17

      Они вваливаются в квартиру, и Руслан сразу же оказывается прижат к ближайшей стене. Енисейский обвивает руками шею Ангарского, целует жадно, кусается, зарывается пальцами в волосы. Руслан жалеет, что у него всего две руки, потому что трогать Дугара хочется везде и сразу. И, похоже, он в этом желании не одинок.       Горячие руки одним рывком сдёргивают заклёпки на бомбере и забираются под футболку, сжимают, ведут вверх по рёбрам. Руслан охотно выгибается им навстречу и стонет в чужие губы. Волосы — да и не только волосы — встают дыбом, когда Дугар спускается к шее и принимается покрывать её то поцелуями, то не болезненными, но достаточно чувствительными укусами. А затем на шею вдруг ложится рука и немного сжимает. Вроде, аккуратно. Однако вполне ощутимо.       — Как ты там говорил?.. — Ангарский ухмыляется ему в губы. — Кинк на удушение?       — Засранец, — Руслан прищуривается, ощущая, как горячая волна возбуждения прокатывается вниз по позвоночнику. — Ты что, любую херь, которую я несу, запоминаешь?       — Конечно нет, — рука исчезает с шеи, снова забираясь под футболку, а ухо обжигает горячим дыханием. — Я записываю.       Между ног вклинивается колено, и Енисейский закусывает губу, чтобы не заскулить от переполняющих его эмоций.       — Ангарский, — он резко отстраняет Дугара от себя, шумно дышит, глядит в лихорадочно блестящие глаза напротив. — если ты сейчас же не оттащишь меня в кровать — я тебя трахну прямо тут.       — Это мы ещё поглядим, кто кого трахнет, — тот издаёт вкрадчивый смешок, крепче вжимая Енисейского в стену. Колено проходится по стояку сильнее и чувствительнее, от чего Руслана снова выгибает.       — Б-блять… — он зажмуривается и впивается короткими ногтями в спину Ангарского. Правда, через толстовку это не особо-то и ощущается. Так что она тут — явно лишняя.       К счастью, Дугар не из пиздливых, поэтому на задушевные беседы время больше не тратит. Он рывком подхватывает Руслана под задницу обеими руками и поднимает, заставляя того пискнуть и ухватиться за чужие плечи, а ноги сцепить за поясницей. Они двигаются наощупь, не считая нужным ни включать свет, ни смотреть куда-то ещё, кроме как друг на друга. По пути в комнату Руслана впечатывают в ещё одну стену. Ангарский оставляет очередной укус на его шее, тут же зализывает его, а затем всасывает кожу.       — Ты чё творишь, эй! — Енисейский шипит, с силой сжимая чужие волосы. — Куда на шее-то?! Я как потом это буду пря…       Закончить свой яростный спич ему не дают — затыкают требовательным поцелуем, и Руслан решает, что отпиздит Дугара как-нибудь потом. А сейчас он сильнее притягивает его к себе за ворот толстовки и стонет в поцелуй, когда ощущает, как тот стискивает пальцы на его бёдрах.       От всего происходящего голова идёт кругом. Может, поэтому Енисейский не сразу понимает, что его уже опрокинули на диван. Однако вес, который вжимает его в обивку, ясно даёт понять, что их светская беседа перешла в горизонтальное положение. Давно пора, между прочим! Не желая больше тянуть кота за яйца, Руслан тут же избавляется от такой ненужной толстовки и футболки на Ангарском. Его собственный бомбер и футболка летят следом. Кожа у Дугара горячая, и не только на руках. Он весь горячий.       — Ты пиздец какой красивый… — шепот над ухом вызывает новый табун мурашек.       — Т-ты тоже ничего, — сипит Енисейский, пытаясь ухмыльнуться, но вся его напускная сучность тут же сыпется, стоит Дугару провести пальцами от его груди, вниз по животу и дальше, прямо к молнии джинсов.       Руслан судорожно выдыхает, подставляясь под касание, и шире разводит ноги, позволяя Ангарскому устроиться удобнее. И замечает, что резинки у Дугара на волосах уже нет. Видимо, пала в бою с пальцами, которыми Енисейский эти самые волосы то и дело сжимал. Руслан, как заворожённый, тянет руку, касается спадающих на лицо прядей. Волосы у Дугара мягкие, струятся между пальцев, как шелк.       — Нравится то, что ты видишь? — хмыкает парень, наблюдая за действиями Руслана.       — Нравится, — неожиданно даже для себя честно отвечает Енисейский, глядя снизу вверх из-под полуопущенных ресниц. — И ты — нравишься.       Дугар смотрит на него во все глаза несколько секунд, а затем аккуратно перехватывает руку, которая до сих пор гладит его по волосам, бережно целует в запястье, прижимается горячей щекой к ладони. Глядит так, что, кажется, у Руслана сейчас сердце разорвётся. Другая рука гладит по часто вздымающейся груди, где оглушительно громко бьётся это самое сердце. Ангарский открывает рот, намереваясь что-то ответить…       Но вместо слов Руслан внезапно слышит детский крик.       — Чего, бля?.. — знатно прихуев от такого поворота, уточняет парень. Перед глазами всё начинает плыть. Приходится прищуриться, чтобы разглядеть лицо Дугара в пошедшей рябью картинке.       — Я говорю… — голос доносится как будто издалека. И снова заглушается детским ором.       Руслан резко распахивает глаза и с хрипом втягивает ртом воздух. Для пересохшего горла такая задача оказывается со звёздочкой, поэтому Енисейский тут же закашливается. Сердце в груди всё ещё колотится, будто он марафон пробежал, а этажом выше вовсю воет воздушная тревога. Издав страдальческий стон, Енисейский тянется к валяющемуся рядом с диваном телефону и смотрит на время. Семь ебучих утра!       — Ангарский, твоя сестрёнка — хренов монстр, — ворчит парень, поворачиваясь на другой бок и собираясь поспать, во что бы то ни стало.       Так, стоп.       Енисейский озадачено глядит перед собой. Рядом с ним никого. Только чёрная толстовка лежит возле подушки. Руслан, наконец, окончательно просыпается и издаёт нервный смешок.       Точно. Никакого Дугара здесь нет. Да и быть не могло.       Сверху раздаётся новый оглушительный залп. И Руслану как никогда раньше хочется заорать вместе с Сэсэг. Потому что он даже не знает, что вспоминать более стыдно: свой влажный сон или то, как он на самом деле зассал и позорно сбежал, когда двери лифта открылись на его этаже. Даже не попрощался с Дугаром. А дома завалился спать прямо в одежде. Зато толстовку Ангарского, которая у него в комнате валялась, зачем-то с собой прихватил.       — Какой. Пиздец… — это всё, что может просипеть Руслан пересохшим голом.       Он переворачивается на спину и делает несколько глубоких вдохов-выдохов, пытаясь выровнять дыхание и успокоиться. Естественно, у него встал вопрос: а что это, нахуй, вообще было? Вот только встал не только вопрос. Блядство.       Нет, конечно, ему не в первый раз снятся такие сны. Пубертат никого не пощадил. Но такие реалистичные — никогда. Руслан запомнил каждое слово, каждое прикосновение, каждый укус, даже запах одеколона Дугара… Да он до сих пор этот запах ощущает! Енисейский косится на лежащую рядом толстовку. А, ну да. Точно. Спасибо, блять, за полное погружение!       Злосчастная шмотка тут же летит куда подальше, а Руслан укрывается одеялом с головой, пытаясь заглушить душераздирающие вопли сверху. Твою мать. От Ангарских одни проблемы.       Думать о том, что за срань ему подкинуло его собственное подсознание, у Енисейского нет ни сил, ни желания. Ужасно хочется пить. Но спать хочется больше. Желательно часов двадцать и без всяких тупых сновидений. И вот, когда он уже начал отрубаться, к крикам сверху добавились ещё и настойчивые звонки в дверь. Да твою по голове!       Нет уж. Руслан никого не ждёт. Так что, кто бы там ни пытался до него достучаться — пускай идёт лесом. Енисейский накрывает голову подушкой и старательно зажмуривает глаза. Помогает это ровным счётом никак. К чёрту.       Матерясь сквозь зубы, парень скидывает одеяло и топает в прихожую, полный готовности разъебать любого, кто посмел сделать его и без того дерьмовое утро ещё более дерьмовым. Смотрит в глазок. И всё желание разъёбывать как-то сразу пропадает. Да и открывать дверь, в общем-то, не кажется таким уж необходимым. На пороге стоит мрачный, как грозовая туча, Ангарский. Лохматый, с синяками под глазами и зелёно-серым цветом лица.       