Проксемика

      Для Юнги эти выходные оказываются действительно спасительными. Не пугает даже подъём в три утра, потому что он убеждает себя: есть некая магия в том, чтобы вставать раньше солнца. В любое другое время Мин бы послал все свои бесконечные будильники куда подальше, но сейчас вскакивает с кровати за минуту до первого сигнала. В несколько мгновений заправляя кровать, он, даже чуть пританцовывая, идёт на кухню, где включает кофеварку.       Контрастный душ окончательно пробуждает его. Рассматривая шрам на оголённом плече, он подвисает, пока чистит зубы. Повинуясь порыву, Юнги отходит назад, так, чтобы всё туловище поместилось в отражении подвесного зеркала. Бледная вечно прикрытая рубашками кожа, потерянный пресс, от которого остались лишь растаявшие очертания, смягченные отсутствием постоянных тренировок бока, аккуратная дорожка волос, пропадающая на границе с пижамными штанами. Хёрин с ума по ней сходит, но сейчас, кажется, в моде гладкость? Он этого не знает, но ему известно, что у Хосока за плечами курс лазерной эпиляции, и вряд ли друг обошёлся лишь подмышками. Чёрт, Юнги ведь и правда стареет, и это заботит сейчас чуть больше, чем месяц назад. Вина ли в этом Чон Чонгука, сверкающего перед ним молодостью и поджарым телом? Юнги не уверен до конца, но невесомое чувства стыда за то, что далёк от идеала, задевает душу.       Мин Юнги не боится возраста, он к нему готов и никогда не планировал оставаться вечно двадцатилетним. Это вообще был не самый лучший период в его жизни. Расцвел он по-настоящему лишь к тридцати годам и увядать раньше времени не планирует. Ему повезло с генами, это уберегает от лишних пластических и косметических процедур, однако… Словно вечно бегать от помощи извне не получится. Юнги знает тех, кто теряется в погоне за сохранением молодости, и к ним присоединяться не хочется. Он не осуждает, просто знает, что не готов тратить ещё и на эту (в конце концов проигрышную) гонку свои ресурсы. Однако, выйдя из ванной, всё же делает запись в ежедневнике — как напоминание о том, что есть инструменты помимо хирургического ножа и шприцев с волшебными препаратами.       «Вернуться к тренеру. Уточнить у Хосока насчёт актуальности лазера».       Рядом с ежедневником одиноко и покинуто лежит его дневник, закрытый на кодовый замок. Юнги мысленно извиняется перед ним, помня, что последняя запись сделана после свадьбы дочери. Всю сознательную жизнь он старается вести дневники, пытается анализировать то, что происходит, но каждый год непредсказуем на количество раз, когда Юнги введёт заветный код, чтобы открыть замок.       Надевая ставшие любимыми часы, которые на последний день рождения подарили ему Соён с Чимином, он возвращается на кухню. Холли чуть приподнимается, перебирая затекшими лапками в своей любимой лежанке, и осуждающе смотрит на хозяина, решившего подняться в столь ранний час. Это просто кощунство — губить свой выходной на корню. Если бы Холли умел говорить, она прочёл бы Мин Юнги пару лекций по здоровому отдыху. Но собачий язык хозяин по неведомой причине не стремится осваивать, а потому пёс вынужден возмущаться в пустоту.       Юнги треплет питомца по голове, активно чеша за ушками, и возвращается к ритуалам пробуждения. Он достает лаконичную фарфоровую чашку из верхнего ящика, тут же наполняя её спасительным ароматным кофе, и первый глоток кажется телепортирующим в другой мир. Мин прикрывает глаза, чувствуя, как край столешницы упирается ему в поясницу.       Очередной будильник объявляет: пора бы ускориться. Юнги выходит из транса, смакуя ещё несколько живительных глотков. Потягиваясь и не выпуская изящную чашку из рук, он выходит на балкон, любуясь ещё не проснувшимся Сеулом с высоты двадцать третьего этажа. Оставленная пачка сигарет быстро находит его. Вспышка зажигалки — и к терпкости кофе на языке добавляется горечь сигаретного дыма.       Курит он быстро, делая короткие затяжки скорее по привычке, чем с реальным желанием. Очень часто мы делаем что-то по инерции, не задумываясь, и Юнги тоже не обходит эта слабость стороной. Выкуренная на две трети сигарета тлеет в пепельнице рядом с оставленной чашкой, пока он скрывается в квартире, быстрыми шагами направляясь в гардеробную.       Одежда подготовлена ещё с вечера, и потому Юнги достаточно быстро оказывается в коридоре, проверяя, всё ли снаряжение собрано. Холли подсматривает за ним из-за угла, в который раз думая, что его хозяин — просто неугомонный. Убеждаясь, что миски с едой и водой заполнены, пёс возвращается в лежанку, чтобы досматривать свои чёрно-белые сны.       Юнги набрасывает рюкзак на плечо, окидывает взглядом пространство и выходит на лестничную площадку. Свет, конечно же, оставляет для Холли. Несколькими часами позже придёт домработница и явно недовольно цокнет, что-то прошептав про разумное потребление, но Юнги будет очень далеко и не услышит этого.       Намджун тоже пунктуален. Его огромный внедорожник одиноко стоит у подъезда, встречая Мин Юнги миганием фар. Он проверяет: оба места впереди заняты, а потому уверенно открывает заднюю дверь. Внутри — запах свежей выпечки и чёрного кофе, смешанного с ненавязчивым ароматом кожаной обивки салона.       Джин сразу после приветствия протягивает ему крафтовый пакет с классическим круассаном, и Юнги благодарно принимает его. Намджун медленно начинает их путь, долгий, но неутомительный благодаря прекрасности цели. Юнги разламывает хрустящий круассан, наслаждаясь контрастной по отношению к внешней оболочке мягкостью теста внутри. Удивительно, как такие противоречия умещаются в семидесяти пяти воздушных граммах.       Рыбалка с Ким Намджуном в первые дни июля — давняя традиция, успевшая уже стать практически священной. Когда Юнги узнал от друга, что Ким Сокджин — тоже заядлый рыболов, сомнений в увеличении компании не возникло ни на секунду. И вот сейчас Джин, подтверждая правильность решения Мина, увлечённо делится своими историями о ловле.       — Если бы мог, я бы пел рыбе серенады! — полусерьёзно заявляет мужчина, и Юнги посмеивается, представляя, как забавно смотрелся бы его относительно новый знакомый в объятиях какого-нибудь тунца.       Рассветает. Юнги, скорее машинально поддерживая беседу, не может оторвать взгляда от красно-оранжевого поднимающегося солнца, но от периферии его сознания не ускользает тот факт, что Намджун невзначай накрывает руку Джина своей. Мгновенно Мин чувствует себя ребёнком, которого родители взяли с собой в поход, и мурашки пробегают по телу, заставляя содрогнуться. Бредятина.       