I / Idol / Doll

Пять часов дэнс-практики. Три часа записи. Час японского и столько же английского. Юнги ненавидит свою работу настолько, насколько это возможно в условиях его контракта. Он как раз устало опускается на мягкий, манящий поспать диван, как дверь в его личную студию раскрывается едва ли не с ноги. Грёбаный Ким Намджун. Только у этого человека есть право на такое беспардонное поведение. — Приёмные часы примерно с никогда до никогда, — Юнги лениво открывает один глаз и успевает заметить, как Намджун торопливо заходит внутрь. Суетливый, как всегда неуклюжий — едва не роняет награду с тумбочки, которую задевает бедром. Каждый раз одно и то же. — Пошёл вон, Намджун, я хочу спать. — Этого новенького, короче, доверили мне, — Намджун игнорирует возмущения Юнги, беспардонно усаживаясь рядом и скидывая его ноги на пол. Наглый засранец. — Чон Чонгук, едва исполнилось восемнадцать. Невероятно широкий вокальный диапазон и максимальная несобранность. — Вы идеальная парочка. — Он витает где-то в мечтах о большой сцене и совсем не смотрит на то, что ему дают сейчас, — Намджун раздражённо фыркает, нервно почёсывая голову, — просто ноль включения в работу. Нет, конечно, компании на руку, что он не пытается отстоять какой-то образ, а просто позволяет лепить с него всё, что вздумается, но Юнги… — Будет очередной сладкий бэйбик, — Юнги невпечатлённо хмыкает. Из него тоже пытались сделать такое же сладко улыбающееся и показывающее эгьё по требованию… существо. Первые года три получалось, потом клыки попросились наружу. — Не похуй ли? — Ну они же его испортят, — в сердцах бросает Намджун, поворачиваясь всем корпусом к продолжающему валяться Юнги, — ладно ты, я сразу понял, что тебя им не прогнуть и это лишь вопрос времени, когда образ поменялся бы. — А в итоге сослали в армию. — Но у Чонгука такой потенциал! — Намджун отчаянно цепляется пальцами за пряди волос и тянет их в разные стороны. Он всегда был немного драматичен. — Ты бы просто слышал его голос, Юнги! Кстати, я потому и пришёл к тебе, чтобы ты послушал его голос. Кто бы сомневался. Намджун приходит к Юнги в двух случаях: поныть и потащить куда-то. Ещё бывает третий случай — это отправиться на встречу, где команда маркетологов позиционирует его будущий альбом, но, слава всем богам, этого не предвидится в ближайшие полгода. Лучше бы больше, но условия контракта неоспоримы. — В записи, надеюсь? — по глазам, ставшим вмиг виноватыми, Юнги понимает, что нет, не в записи. Надо подниматься с удобного дивана, топать по длинным коридорам на три этажа вверх, заходить в захламлённую студию Намджуна и слушать. И пытаться не ворчать, какое это говно. — Бля, ты просто… — Ну Юнги… Делать слезливый взгляд Намджун научился где-то на третий месяц работы в компании, когда понял, что так выбить деньги на внеплановые расходы внутри релиза значительно проще. Будь он девушкой, там бы, конечно, было больше вариантов, но чего нет, того нет. Юнги тяжело вздыхает. Ему хочется спать, хочется курить, хочется выпить виски на два пальца. Но всё это откладывается на неопределённый срок, потому что он хороший друг. — Ладно, идём, — Юнги с кряхтением поднимается, понимая, что эту битву он не выиграет никогда, — с тебя кофе и круассан с рыбой. — Уже лежит у меня в студии, ждёт тебя, — отчитывается Намджун, — Чонгук не съест, его на диету посадили и отправили в зал скидывать лишние килограммы. А надо отправить качаться! Серьёзно, у него идеальная фигура для качка. Знаешь, чтобы такой рельефный пресс, широкие плечи, крепкие бёдра и узкая талия. Да его сожрали бы не глядя. Юнги вздыхает. Намджун, чисто эстетически, конечно, готов петь дифирамбы всем типам мужских фигур, но именно одна — вот как он и описал — всегда будет его любимой. Какое-то время из Юнги пытались сделать нечто подобное, но