Legends never die / Легенды бессмертны

      Что-то теплое и невероятно уютное размещается в его руках.       И даже твердость и какая-то жесткость приятны — почему-то.              И так здорово уткнуться в это чудесное и непонятное лицом — ты словно вернулся домой.              Не смущает даже запах пота, от которого Ибо обычно воротит. А тут что-то сломалось (или он сам?), и вжимается он носом в теплую кожу, чтобы вдохнуть сильнее: ммм, вкусно. Чуть сладко, чуть горько и очень, очень вкусно.              И хотя в этом изначально не было ничего возбуждающего (или организм просто очень сильно устал?), и царевич лишь наслаждался комфортным состоянием, когда можно вот так лежать, обнимать и дышать, то постепенно тело начало напоминать о том, что оно все-таки живо.       И что не вся кровь ушла на передачу сил.              Но теплое и немягкое в его руках постепенно становится еще жестче и напряженнее, прямо как голос, который моментально возвращает его в реальность:              — Что ты делаешь?              Однако, крови оказалось достаточно — даже настолько, чтобы досталось еще и верхней голове, поэтому через несколько секунд Ибо испуганно охает, когда понимает, кого именно он обнимает, нюхает, прижимает к себе:              — Я…              — Да, ты!              Тут нет ни одной шипящей или свистящей согласного, но Сяо Чжань умудряется даже эту фразу прошипеть — причем со злостью. И откатиться, чтобы почти что убивать разъяренным взглядом темных глаз.              А он лишь может растерянно хлопать глазами, даже не пытаясь удержать эту рассерженную змеюку:              — Прости!              — Ты!.. — тот, кажется, вообще другие слова забыл, кипя от возмущения.              Но в последнюю секунду перед тем, как начать покаянно извиняться и падать на колени, Ибо осознает:              — Ты злишься не потому, что тебе противно, верно?              Шипение тут же прекращается — растерянно и недоуменно, а это и есть ответ.              Поэтому можно подползти чуть поближе к напряженному телу и пытливо заглянуть прямо в глаза:              — Тогда на что же ты так сильно сердишься?              — Ты!.. — но теперь это звучит как-то неуверенно.              Поэтому можно чуть настоять. Но сначала согласиться, чтобы усыпить бдительность:              — Я. Мы же уже спали вместе прошлой ночью — что изменилось? То, что мы проснулись в этот раз в одно время?              — Ты меня обнимал! — палец небольно тычет ему в грудь. — Во сне!              — Да. И? Ты против?              Уши, выглядывающие из-под лохматых волос, восхитительно краснеют.              — Да!              — И почему? Если тебе это не противно.              Сяо Чжань на мгновение зависает, словно такой вопрос даже сам себе не задавал, но все-таки находится с ответом:              — Потому что ты делал это во сне. И не понимал, что творишь.              — То есть ты не будешь против, если я сделаю это, когда мы оба бодрствуем?              Кажется, Кощей окончательно растерялся, потому что недоуменно приоткрывает рот:              — Я…              — Давай проверим?              Притянуть это застывшее от удивление тело — дело нескольких секунд, а вот не получить даже полушутливый удар за это — бесценно.              Тот лишь оторопело шепчет, но не вырывается, позволяя себя обнимать:              — Я же грязный.              — Как и я. Мы снова пропустили ванну и завалились спать в одежде.              — И пахну потом.              — Мне нравится.              — Что?!              Наверное, это было странное признание, но после него Сяо Чжань как будто даже расслабился в его руках.              — Давай еще раз проверю на всякий случай.              Ван Ибо и правда утыкается носом в шею, чтобы убедиться: на самом деле нравится, о чем тут же сообщает снова напрягшемуся колдуну.              Тот смотрит на него как на дурака.       Или как на сумасшедшего.       Или как на сумасшедшего дурака.              — Это… странно. То, что ты делаешь.              — Если хочешь, то можешь меня понюхать тоже, — и провокативно откидывает голову чуть назад, готовый получить очередной удар от строптивого парня в его руках.              Но тот почему-то краснеет еще сильнее и наклоняет голову, чтобы вдохнуть.       И Ибо замирает.       И ждет.              Но через какое-то время не выдерживает затянувшегося молчания:              — Все плохо, да? Я воняю?              Сяо Чжань не спешит отодвигаться и чуть щекотно дышит ему в шею, что-то бормоча себе под нос.              — Что ты сказал?              На него вновь знакомо раздраконенно сверкают темные глаза:              — Я сказал “нормально ты пахнешь”!              Теперь он не может не улыбнуться счастливо:              — Тогда можно еще немного полежать, правда?              И снова никаких возражений — это ли не чудо?              Ван Ибо осторожно поднимает руку, каждую секунду ожидая подвоха, но ему благосклонно позволяют зарыться пальцами в волосы, еле заметно поглаживать, пока вторая рука обхватывает тонкую талию и прижимает крепче.              — Как ты их чувствуешь, свои силы?              И если раньше Кощей бы тут же взбрыкнул и пошел в атаку, бесконечно защищаясь, потому что кругом одни враги, то теперь лишь несколько сонно уточняет:              — А тебе зачем это знать?              Он смелеет настолько, что еле касается губами лба:              — Ты сейчас теплый, очень теплый.              Недоуменные морщинки под этим недопоцелуем разглаживаются.              — А раньше?              Ибо вздыхает, вспоминая:              — Ты был на грани смерти, истощенный и постоянно мерз. Помнишь, как завернулся в одеяло той ночью? И если и горел, то только от жара.              Кощей тоже еле слышно вздыхает:              — Не помню почти ничего, даже как лекарство принял.              Царевич невольно задерживает дыхание, когда вспоминает тот не совсем стандартный метод лечения — и Сяо Чжань тут же это замечает, чуть отстраняясь и с подозрением глядя на него:              — Ты?..              В очередной раз приходится покаянно признать:              — Я. Тебе было очень плохо, поэтому у меня не было другого выхода.              И снова на этом красивом лице нет отвращения — только глубокая растерянность:              — И тебе не было противно.              Не вопрос, а утверждение, что странно, потому что обычно Кощей всегда и во всем сомневается, в первую очередь — в том, что к нему можно хорошо относиться. Поэтому осторожно соглашается:              — Не было.              Ни прижиматься ртом ко рту, ни обнимать дрожащее от озноба тело, ни обнимать так крепко, как только мог.       Потому что в этом было столько трогательной беззащитности и доверия, что даже от воспоминаний до сих пор сводит сердце от нежности.              Сяо Чжань наклоняет голову, словно снова прислушивается — и почему-то краснеет:              — Это правда?              — Я же сказал…              Но его перебивают:              — То, что ты чувствуешь.              Теперь его черед удивленно открывать рот:              — Ты!..              Кощей краснеет еще сильнее, но взгляд не отводит:              — У меня и раньше такое было иногда, хотя ментальная магия — это не мой профиль. Но с тобой все по-другому.              Ван Ибо медленно, очень медленно повторяет:              — То, что я чувствую? Ты знаешь это?              Бледные щеки уже вовсю пылают смущением:              — Что-то вроде этого, тоже чувствую. Но силы только вернулись ко мне, поэтому я могу ошибаться…              Но отстраниться не успевает, потому что Ибо быстрее: хватает дрожащие руки и удерживает:              — Что? Что ты чувствуешь?              Глаза вновь смотрят на него испуганно и как-то неуверенно:              — Мне наверняка померещилось — не бери в голову.              Но царевич умеет быть настойчивым — иначе бы они оба тут не были, живые и относительно здоровые:              — Что ты чувствуешь?              Его пронзает растерянным взглядом, в котором заметны крохи надежды:              — Нежность.