Available on Patreon

Накахара бронирует студию сразу на весь день, даже не скидываясь с друзьями на сей раз — может себе позволить. Ему нравится перспектива никуда не спешить, едва успевая до истечения оплаченного времени, когда у двери поджидает следующая группа, арендовавшая студию минута в минуту после их компании. — Это настолько классно, насколько по-буржуйски, Чуя, — ехидно подкалывает Тачихара, затаскивая в студию свет и отражатели с прочей аппаратурой, которую проще и дешевле приносить с собой, чем каждый раз арендовать на месте. Накахара фыркает, заходя следом и придирчивым взглядом осматривая сегодняшнее поле деятельности: никаких особенных декораций, нейтральные светлый и темный фоны, на которых эффектнее всего будет выделяться золото. И куча свободного времени, за которое тут хоть второе пришествие организовать можно, а не только спокойно отснять весь фотосет. Единственное ограничение — сегодня вечером его снова ждет Дазай, но они не виделись уже целую неделю, поэтому Чуя как-то даже…рад? Это — по его мнению — ужасно глупо, но спорить с собственными чувствами и эмоциями у него стабильно не получается. — Что-то не похоже, что ты меня порицаешь, — парень так и не находит вешалки, поэтому снимает пальто и, не заморачиваясь, кидает его на подоконник, около которого сваливает на пол рюкзак с вещами. В общем-то ничего особенного, но ехидные друзья-товарищи снова не упускают возможности доебаться. — Я боюсь представить, сколько денег ты сейчас просто так швыряешь, куда душе угодно, — присвистывает Джуничиро. Заебали, честное слово. Сначала раскритиковали за то, что новая одежда Чуи не выглядит как что-то супер пафосное, почти полностью дублируя его привычный стиль; затем, нагуглив цены в интернете, запарили тем, что его вещи привычно валяются на стуле и кровати. Но больше всего шуточек досталось, конечно же, новому кашемировому пальто. Сначала за то, что оно делает Накахару викторианским вампиром чуть ли не больше, чем им является Рюноске по жизни; потом — за обращение с ним, как вы успели заметить. — Сейчас я швырну куда-нибудь тебя, — Чуя многообещающе разминает руки. — Мне кажется, твой имидж заботит нас больше, чем тебя, — Мичизу стаскивает свою куртку и без стеснения сваливает поверх того самого злополучного пальто! А как подъебывать, так первый, вы посмотрите на него. — Ничего, впрочем, нового, — вздыхает Рюноске, который, в отличие от всех, находит все-таки, куда повесить свою верхнюю одежду: два невзрачных крючка притаились прямо около входа, просто никто так и не соизволил их заметить. К слову, он и его сестра оказались единственными, кто не свалил свои вещи кое-как. — Какой уж имеюсь, другого не дано, — Накахара стягивает с себя тонкий шерстяной свитер, подобранный ему Дазаем. Как и все прочие вещи, кстати. И все, что выбрал Осаму, решительно все, понравилось Чуе, сколько бы он не открещивался. И, что характерно, все прекрасно ему подошло. Накахара предпочитает приписывать эту заслугу миленькой консультантке, нежели Дазаю, ибо было бы слишком для его самолюбия, окажись этот тип настолько внимательным и, блядь, идеальным. Отсутствие изъянов бесит, пусть многие бы сочли несовершенством бинты и специфический род деятельности Осаму. Но постольку-поскольку Накахаре на это поебать, приходится искать что-то более весомое, дабы не чувствовать себя откровенным дном в обществе подобного человека. Нет, чтобы радоваться, что он тебе достался. Ха-ха, ищите другого наивного дурака, к Чуе вы не по адресу. Синтетический свет режет глаза и не дает увидеть, что скрыто за его пеленой; тем больше он нервирует Накахару, все еще пытающегося заставить себя не расслабляться в обществе Осаму. — Ну что, кидаем тебя в блестки? — Танизаки без спросу вытаскивает из сумки Гин упаковку глиттера, за что получает подзатыльник, — Ай! Ты