Available on Patreon

Иронично, но дом Дазая в целом вписывается в ожидания Накахары, который уже успел создать в голове образ места, где мог бы жить подобный человек. Но все равно ступает на чужую территорию нерешительно, осматриваясь, пока Осаму снимает верхнюю одежду. Чуя, как добропорядочное чудище щедро оставляет следы своего присутствия, осыпая все на своем пути золтистыми блестками: сначала в машине, а теперь вот и в прихожей Осаму. К слову, о машине — не будь Накахара сегодня столь сиятельным молодым человеком, непременно попросился бы за руль. А то на кой черт он получал права? Чтобы без конца на пассажирском сидении кататься? — Ты теперь в жизни не избавишься от блесток, я тебе отвечаю, — шутит Чуя, тщетно отряхивая пальто на пол, — свершится второе пришествие, человечество вымрет, а твоя квартира продолжит сиять. — Уверяю тебя, я это переживу, — Дазай забирает одежду из рук парня, чтобы повесить ее в шкаф, предупредительно отодвинув прочие висящие там вещи в дальний конец. Накахара наблюдает за ним с сомнением, неловко переминаясь на месте — он еще здесь не ориентируется, чтобы самостоятельно найти ванную комнату, а в мире нет ничего, чего он бы сейчас хотел сильнее, чем смыть с себя в душе весь этот золотой кошмар. Осаму открыто посмеивается над его нерешительностью (Чуя и нерешительность — это ж надо такое придумать). — Не хочешь отправиться на разведку самостоятельно? — Ну уж нет, — ворчит парень, — веди меня. Ванная у Дазая чуть ли не больше комнаты Чуи, и вот это уже возмутительно. Накахара оглядывает идеальный порядок и малодушно радуется, что своим появлением внес некоторый элемент хаоса в окружающую обстановку. Особенно тем, что своей привычке снимать вещи и бросать их прямо на пол он не изменяет. «Делай добро и бросай его в воду». Нет! Блести одежду и оставляй ее валяться ровно посреди светлой ванной. Расширение территории или ее наглый захват — не суть важно. Дверь на замок Чуя не закрывает — вот еще, глупость какая. Как будто тут есть от кого прятаться. Вместо этого долго смотрит на себя в зеркало, устало улыбаясь. — Живу свою лучшую жизнь, да? Отражение без особого энтузиазма изгибает губы и не выглядит воодушевленным громкими словами. Что-то как-то не похоже на самом деле. Живущие свою лучшую жизнь не чувствуют, будто их изнутри чайной ложечкой выедает безысходность. Ох, вот только экзистенциальной ямы сейчас не хватает, просто блеск. — Не помешал? — перед тем как войти Осаму стучится в дверь, изображая вежливость, ответа разве что не дожидается. — Помешал, — из вредности отзывается Чуя, отрываясь от разглядывания унылого типа в зеркале. — Я старался, — Дазай в одних брюках и наполовину расстегнутой рубашке, как раз заканчивает с манжетами. — Как насчет ванной? Мы оба в ней поместимся. Он с намеком кивает на здоровенное чудовище, в котором поместятся не двое, а минимум пятеро. — Хочешь убедиться, что я отстираюсь как следует? — ехидно хмыкает парень. — Почему бы и нет. Но для начала я в любом случае приму душ, едва ли тебе захочется плавать в золотой каше, которая потом останется на тебе навечно. — Уж будь добр, — фыркает Осаму, — вода как раз успеет набраться. Ну вот и славно. Накахара закрывается в душевой кабине и включает едва теплую воду, вместе с мытьем головы пытаясь как следует освежить свои мысли. Жаль, что нельзя хорошенько выстирать мозг с мылом. Хозяйственным, чтоб наверняка. На встроенных полках обнаруживается несколько флаконов, парочка из которых явно оставлена специально для Чуи. Едва ли сам Дазай пользуется шампунем для непослушных длинных волос с его-то прической. Знаком ли он с муками укладки по утрам? Ох вряд ли. Зато Накахара еще как, поэтому не может не ощутить благодарности за качественную косметику для своей шевелюры. Куча бальзама немного упростила процесс борьбы с намертво склеившимися косичками, а заботливо приготовленная пенка