быстро сдались. Да, он худощавый, но узкой талией похвастаться никогда не сможет. Благодаря армии и нескольким годам упорных тренировок, сейчас он выглядит достаточно крупно, намного крупнее, чем на пике своей карьеры, но всё это скрывается одеждой и прикрывается аксессуарами для «сладости» образа. Так бесит. Вполуха слушая бесконечный поток мыслей Намджуна, он выходит с ним из студии, и они двигаются к лифтам. Юнги же предаётся меланхолии. Понятное дело, что, когда тебе почти тридцать, ты, как айдол, выходишь из большого шоу-бизнеса. Молодая кровь приносит больше денег, да и привлекает внимание фанатов получше. Юнги остаётся на плаву по нескольким весомым причинам. Когда-то именно он первым в истории прорвал непробиваемую броню Billboard Hot 100, открыв дорогу всем остальным. А сейчас больше уделяет внимание написанию песен для пятого поколения к-попа. За что получает более чем хорошие деньги, снижение уровня мозгоёбства и свободу. — И первый альбом будет, короче, о выборе пути, о том, как много Чонгук вложил усилий, чтобы добиться своей цели… — они заходят в лифт, и Юнги нажимает на кнопку нужного этажа, не перебивая этот поток намджуноизливания. Ему необходимо озвучивать то, что крутится в голове, чтобы закрепить мысль и не дать ей ускользнуть, а Юнги работает как дополнительное хранилище. Он не спал уже двенадцать часов и подумывал заглянуть в клуб, но, чувствуя, как глаза сами собой закрываются, почти готов отказаться от этой самоубийственной идеи. Андеграундная сцена позволяет Юнги быть собой. Рычать, грубо посылать на хуй в текстах, показывать драйв и факи, без оглядки на репутацию. Как айдолу, подобное ему не позволительно. — Ты меня слушаешь вообще? — Да-да, — Юнги встряхивает головой, отчаянно нуждаясь в кофе, — свобода, личностный рост малолетки и путь к вершине. Ты не рассказал мне ничего принципиально нового. Женский голос в лифте мелодично оповещает, что они на нужном этаже. — Так и я о чём! — Намджун первым выходит в коридор. — Всё как всегда, а мне хочется… какой-то искры! Широты мысли! Короче, посмотри на Чонгука и скажи, что ты думаешь. Юнги просто надеется, что внутренний фильтр на цензуру не даст сбой из-за скопившейся усталости. Они входят в студию ровно в тот момент, когда Чонгук берёт особенно высокую ноту. И это пробуждает. Он сомневался, что голос у новичка не то что будет хорошим, а хотя бы будет. Поэтому слышать сейчас чистый звук неожиданно приятно. Намджун пытается что-то поддакнуть сбоку, но Юнги затыкает его резким ударом в бок и двигается к пульту. Упав в продюсерское кресло и надев наушники, он в полной мере оценивает голос без наложенной на него фоновой музыки. Очень высокий, с потенциалом на широкий диапазон. Да с таким реально можно работать. Присмотревшись, Юнги критично рассматривает мордашку, невольно сравнивая с тем мальцом из клуба. Сходства нет совершенно, и понять, почему мозг вообще принялся сопоставлять двух людей из разных миров, не получается. Может, дело в том, что они по виду одногодки? Пофиг, так-то. Важно то, что именно на этом сравнении Юнги делает самый прискорбный вывод: бэбифейс Чонгука идеально подходит для так любимого компанией «сладкого» концепта. Вот Чимина они делали бы стервозным и провокационным, что сильно выделялось бы на фоне всех остальных. Стянув наушники, Чонгук как раз заканчивает, Юнги прокручивается на стуле и снизу вверх смотрит на нетерпеливо переступающего с ноги на ногу Намджуна. — Ну что? — Это будет очередная куколка, — нехотя выдаёт свой вердикт Юнги, — посмотри на эти оленьи глазки, плюс высокий голос и в целом компактное тело. Ну ты никак не выбьешь что-то другое. — А? — Чонгук как раз выходит из комнатки для звукозаписи и неловко замирает под двумя оценивающими взглядами. Чимин вот дерзил, а этот скромно убирает