знаешь, что плохо строить отношения на насилии? В общей сложности сумка Акутагавы оказывается наполнена разномастным сиянием до отказа: хайлайтеры, те самые призматики и слюда, которые Чуя не различает, сияющие дуохромы, переливающиеся из одного оттенка золота в другой, и прочие радости визажиста. Черт ногу сломит, но Гин достаточно хорошо разбирается во всем этом добре, чтобы положиться на импровизацию: никто из их компании сегодня не знает, каким в конце концов получится Накахара. Золотым — точно, а вот все остальное неведомо. — Даже мне сложно представить последствия, — Чуя расстегивает штаны, собираясь полностью раздеться для фотосессии, — поэтому попридержи коней. — А чего тут представлять? — Мичизу хихикает. — Засияешь — из космоса будет видно. — А потом какая-нибудь особенно завистливая звезда сожжет Землю к чертям собачьим. Чего это тут Накахара выебывается в космических масштабах? — подхватывает Джуничиро. — Да он по жизни. Вроде и любишь своих друзей, и членовредительство в их случае — не выход, но иногда так хочется! Дальше они коллективно претворяют задумку в жизнь под немногословным, но чутким руководством Гин. Обмазываться блестками оказывается довольно забавно, но если бы Чую еще бы не пытались защекотать в процессе — было бы совсем чудесно. И кто! Рюноске, блин, предатель. И, что характерно, покушается с совершенно каменной миной, мол, а что я? Его сестра делает Накахаре макияж, выделяя скульптором скулы и ключицы. К лицу модели она никого не подпускает, ворожа там что-то в одиночку. Подчеркивает глаза, стараясь, чтобы это все выглядело максимально натурально — на снимках будет казаться что Чуя в целом без макияжа, не считая глиттера и вот этого всего, но лицо его должно быть выразительным и цепляющим. Как и всегда на фотографиях, собственно. Накахара из-за этого чувствует себя ненастоящим на снимках, но раньше его это не слишком заботило; как раз до того, как на его голову свалился Дазай. Приобрел, что называется себе, кота в мешке. Красивая обертка, манящий образ, созданный руками друзей. Кто-то макияж, кто-то свет и постановка, кто-то обработка и фотография. Ну или просто поддержка и обстановка, тоже играет немалую роль. Своеобразная театральная постановка на статичной сцене. Нужно быть идиотом, чтобы думать, что волшебство продолжается закулисами. Осаму идиотом не кажется и, очевидно, им не является. Что им движет — непонятно. И если первый его порыв ясен, то его желание упорно жевать асексуальный (пусть и не по своему желанию) кактус — абсурдно. — Ну что я могу тебе сказать? — через сорок минут танцев с бубном над собой любимым Чуя выслушивает вердикт, — еще парочка богатеньких папиков после сегодняшней фотосессии тебе обеспечена. — Мичизу, будь другом, заройся под асфальт. Хорошо, когда в отношениях царят мир и гармония. Акутагава плетет несколько нарочито неряшливых косичек из поблескивающих от лака рыжих волос, вплетая в них золотые нити. Выглядит на удивление органично, пусть укладка кажется по задумке автора небрежной; почему-то именно так она дополняет получившийся образ лучше всего. Финальный штрих — «чешуйки» переливающейся слюды на щеках, шее и кое-где по телу. Не ясно, что за существо теперь представляет из себя Накахара, но выглядит однозначно запоминающимся. Когда Чуя придирчиво рассматривает себя в зеркало, сзади подкрадывается Мичизу: его лохматая голова показывается из-за плеча друга, а лицо приобретает хитрющее выражение. — Свет мой зеркальце, скажи, да всю правду доложи… — ну начинается, — кто на свете всех больше прогуливает встречи с психотерапевтом? — Удар ниже пояса, вы дисквалифицированы, — огрызается Накахара, и пытается дернуть Тачихару за ухо, пока то находится в опасной для оного близости. Маневр замечают и стремительно уходят от заслуженного наказания. — Какая досада! В кругу