Руслан аж от глазка отскакивает. Но совсем не потому, что его внешний вид Дугара напугал — пострашнее видали. Куда больший ужас вселяет то, нафига он вообще в такую рань притащился. Блять! А что если он хочет обсудить эту замечательную ситуацию в лифте?! Этого разговора по душам с утра пораньше и без того больная Енисейская башка точно не переживёт…       Очередная трель дверного звонка выдёргивает Руслана из оцепенения. Но открывать он всё равно не торопится.       — Я знаю, что ты там, — доносится голос с той стороны. — Я слышал, как ты топал. Так что не беси и открой сраную дверь.       Руслан открывает рот. Закрывает. Да чтоб тебя…       Он пытается придать своему лицу максимально спокойное и невозмутимое выражение, на которое сейчас только способен, и отпирает замок.       — Ну чего тебе? — недовольно тянет вместо приветствия. — Я тут уснуть пытаюсь, вообще-то.       — И тебе доброе утро, — хрипит Дугар севшим голосом.       — Утро, может, и доброе, а вот я — не очень! — Руслан хмуро глядит в ответ. — Твоя сестра вообще хоть на минуту затыкается?       Вместо ответа Ангарский лишь молча проходит в квартиру и стягивает кроссовки. Он нормальный вообще?! Енисейский открывает рот, собираясь напомнить, что Дугара, вообще-то, никто зайти не приглашал. Но высказывать свои возмущения ему уже некому, потому что нарушитель спокойствия на автопилоте направляется в его комнату, заходит и сразу же валится на диван, как подстреленный.       — Ангарский, ты совсем охуел?! — Руслан от такой наглости возмущённо хватает ртом воздух. Но ответом его никто не удостаивает. Однако так просто Енисейский сдаваться не намерен. — Дугар, я с тобой разговариваю! Ты берега не попутал?!       — Руслан, — этот охеревший всё же поворачивает голову и устало смотрит покрасневшими глазами куда-то вперёд на две тысячи ярдов, будто сквозь Енисейского. — Ты спать хочешь?       — Естественно, блять! — фыркает Руслан.       — Ну вот и я хочу. Давай сначала отоспимся. А потом ты уже на меня наорёшь, окей? Если чё, я подвинусь.       Енисейский сердито нахохливается и складывает руки на груди, но предпочитает токсично промолчать. Ангарский же, очевидно, решает, что молчанье — знак согласия, и снова отворачивается, действительно оставляя свободное место рядом с собой. Некоторое время Руслан напряжённо буравит его широкую спину взглядом. Однако Дугар как-то не особо спешит испаряться под этим испепеляющим взглядом. Поняв это, Енисейский вспоминает, что он, вообще-то, пить хотел. Реально ведь. В горле сраная пустыня Сахара, тут хрен заснёшь!       Он топает на кухню. Но из-за резкого приступа головокружения наливает в стакан воды только наполовину. Потому что вторую половину он проливает на себя. Пару секунд тупо втыкает взглядом в мокрое пятно, расползающееся по футболке. Понимает, что весь словарный запас ругательств за сегодняшнее утро уже израсходовал, осушает в два глотка стакан и идёт в душ. Всё равно уже намочился, какая разница? Ему этот мир уже абсолютно понятен. Он в своём знании настолько преисполнился…       Если Руслан в каком-то знании и преисполнился, так это в том, что он так пить, нахрен, больше никогда не будет.       Стянув с себя мокрую холодную футболку, Енисейский мельком глядит в зеркало. И неосознанно подносит руку к шее. Абсолютно чистой и без какого-либо намёка на засосы. Облегчённо выдохнув, Руслан окончательно убеждается, что это был сон. Реалистичный, довольно… занятный. Но это просто дурацкий сон, думать над которым он, конечно же, не будет.       