно идёт к месту, где оставил автомобиль. Всполошенный Чон следует за ним, поражаясь скорости, и, к счастью, лишнего не спрашивает. Он моментально перенимает настрой и понимает: что-то не так. Снова видя перерезанные шины, Чонгук сжимает кулаки.       — Мда, — господин Мин что-то пишет в телефоне. Наверняка договаривается с сервисом. — Что ж, теперь можем идти.       — Почему это произошло снова? — Гук серьёзен, как никогда. — Неужели тот же человек?       — Ой, просто мелочи, не думай об этом. У меня всегда несколько дел в процессе, какой-то обиженка найдётся. Разберусь, не в первый раз, — натянуто улыбается, пытаясь максимально не акцентировать на произошедшем внимание.       Чонгук позволяет ему думать, что и правда забил на это. Однако сомкнутые губы Мина и напряженные плечи говорят ему, что всё вовсе не так радужно, как хочет казаться. Чон окидывает взглядом автомобиль ещё раз, надеясь увидеть подсказку, но проваливается. Он выдыхает, напоминая себе, что Мин Юнги — взрослый мужчина, который уж точно знает, что делать и как на это реагировать. Снова включать паникёра Чонгук не хочет — это не прибавит ему очков.       — Если я могу как-то помочь, скажите, — Гук следует за ним, отставая всего на половину шага. Близко — кажется, он даже чувствует тепло чужого тела.       — Обязательно, — Юнги хмыкает, едва уловимо мотая головой из стороны в сторону. Кого-кого, а Чон Чонгука он в свои дела ни за что не втянет.       Мин решает за двоих, что сегодняшнее место их встречи — боул-кафе. Чонгук не возражает, согласный на любой расклад. Ему вообще глубоко пофиг, где конкретно они будут находиться, где он сможет слушать его голос и наслаждаться каждой заметной эмоцией, каждым пойманным взглядом. Гуку даже нравится, что господин Мин делает заказ сам: его выбору он доверяет.       Юнги садится напротив, поправляет свой пиджак, а потом несколько томительных секунд молча смотрит на него в упор, сбивая с толку. Чонгук шумно сглатывает, но глаз не отводит, погружаясь в тёмную глубину, которая его приковывает к месту, манит, завораживает.       — Соён поделилась фотографией сделанной тогда гравировки. Получилось и правда чудесно, спасибо ещё раз.       — Результат нашей с вами совместной работы, — отвечает Гук, ёрзая на стуле. Юнги замечает это и отводит взгляд в сторону, чтобы больше не смущать ни его, ни себя.       — Ну, я скорее так, курьером побыл, — приподнимает уголки губ.       — Извините, что забыл про чаевые, — зеркалит его мимику Чонгук.       — Так уж и быть. Но в первый и последний раз.       — Благодарю за вашу доброту, — Чонгук делает поклон головой. — Это очень великодушно.       — Знаю-знаю, — отмахивается Юнги. — Ладно, шутки в сторону, — но его взгляд, в противовес словам, лишь теплеет, — как у тебя сейчас, много работы? Устаёшь?       — От работы нет, — Чонгук скрывает, что хочет улыбнуться до самых ушей от этой заботы, — я много тренируюсь, вот это здорово съедает силы.       — О, точно, ты же ещё заменяешь Чимина в их команде. Как вообще всё успеваешь?       — Если честно, то с божьей помощью. Но мне нравится загруженность — так проще чувствовать себя живым.       — Понимаю, — кивает Юнги. — Хотя я искренне думал, что здесь ты устроишь себе каникулы, отдохнешь.       — Я так и планировал, но жизнь решила иначе. Ни о чём не жалею, если что. В Лондон даже возвращаться не горю желанием, — Гук, смотря на него, облизывает губы, но вовсе не от того, что хочет есть. — Может, потому что и здесь нашёл, за что держаться. Не знаю.       — Здесь семья, часть друзей, конечно, есть, что бросать, — Юнги знает, какая ещё причина остаётся не озвученной, но проглатывает недосказанность. — Всё в твоих руках. Отсюда тебя никто не гонит.       Им приносят заказ, и Чонгук берёт в руки палочки.       — Порой мне кажется, что в Лондоне я скрываюсь от семейных драм, — он говорит это, не успевая до конца прожевать.       — Да, твои родители наворотили дел, — Юнги не спешит приступать к еде. На самом деле, он и не голодный вовсе, однако тренер ему расписал дневные нормы по питанию, и их нужно выполнять. Не продержится же он сутки на трёх глотках кофе и сигарете, верно? Для него вообще не свойственен отказ от пищи, просто сейчас её куда больше для ума, чем для желудка. — Кстати, ты не связывался с отцом?       — Он пытался поговорить. Подкараулил у моего зала, пытался оправдываться, — в голосе Гука слышно презрение. Юнги, наконец, съедает немного риса.       — Тебе он так противен? — спрашивает осторожно, зная, что нельзя показать лишнего, нельзя и дёрнуться не в ту сторону.       — Какие ещё эмоции должен вызывать этот человек? — Чонгук делает паузу, заодно закидывая в рот крупную креветку. Юнги обращает внимание, что ни «папа», ни «отец» паренек явно не хочет произносить. — Да, моя мама далеко не идеал, про её характер можно составлять отчёты в психушку, но и она не достойна такого. Не хочу даже знать предателя.       Юнги склоняет голову, палочками перебирая овощи. Ему, как отцу, было бы очень больно слышать подобные речи из уст собственного ребёнка. Он переносит ситуацию на себя невольно, неосознанно, и неприятное ощущение окутывает его склизкой плёнкой. Джису тоже никогда не славилась образцовым поведением, но Юнги искренне делал всё, чтобы Соён видела в ней не ту, что ушла от него, а ту, которая как-никак, но пытается быть матерью. Очевидно, на Чонгука влияет Чон Джунг. Что ж, эта женщина себе не изменяет: чётко делает то, что запланировала. Как её адвокат, он может лишь поаплодировать. Как родитель — ненавидеть.       — Он предал её, а не тебя, Чонгук, — Мин знает, что ему нельзя в целом обсуждать эту ситуацию, однако пытается никого не обвинять, говорить общие фразы, то что всем и без него известно.       — Господин Мин, странно слышать подобное от адвоката своей матери. Моя семья разрушается по вине когда-то одного из самых близких людей.       — Не вижу разночтений, — парирует Юнги. — Я могу быть целиком за госпожу Чон, но это не лишает меня видения всей ситуации, не лишает меня мнения. В конце концов, если говорить о детях, защищаю я только интересы Туёна, не твои, Чонгук, — говорит чуть резче, чем изначально хотел. — Ты слишком взрослый, чтобы рассуждать такими понятиями. Тебе нужно разбираться со своими демонами самому, без помощи семейного права.       «Слишком взрослый, но всё ещё чересчур мал и наивен настолько, что глупо мечтаю стоять с тобой рядом», — думает Чонгук.       — Извини, если звучит грубо, — тут же, под гнётом чужого молчания, пытается сгладить углы Юнги. — Я, наверное, старомоден. Всё ещё считаю, что совсем вычеркивать родителей из своей жизни нельзя. Потом пожалеешь, что был слишком далеко.       Чонгук медленно жуёт пищу, мыслями уходя из этого кафе далеко-далеко. В своё прошлое. В то беззаботное время, когда отец, даже будучи занятым, упорно тренировал его, занимался с ним, разговаривал и слушал. Когда он, в отличие от матери, не закатил скандал после признания Гука об ориентации, а лишь молча принял реальность. Когда он, с помощью своего секретаря, наладил себе скайп и стабильно разговаривал с Гуком по видеосвязи, наплевав на разницу во времени и дела. Наверное, именно из-за их близости и любви предательство отца воспринимается так болезненно. Чонгук никогда не хотел его терять, не думал даже, что что-то разрушит их связь.       — Возможно, я пожалею, — с трудом признаёт Гук. — Но сейчас через себя не переступлю ни за что. Для меня любое предательство — это как непростительное заклятие в мире Гарри Поттера.       — Что, сразу готов всех упечь в Азкабан? — Юнги хмыкает, наклоняя голову вбок.       — О, а Вы в теме, — улыбается Чонгук. Точка соприкосновения — ещё не линия, но уже неплохо. Впрочем, он никогда и не сомневался, что эта вселенная объединяет поколения.       — Конечно! Обижаешь.       — Ни в коем случае не планировал, — Чонгук резко мотает головой из стороны в сторону, словно бы это обвинение не шутливое.       — Поверю на слово, — Юнги делает паузу. — Но, если вернуться к теме, сам ты кого-то предавал?       Чонгук задумывается, прокручивая в голове всю свою жизнь, что способен вспомнить. С детства отец (как иронично) учил его всегда поступать по совести, и Гук этому следовал. Считать ли предательством то, что он однажды сдал учителю приятеля, который изводил угрозами мальчишку помладше за то, что тот случайно уронил ему на ногу учебник? Или тот факт, что Гук отказывал в списывании на уроках и парах даже тем, для кого оценка за работу была решающей? Предавал ли он своих коллег, когда без раздумий соглашался на предложения, о которых, он знал, те мечтали?       В памяти всплывает Чен. Улыбчивый однокурсник, в которого Чонгук не сразу, но всё-таки влюбился. Поцелуи с ним были жарче огня, глаза у обоих сияли, не угасая, и сердце, израненное, казалось, рядом с Ченом заживало. Чонгук с ним жил. Чонгук смог от него уйти.       — Наверно, только себя, — грусть пропитывает его голос насквозь. — Но однажды. И мне это дорого обошлось, господин Мин. Предпочитаю не предавать.       — Себя, — повторяет за ним Юнги. — Наверное, даже хуже, чем предать кого-то другого.       — Не знаю, сравнивать не доводилось.       Чонгук смотрит на него, напряженного, и только сейчас понимает, что Мин анализирует его ситуацию с семьёй в том числе со стороны родителя. Об этом нужно было догадаться сразу, но, пронзённый ненавистью к отцу, Гук не вкусил суть.       — Надеюсь, и не придётся, — уголки губ Юнги приподнимаются. — Кажется, у меня тоже есть опыт, который можно назвать предательством самого себя. Знаешь, я тогда занимался уголовным правом и работал в крупной адвокатской фирме, заключил с ними контракт на год по совету одного из коллег. Гонорары там были в десятки раз крупнее, чем тогда, когда я искал себе дела сам или по сарафанному радио. Всё шло хорошо, пока однажды мне не пришлось защищать человека, которого я мечтал убить собственноручно.       — Это был знакомый? — Чонгук удивлённо вскидывает брови. — Или тот, кто причинил вред Вам?       — Нет, вовсе нет. То, что он совершил, глубоко откликнулось во мне тогда, — Юнги бросает палочки и кладёт правую руку на сердце, словно оно у него резко заболело. Чонгук подаётся вперёд, смотрит в его глаза, ища ответ на свой немой вопрос. — Со мной всё в порядке, — парень выдыхает и отстраняется. — Просто до сих пор этот ужас окутывает. К сожалению, он, зная о моих успехах в зале суда, хотел в защитники именно меня и никого больше. Мне предложили огромные деньги, — делает паузу. — Такие, что я мог не работать и жить припеваючи лет пять точно. И, к сожалению, я не отказал.       — Неужто всё было так плохо? Что он такого сделал?       — Давай я не буду портить тебе аппетит, — Юнги опускает руку от сердца, вновь обхватывая пальцами палочки. — Может, когда-нибудь расскажу. Это было моё последнее дело в уголовке. Я расторг контракт с фирмой, выплатил им неустойку и полтора года провел в переподготовке, чтобы в итоге быть там, где я сейчас.       — Продать свою совесть за деньги — ещё не самый плохой вариант. Кто-то изменяет себе даже без вознаграждения. В любом случае, хорошо же, что Вы сменили деятельность. Так спокойнее, разве нет? — Чонгук думает, что, если бы в жизни Юнги не было этого переломного момента, они бы могли никогда не сблизиться.       — Порой мне кажется, что человеческие распри более жестокие, чем все убийства, что я вёл.       Чонгука пронзает эта фраза. Юнги произносит её легко, но тяжесть опыта, в ней заложенного, пугает. А ведь и правда — он всегда погружен в чужие конфликты, его всегда терзают чужие переживания и ожидания. Работенка ничуть не легче, чем у психолога!       — Никогда о таком не думал, — признаётся Гук, доедая, наконец, свой боул.       — Я тоже, пока не влез.       В ответ на откровения господина Мина хочется тоже ему раскрыть своё предательство, но Гук не может этого сделать, не оглашая своей ориентации, и его это гнетёт. С губ, на которых остался небольшой мазок соуса, чуть не срывается признание, но Чонгук сдерживается, стискивает зубы. Замечая, что глаза Юнги неотрывно следят за его губами, Гук промакивает их салфеткой. Видимо, господину Мину было неловко сказать, что он испачкался.       Юнги закрывает счёт, и они выходят на улицу, тут же попадая в жар, не прикрытый активной работой кондиционера. Несмотря на это, Чонгук покрывается мурашками, когда следит за тем, как Мин запускает ладонь под ворот рубашки, массируя своё плечо. Закуривают.       — Кофе не хочешь? — спрашивает Юнги, делая глубокую затяжку.       — Я пью только сладкий, а сейчас нужно урезать калории, — Чонгук любуется им, надеясь, что его взгляд не кажется таким пристальным за плотным дымом.       — Куда тебе? — прыскает Мин.       — У меня есть параметры, из которых нельзя уходить. Ну, пока есть контракт. Наверное, ограничения в питании — единственное, что мне не нравится в работе. Я очень люблю вкусную еду.       — А я, наоборот, себя нормально есть заставляю, мне тренер дал указания. Забавно.       — Мы поэтому за боулом пошли, а не за наггетсами или в лапшичную?       — Раскусил, однако, — снова втягивает дым, замечая, как абсурдно обсуждать правильность питания во время курения. — Помни, что усердно тренируешься, и топливо в виде еды тебе сейчас очень нужно. Может, не в виде сладких сиропов, но всё же. Голодать — последнее дело.       — Спасибо, я помню, правда, — Чонгуку приятно, что ему не всё равно. — Кстати, насчёт тренировок. У нас на этих выходных будет первая игра, приходите, если получится. Чимин с Соён тоже будут. Они успеют поддержать нас дважды до своего путешествия, — Гук старается сказать это максимально небрежно и невзначай, словно бы сердце не трепещет от возможности видеть его во время матча.       — Буду иметь в виду, — Юнги знает, что точно не придёт. Он бросает взгляд на часы. — Так, ладно, мне нужно забежать в офис и ехать в суд.       — Вас подвезти? — тут же хватается за возможность Гук.       — Зачем? — удивляется Мин. — А, точно, — вспоротые шины и странное сообщение всплывают в голове. — Да не нужно, я вызову такси.       — Мне не сложно, правда. Я свободен до вечера, отвезу, привезу, всё, как прикажете.       Юнги вскидывает голову, чтобы смотреть ему в глаза. Он размышляет долю секунды, зная, что ответ был готов и того раньше. «Как прикажете». Мин не сомневается, что и правда может попросить Чонгука буквально о чём угодно — тот сделает, не задумываясь. Но собственной властью пользоваться нельзя, хотя обжигающее желание испытать себя рождается внутри, языками пламени лаская холодное сердце.       Ему комфортно с Чонгуком, ему интересно, но, проводя с ним время, он заставляет их обоих терзаться. Чонгука — от чувств, Юнги — от сомнений и непонимания. Ему не нравятся мужчины, не нравятся парни, не нравятся двадцатитрехлетние дети… Чон заставляет его смотреть шире, но Юнги хочет закрыть глаза, чтобы никто не чувствовал в итоге боли.       — Нет, Чонгук, я разберусь сам.       И он уходит, бросив на прощание лишь лёгкий кивок.       Чонгук неотрывно следит за Юнги, за тем, как легко мужчина поднимается по лестнице, оставляя его внизу, у подножия. Ворох мыслей в голове не даёт покоя. Разговоры с ним всегда не оставляют Чонгука равнодушным, будто бы его слова имеют удвоенный вес. Несколько раз обернувшись, он всё же доходит до своей машины, а потом, уже сидя за рулём, наблюдает, как, вооруженный изящной папкой документов, Мин Юнги выбегает из офиса, скрываясь за углом.       Запах пачули, источаемый новым аромадиффузором, создаёт иллюзию, что они не так далеки, как в реальности.