Available on Patreon

Очередное утро очередного дурацкого понедельника Чуя встречает с осознанием того, что от его таблеток остался последний несчастный блистер, а значит — пора озадачиться приобретением новой упаковки. С неохотой парень копается по ящикам в своем столе, пытаясь найти небрежно упиханный куда-то рецепт, чтобы по итогу археологических раскопок выяснить, что у его рецепта…истек срок действия. Блядь. Накахара затравленно оглядывается на блистер, словно ожидая от него поддержки. Чтобы обновить рецепт необходимо показаться своему врачу, но выслушивать очередной пассаж о том, что ему нужна регулярная психотерапия, Чуя не хочет. Он уже сто тысяч раз слышал о том, что фарма не является панацеей от бед с головой, и что лечиться нужно в том числе и душеспасительными беседами, и внимать этому добру в сто тысяча первый раз у него нет никакого желания. Ладно, давайте решать проблемы по мере поступления. А, вам кажется, что эти самые проблемы уже поступили и значатся под гордым статусом «в наличии»? Не-ет, вы ошибаетесь, в наличии они будут, когда таблетки у Накахары закончатся. А пока тот решает обойтись полумерой, постановив, что проблемы будущего Чуи Накахары — это проблемы будущего Чуи Накахары, никак не нынешнего. Вместо привычной целой таблетки он закидывает в рот криво отломанную половинку, быстро запивая ее водой. На вкус гадко, но что ему вообще в этой жизни нравится? Все что не сопряжено с его подтекающей крышей. Кинематографическая картина «Ебанет? Не должно.» с ним самим в главной роли, но слабый писк здравого разума никогда не мог остановить Чую от совершения ошибок. Поэтому и в этот раз он оказывается быстрее преследующих его умных мыслей. Вполне закономерно, что в последующие дни его способность к коммуникации без желания бить лица сильно снижается. И Накахара, чувствуя себя наэлектризованным, даже отмазывается от очередной встречи с Дазаем, вместо этого оставшись дома в компании самого нераздражающего Акутагавы. — Знаешь, — глубокомысленно начинает он, отвлекаясь от реферата и отвлекая от учебы угнездившегося под боком Рюноске, — никогда не считал, что суицид — это выход. Но вот геноцид, — и томно вздыхает. — Тут я с тобой соглашусь, — Акутагава флегматично кивает, сохраняя последний с трудом напечатанный абзац. — Однако носить передачки тебе в тюрьму отказываюсь, поэтому искренне надеюсь, что дальше эротических фантазий у тебя это не зайдет. — А часто тебя посещают подобные эротические фантазии? — Чуя хихикает, не ожидав от друга такой поддержки. — Я с ними живу, — предельно серьезно, и не поймешь, шутит ли, отзывается Рюноске. — И после этого он отказывается носить мне передачки. Предатель! И что, даже на свидание не придешь? — Даже на свидание. Накахара изображает самое правдоподобное разочарование, на которое способны его давно зарытые в землю актерские таланты, не слишком впечатляя своего единственного зрителя. — Не думаешь вернуться к занятиям? — внезапно предлагает Акутагава. — По крайней мере, насколько я помню, тренировки помогали тебе выпускать пар. Да уж. Помогали. Пока Накахара не стал вялой размазней с тошнотой от малейших физических нагрузок. Но… в последнее время он даже ест по-человечески, за что стоит сказать спасибо сниженной дозировке. Он, конечно, злобный, но плюсы от урезанных медикаментов определенно есть. Пока есть. Пока он полноценно не встретился со всем тем, из-за чего он согласился на фарму. — Не знаю, — Чуя устало зачесывает мешающиеся волосы. — Обидно будет опять все бросить из-за…просто обидно. Акутагава знает, что значит логическая пауза в словах друга, и демонстративно закатывает глаза. — Бездействие сделает хуже. Не хочешь делать так, делай иначе. Накахара пренебрежительно фыркает, всем своим видом демонстрируя, что со своей