Музыка услужливо занимает его мысли, давая отдохнуть от ненужных сомнений. Словно, прочувствовав мужскую симпатию на себе, Юнги готов увидеть в каждом мимолётном жесте подобное, уличить, подловить, разгадать на корню. Ну уж нет — не стоит перекидывать проблемы с больной головы на здоровую.       А ведь сегодня Чон Чонгук тоже будет вот так ехать загород, наверняка хоть на мгновение вспомнив и о нём. У одного из компании День рождения, и Юнги знает, что его младшие приглашены на какую-то дачу. Может быть, вечеринка поможет Чонгуку обнулиться, сотрёт в пучине ярких развлечений ненужные чувства, подкинет ему в голову мысли о ком-то другом? Юнги поджимает губы. К своему стыду, он явственно ощущает привкус сожаления.       Наваждение не отпускает его. Разумная часть стойко выдерживает натиск не сформированных в нечто единое чувств. Юнги и сам не понимает, что творится на душе, ощущения смазаны и обтекаемы. Ему интересно, ему мерзко, ему приятно, его тянет или ему плевать? Чёрт, хоть заказывай расклад на картах таро.       Внезапно телефон вибрирует. Юнги удивлённо достаёт его из кармана, глазами встречая «Доброе утро» от Хёрин. Ей не спится — говорит, проснулась пару минут назад от тревожного чувства, и Мин успокаивает её как может, как умеет. Женщине невдомек, что тревога одолевает её из-за их привязанности, теряющей свою былую крепость, разрывающейся. Разрезаемой. У Чон Чонгука, оказывается, не чувства — острые ножи из закалённой стали.       Загородный дом Намджуна неизменно прекрасен. Они оставляют во дворе машину, закидывают продукты в холодильник, а потом, вооружившись достаточно профессиональными снастями, выдвигаются уже пешком. Джин здесь впервые, и это видно по блуждающим глазам, старающимся захватить каждый миллиметр потрясающей картины, что открывается в этих местах. Природа может поражать своей обыденностью, ей повезло: она не нуждается в макияже и прочей шелухе.       Ещё рано, легкий туман бережно прикрывает собой трепещущую гладь воды. Умиротворение, пропитавшее тихое место у рыбного озера, проникает в кровь трёх мужчин вместе с каждым вдохом. Они замолкают, и слышно становится лишь истонченный шепот ветра и разномастное пение птиц. Пахнет свежестью и счастьем.       Они неспешно устанавливают свои удочки. В этот раз Намджун отказывается от привычных сетей, решая довольствоваться спиннингом. Юнги удобно располагается в складном кресле по правую руку от друга, Джин — с противоположного края. Их неспешные тихие разговоры плавно перемешиваются со звуками природы, дополненными всплесками воды. Они делятся историями из жизни и наслаждаются простотой своего занятия.       Первым вытаскивает рыбу Джин. Он тут же отпускает малышку назад, осторожно снимая с крючка. Если они и вытащат что-то сегодня, то лишь крупных особей, которые своё пожили. В этом озере специально разводят рыб, и Намджун, как владелец дома на берегу, даже платит хозяйству какие-то взносы.       Лучи поднимающегося солнца, отражаясь в воде, создают волшебные узоры, которые работают на Юнги, как гипноз. Он так глубоко уходит в свои мысли, что замечает дергающийся поплавок лишь после того, как ему на это указывает Намджун.       Время пролетает незаметно. Они несколько раз меняются местами, пробуют разные приманки, подсказывают друг другу и поддерживают после каждой вытащенной рыбы. Приготовленный контейнер постепенно наполняется уловом. Не желая возвращаться к дому и разрушать настрой, они перекусывают принесёнными Джином сэндвичами. Тёплый кофе из повидавшего жизнь термоса сейчас Юнги кажется куда вкуснее самых изысканных напитков в ресторанах.       Мин многое узнаёт о Джине. Он младше на пять лет, работает режиссером в детском театре, любит свою увядающую мать и грустит по отцу, умершему несколькими годами ранее на работе — грузы на складе были закреплены неправильно, его придавило. Да, они с матерью получили огромную компенсацию, но в какое сравнение деньги идут с теплой улыбкой человека, которую никогда более не увидишь? Вернее, увидишь, конечно. Только во снах.       Они складывают удочки, когда солнце ещё не опускается за горизонт. Оно лишь окрашивает небо в тёплый оранжево-розовый тон, намекая, что приближается вечер. Собираясь, Юнги вновь против своей воли замечает, как переживает о Сокджине его лучший друг: Намджун помогает ему, не желая лишний раз нагружать. Идя позади них и слыша искрящийся смех Джина, Мин снова думает о том, как сложны и непонятны человеческие взаимоотношения.       Пока Юнги занимается грилем (это всегда было его сильной стороной), остальные садятся на террасе, наблюдая из уютных кресел за тем, как готовится пойманная ими рыба. Намджун осторожно накрывает плечи Джина тонким покрывалом, а тот сдержанно улыбается, принимая заботу. Перекрикиваться с такого расстояния не очень удобно, и Юнги оставляет парочку для разговоров наедине, сам в это время радуясь, что ему есть, чем заняться.       Пиво отлично сочетается с созданной ими атмосферой. Назойливые насекомые боятся многочисленных отпугивающих приборов и не беспокоят их. Юнги пробует созданный им самим шедевр — чертовски вкусно.       — Это божественно! — Сокджин буквально расплывается, своим искренним восторгом радуя Юнги.       — Да, Юн, выше всяких похвал.       — Сами такую вкусную наловили! — отмахивается от них Мин, вспоминая, что его участие в сегодняшнем улове и правда минимальное.       Череда настольных игр, раскрасневшиеся от многочисленного алкоголя щёки, смех, приятная близость душ и откровение разговоров — Юнги от этого хорошо. В какой-то момент они, одурманенные единой энергией, наперегонки бегут прямо в озеро, укутанное ночной прохладой. Плескаясь, словно дети, они не могут остановиться, и плевать им хочется на мокрую одежду и пробирающую тела дрожь.       Юнги чувствует себя на шестнадцать, как тогда, когда они с Хосоком сбежали к морю, наплевав на всё. Родители подняли панику несмотря на оставленные записки, и Юнги искренне не понимал, в чём проблема. Они же предупредили! Сейчас он точно знает: Соён бы за такую выходку лишил Интернета и закрыл бы в квартире на месяц. Минимум.       Ночью располагаются все в разных комнатах, благо, пространство позволяет. Однако Юнги, выйдя из тёплого душа последним, возвращается на террасу. За весь день он почти не вспоминал о сигаретах, и этот факт внушает надежду, что однажды всё же удастся бросить. Когда сознание занято чем-то по-настоящему увлекательным, для никотина там места не остаётся. А сейчас Юнги сдаётся — тонкая сигарета оказывается зажатой меж сухих губ. На часах — ровно двенадцать.              