Проксемика

      Он обещает не плакать. Не вслух и не письменно, а только мысленно самому себе, чтобы в случае провала не чувствовать осуждение извне. Заранее решает, что не получится, но хотя бы создать видимость до глупого хочется.       Собственную свадьбу Мин Юнги не помнит, а фотографии убраны то ли в подвал, то ли на свалку. Вспоминать-то на самом деле нечего: торжество было скомканным и плохо подготовленным. Многое стало тому причиной. И отсутствие денег, и уже заметная беременность Джису, и нежелание её родителей хоть как-то в этом всём участвовать. Сейчас, будучи отцом невесты, он их по-особенному не понимает. И никогда не простит, как бы ласковы они ни были с ним самим и с Соён. Есть такие раны, которые ни при каких обстоятельствах не покроются корочкой. Используй хоть самые дорогие лекарства — кровить не перестанет.       Но это только их ноша — Юнги от неё свободен. Он в целом чувствует себя не должным никому в этом мире, и это ощущение свободы росло в нём очень долго, то и дело подрезаясь внешними факторами. Родителям отплатил за всю их поддержку. Дочь поставил на ноги (и будет вести за руку дальше, если потребуется), наказал в своё время тех, кто посмел её обидеть. Себя тоже чувствует уверенно, как никогда прежде. Кажется, это и называют гармонией?       Конечно, стёртый временем пазл «любовь» благополучно забылся где-то на дне коробки. Но Юнги не думает, что он и впрямь что-то теряет. Их отношения с Хёрин, конечно, нельзя назвать любовью, но они оба получают то, что хотят: стабильность. Для него — хороший секс, интересные разговоры, длинные тёплые вечера. Для неё — обречённое, безответное и приправленное болью. Юнги знает, что она в него влюблена. К сожалению. Без этого всё было бы проще. Сталкиваясь с плещущейся надеждой в глубине её глаз, он каждый раз хочет всё прекратить, однако собственный эгоизм не даёт оборвать эти нити. Пожалуй, позволять себя любить — это всё, на что он стал способен.       — Дружище, — слышится знакомый баритон справа. — Ну каков! Сам ведь, как жених!       — Боже упаси! — Юнги поворачивается, тут же улыбаясь.       Сковавшее его напряжение мгновенно растворяется в поддерживающем взгляде лучшего друга. Чон Хосок выглядит изумительно, как, впрочем, и всегда: его волосы уложены назад и прилизаны гелем. Как кажется Юнги, это сейчас модно, хотя он уж точно не самый достоверный источник свежих веяний. Чёрная рубашка, пожалуй, со слишком глубоким вырезом, но Мин Юнги никогда не смел ограничивать других в самовыражении. К тому же, Чон Хосок умудряется сохранить своё тело в потрясающей форме, им грех не посветить в хорошей компании. Должно быть, холостяцкая жизнь без обременений имеет свои весьма наглядные плюсы.       Они тепло обнимаются. Присутствие Хосока в такой ответственный день и правда добавляет Юнги уверенности. Человек, который пережил с ним всё и даже больше. Который помогал воспитывать Соён и всегда был рядом. Можно сказать, это и его праздник тоже, в полной мере.       Хосок ещё не успел познать все радости и мучения отцовства, эта участь приблизилась к нему лишь по касательной, через жизнь лучшего друга. Они знакомы со средней школы и вместе прошли путь от маленьких несмышлёных мальчишек, дразнящих понравившихся девчонок посредством старого-доброго дёргания за косички, до вполне себе состоявшихся мужчин, которые всё-таки уважают с трудом сконструированные причёски потрясающих дам.       Состоялись они, конечно, по-разному. Хосок думает об этом, когда в очередной раз поправляет галстук на шее снова начинающего переживать друга. Подумать только, Мин Юнги, когда-то отчаянно плачущий у него в объятиях из-за известия о беременности Джису, сейчас (точно!) будет плакать уже от радости за свою любимую и бесценную дочь.       Юнги и правда души не чает в Соён, пусть и сначала было очень тяжело: его жизнь, его планы и его настоящее в тот момент сломались. Но, оглядываясь назад, он благодарен себе за каждое принятое решение. Кроме, пожалуй, одного-единственного, о котором думать в такой день просто нельзя.       Хосок похлопывает его по плечу и помогает дойти до номера невесты. Юнги напоминает другу, что его место на первом ряду подписано, и уже ждёт, когда сам сядет рядом. Дверь поддаётся легко, и холодный свет после тёплого коридорного даже на мгновение ослепляет Юнги. Но Соён ослепляет, конечно, ярче.       