17

      Чужая рука грубо хватает за плечо, резко разворачивает. В нос тут же бьёт вонь перегара. Он пиздец как пьян. И он пиздец как зол. И Руслану, походу, тоже пиздец.       — Ты, бля, оглох?! — отец встряхивает его, как тряпичную куклу. И тут же с силой толкает назад, заставляя приложиться об дверь. Спина и затылок отзываются вспышкой боли. Но боль — это последнее, о чём сейчас думает Енисейский.       Он вжимается в деревянную поверхность так, будто пытается врасти, слиться, просочиться прямо через неё. Но отвечать не торопится. Смысл? От его ответа ничего не поменяется. Только разозлит сильнее. Просто перетерпеть. Переждать. И всё закончится быстрее. Однако такая позиция, видимо, не всех устраивает. И отец явно даёт это понять, ещё раз встряхнув Руслана с такой силой, что у того голова дёрнулась, как у болванчика, и зубы клацнули.       «Беги!» — вопит внутренний голос. И Руслан бы с удовольствием к нему прислушался. Вот только все пути к отступлению перекрывает мерзкая пьяная туша, зажимающая его между собой и дверью. Чужие пальцы смыкаются на шее, и Енисейский в панике сипит:       — Я гулял.       — Гулял?! — рука сжимается сильнее. — С кем ты там, блядь малолетняя, гулял?!       Он чувствует, будто тонет. Задыхается, барахтается, а выбраться не может. Руслан вцепляется обеими руками в чужие пальцы в жалкой попытке хотя бы немного ослабить хватку. Но вместо этого отец только сжимает его горло ещё сильнее. А затем наклоняется ближе. И орёт ему в ухо так, что чудом не лопается перепонка.       — Я тебя, сучёныш, спрашиваю, где ты шалавился?! Какого хуя, пока ты по членам скачешь, ко мне твои ёбыри заваливаются и права качают?!       В ухе мерзко пищит. Руслан часто непонимающе моргает, пытаясь найти в потоке этого бессвязного бреда хоть какой-то смысл.       — Какие ещё ёбыри?! — он начинает активнее барахтаться в чужих руках. — У тебя белка! Проспись! Отпусти меня!       И рука с шеи действительно исчезает. Но лишь для того, чтобы вцепиться в его волосы и больно сжать.       Руслан коротко вскрикивает, когда его прямо за эти волосы швыряют вглубь коридора. Подальше от входной двери. Он падает на пол, ударяется локтем. Но, несмотря на боль и дезориентацию, Енисейский тут же начинает отползать подальше от надвигающейся на него тени.       — Ты у нас, смотрю, дохуя смелый стал?.. — интересуется голос сверху, заставляя новую волну липкого ужаса прокатиться по спине.       «Вставай! Поднимайся немедленно!» — орёт инстинкт самосохранения.       Руслан, кое-как успев доползти до ближайшей стены, опирается на неё и действительно встаёт так быстро, как только может. Нельзя лежать ни в коем случае. Иначе будут бить ногами.       Енисейский чудом уворачивается от кулака, который врезается в стену в паре сантиметров от его лица. Отец хватает его за плечо и сжимает с такой силой, что даже через ткань куртки больно. Руслана снова прикладывают об стену. Орут прямо в лицо что-то бессвязное про то, какой он мерзкий выблядок, какой он ни на что не способный кусок дерьма. Енисейский упирается дрожащими ладонями в чужую грудь, лишь бы хоть немного увеличить расстояние.       Руслан слышал всё это в свой адрес уже сотни раз. Эти слова уже давно ничего не значат для него: они не пробуждают ни обиды, ни злости. Но, вопреки этому, Енисейский неожиданно для себя ощущает, как по телу разливается жар.       Какого хрена?! Ну вот какого, блять, хрена отцу приспичило проводить свои тупые «воспитательные беседы» именно сегодня? Неужели Руслан не заслуживает хотя бы один блядский день прожить спокойно?! Почему надо обязательно испортить, отнять, обосрать всё то немногое хорошее, что у него есть?!       Отец не орёт — лает, как бешенная псина. Что Руслан в мать пошёл своей блядской натурой; что она бросила их из-за Руслана. Потому что такое ничтожество, как он, никому нахуй не сдалось; что лучше бы он вообще никогда не рождался.       