многовековой мудростью Рюноске не по адресу, однако в душе он отчасти с ним согласен. Когда это он отказывался от чего-то действительно интересного, предвкушая, что это продлится недолго? — Может, ты в чем-то и прав. Вероятно, мне действительно станет легче, если я как следует отделаю боксерскую грушу. — Учитывая твои финансовые возможности, ты можешь взять личного тренера и отделать уже его. Обычно им такое нравится. — Ага, как же, до тех пор, пока в стремлении его отделать ты соблюдаешь правильную технику. — У тебя есть все шансы его в этом смысле удовлетворить. Что ж. Это более дельный совет, чем постылая психотерапия. Удар у Чуи поставлен хорошо благодаря его занятиям в прошлом. Тем более, что нынче у него действительно есть возможность исключить посещения групповых занятий и уделить внимание только тому, что ему нравится. И не ждать своей очереди подраться с тренером. М, а звучит-то действительно хорошо. Конечно, и это тоже не панацея. Но лучше, чем ничего. — Главное не опробовать свежие навыки на Тачихаре, когда он бесит. — Пробуй. Я даже осуждать тебя за это не буду. Акутагава улыбается так добродушно, что никаких сомнений в его любви к многострадальному Мичизу не остается, и Чуя смеется. Да, Рюноске умеет задушнить до смерти, но в чем-то только он может обеспечить необходимую степень понимания. За исключением пары тысяч тем, поднимать которые в его присутствии — табу, если не хочешь в панике открывать все окна в помещении из-за невыносимой духоты. И что? Гаденький, но свой, как говорится. Впрочем, для Акутагавы уже сам Чуя является той еще занозой в заднице, и это несомненно бальзам на душу. Когда в отношениях полная гармония — это прекрасно, не так ли? Все заканчивается тем, что Накахара с чистой совестью выбирает себе самый крутой спортзал, до которого удобно пешком добираться от дома (метро в состоянии повышенной взрывоопасности — весьма опасная локация), оплачивая абонемент сразу на несколько месяцев той самой черной карточкой с золотистым тиснением, дарителя которой к этому моменту Чуя с чуть менее чистой совестью динамит уже вторую неделю. Осаму, что весьма загадочно, не слишком на это обижается, дав Чуе полную свободу действий. То ли почувствовал, что сейчас не лучшее время докапываться до своей рыжей пассии, то ли… Если Дазаю наконец-то надоело, и он потерял интерес, Накахара поймет. Он старается не задумываться над причинно-следственными связями, отметая всякую тревогу по поводу их недоотношений. Ему в любом случае сейчас нужно немного свежего воздуха. Если это заставит Осаму от него отказаться, что будет вполне ожидаемо, то, так тому и быть. Нет, ему не будет грустно. И сейчас ему совершенно не тревожно по этому поводу. Совершенно. И это ни капли не самообман. В первое время ему действительно тяжело. Тело отвыкло от физических нагрузок, и его пару раз впустую выворачивает в туалете во время занятий, но энтузиазма это не умаляет. Он со странным удовольствием зарабатывает синяки и сдирает костяшки, потому что это заставляет не думать и зачастую даже не чувствовать ничего кроме усталости и азарта. Учеба от этого страдает, конечно, но она страдает и от приступов медикаментозной апатии, поэтому хуже от этого не становится. Возможность почувствовать себя живым через нагрузки и боль наконец-то дает вздохнуть полной грудью. Осаму, следуя каким-то только ему понятным соображениям, активизируется на исходе недели, так что Чуя третирует себя чуть ли не ежедневными свиданиями с тренером. «Я так соскучился по Чуе. Тебе меня совсем не жаль?» Накахара обнаруживает подобный грязный манипуляторский прием, выползя из душа в спортзале с мокрой головой и полностью без сил. Перегруженные мышцы ноют и болят, зато голова потрясающе пустая и легкая. Ровно до того момента, как Чуя берет в руки