Девушка оборачивается, отстраняя свой сосредоточенный взгляд от зеркала, и улыбается ему одними глазами — их семейная потрясающе отточенная способность. Подружки тут же расступаются перед отцом невесты, кланяясь, а визажистка, как ни в чём ни бывало, делает очередной взмах кистью, запудривая и без того идеальное лицо. Невозмутимой остаётся ещё одна фигура, замершая совсем близко к Соён. Ким Джису не оборачивается, до последнего смотря на него лишь через зеркало, но Юнги это даже забавляет.       — Пап! — Соён вскакивает со своего кресла, ножки которого тут же с противным звуком царапают гладкий пол. Она приближается к Юнги. — Все собрались? Профессор Бён пришла? Пожалуйста, скажи, что да!       — Да, я здоровался с ней, не переживай, — успокаивает он дочь, — рад, что она смогла найти время в своём графике       — Я молюсь на эту женщину, правда! Какое счастье! — похоже, Соён больше воодушевлена присутствием своего идола на свадьбе, чем самим торжеством. Но это только со стороны. Юнги знает, что дочка просто пытается переключить своё внимание с самого нервозного события в своей жизни. Благо, он умеет считывать её настоящие переживания по щелчку пальца.       — Привет, Юнги, — голос Джису звучит обыденно, но её эмоции тоже слишком легко понять.       — Привет, — он сам делает шаг вперёд, оставляя дочь чуть позади, и формально, больше из-за присутствия других людей в помещении, обнимает бывшую жену. Жест получается неловким, но за столько не самых желанных встреч даже неловкость у них стала, надо сказать, отточенной.       Соён пользуется возможностью и через мгновение встаёт между ними, беря обоих за руки и счастливо, без капли фальши, улыбаясь уже не только своими подведёнными глазами.       — Спасибо, что вы оба тут, со мной, — она переводит взгляд с одного на другого, — я очень ценю это.       — Иначе быть не могло, — Джису звучит мягче, — мы оба тебя безмерно любим.       Юнги хочет хмыкнуть в ответ на это громкое заявление, но решает не портить атмосферу и стискивает свои зубы, даже, кажется, слыша их скрежет. Он не может ненавидеть Джису, как бы ни пытался. Это, определенно, является самым логичным в их ситуации, но Юнги не из тех, кто всегда вписывается в нормы. И к лучшему. Негатива в жизни хватает.       Он смотрит на этих двух прекрасных женщин и даже на секунду забывает, что они давно не семья. Говорят, Соён больше похожа на него, но сейчас, позволяя себе изучать чужие лица, Юнги почему-то видит их двоих чуть ли не идентичными. Да, Джису украшена морщинами, а седина всё равно словно проглядывает через плотный слой краски, но нельзя сказать, что её лицо лишено красоты. Она чуть раздобрела, явно прибавив с их последней встречи несколько килограммов, но когда это привлекательность вообще зависела от цифры на весах?       Юнги чуть хмурится своим мыслям. Нет, он уже много лет не рассматривает Джису как женщину, и в целом от всех связывающих нитей у них осталась лишь Соён. Признавать красоту — вовсе не значит хотеть её.       Соён восхитительна, как никогда прежде. Она может не сомневаться, что родилась в большой любви: говорят, только от прекрасных чувств появляются прекрасные дети. Её пышные волосы убраны в высокую причёску. Открывается вид на изящную шею и выступающие ключицы, покрытые косметическими серебристыми блёстками. Но внутреннего сияния Соён и без того хватило бы на сегодняшний день, Юнги уверен.       — Ты просто неотразима, Со, — чуть сжимает ладонь дочери. — Самая красивая женщина, что я видел.       — Пап! — смущается, но не протестует. Соён не видит смысла отвергать комплимент, который сейчас дарит такую нужную теплоту душе.       Визажистка, словно соглашаясь с Юнги, опускает пудру на поверхность стола: она больше не нужна. Организатор свадьбы объявляет пятиминутную готовность, Чимин вот-вот начнёт свой выход. Понимая это, Джису в последний раз даёт наставление дочери и спешно идёт из номера на улицу, чтобы дожидаться начала церемонии на сиденье рядом со своим мужем.       Они покидают мини-отель, прячась в некоем подобии шатра, созданного наспех именно для торжества. Юнги нервничает не меньше всех остальных, но сохраняет внешнее спокойствие, понимая, что на него ориентируется Соён. Невеста и впрямь успокаивается, видя его расслабленное лицо. Хорошо, что она не считает его пульс.       Букет кажется Соён слишком тяжёлым — она чуть ли не выпускает его из рук, разучившись держать пальцы собранными. Юнги перехватывает цветы в моменте падения и бережно вкладывает их в ладони дочери, накрывая своими собственными.       — Давай подышим, дорогая, — он смотрит в бегающие от страха глаза и пытается её успокоить, — посчитай со мной вслух, медленно и громко.       — Минутная готовность! — слышится сбоку властный голос организатора.       Юнги отмахивается от предупреждения, заставляя Соён сконцентрироваться лишь на дыхательной практике. Уже играет её песня, подружки невесты по одной идут от шатра к выстеленной цветами дорожке, а Соён не может сдвинуться с места, все силы направляя в дыхание и удержание своего букета.       Когда она досчитывает до двадцати трех, напряжение словно выходит из тела, заставляя плечи расправиться, а плотно сжатые губы распахнуться. Юнги сгибает руку, и влажная от пота ладошка осторожно касается плотной костюмной ткани.       Он делает шаг вперёд, и Соён покорно следует за ним. Мягкий солнечный свет обволакивает их, тогда как сотни пар глаз пронзают насквозь. Юнги вскидывает подбородок и чуть смягчает уголки губ, думая о том, что может испортить свадебное видео своим чересчур суровым лицом.       Они смотрят вперёд, к алтарю, где уже, неконтролируемо улыбаясь, их ждёт жених. Свидетели стоят поодаль — они вышли первыми. Юнги подмечает, с каким трепетом следит за каждым их шагом Чимин. Он, похоже, вовсе не дышит. Наверное, именно такой эффект и должна производить любимая женщина в самом прекрасном своём наряде — наряде, в котором она официально становится твоей.       Главная подружка невесты в итоге не сдерживает слёз, в то время как шафер выглядит напряженным. Его губы сжаты, а глаза, кажется, перестают моргать на какое-то время. Чон Чонгук буквально прожигает идущих взглядом, и Юнги с трудом находит в себе силы не поднять в недоумении бровь. Не до этого.       Мурашки проходят по его телу, когда Чимин, не выдерживая, делает шаг вперёд, чтобы перехватить Соён раньше положенного. Юнги закрывает глаза на эту вольность и крепко обнимает жениха, передавая ему дочь навсегда. Замирая перед тем, как занять своё место, Юнги практически видит, как взгляды влюблённых схлёстываются в воздухе, создавая едва заметный электрический разряд.       «Пусть с ним и идут дальше», — думает Юнги, так до конца и не осознавая, что происходит.       Двадцать три года назад Мин Юнги впервые взял свою малышку на руки. И вместе с её крохотным хрупким тельцем получил от жизни кучу ответственности, совершенно новые приоритеты и новые цели. Понимать, что сейчас Соён — уже совсем не малышка (хотя кто знает, как её там называет Чимин), оказывается трудно. Юнги страдал, когда дочь съехала от него в восемнадцать лет, хоть и сам настаивал на том, что ей нужно собственное жильё и самостоятельная жизнь. Он не хотел, чтобы молодость прошла мимо неё, как это случилось с ним самим. Закрывая пустоту в сердце и квартире, Юнги даже завёл собаку, но это близко не стоит с ощущением того, что в одной из комнат живёт человек, который — одной с тобой крови.       Он смотрит на великолепную пару у алтаря и, наконец, даёт волю слезам. Плевать, кто и что подумает. Даже не плевать — откровенно похуй. Соён произносит написанную совместно с отцом клятву, её голос дрожит от волнения и трепета, а Чимин смотрит на неё в этот момент так, словно видит в этом человеке весь свой мир. Юнги счастлив, осознавая, что его бесценная дочь нашла свою любовь в таком хорошем парне. Мужчине.       Чонгук сглатывает, с трудом отводя взгляд от плачущего Мин Юнги. Почему-то наблюдение за таким проявлением чувств кажется ему слишком откровенным несмотря на то, что здесь и без него хватает очевидцев. Человека, поддавшегося слезам, Чонгуку всегда хочется оставить одного, покинуть — такова его естественная реакция.       Чимин счастлив, Соён — его отражение. Чонгук — свидетель не только их свадьбы, но и всей истории отношений с первого дня. Девушка приехала в Лондон на каникулы перед вторым курсом и во время прогулки уронила телефон, разбив его вдребезги, лишившись связи, навигатора и миллиона воспоминаний, оставленных во внутренней памяти. Пока она шумно плакала, сидя прямо на лестнице (надо сказать, грязной) ближайшего здания, Чимин, опаздывая на день рождения приятеля, проходил мимо. Как рассказал он гораздо позднее, признание в Соён кореянки сподвигло его подойти и предложить помощь больше, чем просто истинное рыцарское благородство. Но его нельзя винить — все мы увлечены собственными проблемами куда серьёзнее, чем горем незнакомцев.        