друзей как в бассейне с пираньями, честное слово. — Ты похож на змею, — замечает Акутагава, когда Накахара уже устраивается перед камерами, пытаясь выглядеть, ну, знаете, очаровательно, — хорошо бы смотрелся в лесу на коряге, — и посмеивается, что за ним редко водится. — Лучше уж под корягой, — отзывается Чуя, не впечатленный перспективой оказаться в лесу с голой задницей, — там хоть преподаватели во время сессии не найдут. Рюноске локальной шутки не понимает. Если из Накахары и получается змея, то весьма причудливая. Пока Акутагава его снимает, ему приходится бесконечно поправлять свет и отражатели, чтобы не было пересвета: настолько сиятельное из Чуи чешуйчатое. Танизаки за спиной их флегматичного фотографа кривляется, пытаясь пронять вспыльчивую модель, но у Накахары за все время успевает выработаться иммунитет против мающихся дурью бездельников. Профессионализм! Пока Рюноске занят Чуей, не замечает, как его оценивающе разглядывает Гин, прикидывая, что полностью черная одежда Акутагавы неплохо контрастирует с золотом. — Чего ты от меня хочешь? — спустя время ворчит он на сестру, — Я весь уделаюсь в этих блестках и буду потом отстирывать их от одежды несколько столетий. — Я так и знал, что ты древняя хтонь, — посмеивается Накахара, развалившийся на ниспадающей к полу драпировке а-ля «нарисуй меня как одну из своих француженок», — уверен, тебе хватит жизни на то, чтобы избавится от глиттера. Чуе идея со вторым действующим лицом на снимках нравится, но Рюноске ничуть не горит энтузиазмом доверять свою нежно любимую камеру кому-то из рыжей парочки, которая, хоть и имеет некоторые навыки, но… Но это же любимая камера! — Я так в метро не поеду, — почти сдавшись под натиском чужого воодушевления, предпринимает жалкую попытку открестится Акутагава, но капитулирует, после того как сестра предлагает вызвать такси и бессовестно позолотить салон чужого автомобиля. Такая штука как совесть в их компании, очевидно, не прижилась. И пока их развеселый коллектив переключает внимание на пасмурного Рюноске, Накахара утыкается в телефон, просматривая уведомления. Одно из них — пять минут назад — письмо от Дазая. «Ты занят?» Чуя с сомнением осматривает окружающее их поле деятельности, прикидывая, как долго он еще будет тут развлекаться. «Можно и так сказать. Через пару часов буду свободен. Соскучился?» Немного подумав, Накахара ставит в конце сообщения эмодзи с золотистыми звездочками, добавив этим оттенок понятной пока только себе иронии. Поскольку они общаются свободнее, Чуя не отказывает себе в удовольствии по настроению наприсылать Осаму армию злобных смайликов. Пусть скажет спасибо, что не входит в число тех людей, которым не посчастливилось время от времени попадать под обстрел мемами. «Полтора часа тебе хватит?» С лица Накахары на экран мобильного сыплются блестки, и, пока он недовольно пытается их стряхнуть, ему уже прилетает ответ. «Если я соглашусь, то непременно не уложусь в них и опоздаю, поэтому нет.» «Нестрашно. Я заеду за тобой.» Друзья-товарищи слишком заняты преображением недовольного упыря Акутагавы в упыря фотогеничного, поэтому не замечают злобного ворчания Чуи, мол, раскомандовался. «Сам?» «Да.» Хоть бы геолокацию попросил скинуть, незачем в очередной раз демонстрировать, насколько ты не уважаешь чужое личное пространство, блин, Дазай. Нет, профдеформация и условности профессии нисколько не умаляют того факта, что ты мудак с манией контроля, и за это Накахара, он в этом уверен, рано или поздно откусит тебе голову. Сказать бы об этом в лицо, да толку-то. Стремление к контролю — не то, что можно выключить по собственному желанию, уж Чуя-то знает. Именно потребность в гиперконтроле за собственными эмоциями привела его туда, где он есть сейчас. Раньше он бы не простил попытку кого-то извне себя не только контролировать, но