телефон. Он зависает и не знает, что ответить, целых несколько минут. Внезапно накатывает осознание, на чьи деньги он тут развлекается, вытравливая из сознания малейшую искру желания увидеться с Дазаем, отчетливо понимая, как хрупко его эмоциональное равновесие. Но, давайте напомним, что, пока он пользуется всеми благами черной карточки, видеться с Осаму это еще и его обязанность. Проблема в том, что он тоже по нему соскучился. Парень оборачивает к зеркалу в полный рост, повешенному в раздевалке не иначе в целях самолюбования, напарываясь на собственный растерянный взгляд. Ты что, трусишь? Нет, конечно. Просто это Дазай и пониженная доза нормотимика. Ну и что? «Совсем чуть-чуть. Не думаю, что ты заслуживаешь полноценного сострадания.» Чуя привычно язвит. Но играть в прятки действительно бессмысленно. Если он окажется не в силах продолжать встречаться с Дазаем, то врать ни себе, ни ему не стоит. Если вам интересно, с какой это такой радости Накахара решает, что его эмоции и желание увидеть человека в данном случае созвучно с «не могу быть рядом», то просто вспомните этого самого человека. Чуя чувствует, что контроль ускользает от него, и ему это, конечно, не нравится. Все было «хорошо», пока он был уверен в своей способности не привязываться к Осаму, условившись, что его наличие или отсутствие на него никак не повлияет. А теперь началось это дурацкое «скучаю» и «хочу увидеть». «По счастливой случайности я сейчас недалеко. Тебя подобрать?» По счастливой случайности. Как же. Бесишь. «От спортзала или от моего дома?» «Разница невелика. Ну как? Я впишусь в твое плотное расписание?» Иронично, когда большой и страшный босс спрашивает про твое расписание, даже если это его поганый сорт юмора. «Мне нужно собраться и высушить волосы. Адрес, я так понимаю, тебе не нужен?» «Какой Чуя у меня проницательный. Собирайся, буду ждать у выхода, думаю, мою машину ты узнаешь.» Конечно, такую красотку поди не узнай с первого взгляда. Жалко, что к ней гадость богомерзкая в комплекте прилагается. «Ну жди тогда.» Накахара откладывает мобильный, на скорую руку подсушивая волосы феном. Никакой укладки, Чуя великодушно позволяет творческому беспорядку воцариться на своей голове, все равно у него нет сил что-либо с этим делать. Знакомый автомобиль уже ждет у выхода, притягивая любопытные взгляды персонала — у них посетителей на таком дорогущем авто еще не водилось — и парень со вздохом заваливается на переднее пассажирское сидение, закидывая сумку для тренировок на заднее место. — Ну неужели я вижу тебя воочию, — посмеивается Дазай, наблюдая рыжее явление рядом с собой впервые за продолжительное время. — Радуйся, пока можешь. — Чуя ворчит, но не уворачивается, когда Осаму тянется его обнять. В ответ не обнимает, но чувствует, как расслабляется в чужих руках, когда Дазай утыкается носом в его макушку. — Приятно пахнешь. От Осаму тоже приятно пахнет, тот самый тонкий ненавязчивый парфюм, который можно почувствовать только вблизи. — Это я покурить не успел, — фыркает парень, отшучиваясь вместо ответного вполне заслуженного комплимента. — Ты, как всегда, выдергиваешь меня, когда тебе вздумается. — Разве? Мне казалось, я дал тебе достаточное время отдохнуть от меня. — Мм, — Чуя неразборчиво мычит в его плечо. — Так это, получается, был своеобразный отпуск? Я думал, что ты занят. — Не думай, у тебя это плохо получается, — только лишь божьим заступничеством Дазай на этой ноте не был нещадно бит. — Будь моя воля, я бы виделся с Чуей каждый день. — О нет, — неправдоподобно стонет Накахара в ответ. — Пощади меня, я не переживу. И вообще, ты так и собираешься меня мять перед спортзалом? Мне еще сюда ходить вообще-то. Осаму душераздирающе вздыхает, ясно давая понять, что он думает по этому поводу, но отстраняется, напоследок