Двенадцать ночи, тусовка только начинает оживать. Здесь много не знакомых ему людей, и Чонгук с интересом вписывается в забавную алкогольную игру, безбожно проигрывая и методично напиваясь. Друзей у Минхёка, конечно, целая тьма. Гук даже не запоминает имена, зная прекрасно, что встреча в этом загородном доме для них первая и последняя. Такой масштаб — исключительно в честь двадцатипятилетия. Прошлый День рождения Минхёк провёл в скромном боулинге.       Находя партнершу по танцам в виде почти не пьяной девушки, Чонгук теряется в центре гостиной, наслаждаясь тем, как замечательно получается им двоим настроиться на одну волну. Девчонка не лезет к нему — тоже очевидно просто кайфует от того, как классно у них выходит. Лишь несколько касаний в процессе, и то практически незначительных. Кожа их и не ощущает — её словно задевает тонкий мыльный пузырь, не больше.       Поблагодарив девушку, он идёт к бару, прося у нанятого на вечер бармена, к своему удивлению, «секс на пляже». Вкусно, чертовски вкусно. Сразу после — тонкая сигарета, выкуренная наспех в импровизированной курилке. Сладкое послевкусие коктейля разбивается о горечь дыма. Снова Чонгук хочет быть с ним рядом. Что ж, хоть так.       Он бродит меж пьяных тел, замечая, как всеобщая вакханалия набирает обороты. Его утягивают в твистер, и в процессе это становится больше похоже на оргию, чем на стандартную игру. В другое время он бы воспользовался тем, как настойчиво и очевидно за ним наблюдает паренёк, сидящий с ногами на диване, но сейчас для Чонгука перекрыты пути ко всем людям, кроме одного. Он игнорирует посылаемые ему сигналы, показательно выходя на улицу и поджигая очередную сигарету. Курить в помещении было невыносимо, но сейчас дым разбавлен свежим воздухом, и Чонгук прикрывает глаза, запрокидывая голову назад. Затем резко открывает — тёмное звёздное небо похоже на сказочное. Огоньки переливаются, движутся, возможно, благодаря алкоголю, смешанному с кровью. Прохладно.       — Спасите! Кто-нибудь, спасите!       Чонгук отбрасывает сигарету и резко оборачивается, смотря на дом, чтобы понять, откуда кричат. Трезвость обрушается на его сознание, а зрение обостряется — он чётко видит, что на последнем третьем этаже разбито маленькое окно. Осколки переливаются, отражая яркие звезды. Чонгук вбегает в дом, радуясь тому, что в этот момент был на улице, потому что за оглушающе шумной музыкой вряд ли бы услышал этот надрывный крик о помощи. Никто бы не услышал.       Лестница под ногами кажется бесконечной, он перешагивает по две ступеньки за раз, стремясь поскорее достичь цели. На третьем этаже начинает открывать все двери подряд, натыкается на спящего прямо поверх покрывала напившегося Чимина, а затем, наконец, находит нужное. Узкая дверь, очевидно в ванную комнату, заперта, и Гук со всей силы налегает на неё, не заботясь о последствиях. Понимая, что это бесполезно, он делает удар с разбега. А потом ещё один, и ещё. Двери в домах под съём никогда не отличались великой прочностью.       Оттягивая от плачущей девушки пьяного пацана, Чонгук буквально выпинывает его в коридор, а потом хватает за шкирку, приближая к себе.       — Ты совсем охуел? — он зло смотрит в расцарапанное ничего не соображающее лицо. Кажется, из глаз Чонгука, обрамленных ненавистью, вот-вот могут посыпаться искры. — Жить надоело, да?       Отвращение к испуганному парню целиком захватывает его тело, и Гук весь подбирается, борясь с тем, чтобы его не ударить. Вскипает кровь, она буквально заводит мышцы его рук, но он удерживает себя, стараясь дышать глубже. Этот мудак не стоит того, чтобы мараться о него. Однако сомкнутый кулак, трясясь от заложенной в него силы, замирает в воздухе.       Внезапно его руку бережно тянут назад. Чонгук оборачивается, с удивлением понимая, что это Соён. Её майка задрана, на штанах оторвана пуговица, пальцы в чужой крови, а на лице — бороздки от слёз, смешанных с чернотой плотной туши. Так и знала ведь, что нужна была водостойкая…       Пользуясь замешательством Гука, пацан вырывается, через несколько секунд получая мгновенную карму и кубарем катясь с лестницы. Игнорируя его приглушенные музыкой крики, Чонгук полностью поворачивается к плачущей девушке, смотря на неё в ужасе. На адреналине он даже не понял, кого спас. Не смотрел.       Он сминает хрупкое тело в своих объятиях, и Соён отвечает на них, рыдая в удачно подставленное плечо. Её ужасно трясёт, на слова не хватает сил, и Чонгук всё понимает. Он гладит её по спутанным волосам, по спине, давая возможность хоть немного прийти в себя. Сам тоже дышит рвано, не веря, что, не будь он на улице, с женой его друга могло бы случиться страшное.       Чонгук заводит её в одну из комнат, не ту, где лежит Чимин. Всё равно не проснётся — какой смысл? Оставляя Соён сидеть на кровати, он возвращается в ванную комнату, осматривая место происшествия. Выглядывает в окно — на подоконнике валяется большая банка какого-то средства, которую девушка, должно быть, и кинула, дабы разбить стекло. Окно маленькое, так, для проветривания, но хорошо, что ей в итоге удалось попасть.       Он возвращается к подруге, садясь перед ней на колени и бережно обхватывая её ладони своими. Соён продолжает всхлипывать, но рук не вырывает. Для неё Чонгук безопасен, и она это знает. Гук боится спросить хоть что-то, потому что кажется, что любой вопрос сейчас разорвёт её на части.       — Не говори Чимину, — произносит она еле слышно. — И вообще никому не говори.       Безудержная злость — первое, что испытывает Чонгук, слыша это.       — Нет, Соён. Этот мудак свалился там, но явно ничего серьёзного, иначе вопил бы громче любой сирены. Твой отец — адвокат. Я — свидетель, — странно ставить себя с Мином в один ряд. — Это нельзя оставлять безнаказанным.       — Чонгук, — Соён смотрит ему в глаза, пронзая своей болью. — Я так много прошу?       — Нет, просто…       — Вот именно, что просто. Не говори, и всё, — её голос становится тише. — Я не хочу никаких разборок. Не хочу выяснений. Скажу всё лишь тебе: донесла Чимина в комнату и решила сходить в туалет. Там было не заперто, но, оказывается, занято. Парень слетел с катушек, решил, что я специально к нему пожаловала. Поступил, как мудак. Хорошо, что ты пришёл. Спасибо, Гук, — она чеканит слова, словно бы прикрывая их твёрдостью свою не отступившую панику.       — Да боже — он хмурится, — было бы, за что. Соён, я никому не скажу. Это твоё дело и твоё право. Но почему? — его голос чуть дрожит, потому что дрожит и сердце. — Попытка изнасилования — это преступление.       — Гук, — она делает глубокий вдох, собираясь с силами. — Как бы ты ни был мне дорог и близок, это не то, что я хочу с тобой обсуждать. Прости. Дело и правда лишь моё.       