для снятия макияжа в душе спасла от агрессивного трения лица обычным мылом. Какой же этот Дазай продуманный тип, аж тошно. Смотря как золотистой пылью уносится в канализацию адский микропластик, Накахара постепенно избавляется от тяжести в голове. Поразительно, как теплая вода может менять людей: вместо злобного асоциального не пойми чего из душа выходит вполне себе приятный юноша в мирном расположении духа, бессовестно залив кафель около душевой кабины. Недавно брошенные кое-как вещи внезапно оказываются аккуратно сложенными поверх корзины для грязного белья. Дазая что, Акутагава покусал? Или это распространенное заболевание — нетерпимость к валяющимся на полу шмоткам? Покусанный обнаруживается в уже набранной ванной, пена в которой приятно пахнет какими-то эфирными маслами на всю комнату. Сам мужчина расслабленным не выглядит, что-то печатая на планшете, с которым не расстался даже в воде. Либо эта модель водонепроницаемая, либо кто-то не просто богатый, но и ужасно расточительный, покуда влажный воздух не идет на пользу работе техники. Чуя-то знает, его не раз сестра ругала за походы в душ с телефоном. Ой, как будто аппарат Накахары не помрет раньше, как следует обо что-либо звезданувшись. И только явление Чуи, придирчиво выбирающего себе место, отвлекает его от дел. Осаму отключает экран планшета и убирает его в сторону на безопасное расстояние от воды. — Неужели ты решил оставить меня в одиночестве? — печально тянет он, заметив, что юноша собирается демонстративно разместиться на другом конце ванной. — Какое там одиночество, — фыркает Накахара, наконец-то залезая в горячую воду. Ну как горячую. Порою Чуя по собственному желанию варится в таком кипятке, что и озера лавы едва теплыми покажутся. — Иди сюда, — манит Дазай, хитро наблюдая за тем, как его визави взбивает себе гору ароматной пены. Его игнорируют. — Приятный запах, — юноша прикрывает глаза и принюхивается, случайно вдохнув пену; отфыркивается под смех зловредного Осаму. — Рад, что ты оценил: это чайное дерево и лаванда, — и не может не добавить, — не думал, что ты настолько проникнешься. — Ой, иди к черту, — ругается все еще отплевывающийся и отфыркивающийся юноша. — Лучше ты ко мне, — снова выворачивает слова невыносимый тип и, вот подлец (!), внезапно хватает его за лодыжку и тянет в свою сторону. Окунувшись «по пути» пару раз, Чуя ни капельки не добреет, больно засадив агрессору пяткой по ребрам за проявленное вероломство. Угрем выворачивается из хватки и выныривает из воды, желая кое-кого немножечко убить. — Сдурел?! Дазай выглядит настолько довольным, что ему резко хочется сделать что-то очень нехорошее. Но несмотря на это Накахара усаживается рядом с ним, привалившись мокрой тушкой к его боку. Вынашивать планы мести удобно на позиции из которой их скорее всего можно будет реализовать. — Я был в почти что хорошем настроении, а ты, — порицательно вздыхает юноша, усмиряя взбесившегося осьминога на своей голове. — Не выдержал разлуки, — ерничает Дазай, цепляя пальцами мокрый локон. И только тогда Чуя обращает внимания на руки Осаму, которые от запястья до локтя остались покрыты промокшими насквозь бинтами; шея мужчины также оказалась привычно забинтована. Белоснежная ткань темнеет от намокания и липнет к коже, выглядя откровенно непрезентабельно. Какие тайны мироздания скрывает Дазай под своими повязками? Или там чешуя? Все-таки рептилоид? Накахара смотрит на него и не удерживается от смешка. — Ты развалишься на кусочки, если снимешь свои дурацкие бинты? — шутит Чуя, поддевая марлевую ткань на чужом запястье. — Нет, но в таком случае я сильно сокращу дистанцию между нами, — Осаму мягко отбирает свою руку, — не то чтобы я против, но едва ли ты готов будешь ответить мне взаимностью. Накахара поджимает губы и не развивает тему. И то верно. В какой-то момент он оказывается практически лежащим на Дазае, пока тот мирно