Но Руслан не слушает. Не слышит. Слова отца становятся тише. Доносятся откуда-то издалека, заглушаемые шумом крови и звоном в ушах. Енисейский часто дышит через стиснутые до скрипа зубы. Кажется, сожми он их ещё хоть чуть-чуть сильнее — треснут. По скулам ходят желваки, в висках пульсирует, верхняя губа подёргивается. Заебало. Как же его всё это заебало.       — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! — Ещё один удар кулаком в стену рядом с его лицом. Но Руслан не дёргается. Даже не моргает.       — Ты никто, слышишь? — шипит мужчина заплетающимся языком. — И звать тебя — никак! И, пока ты живёшь в моём доме — будешь делать то, что я скажу! Ты меня понял?!       Руслан сверлит глазами пол у себя под ногами. Шумно дышит. Слышит, как оглушительно колотится сердце. И цедит через стиснутые до боли зубы:       — Нет.       — Что ты сказал?!       Он вдруг понимает, что руки, которыми он упирается в чужую грудь, больше не дрожат. Он устал. Устал сносить побои и унижения, устал кутаться в шарфы, свитера и водолазки, устал замазывать синяки консилером, устал молчать, устал врать, устал выбирать каждое своё слово, лишь бы не спровоцировать новую вспышку бухой агрессии. И терпеть всё это — тоже устал.       — Я сказал «нет»!       Он собирает всю боль, обиду, ненависть, что копились в нём годами. И отталкивает этого ублюдка. Видимо, всего этого добра в Руслане и правда накопилось достаточно. Ведь мужчина не только отшатывается но и, не удержав равновесие, падает назад. Слышится глухой удар — отец налетает затылком на стоящий в прихожей шкаф.       В резко наступившей тишине Енисейский слышит только своё загнанное дыхание и оглушительный стук сердца. Прижавшись к противоположной стене, он напряжённо наблюдает за тем, как отец потирает рукой ушибленную голову. Руслан тратит на это всего пару секунд. А затем резко бросается к выходу.       Он врезается в дверь на полной скорости и тут же начинает сражаться с замком. Паника накатывает с новой силой, руки снова трясутся, перед глазами всё плывёт. Чёртов замок не поддаётся. Енисейский слышит звук быстро приближающихся шагов сзади и издаёт отчаянный вопль. Наконец, у него получается совладать с механизмом. Дверь распахивается и с размахом ударяется о стену.       Но выбежать в неё Руслан уже не успевает — его хватают за капюшон куртки и тянут обратно в темноту.       — Далеко собрался, сучонок?       И по тому, каким спокойным, холодным тоном это было сказано, с какой нечеловеческой силой его тянут за капюшон, Руслан отчётливо понимает: если он сейчас не выберется из этой квартиры, то уже никогда не переступит её порог.       Ворот куртки больно врезается в горло, дыхание тут же перехватывает. Он отчаянно упирается, изо всех сил хватается за дверной косяк, сдирая пальцы до крови. Не может даже закричать — из сдавленной глотки вырываются только сиплые хрипы. Капюшон дёргают на себя, как строгий ошейник. Кеды скользят по линолеуму с мерзким скрипом. Перед глазами начинают плясать чёрные мушки. Руслан сдавленно кашляет, на глаза наворачиваются слёзы. Его никто не услышит. Ему никто не поможет.       Но он лучше сдохнет, чем сдастся.       Енисейский зажмуривается, собирает все оставшиеся силы и делает отчаянный рывок всем телом вперёд. Острая вспышка боли. Оглушительный писк в ушах. Треск ткани.       Руслан понимает, что падает. Он чудом умудряется устоять на ногах и не разбить нос о подъездный кафель — приходится сделать несколько широких шагов, буквально пролететь вперёд. Но он и не думает останавливаться. Не оборачиваясь и не сбавляя скорости, парень пулей летит вниз по лестнице.       Боже храни человека, который придумал капюшоны на пуговицах.