окончательно растрепав рыжие волосы, по-кошачьи потеревшись о них щекой. — Думаешь, они будут мне завидовать? — ехидно интересуется Осаму, кладя руки на руль. — Им-то такое не светит, это только мне так повезло. — Да, конечно, так я и думаю, — цыкает парень, нахохлившись на своем месте. — Как же ты меня бесишь временами, просто слов нет. — Да? Временами — это, получается, всегда? — Так и знал, что ты это нарочно. — Неправда, ты просто злой. Чуя с удовольствием язвит ему в ответ, упражняясь с Дазаем в остроумии всю дорогу к нему домой. Что-то он сюда зачастил, ей богу, словно и не было всего этого странного отпуска. Сейчас он не против, идти куда-то в люди после тренировки Накахара в любом случае не готов, но эта тенденция постоянно находиться дома у Осаму, словно у себя, дурацкая какая-то. — Я скоро к тебе как к себе заявляться буду, — выходя на подземной парковке и потягиваясь говорит Чуя. Он почти забывает про сумку, но ее подбирает Дазай. — Не вижу в этом ничего плохого, — пожимает плечами, игнорируя протянутую руку Накахары, явно намеренного забрать свои вещи. — Не припомню, чтобы устанавливал тебе какой-то лимит на посещения моего дома. Хочешь запасные ключи? И эта его лукавая улыбочка, от которой Чую передергивает. — Что-то мне подсказывает, что обойдусь. — Ай-ой, опять ужалил. Дома у Осаму парень быстро закидывает спортивную одежду стираться, игнорируя то, насколько по-хозяйски он себя ведет. Переодевается в домашнее, украв одну из футболок Дазая и закономерно в ней утонув, стягивает волосы в высокий пучок и заваливается наконец-то на кровать, распластавшись по ней на манер морской звезды. Он очень устал и в ближайшее время точно не собирается вновь становиться частью вертикального мира, даже не просите. — Ничего себе, это кого тут таким тонким слоем по кровати размазало? — ехидно подначивает тоже уже одомашнившийся Осаму, заваливаясь рядом. — Меня не размазало, — бурчит Чуя, поворачивая лицо в его сторону. — Это шавасана, ты ничего не понимаешь. — Мне кажется, в оригинале она должна выглядеть немного иначе. — Это импровизация. Вместо того, чтобы оставить Накахару в мягких объятиях собственной лени, Дазай усаживается и тянет его на себя. — Ну и что ты задумал? А ну положь, где взял, — бухтит Чуя, барахтается, правда без большого рвения, позволяя усадить себя вплотную к телу Осаму, отчасти на него завалившись. — Тебе-то какая разница, где разваливаться? — Большая! Теперь я вертикально, и мне не нравится. — Ну уж переживи это как-нибудь, — Дазай мягко усмехается, не планируя выпускать рыжее чудовище из своих объятий; Накахара, ворча, не противится. Какое-то время парень молчит, полуприкрыв глаза, будто и вовсе не обращая внимание на то, что его гладят по голове и перенапряженным интенсивными занятиями плечам. Ему приятно, словно кошка в районе солнечного сплетения мурчит. Разве это руки босса мафии? Кому расскажешь — не поверят. Накахара бы и сам себе не поверил, не используй он сейчас этого самого большого и страшного мафиози в качестве диванной подушки. Все, что делает Дазай, словно имеет одну-единственную цель — стереть рамки их социальных ролей. Зачем? Осаму, не остановившись на достигнутом, немного отстраняет от себя тут же забурчавшего Чую, полноценно разминая его плечи: он явно ощущает своими пальцами, как сильно зажаты мышцы под кожей. — Ай-яй, ты чего творишь! — весьма «мужественно» взвизгивает Накахара, дернувшись. — Больно же! — Больно — зато бесплатно, — смеется зараза в бинтах. — Я смотрю, кто-то здесь совсем за собой не следит. Нельзя так перенапрягать мышцы. — Льзя, — Чуя эмоционально шлепает по коленке Дазая. — Не издевайся надо мной, иначе на работу себя по кусочкам собирать будешь. Опустим момент, что это скорее во власти Осаму сделать так, чтобы Чую