даже опекать. Сейчас это вызывает вялое раздражение и «уважаемый, сходите к психиатру». Но, знаете, кому тут действительно пора ко врачу? Ага, именно. — Господа, у нас появился лимит времени, — во всеуслышанье объявляет Накахара, откладывая смартфон в сторонку. — Не у нас, а конкретно у тебя, по всей видимости, — понятливо хмыкает Тачихара, вертя в руках драгоценную и ненаглядную камеру Акутагавы, — сколько? — Полтора часа, — Чуя манит к себе мало чем изменившегося Рюноске, неохотно выпустившего ремешок от камеры из своих рук, — поэтому собирать оборудование вам придется самим. — Ты специально выбрал время, чтобы не работать? — фыркает Танизаки, помогая Гин по новой закрутить все свои многочисленные баночки и убрать их в сумку. — Я и так работаю в поте лица, не видишь что ли? — Чуя отвечает в тон, разглядывая застывшего тенью Акутагаву. Ну да, фотографировать-то он, может, и мастер, но как только ему приходится самому выступать в роли модели — тут же застывает в статичном положении, мол, делайте что-нибудь мной, я не умею. Поэтому каждый раз Накахаре приходится работать за двоих, заставляя друга не зацикливаться на камере, взаимодействуя с ним в рамках «сюжета» который в итоге хочет получить на снимках. Если Рюноске перестает заострять внимание на том, что их снимают, а просто делает то, что ему демонстрирует и объясняет Чуя, то результат превосходит все ожидания. Так и в этот раз, когда они просматривают снимки на камере: монохромный и кажущийся матовым на фоне золотого сияния Акутагава здорово оттенил Накахару, что оказалось большим плюсом для композиции. Из минусов — его кислое лицо после сессии из-за блестящих шмоток. — Отвратительно. Брюзга. — Зато смотри, как классно, поклонницы будут в восторге, — подначивает его Джуничиро, демонстрируя снимок, на котором Чуя с недвусмысленной ухмылкой нависает над Рюноске; тот, что удивительно, ради кадра даже не источает вселенское презрение к творящемуся фансервису. — Уже предчувствую волну негодования из-за того, что Акутагаву не раздели, — Мичизо припоминает опыт прошлых фотосессий. — Но в этом вся соль! — Поди это им донеси. Фотосессия, в общем, получается что надо. Остается только дождаться, когда у Рюноске дойдут руки обработать все это добро: есть вероятность, что на волне творческого порыва он просидит над снимками всю сегодняшнюю ночь, и уже завтра утром новые превью будут красоваться у них в инстаграме. Но если глиттер нанес ему душевную рану глубже, чем ожидалось, то можно потом неделями ходить за ним и выпрашивать готовые фотографии. Телефонный звонок раздается как раз в разгар жарких обсуждений на тему, что следует снять с Акутагавы при случае; последний, конечно же, настаивает на том, чтобы на нем осталось как можно больше одежды, но кто его, блин, слушает. — У аппарата, — Чуе не нужно даже смотреть на экран, чтобы определить звонящего, — да, вроде закончил. Нет, выйти пока не получится, потом объясню. Зайти? Ну если хочешь распугать моих друзей, то милости прошу. Девушка на ресепшене скажет, в какой мы из студий. Ага, давай. Под конец его компания затихает, в наглую подслушивая чужой телефонный разговор. — Ты что, блин, сдурел? — Мичизу делает страшные глаза, — не хватало нам только с твоим папиком знакомиться…ай, не дерись, зараза! — парень с досадой оглядывает пострадавший бок, — и на кого я теперь с этими блестками похож? — На диво дивное, — вместо Накахары огрызается Рюноске, малодушно радуясь, что в его полку прибыло. — Но почему мне тоже досталось? Так нечестно! Танизаки, а ну иди сюда! — Тачихара, забыв о том, что секунду назад нервничал, отлавливает Джуничиро и тащит его к Чуе, — а ну обними его! — А почему я-то сразу? Почему не Гин? — Танизаки план товарища не одобряет и пытается вырваться. — Удумал за девушкой прятаться? Подлец! Тихо зашедший Дазай