***

      Руслан не знает, сколько времени ему потребовалось просидеть на лавочке у подъезда, чтобы хотя бы восстановить дыхание. О том, чтобы прийти в себя, речи не идёт — он, очевидно, охуенно не в себе. Горло и лёгкие до сих пор обжигает при каждом вдохе, голова кружится, а от металлического привкуса во рту подташнивает. Он с отсутствующим лицом смотрит вперёд, зубами вытаскивая занозы из пальцев. И не чувствует ничего. Вот совсем. Внутри как будто ебучий вакуум.       Рука сама ныряет в карман и достаёт потрёпанную пачку. Если его физическое состояние не располагает к курению, то вот моральное — очень даже. После того, что произошло, он имеет право хоть всю пачку выкурить за раз, и хуй ему кто запретит.       Где-то между третьей сигаретой подряд и позывом проблеваться в ближайшие кусты, он краем глаза замечает движение сбоку. Сначала валит всё на глюки, но движение повторяется. Руслан бросает не особо заинтересованный взгляд в сторону и понимает, что это был не глюк. А огрызок чьего-то хвоста.       Грязно-рыжий комок без половины правого уха таращится на него своими гигантскими зелёными глазищами из-под лавки.       — Чего тебе? — отстранённо бросает парень и снова затягивается. Хоть животных Руслан и любит, он не особо-то настроен сюсюкаться с дворовым кошаком. Купол похуизма ко всему живому, которым его накрыло, не пропускал никакие эмоции. Ни отрицательные, ни положительные. Стоит отметить, кошак своё общество навязывать не собирался. Но и уходить не спешил. Сидел чуть поодаль, зыркал зелëными глазищами и явно чего-то ждал.       — Тебе здесь ловить нечего, — Енисейский прикрывает глаза. — Еды у меня нет. Да и дома, походу, тоже, — Он невесело ухмыляется. — Мы с тобой в одинаково хреновом положении. Хотя... нет, тебя хотя бы бабки подкармливают.       Кот сверкнул своими глазами и дёрнул хвостом.       — Может, пустишь меня к себе в подвал или где ты там живёшь? — Руслан хмыкает, стряхивая пепел в сторону. Кот в ответ лишь дёргает ободранным ухом и, чинно развернувшись, удаляется в темноту. Ну и ладно, не очень-то и хотелось.       Енисейский продолжил залипать в пустоту, думая, что ему теперь делать. Домой возвращаться точно не вариант. Оставаться ночью на улице - небезопасно. И холодно — в тонкой-то куртке, да ещё и без капюшона. А заболеть, подхватив какой-нибудь очередной спидорак жопы, в его планы явно не входило. Болеть Руслан ненавидел всей душой, хоть и делал это с завидной частотой.       Можно, в принципе, к Кару завалиться. Белоярский всегда был лучшим политическим убежищем: лишних вопросов не задаст, байку для родителей, почему его друг сегодня просто обязан остаться, на ходу сочинит. Да и живёт не так уж далеко. По дворам минут пятнадцать пешком. Енисейский вытаскивает из кармана телефон, собираясь написать ему, когда вспоминает, что телефон разрядился ещё на Татышеве.       — Блядство, — бесполезный кирпич отправляется обратно в карман под недовольное руслановское шипение.       Конечно, Кару бы не выгнал, даже припрись Енисейский без предупреждения. Однако не факт, что сам Белоярский сейчас находится дома, а не у «Руслана в гостях». Так подставлять друга в планы Енисейского не входило.       Парень кидает бычок на асфальт и топчет его явно сильнее, чем требуется. От одного взгляда на подъездную дверь внутри неприятно шевелится тревога. Возвращаться обратно, даже если только в подъезд погреться, не хочется. Но валяться потом неделю с соплями в температурном бреду — не хочется ещё сильнее. Он реально успел нормально так замёрзнуть, и трясёт его уже не от пережитого стресса, а просто от холода.       Шмыгнув носом, Руслан встаёт и собирается направиться обратно, когда слышит позади шорох. Он оборачивается и снова видит уже знакомого рыжего кошака. Присмотревшись, Енисейский замечает, что тот держит в зубах нечто неясного происхождения.       — Опять ты? — он закатывает глаза. — Ну чего ещё?       Кот молча подходит на шаг ближе и кладёт на асфальт то самое «нечто», после чего сразу же снова отходит. В обслюнявленно-окровавленном сером комке кое-как угадывается мышь. И где только успел нарыть её…       — Охуеть ты Джек Потрошитель, — хмыкает Ениисейский. — Твоих жертв опознать — задачка со звёздочкой. Ну и зачем ты мне это притащил? Похвастаться? Рад за тебя, но не от всего сердца. Мне-то жрать всё ещё нечего.       Кот сдвигает уши чуть назад и садится, укрывая свои лапы полуоблезлым хвостом. Смотрит на Руслана каким-то уж слишком осмысленным для животного взглядом. И в этом осмысленном взгляде чёрным по белому написано, какого мнения усатый об умственных способностях Енисейского.       — Это типа… мне, что ли? — Руслан удивлённо вскидывает бровь, переводя взгляд то на мышь, то на кота, то опять на мышь.       Рыжий молча смотрит на него всё тем же «просто космос, какой ты тупой» взглядом и не двигается с места.       — Эмм… Спасибо, конечно, за подгон, но не стоило, — Енисейский и сам не замечает, как начинает нервно улыбаться.       Кот дёргает усами и снова бьёт хвостом по асфальту, не двигаясь с места.       — Слушай, это, конечно очень мило, спасибо. Но ты лучше сам. Я не голоден что-то, — Руслан неловко чешет затылок и до него только сейчас доходит весь сюр ситуации. Он стоит один, ночью, посреди двора, и оправдывается перед котом за то, что не хочет есть мышь… Видимо, папец его в этот раз головой особенно хорошо приложил.       — Твою мать, чем я вообще занимаюсь… — Енисейский раздражённо отворачивается и собирается идти уже в подъезд, когда замечает, что рыжий и вправду после его слов подошёл и начал поедать добычу. Будто говоря «колхоз — дело добровольное. Не хочешь — не надо».       Енисейский озадаченно хмурится.       — Ты чё, реально такой умный, что ли?       Кот дёргает ухом, не отрываясь от трапезы.       — Ну, раз так, то доедай и пошли вместе в падик греться. Холодно, наверное, голой жопой на асфальте-то сидеть.       И Руслан реально дожидается, пока кот доест. И кот реально топает вслед за ним. Охуеть.       — Насрёшь — сам убирать будешь, раз такой умный, — полушепотом предупреждает Енисейский, придерживая своему спутнику дверь, на что получает раздражённое подёргивание хвостом.       Руслан в замешательстве косится на это рыжее нечто, которое сидит в паре шагов от него и ждёт вместе с ним лифт, прямо как самый обычный человек. И не боится же! Видимо, не в первый раз уже такое проворачивает. Оно и понятно. Зимы в Красноярске такие, что ни подвал, ни коробка не спасут. Так что у здешних котов с наступлением холодов, походу, остаётся только два стула: либо эволюционировать, либо примёрзнуть к крыльцу.       Выходят на пятнадцатом. Духу подняться на свой этаж у Руслана не хватает. Так что Енисейский устраивается поудобнее, с ногами залезая на подоконник между пятнадцатым и шестнадцатым так, чтобы в угол обзора попадала его собственная дверь. Просто так. На всякий случай.       Кот устраивается возле батареи внизу и затихает. Зато кое-кто затихать явно не планирует: даже через два этажа слышно, как сверху надрывается Сэсэг. О господи, ну вот только этого ещё не хватало! И без того голова болит.       Руслан цокает языком и лезет в карман за наушниками. Музыку он, конечно, не послушает — телефон-то разрядился. Но хотя бы кровь из ушей вытекать не будет. Помогает не особо, но всё же чуть-чуть глушит ударную волну сверху.       Хоть в подъезде и теплее, курортом это место не назовёшь. Из оконной рамы ощутимо тянет, и Енисейский пытается плотнее укутаться в тонкую куртку, подтягивает колени к груди. Съёжившись в комок, он отстранённо смотрит на своё отражение. Мда… ну и жалкое же зрелище.       