потом по кусочкам собирали. По всей Йокогаме. Но знаете, что? Он сам Накахаре попустительствует. — Забьешь себе трапецию окончательно, будешь ходить и стенать, как призрак неупокоенный потом. — Не переживай, я себе и четырехглавые забью, так что ходить не буду, — парень закатывает глаза. — Если мне будет неприятно, я уйду от тебя на диван. — Хорошо-хорошо, не рычи только. Приходится идти у чудовища на поводу, продолжая его без нажима гладить. И правильно, а то, глядишь, руку откусит. Пальцы мягко перебираются на затылок, и Осаму цепляется взглядом за выступающие очертания позвоночника: ворот у футболки широкий, особенно на мелком Накахаре, и непокрытая тканью кожа так и манит к ней прикоснуться. Или не только прикоснуться. Чуя ощущает короткий поцелуй, замирая от неожиданности. К чему, а вот к поцелуям он готов не был, однако терпеливо ждет продолжения, решая, какой приговор вынести Дазаю. Тот, не встретив негодования, целует увереннее, вызывая мурашки своим теплым дыханием. Касание, еще одно, и. — Эй! — Накахара вздрагивает, ощущая слабый укус за загривок. — Тихо, не дергайся, — приказывает Осаму. Чуя жмурится, не шевелясь. Странно, ему это тоже нравится и прерывать своеобразные эксперименты Дазая на самом деле не хочется. Конечно, внутреннее противоречие требует возмещение морального ущерба за вероломное покушение, но на сей раз от него отмахивается сам парень. Ему тоже приятно. Осаму кусает ощутимее, даже болезненно, добиваясь от Чуи короткого стона, который тот тут же гасит, закрывая свой рот ладонью. Дазай скользит рукой по его горлу, касаясь трахеи и выступающего кадыка, и в этом движении странная ласка смешивается с опасностью, которым Накахара впервые уступает без негодования по собственной воле. Внешние обстоятельства не диктуют ему, кем он должен быть. Разум из головы Чуи не иначе как ветром выдуло, еще по дороге сюда, он будто со стороны воспринимает себя и свои ощущения. Снова поцелуи, парень отнимает ладонь ото рта, расслабленно укладывая ее на мягкое покрывало. Осаму, подлец, только этого и дожидаясь, снова вгрызается во многострадальный загривок, оставляя болезненный след. — Ты! — вскрикнув, Накахара все-таки выдирается, набрасываясь на преступника в ответ. Тот только смеется, когда падает на кровать под натиском рыжей катастрофы, раскрывает руки и крепко обнимает беснующегося парня. — Я тебя убью, — зло обещает ему Чуя, однако вкупе с его раскрасневшимся лицом и тяжелым дыханием это звучит скорее интимно, нежели опасно. — Убивай, — великодушно позволяет ему Дазай. — Теперь и умирать не жалко. Накахара рычит и злобной зверюгой вцепляется в перекат его плеча, игнорируя одежду и бинты. Укус получается сильным, даже очень, однако непробиваемый Осаму только потешается, гладя парня по волосам. Очень скоро, не добившись слезной мольбы пощадить никчемную жизнь, Чуя отстраняется, щелкая зубами перед носом Дазая. — Ублюдок. — Ну вот, теперь мы с тобой друг друга отметили, чем плохо? — хитро мурлычет неустрашаемый Осаму. — Мне понравилось. А тебе? Накахаре ничего не остается, как привычно уже закатить глаза. Почему-то у него язык не поворачивается сказать твердое «мне не нравится». Какая гадость, Дазай к нему откровенно пристает, а он ему в ответ даже приличных претензий в своей пустой голове наскрести не может. Волшебно, блядь. — В следующий раз я откушу тебе голову. — М-м, вот как, ты уже в предвкушении следующего раза? — Дазай, — Чуя выдыхает. — Просто… замолчи, ладно? Вместо приличествующего случаю бойкота, гордого ухода в другую комнату и вида оскорбленной невинности Накахара так и остается лежать поверх «побежденного» Дазая, играя роль весьма сомнительно утяжеленного одеяла. Сердце в его груди колотится, когда чужое, отдающееся в нем эхом, спокойное и размеренное. Только