Соён думает, что, возможно, не права. Но объяснять всё Чонгуку сейчас кажется абсолютно не нужным — это лишь прибавит проблем. Она в целом не хочет говорить об этом ни с кем в мире, в том числе и с Чимином, которому обычно доверяет всё. Это — её. Бессилие одолевает. Она ведь ходила на курсы самообороны и никогда тихим нравом не отличалась, а в момент, когда её силы были так нужны, ничего не смогла сделать. Всё же, как бы ты ни была подготовлена, как бы ни впивалась острыми ногтями в чужое лицо, порой просто невозможно выстоять, потому что мощь противника и рядом не стояла с твоей собственной.       — Хорошо, — Гук не хочет продолжать на неё, уже раздавленную, давить, — я сейчас принесу тебе свою футболку. Брал запасную, думал в ней спать. И отдашь мне штаны на ремонт — попробую найти нить с иголкой, по-любому здесь должно быть что-то такое.       — Спасибо, — Соён наклоняется, вырывает свои ладони из его, обвивая ими чужую напряженную шею. — Гук, я твоя должница.       — Брось, Соён. Иди в комнату к Чимину, я скоро приду.       Ему жаль, что он не видит на лестнице труп этого пацана. Значит, силы идти были, чёрт бы его побрал. Гук достаточно быстро находит и свою футболку, и швейный набор. Пока Соён накрывает Чимина одеялом, Чонгук наблюдает за ней из дверного проёма, а потом, пожелав по-настоящему спокойной ночи, закрывает дверь, убеждаясь, что через несколько мгновений изнутри поворачивают замок.       Обычного суда Соён не хочет — что же, самосуд никто не отменял. Через пару дней Гук обязательно свяжется с трезвым Минхёком и опишет ситуацию, наотрез отказываясь произносить имя пострадавшей. Парня с расцарапанным лицом Минхёк вспомнит — это какой-то знакомый знакомого, залетевший на тусовку по случайности.       Чонгук ненавидит насилие. Чонгук ни за что не ударит человека.       Минхёк таким не славится.       И Гук соврёт, если скажет, что этого не знал.       Знал ли Юнги, что в итоге не проспит почти всю ночь? Определенно, нет. Но несколько десятков окурков в бесконечно глубокой пепельнице — свидетели, чьи показания можно принимать без сомнений. Лишь под утро, успокоив буйные мысли, он засыпает прямо в кресле, не боясь лёгкого ветерка, что несёт в себе прохладу просыпающегося озера. Намджун так и находит его: пропитанного сигаретным дымом и мёрзлостью из-за упавшего вниз одеяла.       Намджун укрывает его, насколько это возможно, а затем идёт к берегу. Босые ноги касаются влажной от росы травы, и ему это нравится — ощущение, что жизнь щекочет его пятки. Этот дом больше двадцати лет назад выбрала Аёнг. Ей так нравилось, что берег озера — в нескольких метрах от террасы. Летними деньками они проводили здесь самые счастливые часы. Иногда она уговаривала его взять лодку, и там, на середине озера, ныряла.       Кто же знал, что даже тогда Аёнг мечтала никогда не всплывать?       Сердце его, стянутое упрямством и внутренней силой, всё равно неминуемо расползается от воспоминаний. Он прячет лицо в ладонях, хоть и знает, что никто сейчас на него не смотрит — возможно, ему стыдно за свою слабость перед озером, которое обычно видит его в другом состоянии. Но даже самые сильные, даже самые крепкие люди имеют предел. Намджун своего достиг давным-давно. Девять лет без неё — и девять лет без самого себя.       Ему стыдно перед Минче. Дочь не по годам умна, но и ей не понять, почему отец куда больше заботится о той, что ушла, чем о той, что остаётся с ним. Никакие гувернантки, никакие оплаченные кружки, никакие подарки — ничто из этого не заменит ежедневные объятия и простой вопрос «как прошёл твой день?».       Чужая тяжелая ладонь крепко сжимает его плечо. Намджун не убирает рук от лица, лишь поворачивается, позволяя себя обнять. Ему не нужно понимать, кто к нему так бесшумно подошёл, ведь, даже выветренные со вчера, духи Сокджина он отличит сейчас от всего в этом мире. Джин обнимает его, зная, чем заняты мысли. Его собственные тоже часто возвращаются к тем, кого в мире больше нет.       Юнги, проснувшись, первым делом видит их двоих. Сначала кажется, что образы у берега ему снятся, но нет, реальность именно такова. Юнги улыбается. Он и правда рад, что Намджун может сейчас разделять свои чувства ещё с кем-то. Боль, поделенная уже на троих, не так сильно давит.       Завтракают они в доме, продолжая доедать и остатки рыбы, и привезённый провиант. Юнги чувствует противное першение в горле, которое не смазывается даже выпитым литром тёплого зелёного чая. Сокджин журит его, мол, нечего было спать на улице, ведь тепло лета ночью обманчиво. Юнги пытается убедить друзей, что с ним всё в порядке, однако в его положении это бесполезно. Два заботливых человека рядом — страшно.       Выезжают они на полчаса раньше запланированного, чтобы у Юнги была возможность закинуться лекарствами перед тем, как заснуть до завтрашнего утра. К своему стыду, он, только сев в машину, сразу же погружается в сон, не успевая должным образом попрощаться с одним из любимейших мест в этом мире. Что ж, на этот раз домик у озера готов его простить. Первый и последний.              Последний раз Чонгук уже почти не вежливо просит Юну не лезть в его телефон. Девушка недовольно цокает: невозможность прочесть чужие посты в твиттере задевают её до глубины души. Гук успевает пожалеть, что вообще согласился с ними поехать — в автомобиле Чимина ему было бы куда спокойнее. Однако он понимал, что ехать другу придётся ради него в другую сторону, а потому нашёл себе попутчиков. Соён, обнимая его на прощание, снова прошептала слова благодарности, словно бы защитить её не было его мужским долгом.       В конечном счете, он ведь помог ей благодаря Мин Юнги. Если бы не засевший в его голове образ, он бы целовал парнишку, сидящего на диване, и вряд ли вообще вышел из дома до самого утра. Чонгук хмыкает: вот она, невидимая родительская опека.       По крайней мере, заботы на вечеринке помогли ему отвлечься от обуздавшего сердце чувства. Чонгук выдыхает, но только для того, чтобы новую порцию вдохнуть поглубже. Он блокирует телефон, понимая, что его подташнивает — дорога ухабистая, а водительница не сильно аккуратная. Громко играет забавная песня знаменитой мужской группы (Гук даже знает слова), но басы жёстко бьют по барабанным перепонкам, а потому удовольствие получается сомнительным.       Сомнительной через несколько мгновений оказывается идея поехать с ними в целом… Чонгук чертыхается, слыша резкий звук прямо под собой.       — Ой, — Юна аж подскакивает от неожиданности.       