Несколько дней они провели вместе. Сначала на дне рождения знакомого (где Соён заодно познакомилась и с Чонгуком), потом на многочасовых прогулках и бесконечных разговорах. Чимин настоял тогда, в первый день, забрать остатки телефона с дороги и восстановил все важные сердцу девушки файлы, что было оценено роскошно — поцелуем в щёку.        Два года отношений на расстоянии, постоянные перелёты, звонки вне часовых поясов и искреннее желание быть вместе — всё это было романтичным, но безумно тяжелым. После института Чимин без сомнений вернулся в Корею, и влюбленные почти сразу съехались, несмотря на чуть неодобрительно поджатые губы Юнги. Он не противился и никогда своё недовольство не высказывал — просто не хотел спешки.       В прошлом году, как только и Соён получила свой диплом, Чимин сделал предложение так, как она мечтала: на яхте, под закатным солнцем. Датой свадьбы назначили первый день следующего лета — в знак того, что их семейная жизнь должна стать такой же тёплой и светлой.       Чонгук помнит, как помогал Чимину выбирать помолвочное кольцо. По видеосвязи, конечно, но всё равно. И вот, сейчас к изящному тонкому колечку ручной работы Чимин дрожащими пальцами добавляет другое. Оно неброское, даже, можно сказать, простое — но значение у него яркое и однозначное: Соён — жена.       Одобрительные аплодисменты всех присутствующих звучат для Чонгука как фоновая музыка из романтического фильма. Молодожёны победно вскидывают свои руки, навечно украшенные одинаковыми кольцами, и их счастьем нельзя не заразиться. Чонгук улыбается — такой радости он никогда не испытывал даже за себя.        После сотен фотографий с гостями Соён еле удаётся вырваться, чтобы сменить платье с церемониального на то, что полегче. Чимин успевает перехватить несколько закусок с фуршетных столов, но его затягивает вереница поздравлений, и Чонгуку остаётся лишь найти их общих друзей, дабы разбавить лёгкими разговорами свои тяжелеющие мысли.       Мин Юнги попадается ему на глаза возмутительно часто, и Гук, если честно, не знает, куда себя деть. Здание ресторана, куда все направились после церемонии на открытом воздухе, кажется ему до неприличия маленьким — ну нельзя быть так близко, даже не подходя к друг другу! Что несколько дней назад в не глаженной рубашке, что сейчас в идеальном костюме — господин Мин, этого нельзя отрицать, великолепен.       Чонгук пьёт и пьёт, будто пряча исчезновение улыбки за тонким стеклом сменяющихся бокалов. Несколько раз выходит курить, знакомится с новыми людьми, даже танцует в компании, но голова становится только тяжелее.       Родители Мин Юнги оказываются слишком милыми, и, познакомившись с ними, Чонгук понимает, что достойное старение — это всё-таки по большей степени генетика. Соён кутается в их поздравления, а кланяется так низко, что, кажется, вот-вот достанет собранными волосами до паркетного пола. Должно быть, их отношения очень тёплые, и Чонгук даже слегка завидует.       А вот сторона матери — явно холоднее. Гук замечает это на контрасте: Соён склоняет лишь шею, оставляя плечи гордо расправленными. Бабушка с дедушкой игнорируют недостаточное проявление уважения, словно знают, что оно заслуженно, а Ким Джису (Чонгук нагло прочитал имя матери на подписанном стуле) лишь неловко улыбается, пряча ладони за спиной. Её новый супруг отстранён от всего происходящего — взгляд у него пустой.       И Чонгук просто не может не заметить, что мать Соён выглядит куда старше отца.       Это обстоятельство не даёт ему покоя, если честно, весь вечер. Конечно, судить по внешности — плохо, а уж по возрасту — последнее дело, но уж больно Ким Джису близка внешне к родителям Мин Юнги. Пусть даже и со скидкой на то, что они хорошо сохранились.        Чонгук задал бы свои вопросы Чимину, но тот немного занят своей свадьбой. Не очень вежливо будет отвлекать его от первого танца молодых своим глупым любопытством (объяснить природу которого Гук вообще пока что не готов даже себе). Он через весь зал видит, как собирается Мин Юнги, прежде чем позвать Джису станцевать с ним. Между бывшими супругами сквозит напряжение, словно рана их расставания свежа, но они оба собираются, неспешно присоединяясь к молодоженам на паркете.       В танце нет страсти, нет любви — лишь налёт уважения и гнёт «так правильно». Как родители невесты, они не могли проигнорировать традицию. Мама Чимина, любимая Чонгуком за свою прямоту госпожа Пак, с радостью принимает приглашение на танец от одного из друзей семьи.       