После водных процедур и правда становится хоть немного, но лучше. Руслан возвращается в комнату, где Дугар уже в отрубе жёстком седьмой сон видит. Спит так умиротворённо, что аж бесит. Даже Сэсэг, наконец-то, заткнулась. Вроде, всё располагает к заслуженному сон-часу, но… Почему-то Енисейский замирает у дивана. В голову приходит совсем уж идиотская идея: может, у отца в комнате поспать? Нет. Не вариант. Да что с ним такое вообще?! Они же уже спали как-то раз вместе. Никакого пидорства. Чисто мужской сон. И вообще, Ангарский сам предложил! Руслан решительно делает шаг в его сторону. А потом так же решительно разворачивается на сто восемьдесят и идёт к столу. Он внезапно вспомнил, что не сделал домашку и допы. Да. Самое время этим заняться.       Он успевает осилить только половину варианта прежде, чем мир вокруг начинает раскачиваться из стороны в сторону. Енисейский игнорирует это и старательно вглядывается в задание, но вместо книги видит фигу. Да что ж такое…       Руслан тяжело вздыхает и медленно опускает голову, которая, по ощущениям, весит не меньше тонны, на сложенные руки.       «Ну и что же тут криминального, если я на минутку прикрою глаза чисто чтоб голова кружиться перестала,» — это была последняя мысль, которую он успел подумать перед тем, как отрубиться к чёртовой матери.       Енисейский просыпается от того, что его трясут за плечо. Резко дёргается. Стул предательски отъезжает в сторону, и масса задницы Руслана, помноженная на ускорение свободного падения, встречается с полом.       — Ай, блять! — он шипит, потирая ушибленную пятую точку.       — Какая ирония, — доносится смешок сверху. — Решил махнуться местами?       Руслан поднимает глаза на Дугара и фыркает.       — Иди в задницу, Ангарский.       — Не стоит. Твоей заднице и так уже досталось.       — Ты что, шутить учился по сборникам анекдотов? — Енисейский показывает этому уёбку средний палец, но за протянутую руку всё же хватается и поднимается на ноги.       — Иди спи как белый человек, — выглядит Дугар уже гораздо лучше, чем ходячий труп.       — Спасибо, выспался, — буркает Руслан. На удивление, он и правда выспался. — Который час?       — Два часа дня, — отвечает Ангарский, глядя на экран наручных часов.       — Нихуёво поспали… — Енисейский присвистывает и прокашливается. В горле всё ещё першит немного. — Чай?       — Чай.       — С молоком?       — С молоком.       — Больной ублюдок.       На завтрак находятся два яйца, заветренная сосиска, кетчуп и два Ролтона. А это значит только одно — в эфире шоу «Импровизация»! Пока Ангарский залипает в телефон, Руслан заливает кипятком бич-пакеты, варит и режет туда яйца, крошит сосиску и всю эту роскошь сдабривает кетчупом.       — Вашему вниманию представляется блюдо, достойное всех звёзд Мишлена, — он ставит перед Дугаром тарелку на стол. — Гастрит по-королевски!       — О, так Вы шеф-повар, — Ангарский хмыкает, глядя на это творение, и откладывает телефон.       — Колхоз — дело добровольное. Не хочешь — ходи голодным, — буркает Енисейский, усаживаясь за стол. Ему и без того неловко, что у Дугара дома его нормальной едой кормили, а у самого Руслана в холодильнике мышь не просто повесилась — она убила себя всеми возможными способами.       — Кто тебе сказал, что я не хочу? — Ангарский берёт вилку, подцепляет лапшу и с удовольствием отправляет всё в рот. — Это ж и правда вкусно.       — Ты серьёзно? — Енисейский вскидывает бровь. Трудно поверить, что человек, который, возможно, и правда пробовал какую-нибудь Мишленовскую хуйню, может искренне кайфовать от дошика. Если Дугар прикалывается — Руслан точно ему врежет.       — Более чем, — но он, походу, не прикалывается… Кто бы знал, что можно так аппетитно есть бич-пак. Поразительно. Пока Руслан размышляет над этой загадкой, Ангарский успевает прожевать и поясняет. — У меня дома принести лапшу быстрого приготовления — всё равно что смертный приговор себе подписать. Но запретность только больше усиливает желание.       — Охуенно мудро, — Руслан хмыкает и салютует чашкой с кофе. — Выпьем же за то, что можем себе позволить такую роскошь.       