наталкивается на совершенно чудесную картину: один рыжий тащит другого рыжего к третьему его личному рыжему, который еще ко всему прочему блестит и недобро усмехается, не желая облегчать жизнь никому из друзей. В стороне от этого безобразия обнаруживаются еще двое, на сей раз не рыжих, но тоже отчасти блестящих. — Занятно. Адепты броуновского движения все замирают как по команде. — О. А. Ты здесь, — первым отзывается Чуя, — извини, заигрались. И, очаровательно улыбаясь, обнимает замерших рядом друг с другом Мичизу и Джуничиро. Те, конечно, быстро приходят в себя и отскакивают, но поздно: оба напоминают золотистые рождественские игрушки. — Ну ты и! — «мудак» деликатно опускается, и Тачихара просто закатывает глаза, — я тебе еще припомню! Танизаки вспоминает, что мама его учила быть вежливым. — Здравствуйте, — кивает в сторону Осаму и решительно утаскивает Мичизу упаковывать свет. — Кажется, я пропустил что-то интересное, — Дазай даже кажется удивленным, оглядывая поле их бурной деятельности; он замечает как Акутагавы молча кивают ему в знак приветствия, прежде чем заняться сборами, — рад встрече с твоими друзьями. — А уж как они рады, — Накахара насмешливо посматривает на притихших товарищей, переставших напоминать цирк на выезде, — извини, конечно, что тебе приходится ждать, но ты дохрена неожиданный. — Ничего страшного, — Осаму внимательно оглядывает одетого разве что в глиттер Чую с ног до головы. — Это была вообще-то претензия, — начинает тот, но ловит темный взгляд на себе, и язвительно усмехается, — что, нравлюсь? — Я не раз говорил, что нравишься, — Дазай с мягкой улыбкой касается обнаженного плеча, подушечками пальцев размазывая по нему до того аккуратные чешуйки. Неожиданно для себя Накахара покрывается мурашками, что мгновенно замечают оба. Осаму хмыкает, а Чуя, вздрогнув, быстро отстраняется. — Надеюсь, ты налюбовался, — он устало улыбается, сгоняя с себя непрошенное смущение, — а то все, чего я хочу последние несколько часов — надеть трусы. — Как я могу тебе отказать? — Осаму хитро щурится, — даже если я не успел насмотреться. — Патреон в помощь, — отрезает Чуя, не ведясь на чужую игру. — Безжалостно, — притворно вздыхает, — как ты собираешься избавляться от блесток? Это нелюбимая часть Накахары: здесь нету душа, поэтому его проблему можно решить разве что большой упаковкой влажных салфеток, и то, только насколько это возможно. — В бою не на жизнь, а насмерть, — Чуя мрачнеет, будто солнце за тучи заходит. — Мы можем поехать ко мне домой, там приведешь себя в порядок, — изменяя своему обычаю таскать Накахару по всяким дорогущим местам, предлагает Дазай, — просто надень одежду как есть, а потом отдашь ее в химчистку. Чуя цыкает, с выражением «ишь чего удумал». — Ты хоть представляешь, на что после меня будет похожа твоя машина? — Не думаю, что это станет проблемой. Накахара оглядывается на собирающихся товарищей, и понимает, что план в общем-то рабочий: как минимум он быстро уведет отсюда Осаму, поскольку обстановка для знакомства с друзьями не самая располагающая. Да и обе стороны до сего момента к друг другу интереса не проявляли, кроме того, не беря в расчет глупые шуточки, его компания относится к Дазаю довольно настороженно. И это полностью оправдано как минимум тем, что Осаму владеет достаточным количеством денег, чтобы обеспечить себе немалую власть. Короче, этот тип стабильно нервирует всех вокруг, ничего нового. — Учти, ты сам напросился. — Выписываю тебе индульгенцию на сияние. — Даже если я решу потереться о тебя? — Чуя вопросительно изгибает бровь, выдавая потрясающе нахальное выражение лица. — Особенно, если ты так решишь. Осаму все равно побеждает, заставив Накахару смутиться и задуматься о том, чтобы хорошенько пнуть засранца в коленку. Да так, чтобы на всю жизнь запомнил. Одежду он все равно натягивает