Машина напарывается на какой-то безумно острый камень и кренится набок под весом тех, кто сидит слева. Воздух из шины явно выйдет быстро — Чонгук уже думает о том, что будет до Сеула идти пешком. Впятером они выходят из авто, осматривая масштабы бедствия. Что ж, шина напоминает проткнутый иголкой шарик. До следующей деревеньки добрых пятнадцать километров, а вокруг — поля, чуть разбавленные редкими деревьями. Пиздец.       — Гук, надо поменять колесо, — задумчиво произносит Сонхи.       — Ой, гениальная мысль, и правда, а я-то думал, — Чонгуку хочется закатить глаза.       Эти девушки — коллеги с работы Минхёка. По отдельности с ними приятно общаться, но когда они сплетаются воедино, то Гуку становится страшно. Словно, будучи рядом, они абсолютно меняют личности. Часто бывает, что в группе человек ведёт себя иначе, но этот квартет образцово-показательный, конечно. Гук не планировал ехать с ними, и уж тем более застревать на сельской дороге. Господи, пожалуйста, спаси…       — Так, давай мы отойдем, чтобы тебе не мешать, — Юна берёт инициативу в свои руки.       — Да нет, давайте вместе разбираться. Я ни разу сам запаской не пользовался, вы с чего так поверили-то в меня?       — Но ты же гоняешь на своём Буггати, неужели не приходилось менять колесо?       — Сонхи, я гоняю на Буггати, а потому у меня обычно есть возможность вызвать и оплатить тех, кто займётся такими вещами. Чёрт, — снова ругается Чонгук. — Я попробую сейчас до них дозвониться, но не уверен, что они могут выехать так далеко загород.       — Вот говорила мне мать, что всё нужно уметь самой. Где были мои уши? — Доён вскидывает руки к небу.       — Я бы ответила, но ты обидишься, — Юна прикрывает рот рукой, недвусмысленно давая понять, что с удовольствием бы спошлила.       Знакомые механики Чонгука, будто зная, в какую даль их хотят позвать, не берут трубку, и он открывает гугл. Обычно рандомное видео с ютуба, снятое пятиклассником десять лет назад, всегда спасает ситуацию.       Но на самом деле спасают, видимо, его атеистические молитвы — вдалеке виднеется приближающаяся машина. Гук тут же блокирует телефон, а девчонки резко начинают со всей силы махать руками, словно толпа из пятерых людей сама по себе не способна привлечь внимание. Водитель, благо, попадается адекватный. Он не игнорирует призыв, а останавливается в нескольких метрах от них.       Синхронно открыв передние двери, выходят двое, и тот, что вёл машину, почему-то кажется Гуку смутно знакомым. Мужчине около сорока пяти лет, плечи широкие, статные, а глаза — глубокие и безумно уставшие, словно он каждый день смотрит ими на то, что неустанно забирает его силы. Второй, чуть помоложе и стройнее, кажется более живым, спокойным. Он движется плавно: не воздух собой рассекает, а растаявшее масло.       — Таак, — Намджун принимает поклоны от молодой компании, делая короткий кивок в ответ. Не из отсутствия вежливости, а из желания поскорее им помочь, не распыляясь. — Колесо, значит? Джин, принеси домкрат из багажника, пожалуйста.       Джин тут же исполняет просьбу, стараясь не сильно хлопать крышкой, чтобы не разбудить так уютно спящего Юнги. Тот провёл без сна целую ночь, так ещё и успел заболеть — нечего лишний раз человека дёргать. А компании просто повезло, что они выбрали эту дорогу. Намджун резко вспомнил, что пару недель назад брал в соседней деревушке вкусное мясо у фермера, и хотел заехать, дабы пополнить свои запасы.       Пока двое мужчин достаточно уверенно разбираются с решением проблемы, Гук не лишает себя возможности немного изучить их. Всегда интересно мимолетно задеть чужую жизнь, и в этот раз он чувствует, что тянет его не зря. Их отношение друг к другу особое, это считывается за пару минут наблюдения. Заботливая ненавязчивая помощь, невесомые касания, взгляды друг на друга длиннее положенного. Чонгук не слепой, а его гей-радар кричит пусть и не в полную мощь, но всё же звуки издаёт. Что ж, плюс Корее за отзывчивую гейскую парочку.       Слышится неожиданный хлопок двери. Чонгук поворачивается на звук, но тут же жалеет о своём решении, теряя возможность дышать от неожиданности. Из автомобиля выходит… Мин Юнги. Чуть помятый, явно только проснувшийся, но всё такой же прекрасный, что и в тех мечтах, которые беспрестанно крутятся в голове Гука. Господин Мин потягивается, и свободная футболка задирается ровно на столько, чтобы Чонгук успел заметить сантиметр оголенной кожи живота. Вот же… Щёки начинают гореть — как хорошо, что солнце успело разогреть воздух и всё можно списать на его проделки.       Чонгук теперь искренне благодарен за то, что сел в эту машину, за то, что это чёртово колесо наткнулось на острый камень, за то, что знакомые механики не взяли трубку… Жизнь снова разрешает ему увидеть Мин Юнги.       — Чонгук? — Юнги, поворачиваясь к ним, словно резко просыпается. Кажется, что в увиденной картине его искренне удивляет лишь присутствие этого человека.       — Здравствуйте, господин Мин, — Гук кланяется, и девушки следуют его примеру, к счастью, ничего не спрашивая. Они посплетничают после.       — О, тот самый Чон Чонгук? Не признал. — Намджун, завершая установку колеса, протягивает ему чуть испачканную руку. Гук, конечно, забивает на грязь, принимая рукопожатие. — Я Ким Намджун. Человек, который освободил вас после охоты на фламинго, — смех в голосе не удаётся прикрыть.       Сразу становится понятно, почему лицо этого мужчины так чертовски знакомо. А Чонгуково становится алым — под цвет тех самых фламинго. В стороне издаёт смешок и Мин, и Гук расходится от этого звука буквально по швам. Несколькими часами раньше он спас его дочь, а сейчас Мин Юнги, сам того не ведая, тоже фактически вытаскивает Чонгука из передряги — застревать здесь совсем не было желания. Он прячет руки за спиной — дрожь в них невозможно утаить от остальных.       Только сейчас, пожав ладонь Ким Намджуна, он внезапно осознаёт, что почувствовал в этом касании холод металла. Ещё раз бросая взгляд на его пальцы, Чонгук, к удивлению, замечает обручальное кольцо, которое отсутствует у его спутника. Неужели ошибся? Неужели радар поломан?       — Вот так сюрприз, — Юнги подходит ближе, в то время как щебечущие девушки словно бы чувствуя, что сейчас не до них, отходят подальше. — А почему ты не с Чимином и Соён? Кажется, зятек должен был быть на машине.       — Не стал их утруждать и вынуждать делать крюк. Я сегодня вечером обещал поужинать с матерью, а Вы знаете, что она слишком далеко от них.       Чонгук не может оторваться, не может перестать ловить каждый мимолетный жест. От него не укрывается и то, что кожа Мина сейчас не такая бледная — возможно, успел обгореть на солнце. Дни нынче жаркие.       — Хэй, красавицы, принимайте работу, — Намджун подзывает девушек.       — Спасибо Вам большое!       — Благодарим!       — Спасибо, спасибо!       — Пожалуйста, — принимает их благодарность Джун. — Не против, если сделаем вашу компанию чисто женской и возьмем с собой Чонгука? Ты сам как? — обращается уже к нему напрямую.       — Я за, — без промедлений, не успевая подумать хоть секундочку. Побыть с ним рядом, непринужденно поговорить, а заодно и получше узнать этих двоих — всё складывается прекрасно.       У Юнги, кажется, скоро начнет дергаться глаз. Он молчит, никак не комментируя происходящее, не пытаясь остановить Намджуна или высказать протест. Сил на это особо нет — жар изнутри разъедает тело. Он чувствует себя отвратно, и, видимо, для полного счастья не хватает ещё снова быть с влюбленным в него мальчишкой на двух квадратных метрах. Он замечает, как начинают сиять глаза Чонгука после озвученного предложения, и это, на самом деле, даже мило.       Пока Гук прощается с девушками, уже окрыленный, Юнги возвращается в автомобиль, садясь за креслом водителя как можно ближе к двери — чтобы, если что, резко выйти наружу. Джин напоминает ему пристегнуться, и Юнги, сделав это, откидывает голову назад, уже чувствуя, как спасительный сон снова пытается им завладеть, увести из реальности. Гук садится за Джином, тут же понимая, что господину Мину нехорошо и что румянец на его лице был вовсе не от солнышка. Он боится выводить его из этой полудрёмы, боится дёргать, а потому лишь следит за напряжённым лицом боковым зрением, параллельно ведя лёгкий диалог с новыми знакомыми.       Господин Ким явно имеет приличный опыт вождения, потому что сейчас Гук не чувствует почти ни единой кочки, его не тошнит. Он редко вообще занимает пассажирское место, тем более сзади, но, оказывается, это тоже бывает приятным. В салоне знакомо пахнет.       — А что это за аромат? — Чонгук чуть подаётся вперёд, чтобы не повышать голос, и вдыхает поглубже, чувствуя, как напитанный вкусным запахом воздух заполняет лёгкие.       — О, это, — Намджун касается висящего ароматизатора. Он замечает, что машина девушек, до этого стабильно ехавшая на небольшом расстоянии, теряется впереди. Они достигли поселения и нормального грунта, и теперь смогли ускориться. — Мне подарил Юнги. Пачули, его любимый аромат. У него в машине, кажется, висит такая же.       Чонгук прикрывает глаза и держит их закрытыми чуть дольше, чем положено при моргании. Он вспоминает первый день, когда увидел Мин Юнги, когда сидел в его машине и наслаждался странным единением. Его привлек этот аромат поначалу, но потом всё внимание было захвачено владельцем авто. Сейчас он уже подумывает, где бы купить такой ароматизатор и себе.       Юнги абсолютно точно сейчас в мире грёз. Чонгук понимает это по его размеренному дыханию и лицу, лишённому напряжения. Кожа блестит — от жара. Сердце Гука сжимается, а отсутствие технологии, позволяющей забрать чужую боль, чертовски злит. Автомобиль останавливается у неприметного домика с низким забором, и Намджун выходит, быстрыми шагами приближаясь к человеку на участке, который встречает его яркой улыбкой.       Чонгук открывает взгляд от окна.       — Господин Ким, вы давали ему какие-то лекарства?       — Да, конечно, он не мог этого избежать. Сейчас ему нужна повторная доза и покой.       — Может, — Гук медлит, сомневаясь, — стоит позвонить Хёрин?       — Хм, — Джин вспоминает, что Намджун рассказывал про их отношения. Заодно в его памяти всплывает и то, что говорил вчера сам Юнги. — Кажется, они с сыном сейчас навещают её родителей в другом городе. Не знаю, вернулись ли уже.        — Чёрт, — Чонгук хмурится.       Он не успевает продолжить, потому что Ким Намджун возвращается, убирая увесистый пакет в свой и без того забитый багажник. Дальше они едут уже быстрее, увереннее, а говорят более свободно. Гук не чувствует предвзятости к себе из-за возраста, а потому ему спокойно. Не следить за состоянием Мин Юнги невозможно — то и дело смотрит на него, борясь с желанием коснуться горячего лба рукой, проверить то, что и без того видит глазами.       Как назло, они попадают в череду пробок после выходных. Джин панически поглядывает на часы, и Намджун делает всё, чтобы то и дело кого-то обогнать, проскочить вперёд. Он не переходит черту и не подвергает никого опасности, однако всё равно уверенно пробирается, вызывая восхищение Чонгука своим мастерством. Он снова думает, что их особая связь ему не чудится. Возможно, мужчины просто сами не пришли к осознанию того, что на самом деле происходит. Или не хотят понимать — он не знает всех обстоятельств.       Чонгук оставляет их говорить вдвоём, откидывается назад и чуть поворачивает свою голову в сторону Юнги. В таком положении кажется, словно они лежат рядом, но он помнит про существование прозрачной стены и даже вполне чётко видит её отблеск. Мину плохо, и Чонгуку от этого плохо тоже. Он помнит, как свежо было в момент, когда он вышел покурить на улицу, и то, что мужчина провёл почти всю ночь на открытом воздухе, весьма логично приводит его к текущему состоянию. Это вовсе не удивительно, однако мы часто совершаем действия, не заботясь о том, как позже будем разгребать их последствия. Значит, Мин Юнги нужна была эта прохладная ночь. Гук не знает, что у него на душе, но надеется: то, что горело, остудилось этими часами на веранде дома Ким Намджуна.       — Так, минут через пять доедем до дома Юнги, — сообщает водитель, — Думаю, я зайду с ним в аптеку и доведу до квартиры.       — Я тогда вызову такси, — Джин резко берёт телефон в руки, — мы задержались, я опаздываю на вечернюю репетицию, родители детей будут не в восторге.       — А я, видимо, не навещу Аёнг, — Намджун смотрит на время, понимая, что не успеет до окончания часов посещения. В выходные они сокращены — считается, что близкие не заняты работой и могут навестить в течение дня. В голове мелькает мысль попросить Чонгука позаботиться о друге, но с языка это не слетает — стыдно.       — Я, в целом, могу его проводить. У меня время есть, — «и безмерное желание» остаётся не озвученным. Он не спрашивает, кто такая Аёнг, потому что это кажется неприличным. Насчет времени Чонгук не врёт — до назначенного матерью ужина ещё почти три часа. Впрочем, даже если бы было иначе, он бы поставил Мин Юнги в приоритет.       — Правда? — Намджун не скрывает облегчения. Он сможет и завести Джина в театр по дороге, и увидеть Аёнг хотя бы на пять драгоценных, до жути необходимых ему минут.       — Конечно, не проблема. Он отец моей подруги и зять друга — не чужой человек, в конце концов.       