перебирает его волосы и о чем-то в полголоса говорит. Вода теплая, близость Осаму — тоже. Чуе удивительно комфортно, не ясно, дело ли в атмосфере, или парень просто слишком сильно умотался для того, чтобы загоняться. Под конец купания его даже приходится разбудить, чтобы он успел вылезти из воды до того, как у него появятся жабры. Или, точнее, у них двоих, потому что Дазай доблестно исполнял роль живой подушки для Накахары все это время и никуда не девался. Ну что за человек? В каких-то моментах он неправдоподобно хорош, в каких-то просто невыносим. А может, на самом деле невыносимый тут один лишь Чуя со своими вечными придирками вслух или про себя. Хорошо или плохо — до всего докопается, и если все-таки хорошо, то непременно начнет искать подвох. Некстати вспоминаются вечерние таблетки, которые Накахаре хоть убей не хочется пить в присутствии Дазая. Как он сказал? Сокращение дистанции до такой степени, к которой Чуя еще не готов. И будет ли? Он все еще относится к своему нынешнему положению как к чему-то очень скоротечному, эфемерному. — У тебя есть какие-то предложения? — зевая, интересуется парень, одетый в чистую домашнюю одежду с чужого плеча. Зная о предусмотрительности Дазая, легко догадаться, что ему просто хотелось увидеть Чую в своих шмотках: не может такого быть, что купить ему мелочь вроде шампуня он додумался, а про пижаму — нет. Ладно, сегодня Накахара на редкость миролюбивый, пользуйтесь, пока можете. — Глядя на тебя, думаю, что из всех занятий ты предпочел бы отправиться спать, — Осаму в своей домашней версии смотрится чуть ли не лучше, чем в дорогом костюме; правду говорят, мол, подлецу все к лицу. — Правильно думаешь, — охотно соглашается Накахара, — но если у тебя другие планы, то… — У меня нет других планов, зная твой отвратительный режим, я просто не могу упустить возможность уложить тебя спать пораньше. Как нянька ей богу. Разве отношения подобного толка должны выглядеть так? Слишком много заботы. Слишком мало принуждения и обязанностей. Слишком комфортно. Так не бывает. — Если ты в курсе моего режима, то, должно быть, у самого ненамного лучше, — вроде как с протестом заявляет парень, но против того, чтобы прямо сейчас упасть в кровать не возражает. — Тут ты меня поймал, — соглашается Осаму, — но у тебя есть все шансы высыпаться. И не только сейчас, знаешь ли. Накахара вроде как улавливает к чему ведет Дазай, но игнорирует. — Какой уж там. Я все еще учусь и даже усердно, несмотря на то, что пару раз сбежал с пар ради тебя. — Чуя…ты ведь понимаешь, о чем я. Это не так уж и необходимо в твоем случае. Я… — Это необходимо, — парень не собирается слушать дальше, — будь у меня возможность получить диплом хоть сиюсекундно, хоть несколько дипломов с отличием, я ни за что не откажусь от усилий. — Тебе достаточно трудно, чтобы это начало вредить твоему здоровью, — не уступает Осаму, и у Чуи холодеет внутри. Он докопался до его реального состояния или это просто наблюдения? В любом случае… — Дазай, — обрывает Накахара. — Ты либо выбери себе тепличную герань, либо не лезь в мою жизнь: я сам знаю, что для меня лучше. Не знает на самом деле. Но откуда о том будет известно Осаму? Что ему действительно стоит уяснить раз и навсегда, что Чуя не ведомый. — Твоя воля, — мужчина приподнимает руки в мирном жесте, мол, сдаюсь, — ты взрослый мальчик, можешь о себе позаботиться. — Вот именно. Довольно легко победить, когда Дазай и не настаивает по-настоящему. Вот только выбор у оного на самом-то деле невелик: Накахара из тех людей, кто не согнется, если не сломается. Пластичности как в куске гранита, если говорить об убеждениях. Зачем прошибать лбом стену, если дверь рядом не заперта? Чуя падает лицом в кровать, издавая глухой стон — он успел изрядно устать за сегодня несмотря на то, что это его как бы выходной. Покой этому мятежному существу и не снится даже, пока есть ресурс — нужно