Три пары кружат в центре зала, и Чонгук попеременно смотрит на каждого человека, внимая их состоянию. Неизбежно возвращается к Мин Юнги. Хочется понять, что скрыто в его прошлом, узнать, почему его зубы стиснуты, а глаза — не на лице партнерши, а в стороне.       — Если думаешь покончить со всем шампанским в этом здании, ты уже близок к исполнению миссии, — нагло вторгается в его пространство Суджин, свидетельница со стороны Соён. — Но я не против тебе помочь.       Чонгук чуть хмурится, вынужденно поворачивает лицо в её сторону и смотрит так, словно видит впервые. Девушка красива, она заискивающе улыбается ему, склонив голову вбок. Её голубое платье отлично подчеркивает фигуру, и она точно об этом знает.       — Ты хочешь меня склеить? — приподнимает бровь Гук, произнося самое очевидное предположение.       — Нет, боже, — почти что хохочет Суджин. — Я знаю, что ты на все двести процентов гей. А вот мой бывший, что прямо сейчас наверняка прожигает мне спину взглядом, нет.       — О, понял-принял, — ухмыляется Гук, проявляя заинтересованность, потому что мгновенно понимает, как можно это использовать. — Что ж, надо показать твоему бывшему, что мы верим в приметы некоторых стран, согласно которым для счастья молодых свидетели должны переспать, — Чонгук с максимальной галантностью берет её ладонь в свою, дабы подарить невесомый поцелуй.       — Соён не зря говорила, что ты потрясающий, — сияет девушка, позволяя вывести себя на танцпол.       Чонгуку льстит этот комментарий. Когда узнаешь, что о тебе говорят хорошее за глаза, это по-особому приятно. Они с Суджин неплохо вливаются в танец, пару раз Чонгук пересекается глазами с госпожой Пак и даже ловит кроткий, наверняка случайный и ничего не значащий, взгляд от Мин Юнги. Чуть вспотевшая вмиг ладонь скользит по гладкой струящейся ткани синего платья, и Чонгук мысленно извиняется за это.       В движениях они не стесняются. Гук нарочно прижимает девушку близко к себе, нарочно то и дело притворяется, что шепчет ей что-то дико смущающее (а может даже грязное) на ухо. Надо сказать, Суджин отлично подыгрывает, и из них получается неплохая команда. Со стороны точно можно подумать, что они заинтересованы друг другом.       — Ох, я буквально вижу, что у Чанёля сейчас пар из ушей пойдёт, — Суджин смотрит на Гука с благодарностью, когда очередная композиция заканчивается и они вместе отходят к одному из столов. — Спасибо, Чон Чонгук.       — Ты прекрасно танцуешь, так что для меня это было честью, — он говорит искренне. — А можно я попрошу у тебя кое-что?       — Ох, мне уже страшно, — Суджин берёт бокал с подноса проходящего мимо официанта, — но отказать тебе не смею, так что дерзай.       — Если знаешь, расскажи мне историю родителей Соён. Они выглядят такими, — Гук мельком обращает взгляд на танцпол, успевая заметить, что Мин Юнги и Ким Джису расходятся, не оборачиваясь, — странными. В плане, я не могу точно понять, но что-то не так.       — Вне твоих норм? — Суджин смотрит на него с доброй усмешкой, явно ссылаясь на ориентацию. — Что ж, вне моих тоже, надо сказать, — допивает бокал, закусывая канапе.       — Нормальность в целом переоценена, — Гук хмыкает, с трудом, но всё же не отводя глаз от лица девушки. Нечего по сторонам смотреть, хватит.       — Верно подмечено, — делает паузу, обдумывая. — Мама Соён работала преподавателем в университете. Господин Мин был на первом курсе, когда у них начались отношения. Каким-то чудом избежали скандала, когда госпожа Ким забеременела. Поженились наспех. Она сбежала работать в другой универ, а позже, когда родилась Соён, господин Мин взял академ, чтобы сидеть с ней. Не знаю подробностей, но в итоге он образование получил, стал вести свою юридическую практику. Развелись, когда Соён не было и десяти лет. Она осталась с папой, но мать тоже видела систематически. Спустя время они снова чуть не сошлись, что-то там мутное было, Соён не любит рассказывать, а я видимо не достойна знать, хоть мы и со школы вместе, — обида против воли сквозит в голосе Суджин. — А вот не так давно госпожа Ким снова нашла мужчину. Уже почти ровесник, тоже профессор, всё солидно. Не знаю, правда, спят ли в таком возрасте, но видимо их всё устраивает.       — В таком возрасте? — переспрашивает Гук, увлеченный рассказом. — А сколько сейчас маме Соён?       — Ой, что-то около шестидесяти. Может, пятьдесят пять? — сама у себя спрашивает, словно ответ вот-вот проявится. — Но точно знаю, что ей было за тридцать, когда они познакомились. Так что можешь прикинуть.       