Юнги открывает глаза, словно чувствуя, что разговор касается его. Он похож на сонного котёнка, не понимающего, что происходит и где он находится. Чонгук улыбается краешками губ, но быстро собирает свои эмоции, чтобы они не проскочили через стену, не потревожили его.       — Юнги, мы с Намджуном опаздываем, Чонгук купит лекарства и проводит тебя до квартиры, — Джин говорит это без вопроса. — Чонгук, запиши мой номер и сделай прозвон. Я тебе сейчас сообщение напишу с тем, что лучше купить. Деньги переведу.       Чонгук уже знает: если что, вернёт деньги назад. Возможно, Ким Сокджин не в курсе его финансового положения, так что эта его забота весьма мила. Со стороны не похоже, что Юнги испытывает хоть какие-то эмоции, он отворачивается к окну, видя знакомый район. Но внутри у него пожар. Он не хочет пускать Чонгука к себе, не хочет видеть его в стенах своего дома, не хочет его заботы. Всё это лишь крепче их связывает, делает ближе. Опасные надежды могут поселиться в чужой голове. С другой стороны, он же не может сейчас капризно топнуть ножкой и попросить остаться опаздывающих Намджуна с Джином рядом? Он не маленький мальчик. Именно поэтому и от помощи отказываться всё же не будет — она ему действительно нужна.       Они останавливаются у аптеки, что в соседнем от дома господина Мина здании. Когда Намджун выгружает рыболовные снасти Мина, Чонгук даже присвистывает. Он надевает на себя увесистый рюкзак, берёт в одну руку спиннинг, не решаясь другой, свободной, придерживать Юнги, которому выйти помог Сокджин. Они прощаются.       — Господин Мин, присядьте на эту скамейку, — указывает Чонгук, — я сейчас, буквально минуту.       Юнги послушно делает то, что его просят. Разум затуманен, но даже сквозь пелену он видит искренние переживания на лице своего невольного спутника: Гук их неумело пытается скрыть. Пока парнишка скупает половину аптеки, явно не ограничиваясь тем, что посоветовал ему Сокджин, Юнги хочет закурить. Однако всё сейчас покоится на крепких плечах Чона. Забавно, что это не только про рюкзак. Он следит за ним через плотные стёкла аптеки — видно, фармацевт уже устал бегать за всем, что перечисляет Чонгук. Юнги против воли улыбается. Мурашки проходят по его коже — очевидно, его просто пробирает озноб.       Возвращается Чон с большим пакетом, и Юнги тут же вскакивает, получая в награду за свои резкие действия головокружение.       — Осторожнее, господин Мин, — Чонгук выставляет по обе стороны от него свои занятые руки, давая понять, что подстрахует при падении. Дурацкие пятнадцать сантиметров меж его ладонями и чужим телом — целая пропасть.       — Всё в порядке, — Юнги не уверен в этом, — пошли.       Юнги медленно идёт к своему подъезду, Чонгук следует за ним, всё ещё переживая. Он наготове — если что, выставит руки и поймает. Но Юнги не даёт ему возможности ненароком коснуться. Добираются без происшествий. Мин просит его развернуться и достаёт ключи из маленького кармашка на рюкзаке, а затем позволяет открыть себе дверь.       Мин Юнги живёт на двадцать третьем этаже. Цифра, равная возрасту Чонгука, до окончания которого осталось всего два месяца. Он не хочет видеть смыслы, не желает думать о совпадениях, но мозг оказывается вне контроля. Лифт грузовой, а потому просторный — они достаточно далеко, чтобы Чонгук не задыхался, но все равно ближе, чем он способен выдерживать.       В замок Мин попадает не с первого раза, его руки трясутся, но Чонгук вежливо не акцентирует на этом внимания и не пытается помочь — сомневаться в способности открыть дверь квартиры было бы уж слишком унизительно. В коридоре их встречает милейшего вида пёс, от вида которого Чонгук сразу же расплывается в улыбке. Он всегда мечтал о питомце, но мать была против.       — Ох, я не знал, что у вас есть собака, — Чонгук наблюдает за присевшим Юнги, дарящим своему питомцу поглаживания даже в таком разбитом состоянии. Он оставляет рюкзак и спиннинг на тумбочке — разобраться с этим вовсе не первостепенно.       — Его зовут Холли. Холли, это Чон Чонгук.       Холли, кажется, только после слов хозяина замечает, что здесь есть кто-то ещё. Гук замирает, выдерживая на себе изучающий взгляд животного. Он считает, что они порой бывают поумнее многих людей. Пёс оставляет хозяина и несмело приближается к незнакомцу, не зная, что от него ждать. Пахнет от него приятно, Холли нравится, но он давно понял, что это не всегда является показателем. Обнюхивая чужие ноги, он внезапно ощущает, как по его спине тихонько проводят чуть трясущейся ладонью. Если бы Холли мог, он бы изогнул бровь, мол, человек, ты серьёзно рискнул? Но касается он приятно, правильно, и потому пёс прощает уже не незнакомцу эту вольность. От него пахнет не просто вкусно — от него пахнет добротой вперемешку с любовью. Что ж, его можно не кусать.       — Он очень избирателен в своих симпатиях, надо сказать, — голос Юнги выводит Гука из эмоций от знакомства с питомцем, — тебя он принял.       Чонгуку приятно знать, словно бы это на миллиметр приближает его к господину Мину. Но в реальности он отдаляется — видимо, идёт в спальню, ожидая, что гость разберётся как-нибудь сам. Гук сглатывает, потому что обычно так он приходит в дом к мужчинам вовсе не для того, чтобы убедиться, что они лечат свой жар — скорее, наоборот, он его им создаёт.       Пристанище господина Мина безумно просторное. Даже коридоры непривычно широки — наверное, он делал перепланировку и объединял квартиры, иначе это объяснить невозможно. Свежий, светлый, изысканный и дорогой ремонт — видно, что к этому приложила руку Соён. Очень странно находиться в этом месте. Словно сейчас он проникает в нечто весьма приватное и личное, хоть и понимает, что ситуация вынужденная. Но он цепляется взглядом за каждую деталь, пытаясь отпечатать всё в своём сознании, чтобы потом мысленно здесь блуждать. Этот светлый ковёр в гостиной — бывает ли такое, что господин Мин лежит прямо на нём, наслаждаясь мягкостью ворса? Большой телевизор — как часто при его графике удаётся глянуть очередной разрывающий все рейтинги сериал? Эти сухоцветы в изящной вазе — куплены им самим или подарены? Фотография со свадьбы Соён, фотография Холли рядом, фотография с родителями — как часто он задевает их взглядом? Почему нет снимков с Хёрин?..       Всё это проносится в голове Гука, пока он медленными шагами следует за Юнги. Он замирает в метре от двери, не решаясь пройти в спальню — слишком, слишком! Господин Мин меж делом снимает с запястья часы, тут же потирая уставшую кожу. Он измучен и ему явно хочется скорее заснуть, и Гук не вправе его сильно напрягать.       — Я пойду на кухню, приготовлю Вам лекарство. — словно согласовывает свои действия, крепко рукой держа пакет — или держась за него, чтобы не упасть? Юнги меж тем садится на огромную кровать. Твёрдый матрац едва ли проминается от его веса.        — Хорошо, Чонгук, я пока переоденусь, — кивает в ответ.       Пока парнишка возится на кухне, Юнги надевает свои домашние штаны и свободную футболку. Его смущает эта ситуация, а Холли так вообще кажется ему предателем — принял, даже носиком не повёл! Хотя Чону сейчас, очевидно, куда хуже. Ему невдомек, что Юнги понимает больше, чем следует, вне его мыслей и то, что Мин тоже сходит от этого с ума. Он пытается отвлечься, пишет Хёрин, что уже в городе, но дрожь, то ли от жара, то ли от присутствия Чона в его доме, лишь усиливается.       Да, он явно дал понять Чонгуку, что между ними не будет никогда и ничего. Но жизнь будто бы подставляет его, вставляет палки в колёса (или подкидывает острые камни под них, если вспомнить, почему они пересеклись сегодня). Ему приятна эта симпатия, приятно, что он вызывает эмоции даже у молодого мужчины, но, чёрт побери, Юнги это просто не нужно! Чон Чонгук в нём блеклые сомнения пробуждает, причём такие, о которых подумать страшно. Даже не страшно — просто нельзя. Юнги не гей, ему нравятся женщины, но внимание Чон Чонгука… Обескураживает.       — Господин Мин, если что, я вхожу, — Юнги хмыкает. Неужели Чон думает, что он всё ещё стоит здесь в одних трусах? В любом случае, это предупреждение приятно. Уважительно.       — Да, конечно, — моргает Мин с трудом, веки залиты тяжестью. И от жара, и от того, что занимает его мысли.       Входит Чонгук всё равно боязно, и заметно, как трясутся его руки. Пальцы впиваются в деревянный поднос — Юнги даже не помнит, что у него такой был. Видимо, Чон неплохо сориентировался на его кухне. Пока Мин забирается на кровать, наслаждаясь тяжестью одеяла, Чонгук подходит к тумбочке, ставя на неё два стакана — с водой и с разведённым лекарством, и ещё оставляет несколько таблеток.       — Там в холодильнике стоит какой-то суп. Может, подогреть? А пока Вам нужно выпить круглую таблетку, потом вот эту, зелёную, — проводит инструктаж Гук.       — Нет, есть я правда не хочу, — Юнги дотягивается до стакана. — Разберусь с этим сам, когда проснусь. Я бы предложил тебе покурить, но...       — Болеющим это не желательно, господин Мин.       — Верно, — он улыбается. — Я потерплю.       — И я, — облизывает губы. — Где можно найти полотенце? На лоб нужно что-то прохладное положить.       — В белом шкафу в ванной. Налево, первая дверь, — говорит Юнги, проглатывая вместе с водой горечь таблетки. Что ж, по вкусу почти что дым.       Смоченное в холодной воде полотенце Чонгук передаёт аккуратно — ладони их обоих горячи. Юнги хмыкает, замечая, как Гук боится его даже случайно коснуться, но он согласен, что это всё между ними тут же сломает. Чон неловко переминается с ноги на ногу, ожидая и одновременно не хотя, чтобы его прогнали.       — Спасибо тебе большое, Чонгук, — произносит Юнги, пока тонкая струйка от влажной ткани предательски стекает вниз, достигая его уха. — Очень выручил.       — Всегда рад помочь, господин Мин. Я пойду, — это сейчас очевидно, — если что, пишите, приеду, привезу, что нужно.       — Через несколько часов приедет Хёрин. Если что, я попрошу её. Тебя дополнительно нагружать неудобно.       Чонгук стискивает зубы, не зная, что Юнги упомянул имя женщины намеренно. Хёрин возвращается лишь завтра, но ему просто необходимо было напомнить о её существовании. Себе или Чонгуку — вопрос, конечно, хороший… Но без ответа.       — Отлично, тогда я буду спокоен, — врёт Гук. — В любом случае, рассчитывайте на меня.       — Хорошо. Спасибо, правда.       — Дверь просто захлопнуть? — Чонгук молится, чтобы его попросили задержаться ещё хоть на секунду. Он хочет убедиться, что Мин уснёт, что его организм получит заслуженный отдых.       — Да. До встречи, Чонгук.       — До свидания, господин Мин.       Чонгук сглатывает горечь разрушенных ожиданий, а потом понимает, что и само их существование в нынешней ситуации максимально глупо. Ему в лицо сказали, что это безнадёга, почему же? Почему? Он готов без наркоза и подготовки лечь на хирургический стол, чтобы опытный врач вытащил из него то, что с нутром срослось, что его голову туманит. На выходе из светлой спальни он бросает взгляд на стол, натыкаясь на толстый блокнот, закрытый на замок. Господин Мин Юнги ведёт дневник? Желание мимоходом захватить вещь одолевает Гука, но он сдерживает порыв, останавливает свою ладонь. Пользоваться тем, что Мин Юнги сейчас в таком состоянии, просто нельзя. Да и кто он такой, чтобы залезать в его мысли? Просто влюблённый дурак.       Холли провожает его до двери, даже чутка жалея, что визит был таким коротким. Ему понравилась сосредоточенность этого человека на кухне, а когда он понял, что тот готовит что-то для хозяина, так и вовсе растаял. Холли любит Мин Юнги. Хоть тот всё никак и не может собраться, чтобы выучить его язык.       Погладив пса на прощание, Чонгук захлопывает дверь, борясь с желанием скатиться вдоль неё и сидеть здесь хоть всю ночь, чтобы, если что, тут же помочь. Разум одолевает чувства. Он спускается вниз, а потом садится на скамейку. Вечер вступает в свои права, Чонгуку зябко. Или это от сердечного холода?       В ожидании такси он выкуривает сигарету. Здесь, в общем-то, курить нельзя, но он готов платить любые штрафы, потому что без никотина сейчас просто не выдержит ни секунды. Последние сутки его здорово потрепали.       Он вспоминает заплаканное лицо Соён, ужас в её глазах. Вспоминает, как несколько раз укололся, пришивая пуговицу к её поврежденным штанам. Помнит он и то, как нежно целовал Чимин её пальцы: два ногтя она повредила, «впившись в поручни на лестнице, чтобы не упасть». Пока она говорила это, Чонгук сдерживался, чтобы ненароком не произнести ужасную правду.       И Мин Юнги. От этого имени ему становится тяжело дышать, чёрт бы побрал глупое сердце, не знающее, что влюбляться нужно только в правильных людей… Чонгук внезапно осознаёт: нет ничего, что бы заставило его откатить всё назад. Он не хочет отматывать время и отменить поездку в Корею, не хочет забывать о Мин Юнги, не хочет стирать из памяти каждый их разговор… Он готов переживать зарождение своих чувств снова и снова. Ему плевать, если его фантазии несбыточны. Чонгук просто хочет быть рядом как можно дольше, пока ему позволяют, пока его не отталкивают. Пока Мин Юнги ещё не понимает его истинных эмоций.       Потому что, если господин Мин узнает, Чонгук уверен, что любой контакт меж ними исчезнет.       Мин Юнги же не стал бы истязать в таком случае их обоих, да?