Если посудить, в системе координат Дугара, Енисейский был, пожалуй, самым счастливым человеком на планете Земля. Ведь он питался этими шедеврами кулинарии на постоянке. Вот это да, вот это повезло так повезло!       Завтракают под аккомпанемент оров с семнадцатого этажа. Сестрёнка Дугара будто бы обладала сраной телепатией — подгадывала самый подходящий момент для своего пробуждения и принималась орать с новой силой. Обычно раза в два громче, чем до этого.       — Она сегодня в ударе прям… — отмечает Руслан, пытаясь как-то остановить звон в ушах и мимоходом проверяя, не идёт ли из них ещё кровь.       — У неё зубы, походу, резаться начали. Так что в ближайшие несколько дней я буду реально уходить на стройку поспать в тишине, — Ангарский потирает переносицу.       — А можно я с тобой… — страдальчески тянет Енисейский и принимается растирать виски. После сна ему, конечно, стало гораздо лучше и перестало мутить. Но это ещё не значит, что его слабая похмельная тушка способна выдержать этот звуковой удар.       — Ты, кстати, извини, что я к тебе с утра так завалился, — вдруг говорит Дугар. — После вчерашнего и так башка раскалывалась, а тут ещё это.       — Да ладно, проехали, — Руслан машет рукой и подхватывает их тарелки, направляясь к раковине. — Как там в песне поётся? «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро»?       — Кстати, насчёт вчерашнего…       Тарелка чуть ли не трескается в пальцах, и Руслан с трудом умудряется её не разъебать. Нет-нет-нет!       — А-а-а… ты наелся? Может, ещё чего-то хочешь? — Енисейский говорит первое, что пришло в голову, лишь бы не дать Дугару закончить его охуительную мысль. Хотя что Руслан ещё может ему предложить — не очень понятно. Разве что лёд с дверцы морозилки погрызть.       — Спасибо, я наелся, — отбивает Дугар. — Так вот…       «Думай, думай, думай!»       — Слушай, а ты не хочешь сходить прогуляться куда-нибудь? — резко выпаливает Енисейский, натирая тарелки явно сильнее, чем они того требуют.       — Прогуляться? — эхом повторяет Ангарский. — Сейчас?..       — Ну а когда? — Руслан нервно улыбается. — Ты вообще где-то, кроме набережной, был?       — Прогулка от дома до школы считается?       — Всё, решено! — Енисейский энергично всплёскивает руками и направляется в комнату, чтобы переодеться. — Я ща собираюсь, и мы идём на обзорную экскурсию по Красноярску! Я, может, не самый пиздатый экскурсовод, но что-то мне подсказывает, что меня слушать всё равно приятнее, чем оры твоей ненаглядной сестрёнки.       — Руслан, подожди, я хотел сказать, что…       — Да потом скажешь, всё равно из-за криков сверху не слышно ничего! — протараторив это, парень быстро захлопывает дверь в комнату.

***

      Начать Руслан решает с Театральной площади. Они тут были, конечно, но только пока пролетали ночью на самокатах, толком не рассмотрели ничего.       — Короче, вот это гостиница «Красноярск» — Руслан указывает на большое здание на площади. — Знаю, название крайне оригинальное. Но зато там можно купить прикольные магнитики ручной работы типа «я был в Сибири, и меня не съел медведь». А это — фонтан «Реки Сибири». Вон там Ангара, которая даёт по съёбам от батюшки Байкала к красавцу Енисею, видишь?       — Вижу, — кивает Ангарский. Когда они проходят чуть дальше по площади, он кивает в сторону стеклянного здания странной формы. — А это что за арт-объект такой?       — А. Это «Вкусно и грустно» у нас такой, — Енисейский отмахивается.       — Это что, Мак, что ли? — Дугар вскидывает бровь. — Я думал, это музей какой-то.       — Ну да. Музей ожирения, — Руслан фыркает. — Он тут, если честно, нахуй не нужен.       — Почему?       — Там очереди всегда, как во времена дефицита, я однажды своё карамельное мороженное ждал минут тридцать. В общем, оно того не стоит, — разъясняет парень. — Да и, к тому же, зачем тебе Мак, когда есть такой «Чикен Денер».       — Чикен кто?       Руслан смотрит на Дугара так, будто тот только что родился на его глазах, он перерезал Ангарскому пуповину и открыл глаза на этот мир.       — Так. Ни слова больше. Нам сюда.       — Добро пожаловать! — девушка за стойкой приветливо улыбается им. — Что будете заказывать?       — В общем, — обращается Руслан к Дугару. — Я бы тебе советовал начать с классики, но там сам решай. Главное — учитывай, что тебе надо забыть к чёрту всё, что ты знал о шаурме до этого момента. Тут маленькая размером, как в других местах большая. А большая размером… даже боюсь представить, если честно.       — Ну, что ж, вот и посмотрим, — Ангарский пожимает плечами и обращается к девушке. — Две классические, пожалуйста. Одну большую и одну… ты какую будешь?       — Я по-твоему похож на самоубийцу?       — Иногда, — Дугар пожимает плечами и обращается к девушке. — И одну маленькую.       — Ты больной ублюдок, ты в курсе? — уточняет Енисейский, присаживаясь за столик.       — А ты в курсе, что нельзя так провоцировать людей? — парирует Ангарский. — Ты так разрекламировал эту шаву, что сожрать её — это теперь дело принципа.       — Ну вперёд, принципиальный ты наш, — хмыкает Руслан, когда им отдают заказ.       Снова залипший в телефон Дугар отвлекается от этого увлекательного занятия. Смотрит на шаурму. Следующие минут десять Руслан, который кое-как осилил свою порцию, хлопает ресницами, наблюдая, как Ангарский спокойно расправляется с шавухой. И реально не оставляет ни крошки. А говорил, что не голоден…       — Ну как?.. — уточняет Енисейский, с опаской глядя на него.       — Ну… это реально вкусно, — тот только хмыкает в ответ, вытирая рот салфеткой. — Но от десерта я бы не отказался.       — Пиздец.       Десерт так десерт. Алкогольное мороженное им продают без паспорта, что радует. Проходя мимо администрации, Енисейский не упускает возможности похвастается Биг Беном.       — О, так вы из Англии, — присвистывает Дугар и кусает мороженое. Кусает. Мороженое. Господи. Он точно псих.       — В Англии такого не показывают, — Руслан кивает на каких-то малолеток, две из которых танцуют доисторический тренд из ТикТока, а третья сидит на бордюре с лицом лица и снимает всё это.       — У той, что снимает, взгляд такой же заёбанный, как у тебя с утра, — хмыкает Енисейский.       — Ага. А у той, что пляшет, волосы красные, — подмечает Дугар с ухмылкой. — Кстати, о волосах… Мне уже прилетела парочка угроз от преподов, что подстригут меня под нолик.       — Я бы на это посмотрел, — Руслану даже представлять смешно, как какой-нибудь Матвей Борисович, который от горшка два вершка, пытается силой обкорнать двухметровому Ангарскому патлы.       Впрочем… Зная их зама по воспитательной работе и учителя биологии в одном лице, вряд ли ему понадобилось бы применять физическую силу. Бешеная школота и без рукоприкладства его слушалась. Страшный человек… Как же хорошо, что Матвею Борисовичу насрать на такие глупости. Когда Руслана начали прессовать из-за красных волос, биолог был чуть ли не единственным преподавателем, который встал на его сторону и сказал, что важно не то, что на голове, а то, что в ней.       — Ничего, я, когда краситься начал, меня тоже некоторые преподы донимали.       — А потом?       — А потом смирились с тем, что моя башка не только крашеная, но ещё и умная. И приносит им дофига побед на всяких олимпиадах и прочей фигне. Повоняли да успокоились.       Они идут дальше, поедая мороженое. Руслан тараторит без умолку, рассказывая то про мост «Арфа», то про КАТЭК. Пока не доходят до одного занимательного места.       — А это, друг мой приезжий, скульптура «Лошадь белая», — указывает Енисейский на статую, как ни странно, действительно изображающую лошадь. Но есть нюанс…       — Белой? — уточняет Дугар.       — Белой, — Руслан утвердительно кивает.       И всё было бы классно, не будь лошадь, блять, абсолютно чёрной.       — Знаешь, твой родной город очень похож на тебя самого, — делится вдруг Ангарский.       — Это ещё почему? — Руслан вопросительно вскидывает бровь.       — Так же хорошо ебёт мой мозг.       Руслан смеётся и тащит Дугара в Красный Яр.       — Я думал, ты наелся, — задумчиво говорит тот, расплачиваясь на кассе за упаковку геркулеса. — Решил перейти на правильное питание?       — Это не для меня, — Енисейский хитро прищуривается и, загадочно улыбаясь, ведёт Дугара на Татышев. Они пересекают Виноградовский мост и некоторое время идут по тропе, пока на какой-то поляне Руслан не останавливается. Он присаживается, вытаскивая из кармана куртки упаковку.       Лицо Дугара, когда из неоткуда материализуется суслик и прямо с руки хватает у Енисейского геркулесину, стоило всего.       — Может, ты ещё песенку споёшь, и птички слетятся?.. — интересуется он, присаживаясь рядом. Ангарский зачерпывает себе горсть хлопьев и отдаёт часть ещё одному подоспевшему зверьку. Руслан ухмыляется и нараспев тянет:       — Ёбаный ро-о-о-т…       И тут на поляну подтягиваются голуби.       — Этого казино-о-о… — выносит свой вердикт Дугар. — Почему ты не говорил, что ты сраная диснеевская принцесса?       — Кто бы говорил, Рапунцель, — парирует Енисейский, кивая на перевязанные резинкой волосы Ангарского.       Следующие несколько минут они вспоминают, какие ещё есть мемные песни и кормят сусликов. Им так и не удалось выяснить, обладает ли Руслан скиллом призыва живности, как Белоснежка, или дело в офигенно вкусном геркулесе, но с каждой песней количество сусликов и голубей вокруг них только возрастает… Потом ещё несколько минут парни наблюдают, как суслики стенка на стенку с голубями устраивают жёсткий махач за еду. Руслан даже хочет заснять эту битву, но с досадой понимает, что у него разрядился телефон.       Когда угощения заканчиваются, они решают, что концерт пора сворачивать и валить подобру-поздорову, пока их самих не сожрали.       Дальше просто бродят по острову и болтают о какой-то малозначительной фигне. Енисейский не затыкается ни на минуту, однако Дугар, вроде, больше не пытается продолжить тот супер-неловкий и никому ненужный разговор. В телефон, правда, пялится периодически, будто ему здесь не на что посмотреть. Ну да мало ли какие дела у человека могут быть. Так или иначе, утренне-обеденная неловкость окончательно сходит на нет, и Руслан наконец-то расслабляется. Вскоре они добираются до небольшого озера.       — Озеро «Зеркальное», — читает Дугар на табличке. — Почему Зеркальное?       — Ну, типа чистое, — Руслан пожимает плечами. — Там, вроде, есть, где посидеть. Пошли отдохнём немного, а то у меня уже ноги отваливаются.       — Старость не радость, — понимающе хмыкает Ангарский.       — Маразм не оргазм, — Енисейский ухмыляется в ответ.       Они присаживаются на шезлонг у берега и просто молчат какое-то время. Людей тут не особо много, и можно спокойно посидеть в тишине и перевести дух. Руслану кажется, что он наговорился на жизнь вперёд.       Вот только маразм, похоже, и правда не оргазм. Потому что другого объяснения, каким Макаром Руслан умудрился позабыть об одной находящейся здесь вещи, найти трудно. И вспомнил он об этом только сейчас, разглядывая водную гладь. Озеро, может, и правда чистое. Однако своё название оно получило совсем не поэтому.       — А чё это за штука посредине?.. — очевидно, Дугар тоже замечает арт-объект, установленный прямо посреди водоёма. Если смотреть прямо, то выглядит это как нечитаемая белиберда. А вот если посмотреть на отражение надписи в воде, как в зеркало…       Уши у Руслана вспыхивают, а в голове сам собой проносится его собственный голос:       «И ты — нравишься»       — Так, я отдохнул! — он резко встаёт. — Пошли дальше!       — Мы же только пришли, — Ангарский недоумённо наблюдает за тем, как Енисейский энергично выкарабкивается с берега обратно на тропинку с такой скоростью, будто за ним медведь гонится.       — И уже уходим! Я вспомнил про ещё одно место, которое обязательно надо посмотреть, так что давай двигай, нам придётся немного пройтись.       