двигаться. Как и куда — по пути ясно будет. Может показаться, что он на полной скорости движется к выгоранию, но как тут сказать наверняка, когда потухшим Чуя себя чувствует именно тогда, когда остается наедине с собой. — Ты все, заканчиваешься? — ехидно интересуется Осаму сверху, разглядывая распластавшегося поверх одеяла парня. — Уже закончился, — невнятно бурчит он в подушку. — Давай я тебя высушу, а то утром с волосами замучаешься, — заботливо предлагает Дазай, зарабатывая себе несколько очков кармы от умаявшегося Накахары. — Только я не буду принимать в этом участия, — легко соглашается Чуя, оказавшись не против перспективы, чтобы кто-то страдал с его волосами вместо него. — Как скажешь, — усмехается его «спаситель». Вот только когда он возвращается с феном, куда больших усилий ему стоит уломать Накахару принять вертикальное положение: тот уперся рогом и хмуро повторял «никакого участия принимать не буду, я же сказал». В итоге его все-таки уговаривают сесть, хоть он сразу и заваливается на Дазая с закрытыми глазами. Честно признаться, сушить его так ничуть не удобнее, но Осаму не жалуется. Почему бы это? В процессе Дазай, не скрываясь, гладит Чую по голове, перебирая влажные пряди, от чего тот чуть ли не мурлыкает. Хорошо, когда хорошо. Въедливое сознание, утомленное и разомлевшее от теплого воздуха, молчит; недоверие, свернувшись колючим клубочком, спит где-то в дальнем уголке сознания и о себе не напоминает. Внутренние демоны тоже устают, знаете ли. Особенно при таком изнурительном графике работы, ни тебе выходных, ни перерыва на обед. — Был бы ты таким хоть капельку чаще, — вздыхает Осаму, смотря на мягкую улыбку, незаметно появившуюся на чужом лице. — Я просто устал, — вздыхает Накахара, — быть мной — тяжелая работа. — Ни секунды в этом не сомневался, — Дазай неумело заплетает косичку, чтобы рыжие волосы за ночь не спутались, — поэтому пытаюсь хоть немного облегчить твою задачу. — Знаешь, Дазай, — Чуя не теряет своего благодушия, — лучшая помощь та, о которой просили. Это не похоже на его извечный протест, скорее на дружеское предупреждение-напоминание. Он не собирается уступать, и попытки подогнать его под чужие ожидания, даже если дело касается вроде-как-помощи, только усугубят ситуацию. Тот же знак «не влезай — убьет», но по-доброму. — А ты умеешь просить о помощи? — Умею, если чувствую, что это безопасно, — Накахара открывает глаза и обнимает Осаму, открыто смотря глаза в глаза. — Сейчас я не настолько в безопасности, чтобы просить тебя о чем-либо, понимаешь? Потому что для того придется вывернуть свою душу наизнанку, а это больно. Ты ведь не хочешь причинять мне боли, верно? И мягко целует в уголок губ, одним этим действием отбирая у Осаму корону главного манипулятора. Тому снова ничего не остается, кроме отступления. — Тогда отдыхай, это все, что я могу для тебя сделать в таком случае. — О, это очень многое, — непривычно покладистый Чуя посмеивается, прежде чем снова упасть в объятия постели. Дазаю приходится своими силами вытаскивать одеяло из-под желеобразной тушки, чтобы по-человечески укрыть его. Сам он ложится, когда выключает свет во всей квартире и в спальне, не забыв перед эти задернуть шторы, чтобы огни большого города не мешали им обоим спать. Накахара, несмотря на усталость, не отключается сразу — незаметно наблюдает из-под одеяла, даже когда чужая фигура становится неразличимой в темноте. Слышит шаги и чувствует, как кровать прогибается, когда Осаму ложится и забирается под одеяло. Оно, кстати, у них одно, как и полагается в подобных случаях, огроменное. Осаму не пытается лечь поближе без разрешения, и это окончательно умиротворяет Чую. Он привык спать один, не считая ночевок с друзьями, где запросто можно запутаться в чужих конечностях, когда все набиваются в одну кровать. Сейчас все иначе, и Накахара откладывает свою привычную немилость. Они сегодня