прядку длинных волос за ушко и здоровается: — Здравствуйте, Юнги-щи. — Привет, — Юнги поднимает ладонь вверх, тут же переключаясь обратно на Намджуна, — максимум, что я могу тебе посоветовать, это выпустить первый альбом как есть, но сделать один трек выбивающимся по звучанию. Оценить реакцию, а она, скорее всего, будет положительной, вспомни меня, и уже второй альбом вести в сторону изменения концепта. Да ты и сам это знаешь же. — Знаю, конечно, — Намджун трагично падает на диван, — просто хотел услышать и со стороны твоего опыта. Я же не выступал. — А кто виноват? Юнги пожимает плечами, не желая развивать эту тему при постороннем. А Чонгук пока что именно такой. Не стоит ему знать, что Намджун уже заготовил себе около трёх альбомов, которые они вместе и реализовали по одному экземпляру каждого. Киму слишком хочется на сцену, но он считает, что начинать в тридцать пять лет поздно. Хотя Юнги предлагал перейти на тёмную сторону индустрии. Андеграунду плевать на возраст, если ты можешь раскачать. А грубый рэп Намджуна — это то, что встретят с распростёртыми объятиями. В студии повисает довольно неловкая тишина. Чонгук не знает, куда себя деть, Намджун пребывает в очередном кризисе, а Юнги находит обещанный ему кофе. Он задумывается о планах на ночь. Завтра у него свободна первая половина дня, а значит, если сейчас поспать часа два-три, то он вполне успеет появиться в самый разгар тусовки. Ичон всегда выделит ему около пяти минут на сцене, чего должно хватить, чтобы не убиться завтра на съёмках для рекламы какой-то косметики. — Юнги-щи, а вы работали с Ви? — невинный, пропитанный официозной вежливостью вопрос на мгновение вынуждает Юнги перестать жевать круассан. — Ну, я как-то раз видел там ваше имя. В списке прочих. Как… как создателя текста. Вот. Чонгук неловко сцепляет пальцы в замок и смотрит с такой надеждой, что у Юнги начинают закрадываться подозрения об истинных причинах выбора айдольского карьерного пути. Нет, конечно, каждый, кто выступает на сцене так или иначе вдохновлялся музыкой или конкретным артистом. Это совсем не удивляет. Удивляет… реакция? Какое-то внутреннее чувство скребёт изнутри, вынуждая присмотреться. Поэтому он осторожно подбирает слова. — Да, — Юнги неторопливо дожёвывает кусок булки, прежде чем ответить, — но лично не знаком. Переписывались недолго, потом я утверждал текст с его менеджером. Ну и с его командой продюсеров тоже работал. — С Хосоком-щи? — Он один из команды, — Юнги кивает, невольно переглядываясь с Намджуном. Ким более общительный из них двоих и часто тусуется на разных вечеринках, премьерах и прочих сборищах, где расширяет круг общения. — Он зарегистрирован как независимый продюсер, поэтому частенько заглядывает к нам. Может, будет шанс познакомиться, если будешь включаться в работу над альбомом. Звёздочки благодарности в глазах Намджуна Юнги игнорирует. Мелкими и пылкими айдолами легко манипулировать и подталкивать в нужную сторону, если быстро выявить рычаг. У Чонгука это, очевидно, Ким Тэхён. — Так, я тут больше не нужен, поэтому пойду спать, — Юнги забирает стаканчик недопитого кофе и остатки круассана, — Джун, если тебе будет нужен партнёр для альбома мальца, ты зови. Подсоблю чем смогу. — Спасибо! — Намджун порывается подскочить и кинуться обниматься, но Юнги сбегает быстрее. Вот ещё терпеть эти медвежьи ручищи на себе. Неуютно и некомфортно. Кто вообще придумал объятия? Явно человек, желающий пытать. Вернувшись к себе в студию, Юнги первым делом закрывает дверь на внутреннюю защёлку. Намджун больше не вломится, но на всякий случай лучше перестраховаться, чтобы защитить хотя бы эти несколько часов такого необходимого сна. У обычных людей после кофе сонливости нет ни в одном глазу, но он наоборот — засыпает, как младенец, стоит коснуться головой подушки.