Если так подумать, они с котом и правда очень даже неплохо смотрятся. Оба битые, голодные и никому нахуй не нужные.       Руслан задумчиво дотрагивается до горла и сразу же одёргивает руку. В отражении оконного стекла он видит, как из-под ворота куртки выглядывает наливающийся обширный синяк. Впрочем, ничего нового. Жаль, в отличие от кота, у Руслана нет когтей и клыков, чтобы защищаться.       Наивно полагать, что он сможет пересидеть где-то эту бурю. Рано или поздно ему придётся вернуться домой. Отец не проспится, не попросит прощения, не признает свои ошибки. Наверняка Енисейскому попадёт куда сильнее, чем обычно. Раньше он никогда не давал сдачи. Нет никаких сомнений: просто так ему это с рук не сойдёт.       Однако сейчас Руслану даже не страшно от этих мыслей. Его спектр эмоций сузился до апатии и глухого раздражения. Он вынужден, как какой-то беспризорник, сидеть тут и ждать блядского чуда. Ага, конечно. Сейчас прилетит добрая фея-крестная, взмахнёт шипастым дилдо и скажет «вжух, и твой батя больше не алкаш! Тебя больше не пиздят при любом удобном и неудобном случае! Ах, да ещё твоя мать тебя не бросала, и вообще вы всей дружной семьёй едете в Диснейленд!».       Хорошая история. Жаль, что пиздёж. Чудес не бывает. И Руслан узнал об этом слишком рано.       Довольно трудно верить в чудеса, когда один из людей, которые должны тебя защищать и оберегать, превращается в монстра. А вторая просто сваливает в закат. Руслан не винит её за то, что ушла. У отца всегда был крайне ёбнутый характер и проблемы с алкоголем. На людях весь такой конь в белом пальто, душа компании, массовик-затейник, но одно неосторожное слово, один косой взгляд… и Руслан знал — дома снова будет биться посуда. Мама снова будет кричать и прятаться в ванной. Снова будут лететь оскорбления и угрозы. Маленький Руслан быстро научился засыпать под вопли. Тогда он ещё не знал, что значат все эти серьёзные взрослые слова.       Зато сейчас он прекрасно знает, что означает слово «шлюха».       А потом были извинения. Цветы, подарки, духи, конфеты — в ход шли все средства. В том числе и Руслан. Он говорил и делал всё, что ему велел отец. Раз за разом помогал добиться расположения мамы снова, раз за разом заглядывал в её глаза, хлопал длинными ресничками и говорил, что папу надо простить. Руслан с самого детства был очень хорошеньким. Вкупе с детской непосредственностью и искренней верой в то, что отец реально сожалеет, это работало безотказно. До определённого момента.       С каждым разом всё возвращалось обратно, как по заколдованному кругу. С каждым разом становилось только хуже. И Руслан начинал понимать — папе не жаль. Папе плевать на маму, плевать на него. И однажды Руслан не стал помогать.       Он думал, что хуже быть уже не может. Как же он ошибался. Когда она ушла, отец сначала изо всех сил пытался вернуть её. Вроде бы, даже встал на путь исправления: перестал пить, исправно ходил на работу, следил за собой и даже в кои-то веки заботился о Руслане. А когда стало ясно, что ничего вернуть уже нельзя, впал в депрессию. Стал похож на овоща. Просто сидел на кухне целыми днями и бухал до тех пор, пока не вырубался или не начинал блевать. В этот период Руслан научился всему, чтобы позаботиться не только о себе, но и о своём родителе. Вот только вместо благодарности он получил ненависть.       Сначала отцу было просто рубиново поебать на сына. Он тупо делал вид, что его не существует. Они могли неделями не разговаривать, и к девяти годам Руслан уже и сам не совсем понимал, а существует ли он на самом деле. Но, чем старше становился, тем более озлобленные взгляды он на себе ловил. Отец вдруг «прозрел» — увидел в нём причину всех своих бед и неудач. И с тех пор жизнь Енисейского превратилась в настоящий ад.       