побили рекорд тактильности за все свои отношения, а Чуе от того ни разу не сделалось тревожно и неприятно. Почему бы не продолжить? Все-равно спать в обнимку со свернутым краешком одеяла не выйдет. Он молча протягивает руку и касается предплечья Дазая. — Чуя? — тихо отзывается тот, не сразу понимая, чего от него ожидают. Тогда Накахара чуть тянет его за рукав к себе, все еще не видя ни зги, но догадываясь о выражении на чужом лице. Осаму послушно пододвигается к Чуе, легко приобнимая его за плечи, а тот в свою очередь подползает еще чуть ближе, утыкаясь в него лбом. Уютно. Можно спать. Снится Накахаре нечто безобразно невнятное, он что-то бормочет во сне и хмурится словно маленький ребенок. Но, на удивление, большую часть ночи спит спокойно, не просыпаясь и не ворочаясь. Утро для него начинается где-то около обеда, Дазай уже успевает проснуться, но не уйти — сначала просто лежит, приводя в порядок дела в своей голове, потом свободной рукой отвечает на накопившиеся сообщения, покуда вторую старательно отлеживает Чуя до состояния белого шума. Осаму доблестно терпит, пока его зазнобе не надоедает дрыхнуть без задних ног. Он возится и что-то неразборчиво бурчит, приподнимая голову с подушки, которой отчасти ему служила чужая рука. — Доброе утро, — хрипло ото сна выдает он, первым делом, как всякое дитя информационной эры, потянувшись за телефоном. — Доброго дня, Чуя, — насмешливо поправляет его Дазай. — Рановато у тебя день, — не соглашается парень, — и вообще, когда встал — тогда и утро. — Собираешься выползать из постели? — интересуется Осаму, пытаясь реанимировать покалывающую руку и глядя на зависшего в соцсети юношу. — Точно не сейчас, — тот отмахивается от дежурной порции вопросов от своей компании, чем это он там таким интересным со «своим» Дазаем занимается, если до сих пор оффлайн. Акутагава, солнышко его немеркнущее, скидывает порцию отретушированных фото для превью. «Нормальные люди по ночам спят», — бухтит Накахара в общий чат, в личке отправляя Рюноске порцию заслуженных сердечек. Блестящих. Осаму все-таки уходит по своим привычным утренним делам, когда понимает, что в скором времени отлипать от телефона Чуя не планирует, листая ленту в инстаграме. По всей видимости, мир сегодня будет потрясен новой порцией фотографий, и даже Дазаю интересно, что получилось у Накахары с его теплой компанией. Хотя нельзя отрицать, что все лучшее он уже успел увидеть вчера. Чего бы его рыжее чудище себе там не напридумывало, а вживую он намного интереснее и привлекательнее, чем на фотографиях. Хотя и их, честно признаться, нельзя недооценивать, это большая работа; образы которые он создает действительно цепляют и притягивают. Но Дазай видел сонного растрепанного Чую в своей домашней кофте и это, позвольте, лучшее. Накахара не без удовольствия выбирает для превью ту фотографию, на которой он с дьявольской ухмылкой нависает над беспристрастным Акутагавой. На деле, конечно, это все потому, что ему до чертиков нравится валять дорогого товарища в блестках, приводя в ужас его перфекционисткую душонку, но подписчикам того знать необязательно. Ибо, не зная контекста, сексуальный подтекст на фото не увидит только слепой. Стоит ему только лишь запостить это безобразие, в личку тут же прилетает Тачихара. «Чуя продался фансервису, так и запишем. Порицание, конечно.» Парень самодовольно посмеивается, быстро печатая ответ. «Порицать будешь, когда подписчиков станет хотя бы в половину моего, а пока завидуй молча.» Мичизу не заставляет себя долго ждать, видимо, тоже не закрывая диалог. Думает, что победит в состязании на остроумие? Наивное дитя. «Надеюсь, честь малыша Рю переживет то, что ты принес ее в жертву собственной популярности.» «Вообще-то ему тоже в плюс. И когда это ты успел отобрать его корону королевы драмы? Этого он точно не вынесет.» «Вообще-то она твоя, а я так, пытаюсь хотя бы соответствовать. И