О, Чонгук прикидывает. Хотя на самом деле точный возраст Ким Джису в данный момент времени его волнует в последнюю очередь. Вся эта история кажется ему болезненной. Дело не в том, что госпожа Ким старше, дело в обстоятельствах, которые вовсе не выглядят романтичными. Совратить студента? Воспользоваться своим априори более властным положением? Лишить молодого парня возможности своевременно получать образование? Почему-то Чонгука одолевает злость. Он не хотел бы оказаться на месте Мин Юнги ни за что в жизни. Возможно, всё было не так ужасно, как он успел себе представить. Но пока у него есть только собственные фантазии. И от них — жутко.       — Суджин, спасибо, я бы сгорел от любопытства, — говорить правду легко, — а к Соён с этим подходить как-то неловко. Мы раньше не болтали о её родителях.       — Она не очень любит говорить об этом, но если бы ты спросил, то не стала бы увиливать. Мне кажется, в душе Соён надеется, что они когда-нибудь сойдутся опять. Всё-таки сердце ребёнка не может желать иного.       Чонгук еле заметно мотает головой из стороны в сторону. Ему точно не хотелось бы воссоединения родителей сейчас. Значит, он — неправильный ребёнок? Или это Соён живёт в розовом воздушном замке?       — А ты думаешь, могли бы? — Чонгук закидывает в рот крупную клубнику с тарелки.       — Вряд ли, — пожимает плечами. — У мамы новый муж, у отца какая-то пассия тоже имеется.       — Пассия? — кусок почти что застревает в горле. — Не вижу здесь его спутницы. — Чонгук верит, что в его голосе не слышно острых осколков глупой, невесомой надежды.       — Она не в том статусе, чтобы присутствовать на свадьбе его дочери. Судя по всему, их связь заключается в постели. Соён предлагала господину Мину её позвать, но он сам посчитал, что это было бы странно.       Чонгук хмыкает скорее сам себе, но не развивает мысль, не спрашивает дальше. Было наивно думать, что такой человек может быть одиноким. Снова внутри всё кричит: забей и забудь. Поскорее, и желательно навсегда. Чонгук и сам понимает, что его интерес смешон. В мире много мужчин. Достаточно геев. И смотреть в сторону занятого гетеросексуала старше на (не очень-то) добрых девятнадцать лет — самая большая глупость, которую можно совершить.       Невзаимные чувства — больно. Изначально обречённые — убийственно.       Чонгук не самоубийца, не глупец и не сумасшедший. Он покидает Суджин и выходит на улицу, по дороге перехватывая очередной бокал и осушая его в секунду. Территория арендованной резиденции огромна: множество беседок, искусственное озеро, здание ресторана, мини-отель, не убранные после церемонии шатер, алтарь и стулья. Чонгук не знает, куда себя деть. Слишком большой выбор удручает даже хуже отсутствия каких-либо вариантов.       Прохлада вечера окутывает его собой, даёт остыть. Он медленно передвигает ногами, убрав сжатые ладони в карманы брюк. Спину подсвечивают огни из ресторана, слух ласкает яркая живая композиция, сменившая собой череду медленных и плавных. Гук улыбается и даже слегка качает головой в такт. Он доходит до места церемонии, накрывает ладонью спинку ближайшего стула, словно бы кладёт её на плечо хорошего друга. Сейчас картинка перед глазами напоминает кадр из какого-то триллера: в темноте пустота такого места выглядит жутковато. Чонгук мысленно снова оказывается на другом конце площадки, у массивного алтаря, рядом с женихом.       Он мечтает стать тем, кто даёт супружескую клятву, а не тем, кто её благоговейно слушает. Видеть радостные лица близких людей, чувствовать счастье и правильность. Но такого пышного празднества, как сегодня, ему, конечно, ждать не стоит.        Всю свою жизнь Чонгук испытывал влечение исключительно к мужчинам. Это не было откровением, не было открытием. Просто данность с самого детства. Естественность, пусть многие люди и не назвали бы это так. Родители поняли всё очень рано, и у них было время на принятие и какое-то понимание. Мать особо не любит говорить на эту тему, в душе храня надежду на то, что когда-то её Гуки найдёт себе девушку. Смех, да и только.       Но Гук не винит ни мать, ни отмалчивающегося на эту тему отца. Он знает истории куда хуже: отречение от семьи, ненависть. Тюрьма. Казни. Ему повезло больше некоторых, но он понимает, что на его потенциальную свадьбу в Англии мама может и не приехать. Менять свою идентичность на удовольствие кого-либо он не собирается — именно поэтому остался жить в свободной Европе, а не вернулся, как Чимин, обратно. Хотя возможности были. Там он чувствует себя настоящим.       