скрепя сердце, невольно представляя, во что ей суждено превратиться с изнанки. Тачихара вставляет свои пять копеек о том, что, а вот ему бедному-несчастному в таком виде тащиться на метро. И если он надеялся на совесть, что спит сладким сном где-то внутри сознания Чуи (предположительно, ее нет даже в таком виде), то прогадал. Joke's on you, как говорится. Критически осмотрев себя в зеркало, Накахара выносит вердикт, что с лаком на волосах ему предстоит тот еще бой, раз уж сражения с блестками прямо сейчас он избежал. — Готов? — стоит, взяв свое пальто, подойти к двери, как оное тут же отбирают: Дазай галантно (тут Чуя закатывает глаза) помогает его надеть. Иронично, что Накахаре проще было бы одеться самому: не так-то просто попасть в рукав, если до этого в твоей жизни не случалось надевать пальто из чьих-то рук. Однако, Осаму несомненно доставляло огромное удовольствие нервировать Чую, и потому он неизменно настаивал «помочь». Очередной повод заметить, какой он мудак. — Ка-ак любезно с твоей стороны, — язвительно тянет Накахара, коротко махнув друзьям на прощание, — Акутагава, не жадничай фотки! И не смотрит на его кислое выражение, вместе с Дазаем выходя из студии. На улице к вечеру успевает похолодать, ночью на ветках скорее всего появится иней, а на лужах — тонкие корочки льда. Подступающая зима дышит в затылок, обещая скоро потеснить ноябрь с его законного места. Вот-вот настанет время шарфов и шапок, духоты в метро и холодного ветра, так и норовящего забраться за шиворот. — Очаровательная у тебя компания, — хмыкает Осаму, открывая перед недовольно скривившимся Чуей дверь. — Ты снова издеваешься? — Нет, я серьезно, — Дазай отвечает, только когда усаживается на свое место, — ты выглядишь рядом с ними довольным и расслабленным. Я тебя таким почти не вижу. Проглотив чужое замечание, Накахара пожимает плечами. Ну, а что, собственно, хотел? Он сразу сказал, что с ним водиться не очень приятно, но Осаму предпочел его не послушаться. Но, ради бога, не нравится — не ешь; в отношениях работает тот же принцип. — Мне перечислить все твои качества, которые не дают мне чувствовать себя расслабленно рядом с тобой? — «миролюбиво» предлагает парень. — Чувствую, что хожу по тонкому льду, — посмеивается Дазай, — но я и сам догадываюсь. Скорее всего, но кто Чуя такой, чтобы требовать измениться под свои нужды кого-то вроде Осаму? Даже в равноценных отношениях переделывать другого человека — гиблое дело, чего уж говорить о том безобразии, что твориться между ними двумя. — Как будто это имеет какое-то значение для тебя, — Накахара отворачивается к окну, чтобы потерять из виду чужой профиль, — я же не глупый. Талантом читать чужие мысли он наделен, к великому сожалению, не был, поэтому мелькнувшую в чужой голове мысль он не слышит. И не ведает, что его слова обладают куда большей силой, чем он привык считать. Чуя бесконечно далек от того, чтобы запросто выдавать большой кредит доверия. — Ты звучишь жестоко, — через некоторое время все-таки отзывается Дазай, поняв, что он не собирается сменить тему или продолжить разговор. — Не знаю, какой апокалипсис нужно устроить, чтобы по-настоящему тебя задеть. — А тебе так хочется? — Ты вечно меня раздражаешь, естественно мне хочется взять реванш, — Накахара оборачивается, ловя взглядом довольную ухмылку, — я смотрю, тебе ни капли не совестно. — А тебе было бы? — Осаму на мгновение отрывает взор от дороги, — мы ведь похожи сильнее, чем ты думаешь. — Ну уж нет! И чего общего можно найти в них? Чтобы добраться до эмоций Дазая нужно преодолеть как минимум железобетонную стену; а чувства Чуи вот они, все на виду, зажечь его проще, чем спичку. Нужно быть слепым, чтобы назвать их похожими, скорее, они словно два разных полюса. Только Чуя забывает, что противоположности притягиваются сильнее всего прочего.