***

Юнги впечатывается кулаком в наглое ебало. Разбивает нос. Стряхивает с пальцев капли крови. И смотрит. Костяшки саднит, и там наверняка будут следы, но это всё теряется на фоне полного удовлетворения от вида растерянного лица. — Пошёл вон. — Но он сам хотел! — парень гнусавит и держится за хлюпающий кровью нос. Мерзкий, грязный, очевидно бухой, хотя сейчас трезвеющий на глазах из-за потрясения для головы. — Вон. Всего одно слово, сказанное не терпящим возражения тоном, срабатывает идеально. Юнги дожидается, пока незнакомый ему парнишка свалит, спотыкаясь и покачиваясь на каждом шагу, а потом протягивает руку ошарашенному Чимину. И вот угораздило же… Юнги совершенно не планировал спасать Пак Чимина в третий раз. Особенно при таких обстоятельствах, пусть это и было ожидаемо. Он спокойно шёл себе за кулисы, потому что Ичон дал получасовую готовность для выступления, а потом услышал какую-то возню, возмущения и недовольное сопение. Никаких криков о помощи, ничего. Молчаливое превозмогание, которое Юнги и застал. — Пойдём, — он тянет Чимина на себя, решив, что уж в импровизированной гримёрке его точно никто не попытается подмять под себя. — Куда? Зачем? — В помещение для персонала. Приведёшь себя в порядок, да и не достанет там тебя никто, — терпеливо объясняет Юнги, — да не боись. Не сдалась мне твоя тощая задница. — Ты опять мне помогаешь, — Чимин сдаётся. Выдёргивает руку из захвата, но идёт рядом. Нервно оглядывается и, увидев чей-то силуэт в толпе, торопливо жмётся к Юнги. Да сколько же людей хочет с ним поквитаться? — Если тебе не нравится моя, хочу заметить, не тощая задница, то зачем? — Лицо симпатичное и губки ничего, — Юнги отвечает больше для того, чтобы поддеть, но не ожидает, что Чимин застынет камнем посреди дороги. Помрачнеет и попытается развернуться. Ну уж нет. — Да стой ты, — он хватает его за руку и дёргает на себя, — шуток, что ли, не понимаешь? Жаль мне тебя, вот и всё. Считай обидно обнулять первые две помощи. Ответственность чувствую. Чимин бычится точно малявка, которую отчитали за плохое поведение. Недолго мнётся и всё же идёт следом. Сопит ещё так, недовольно, с сомнением. Явно хочет продолжить разговор, может быть, извиниться? Юнги и не надеется, что ему знакома вежливость. Они проходят по внутреннему пропуску в часть для персонала и, когда дверь закрывается, музыку словно отрезает. Она остаётся там, в другом мире, где наркоманы продолжают колоться, а алкоголики — спиваться. Юнги пониже натягивает кепку на глаза и двигается в комнату, которую ему выделили для подготовки к выступлению. Конечно, не только ему, туда снуют почти все, но видя, что она занята Юнги, уходят. — Я сегодня читаю, но ты можешь тут подождать, — Юнги косится в сторону притихшего Чимина, — по сумкам и ящикам не лазь, воровать нечего. Обычно все всё своё носят с собой, как раз от таких, как ты. Чимин на подколку не реагирует. Губы поджимает разве что, но он их часто дёргает. Нервный тик, что ли? — А посмотреть, как ты выступаешь, отсюда можно? — они заходят в комнату, где тусуется какая-то парочка — она сразу же вылетает, заметив мрачный взгляд Юнги. — Я имею в виду, не со стороны зала. А изнутри. — На сцену главное не выпрыгивать, за это ни тебя, ни меня по головке не поглядят, — Юнги прикусывает рвущуюся наружу часть с: «хотя твою головку, может, и погладили бы». Шутки ниже пояса с Чимином лучше не шутить, если он планирует с ним общаться. А Юнги планирует? Судя по тому, как он уже подумывает пустить Чимина к себе перекантоваться, — да. Вот не живётся Юнги спокойно, вечно надо влезать не в своё дело. То Намджуну помогает с мелкими всякими, то в армии постоянно прикрывал спину задохликов и стоял в нарядах больше всех. Он обязательно обсудит это дело со штатным психологом — зря, что ли, компания выделила его? А сейчас отрешается от всех мыслей. Подходит к зеркалу, оценивая