волнуюсь о твоей чести, знаешь ли.» «Нашел за что волноваться, главный подстрекатель.» Тачихара старательно что-то печатает в ответ, но Чуя уже не ждет, решая отыграться самым низким способом. Делает скриншот последних сообщений и кидает его в общую беседу их компании, противно хихикая. «И это мне пишет человек, активно помогавший затащить Акутагаву в кадр. Двойные стандарты, дамы и господа!» И наслаждается устроенным шоу. Что характерно, Рюноске больше всего взбесило дурацкое обращение «малыш Рю», за которое он обещал Тачихаре всякого нехорошего. Ах, так славно, когда в отношениях царят мир и любовь, верно? На этой ноте Дазай является вытаскивать злорадствующего Накахару из постели. Тот не слишком сопротивляется, и рассказывает соль ситуации, не переставая довольно посмеиваться. — Не хочешь помочь мне выбрать фотографии для патреона? — предлагает он уже на кухне, получая в руки кружку кофе и мысленно радуясь, что Осаму не в курсе его ситуации и не будет, в отличие от друзей, отговаривать от порции кофеина. Потому что без нее он может и будет «добрее», но ему самому приятнее от того точно не сделается. — Ты настолько мне доверяешь? — иронично интересуется Дазай, добавляя в порцию немного молока. — Это не такое уж большое дело, — парень усаживается на край столешницы, свесив босые ноги: ему закон не писан. — Не думаешь, что я могу ревновать? — противный тип решает, что докопаться с утра до Чуи хорошая идея, но оному слишком хорошо. — Не думаю, что тебя это слишком заботит, раз пункта о прекращении моей деятельности не было в договоре, — Накахара фыркает. — Ты ни разу не похож на человека, которого парят подобные вещи. Ты контролируешь только то, что видишь смысл контролировать. И ведь в целом все верно. В конечном итоге, смысл начинать отношения любого толка с человеком, который тебя изначально в чем-то не устраивает? Для того, чтобы пытаться переделать уже сформировавшуюся личность себе в угоду? Есть много куда более приятных способов бестолково потратить силы и время. — Даже не знаю, хорошо ли прозвучала твоя последняя фраза, или же мне стоит устыдится? — уточняет Дазай, различив едва уловимую двойственность в словах Чуи. Тот не раз говорил, что его раздражает, когда Осаму заранее знает, где он находится и откуда его нужно забрать. Но это по мнению самого Дазая необходимая мера. — Как бы то ни было, на всякий случай устыдись, тебе всегда есть за что, — ехидничает Накахара, ничуть не помогая. — Иногда мне хочется взглянуть на себя твоими глазами, — Осаму подходит ближе, опираясь рукой о столешницу рядом с бедром Чуи. В целом мог быть достигнут неплохой эффект сексуального давления, если бы не умершее либидо одного буйного юноши. — О, поверь мне, твоя самооценка не выдержит такой критики, — тот спокойненько отпивает из своей кружки, презрев наличие молока в холодильнике: как обычного, так и, вау, альтернативного. — И все же, я бы рискнул, — в тон ехидничает Дазай, но докапываться вроде как прекращает. Зато новая тема становится достаточной неожиданностью для Накахары. — Где-то через месяц состоится…скажем так, званый вечер. И мне бы доставило огромное удовольствие явиться туда с тобой в роли моего спутника. Чуя смотрит на Осаму недоверчиво, подозревая, что тот ударился ночью головой. Хорошенько так. — В каком месте мое поведение кажется тебе соответствующим этим твоим вечерам? — По всем параметрам, — Дазай спокойно пожимает плечами, — ты волен заявиться туда хоть в той же одежде, в которой пришел на нашу первую встречу. Обещаю, я закрою рты всем, кто попробует сказать хоть слово. Накахара неуверенно хмурится, поводя плечом. — Я могу отказаться? — Конечно, это только моя просьба. — Осаму кивает с самым смиренным видом, и от этого Чуе делается сложно. Отказывать Дазаю, который готов это принять, намного сложнее, чем когда он настаивает и манипулирует. Что за дурацкое чувство?