Чонгук прикрывает глаза. Его одолевают глупые мысли о том, что с его разочарованием в людях и чувствах он так никогда и не наденет кольцо на безымянный палец. В его окружении действительно мало примеров нежного и светлого чувства, Соён с Чимином — исключение, а не правило. А уж то, как мужчины поступали порой с ним самим… Чонгук резко вздрагивает, распахивая глаза. Неприятная дрожь от воспоминаний захватывает его тело. Мерзко.       Забавно, что, мечтая о семье, уюте и спокойствии, он из раза в раз влюбляется не в тех. Становится любовником, остаётся брошенным после одной, пусть и потрясающей, ночи, сталкивается с теми, для кого он - лишь эксперимент и источник разнообразия. Даже те единственные долгие отношения, которые у него были в осознанном возрасте, закончились жутко.       Как вообще найти того, кто будет любить тебя по-настоящему? Это возможно?       — Ну, конечно, именно сейчас! Да какого хрена? Чёрт тебя дери!       Лирические размышления Чонгука прерываются громогласно. Он оборачивается, уже зная, кого увидит.       Господин Мин стоит неподалеку с зажатой в зубах сигаретой под не очень объёмной кроной дерева и безрезультатно чиркает зажигалкой, которая выдаёт вместо яркого пламени лишь кроткие, стеснительные искры. Чонгук чуть медлит, а потом всё же делает несколько широких шагов в направлении мужчины. Наверняка его не заметили из-за отсутствия у алтаря освещения. Здесь же недалеко есть уличные фонари — свет долетает.       Юнги снова чертыхается, а затем сильно сжимает в руках эту дурацкую зажигалку, почти что ломая её. Останавливает боль. Отрезвляет и тихое обращение к нему откуда-то сбоку.       — Господин Мин?       Из темноты к нему является Чон Чонгук. Юнги едва не роняет сигарету, приоткрывая губы и смотря на него максимально удивленно. Он специально ушёл подальше от курилки, чтобы ни с кем не коммуницировать, и появление друга Чимина сейчас выбивает его из колеи.       — Только не говори, что ты слышал здесь мои ругательства, — Юнги берет сигарету пальцами. Он знает, впрочем, что его надежды пусты.       — Могу не говорить, — Чонгук приподнимает уголки губ, но глаза его серьёзны.       — Извини, я культурный человек, просто день нервный, — только слыша свой голос словно со стороны, Мин Юнги понимает, что, в общем-то, не обязан не перед кем оправдываться. Ладно, плевать, проявить вежливость — не самое плохое, что можно сделать с другим человеком.       — Всё в порядке, я понимаю, — парень даже кивает, — вы вернулись к нормальным сигаретам?       — В смысле? — Юнги хмурит брови. — А, ты про это, — хмыкает, смотря вниз, — мои закончились, а эту стрельнул у знакомого.       Чонгук быстро расстегивает пуговицу пиджака и достаёт из внутреннего кармана продолговатую пачку, шуршащую блестящей оберткой. Он разрывает целлофан и открывает крышку, демонстрируя два ровных ряда тонких сигарет, которые они вместе курили несколько дней назад.        — Не знал, что ты тоже куришь такие, — Юнги произносит это почти одобрительно, протягивая руку, чтобы угоститься одной.       — Я их и не курю, — опровергает предположение Чонгук, — давайте мне эту, господин Мин, — выставляет свободную ладонь вперёд.       Юнги не совсем понимает, на кой чёрт Чон Чонгуку сдалась его потасканная сигарета, но он с радостью меняет её на знакомую и любимую. Гук же осторожно вставляет свою «добычу» в пачку. Сигарета толстая, она выбивается на фоне остальных, но его это не смущает. Он убирает картонно-бумажную коробочку обратно.       — Ну, не для меня же ты их купил, — саркастично произносит Юнги и наблюдает, как длинные пальцы паренька достают зажигалку, правда уже из нагрудного кармана.       Гук не отвечает, концентрируясь лишь на том, чтобы, передавая маленький предмет, случайно не коснуться чужой кожи. Мин же, очевидно, изголодался по никотину, потому что он поджигает сигарету моментально, тут же возвращая чёрную зажигалку хозяину. Всё делает быстро, чётко, без каких-либо соприкосновений.       Знакомое ощущение расползается по телу вместе с первым глубоким вдохом. Юнги откидывает голову назад и прикрывает глаза, а потому не видит, что за ним пристально наблюдают, впитывая и сигаретный дым, и образ.       