на губах Осаму улыбка слишком уж довольная, сытая. Внизу живота Чуя ощущает смутное, едва различимое тепло, на этой ноте откровенно заставшее его врасплох. Это…воскрешение того, чего никто не ждал? Серьезно? Заинтригованный своей догадкой, парень приподнимается на руках, прижимаясь к Дазаю теснее и вглядываясь в его лицо. — Чуя? Вроде он. А может кто-то другой, занявший его сознание, на кого потом можно будет свалить собственное поведение в трезвом (!) виде. Накахара, пытаясь ухватиться за знакомое, но успевшее стать непривычным ощущение, трется о бедро Осаму, томно вздыхая. Едва ощутимая вспышка, легкое возбуждение, не стремящееся перерасти во что-то серьезное. И это все еще больше, чем ничего. — Ты все-таки решил меня добить? — тяжело отзывается Дазай, впиваясь темным взглядом в лицо Чуи. — Это очень жестокая месть с твоей стороны. — Угу, — задумчиво отзывается юноша, прислушиваясь к своим ощущениям. — Если тебя добьет тот факт, что я впервые за долгое время вспомнил, что такое возбуждение, то да. Осаму нужно мгновение, чтобы обдумать услышанное, что для него совершенно несвойственно. И за это мгновение Чуя успевает ехидно усмехнуться, невесомо целуя его в уголок губ. — Но этого все еще недостаточно для продолжения. И легко поднимается, не дав себя ухватить, будто это не он тут отказывался принимать вертикальное положение любой ценной. — Бесчеловечно, — горестно стонет Дазай. А Накахара тактически отступает на кухню, чтобы попить водички и заняться осознанием всего, что только что произошло. Так-то оно все понятно, с кем не бывает, потрогали друг друга — обоим понравилось. Но черти бы драли Дазая с его поползновениями именно тогда, когда Накахара уже успел смириться с мыслью о собственной индифферентности к вопросам физической близости. Снижение дозы нормотимика, как ему сейчас кажется, оно же временное. И как обидно будет вспомнить о том, что ты можешь и хочешь секса, а потом снова стать сраным монахом на фоне побочек. Временно бросить пить таблетки? О нет-нет-нет, Чуя маэстро хреновых идей, но эта настолько плоха, что вызывает отторжение даже у него самого. Ему хватит той пары посещений полицейского участка. Конечно, Дазай может и замять какой-нибудь нелицеприятный случай, коль его пассия в один прекрасный момент снова выйдет из-под собственного контроля. Но сам Накахара не хочет повторения. А еще он не хочет случайно в состоянии аффекта навредить кому-то из близких. Или, упаси боги, самому Осаму. Тот, конечно, скорее всего справится с Чуей, у него наверняка достаточно навыков, но сам прецедент будет настолько всепоглощающим для Накахары, что лучше уж без секса, с вечной тошнотой и прочими приятными дополнениями. Одно дело — мелкое рукоприкладство, другое — попытка разбить чью-то голову о стену. На Дазае и сексе с ним мир клином, очевидно, не сошелся. Хотя все равно обидно. Поганец все еще чертовски красивый. — Наслаждаешься чувством собственного превосходства? — интересуется выползший на кухню Дазай. Кончики его волос вокруг лица влажные — умывался, стало быть. — Мне вот интересно, — Чуя оборачивается к нему, закидывая ногу на ногу. — Ты же взрослый мужчина, тебе на все мои поползновения смотреть должно быть как минимум смешно, самоконтроль там, все дела. — О-о, вот над чем ты тут злобствуешь, — Осаму усаживается рядом, вытягивая свои длинные ноги. — В физическом плане, ты прав, я прекрасно себя контролирую. Но эмоционально, — он пожимает плечами, — я не хочу абстрагироваться от собственного желания к тебе, Чуя. Накахара проигрывает его взгляду и словам, когда покрывается мурашками, неосознанно обнимая себя за плечи. А он? Хочет ли он сам игнорировать то, что Дазай его безусловно привлекает? Без этого невнятного проблеска желания жилось бы не в пример легче, в этом Чуя уверен.