сделанный на быструю руку грим. Шрам не кажется поплывшим. Хорошо сидит и даже кожа по краям словно воспалившаяся. Несколько морщин на лбу и возле глаз, линзы, делающие его светлые глаза тёмными. Сейчас он даже сам себя не узнаёт. По крайней мере свою айдольскую версию — идеально вылизанную и выглядящую моложе лет на пять. Юнги достаёт чёрную маску и напяливает её на низ лица. Звучание от неё не становится хуже, только лицо всё потеет, но это несущественные мелочи. — Идём, — Юнги дёргает головой и двигается не оглядываясь. Если Чимину хочется посмотреть на выступление из-за кулис, то он сам поторопится. Судя по шуму шагов, так и есть. — Ни с кем не болтай, если спросят, что тут делаешь, просто пожми плечами. — Тебе нельзя никого с собой брать в эту часть клуба? — Можно, — Юнги резко останавливается и разворачивается, чтобы посмотреть Чимину прямо в глаза. В них нет испуга, только искреннее любопытство и нотка неуверенности. Неудивительно. — Но разговорами ты привлекаешь внимание к себе. Чимин растерянно кивает и больше не задаёт ни одного вопроса. Всё же не совсем тупой. Не знает, как справиться с навалившимися проблемами — да, боится принимать помощь, но хватается за любую возможность — тоже да. У него поведение ребёнка, который после тепличных условий оказался в большом мире. По крайней мере, так Юнги кажется. Они добираются до закулисного выхода на сцену. Ичон разогревает толпу, готовя её к выходу небезызвестного Агуста, и Юнги расплывается в хищной улыбке. Именно этого драйва ему не хватает в индустрии классического к-попа. Животной, возбуждающей страсти. Дикого адреналинового состояния, потому что пульс сразу же подскакивает до небывалых высот. Юнги чувствует его биение и сыто облизывается. Бросает последний, пламенный взгляд на Чимина и выскакивает на сцену. В андеграудных выступлениях нет структуры. Это всегда хаос, всегда борьба за внимание, всегда динамичный бой музыки, людей, характеров. Юнги растворяется в этой атмосфере, теряя себя и собирая по кусочкам совсем иное состояние. Он скачет по сцене, рычит в микрофон, чувствуя себя безумцем. Даже когда он проводил свой сольный тур, подобного никогда не было. Не с теми песнями, что он вынужден петь. Петь, чтоб его. Не читать жёстко и грубо, не трахать словами, не обещать телом нагнуть и подмять под себя любого — неважно, парень это или девушка. О нет, этого ему не позволяют, потому что грёбаная компания слишком боится за свою репутацию. И вот такой Мин Юнги — рэпер с густым тёмным вайбом — им совсем не подходит. Другим тоже неинтересно. Единственное место, где он может быть собой, раскрываться на всю ширину лёгких и наслаждаться отдачей, — это на подпольной, часто нелегальной сцене. Место, прогнившее настолько, что другие тут не выживают. Юнги читает именно об этом. О том, как ненавидит мир, полный двойных стандартов. Как готов нагнуть любого чистенького попсового мальчика и вогнать чужую репутацию в дерьмо. Это совсем несложно, если знать оба мира изнутри и видеть, за какие ниточки надо дёргать. Может быть, однажды он заебётся достаточно, чтобы разрушить всё к чертям. А сейчас… Сейчас он замирает на сцене, закрывает глаза и слушает шум толпы. Они скандируют его псевдоним, но это даже лучше. Мин Юнги давно мёртв, и Агуст Ди занял вакантное место. Нехотя возвращаясь за кулисы, Юнги сразу же выискивает взглядом Чимина. Он смотрит туда, где оставил мальчишку, но там пусто. И куда опять сбежал? Глупый ребёнок. — Эй, — Юнги дёргает первого попавшегося парня, — не видел, куда делся парнишка, с которым я пришёл? — А-а-а… а его забрали люди Джина. Куда увели, не знаю. Джина? Юнги удивлённо выгибает бровь. Если Чимин связался с этим человеком, то совсем неудивительно, почему так отчаянно ищет деньги. Цокнув, он замирает, серьёзно обдумывая: надо ли идти и спасать мальчишку, которого видел трижды в жизни, от пули в лоб или нет?