С Чонгуком Юнги и правда хотел познакомиться, а тогда, у полицейского участка, нагло воспользовался подвернувшейся ситуацией. Можно было подкинуть до дома Чимина — им явно вдвоём было бы привычнее. Помимо праздного любопытства, Юнги хотел убедиться, что Чонгук по крайней мере адекватный. При таких-то родителях было бы не удивительно встретиться лицом к лицу с типичным мажором. Ещё и с поломанной психикой или желанием сломать её кому-нибудь другому. Но Чонгук не похож на них. Внешне — может быть, а вот света от него исходит куда больше, чем от мамы с папой вместе взятых.       Юнги открывает глаза, делая очередную глубокую затяжку. Чонгук стоит неподвижно, лишь зрачки его бегают, не зная, где найти пристанище. Он мотает головой из стороны в сторону, словно сбрасывает с себя что-то, а потом достаёт уже свою пачку, закуривая скорее из желания единения, чем реальной потребности.       — Скоро ты официально будешь моим напарником по курению, — улыбается Юнги одними глазами. — Работёнка неоплачиваемая, конечно, но такова жизнь.       — Всегда мечтал попробовать волонтёрство, — Чонгук не может сдержать ответной улыбки.       — Сигареты, конечно, та ещё дрянь, — Юнги, говоря это, затягивается слишком вкусно, — но не представляю, как избавиться от них. Уже и пластыри клеил никотиновые, и на зомбирование ходил, а всё без толку.       — А есть ли смысл? Если с ними хорошо? — Гук медленно выпускает тёмный дым, который ветер тут же возвращает ему в лицо. — Где-то читал, что при курении мы задействуем те же мышцы, что и при поцелуе, и тело получает дополнительный кайф от этого.       — Ага, а ещё сигарета — это фаллический символ, и все курильщики обычно представляют, что делают минет, — Юнги закатывает глаза.       — Кто знает, — Гук делает самую глубокую затяжку в своей жизни, не отрывая взгляда от чужого лица.       Юнги осекается, успевая пожалеть, что позволил себе вольность. Наверное, то, что он неплохо так выпил, развязало язык. Произнести пошлость в разговоре с почти что ровесником Соён — какой же стыд! Слишком много он себе сегодня позволяет.       — Прошу прощения. Было не к месту, — снова оправдывается.       — Всё хорошо, господин Мин, — Гук врёт, но надо держать лицо.       Ничего не хорошо. Только он успел подумать о том, что не стоит развивать какие-то эмоции по отношению к этому человеку, как Судьба свела их лицом к лицу. И как это воспринимать? Проверка выдержки или зелёный свет?       — Как тебе праздник? Как вообще это всё? — Юнги неопределенно водит рукой в воздухе.       — Трогательная церемония, великолепное место, потрясающая компания, — Чонгук произносит свои вердикт, делая короткие паузы меж словами.       — Да, я рад, что мы практически не получили отказов на приглашения. Все, кого ребята хотели видеть, здесь. Это свадьба и моей мечты тоже, — улыбается с поволокой грусти.       — Не зря говорят, что родители реализуются в том числе через детей. Поздравляю?       — Спасибо, — хмыкает. — Да, тут ты прав. Я и не скрывал.       — Наверное, на многих свадьбах за жизнь побывали? — развивает тему Гук, снова, как и тогда, в машине, мечтая, чтобы кончик сигареты тлел ещё медленнее.       — Последний раз — два года назад. На свадьбе бывшей жены.       Юнги поджимает губы. Чонгук практически видит, как в его глазах проносится вереница разных мыслей, словно он решает, за какую зацепиться, на какую перевести внимание. Вместо озвучивания хоть одной он тушит сигарету своим острым ботиком, втаптывая хрупкую сигарету в холодную землю.       — Здесь за такое не положен штраф? — спрашивает Чонгук, делая последний глоток дыма.       — Счёт на моё имя, так что ни в чём себе не отказывай, Чонгук, — Юнги почти протягивает руку, чтобы покровительственно похлопать его по плечу, но в последний момент передумывает. Чонгук чувствует этот порыв и шумно выдыхает, в очередной раз лишённый хоть какого-то прикосновения. Им, очевидно, рано нарушать такие границы. — А вообще, я по пути сюда видел, как Суджин целовалась со своим долговязым бывшим. Тебе бы вернуться в зал, взять ситуацию в свои руки. Не упусти её, девушка очень хорошая.       Господин Мин оборачивается и спешно идёт обратно, не оставляя и шанса на ответ, а Чонгук стискивает зубы, морщась — так легче не выругаться вслух. В его голове — каша. Слипшаяся, разваренная и совсем не вкусная.       Он знает сейчас ровно три вещи. Первая — Мин Юнги не в курсе его ориентации и даже не в силах подумать о нём в романтическом ключе. Вторая — к Мин Юнги его чертовски манит. Третья — техника Суджин с ревностью, очевидно, рабочая.       Ладно, есть ещё и четвёртая.       Чонгуку будет больно.