Руслан не винит её за то, что ушла. Никто не заслуживает жить с таким монстром. Руслан винит её за то, что она бросила его с этим самым монстром один на один. И за это он никогда её не простит.       Из тяжелых, вязких, как мазут, мыслей вырывает ощущение чего-то мягкого под ладонью. Енисейский медленно моргает, наблюдая, как забравшийся на подоконник кот бодает головой его руку.       — Вот только не надо меня жалеть, — фыркает, отворачивается, но пальцы в жесткую шерсть запускает.       Рыжий прикрывает глаза, медленно моргая. И устраивается рядом, прижавшись к бедру Енисейского своим облезлым боком. Руслан продолжает рассеянно чесать животное за ухом, чувствуя под пальцами тихую вибрацию. Кот мурчит.       Из окна всё так же дует, крики Сэсэг всё такие же душераздирающие, а жизнь Руслана всё такое же беспросветное дерьмище. Но становится немного теплее и спокойнее. Он нахохливается, поглубже зарываясь носом в ворот куртки, и устало прикрывает глаза.       Ему снится темнота и пустота. Енисейский не знает, сколько времени он провёл посреди ничего, пока не услышал голос, зовущий его по имени.       — Руслан…              Что это за голос? Звучит знакомо.       — Руслан…       Енисейский хмурится во сне. Это не просто знакомый голос. Это голос Ангарского. Блядство. Опять? Спасибо, не надо! Ему уже хватило сновидений с Дугаром!       — Руслан.       Парень старательно игнорит голос. Может, если на него не реагировать, то канал как-то сам собой переключится?       — Енисейский!       Да твою мать! Что за навязчивое сновидение ему попалось?! Ещё и за плечо трясёт! Нет, ну щас ему Руслан всё выскажет!       Енисейский резко распахивает глаза и замирает с открытым ртом. «Сновидение» стоит в шаге от него с каким-то небольшим пакетом, пялится во все глаза и рассеиваться не планирует. Блядь.       — Ты что тут делаешь? — Руслан сразу весь подбирается, хмурится недовольно, вынимая наушники.       — Это я у тебя спросить хотел, — Ангарский со сложным лицом оглядывает его, все еще сидящего с ногами на подоконнике, и уточняет. — Всё в порядке?       — В полном, — буркает Енисейский и понимает, что под боком никого. — А где кот?       — Какой кот? — Дугар непонимающе выгибает бровь.       — Никакой. Забей, — Руслан фыркает и отворачивается к окну.       — Так что ты тут делаешь? — не унимается Ангарский. Блядь, ну вот только этого Руслану сейчас не хватало!       — Сижу. Не видно, что ли?       — А почему ты тут сидишь?       — А у нас свободная страна. Где хочу, там и сижу.       Руслан слышит за спиной тяжелый шумный вздох. В нём прям ощущается, насколько Дугар заебался и как он держится из последних сил, чтобы не вышвырнуть Енисейского в окно. Ну, раз заебался — так никто ж не держит! Чемодан, вокзал, нахуй!       Собственно, именно на такую реакцию Руслан и рассчитывал. Но никак не на то, что Ангарский усядется на свободную половину подоконника и начнёт, как ни в чём ни бывало, залипать в телефон. Больше ничего спрашивать он не пытается. Заговорить с Русланом не пробует. Просто молча сидит рядом. Что. За. Хуйня.       Дугар выглядит вполне умиротворённо, а вот Енисейскому в этом молчании как-то неуютно и напряжно. Так что приходится снова всё делать самому.       — Ты не ответил, — спустя несколько минут недовольно напоминает парень. — Ты что тут забыл на ночь глядя?       — Меня мать в аптеку отправила за детским Нурофеном. У Сэсэг же зубы режутся, температура поднялась. Она орёт, как ненормальная. Хотя это, думаю, ты уже и так заметил, — говорит Дугар, не отвлекаясь от экрана.       — Ну так иди домой, чего расселся, — Енисейский вскидывает бровь. — Нафига ты вообще пешком по лестнице попёрся?       — Честно говоря, мне вообще туда возвращаться не улыбается, — Ангарский всё же убирает телефон в карман, кладёт пакет на подоконник и принимается растирать виски. — Если даже тут слышно, как она орёт, представь, что происходит в зоне ближнего поражения.       — Не очень-то охота мне это представлять, — Руслан отрицательно мотает головой. Она уже и так квадратная от этих криков. А на Дугара и правда смотреть больно. Он весь какой-то зелёно-желтый с синеватым отливом. Того и гляди серобуромалиновыми крапинками пойдёт.       — Вот я и решил прогуляться по лестнице. Так сказать, оттянуть неизбежное, — заканчивает Ангарский со вздохом. — А тут вдруг ты… сидишь, где тебе хочется.       Руслан поджимает губы.       — Окей. Раз уж от моего ответа зависит, дойдет ли до твоей сестры Нурофен, чтобы она уже наконец-то заткнулась… Я расскажу, — он глубоко вздыхает и подтягивает ноги ближе, глядя куда-то в пол.       Дугар удивлённо глядит на него. Явно не ожидал такого поворота. Но ничего не отвечает и только сосредоточенно кивает, мол, готов слушать.       — В общем… — Енисейский весь подбирается, покрепче обхватывает руками колени. Он поднимает взгляд на Дугара. Тот смотрит на него так внимательно и серьёзно, будто и правда готов услышать всё, что угодно. Будто ему правда не плевать. Руслан прикрывает глаза и шумно выдыхает. — Короче, ситуация вышла идиотская. Отец с работы вернулся, пока мы с тобой гуляли. А потом опять ушёл. И дверь на верхний замок закрыл. Он какого-то хрена забыл, что мы им не пользуемся. А ключа от него у меня нет.       — Блядство, — выдаёт свою ёмкую рецензию на эту охуительную историю Дугар. — Ты знаешь, где он сейчас может быть?       — Да на заводе, по-любому. Его иногда дёргают так на ночные смены. Может, спросонья был, потому и затупил с замком, я хер знает, — Енисейский пожимает плечами и раздумает о том, а не подать ли после школы документы в какой-нибудь театральный вуз. Ну так, чисто по приколу. Потому что в нём, судя по всему, умирает великий актёр.       — А позвонить ему никак нельзя? На такси как-нибудь ключи отправить? — предлагает Ангарский. Он выглядит как-то по-особенному очаровательно, когда пытается рационально анализировать лапшу, которую Руслан вешает ему на уши.       — С этого кирпича? — Енисейский достаёт телефон из кармана и домонстрирует потухший экран. Хоть где-то он не врёт. — Он сдох ещё когда мы сусликов кормили, помнишь?       — Пиздос, — Дугар был просто мастером ёмких рецензий. — И ты что, всю ночь тут собрался просидеть?       — А есть варианты? — Руслан невесело ухмыляется, отворачиваясь обратно к окну.       — Конечно, блять, есть! — вообще-то, вопрос Руслана был риторическим. Но Ангарский этого, походу, не выкупил. Поэтому он спрыгивает с подоконника, подхватывает пакет и кивает в сторону лестницы. — Пошли.       — Чё? Куда? Зачем? — Енисейский растерянно моргает.       — Хуй через плечо, ко мне, за надом, — Дугар закатывает глаза, по порядку отвечая на все заданные вопросы.       — Какое к тебе, ты с дуба рухнул? — Руслан и не думает двигаться с места. — Ты забыл, что, вообще-то, не один живёшь?       — И что?       — И то! Такое с родителями заранее как бы обсуждают, не? — Енисейский хмурится и складывает руки на груди. — У вас там у ребёнка температура, а ты тут со мной стоишь лясы точишь вместо того, чтобы кабанчиком скакать на помощь своему исчадию!       — Ну так прекращай уже тут сиськи мять и пошли со мной, раз так за Сэсэг переживаешь, — хмыкает Ангарский и протягивает руку. — Тебе же русским языком сказали в прошлый раз: ты — желанный гость в нашем доме. Родителям ты понравился пиздец, на самом деле. Так что не будут они против. Забей и слезай уже со своей жердочки.       Руслан напряжённо смотрит на протянутую руку. Молчит несколько секунд, пытаясь сообразить, что ему делать. А затем устало вздыхает, прикрывая глаза.       — Ты от меня не отъебёшься, да?       — Даже не надейся.