Вообще-то, «немного пройтись» — это мягко сказано. Помимо того, что им нужно прошагать через весь центр, так ещё и лестницу вверх преодолеть. Руслан явно переоценил свои возможности и понял это слишком поздно, находясь на полпути на Караульную гору и задыхаясь, как чёрт.       — Курить и правда пора бросать, блин… — выдыхает он, роняя голову и опираясь на ограждение.       — Может, передохнёшь немного? Или вообще в следующий раз как-нибудь поднимемся? — предлагает Дугар, наблюдая, как Енисейский издаёт звуки полудохлой чайки, которая свой последний понедельник уже отжила.       — Нет уж. Мы уже почти пришли, — возможно, дыхалка у Руслана слабая. Зато сила воли — железная.       Когда они добираются до Покровского парка, находящегося на вершине, на Красноярск опускаются первые вечерние сумерки. Енисейский тратит пару минут на то, чтобы продышаться, согнувшись пополам и уперев руки в колени. После чего выпрямляется и, будто бы и не собирался мгновение назад подыхать прямо на месте, ведёт Дугара куда-то вперёд.       — Короче, — он достаёт из кармана бумажную десятирублёвую купюру. — Видишь, что нарисовано?       — Ну, мост, — Ангарский пожимает плечами. — И что?       — А рядом?       — Ну, заводы.       — А ещё рядом?       — Ну, церковь.       — Бинго!       Руслан отодвигает купюру. Десятка исчезает, а церковь остаётся на месте. Точнее, не церковь, а часовня Параскевы Пятницы.       — Воу, эффектно, — хмыкает Ангарский. — И ты сюда ради этого с таким трудом карабкался?       — Не только ради этого, — Енисейский загадочно улыбается и манит Дугара дальше. Они обходят часовню, подходят к краю и останавливаются у ограждения.       — Что ж. Ладно, я понял, — Дугар медленно кивает. И больше ничего не говорит. Руслан самодовольно хмыкает, но тоже не может оторвать взгляд от панорамы, которая отсюда открывается.       С наступлением вечера Красноярск вспыхивает тысячей огней. С Караульной горы открывается действительно захватывающий и завораживающий вид на город, который Руслан обожает и о котором готов пиздеть без остановки хоть трое суток и ни разу не повториться. Серое марево, висящее над городом, Енисейский предпочитает игнорировать. В конце концов, он тут родился и прожил всю жизнь. Он вообще не особо уверен, как должно выглядеть небо здорового человека. Но зато уверен, что своё небо курильщика он хуй на что променяет.       — Знаешь, Руслан, ты и правда похож на свой город, — говорит Дугар после нескольких минут молчания.       — Такой же классный, но хрен это сразу поймёшь? — Енисейский усмехается, вскинув бровь.       — Не совсем.       Руслан пару раз растерянно моргает, когда замечает на себе взгляд. Подозрительно знакомый. Похожий на тот, что был у Дугара в его сне. Судя по всему, сердце всерьёз собралось нокаутировать грудную клетку, потому что от его удара становится почти больно. Руслан мысленно приказывает себе немедленно успокоиться. Это всё последствия от курения. И длительного подъёма наверх. Просто физиология.              «Просто физиология» открывает рот, чтобы продолжить свою мысль, но у него звонит телефон.       — Да, эжы, — отвечает Дугар. Руслан не знает, что ему сказала Ирина, но глаза Ангарского расширяются, и он в ужасе глядит куда-то в пустоту, одними губами произнося ёмкое и понятное «бля». Голос у него остаётся спокойным, но Енисейский видит, каких трудов ему это стоит. — Да, конечно. Да мы с Русланом за ним зашли и решили прогуляться. Ага. Хорошо, скоро будем.       — Что случилось? — спрашивает Енисейский, как только Ангарский завершает вызов.       — Сколько сейчас время? — быстро спрашивает он.       — Эмм… Я без понятия, у меня телефон сел, — тянет Руслан. — Объясни, что произошло?       Вместо ответа Дугар смотрит время на телефоне и выдаёт поток малопонятных бурятских слов. Не надо быть лингвистом, чтобы понять — Ангарский явно не стихи цитировал.       — Я когда утром свалил, мне мать сказала Ринчина из развивашки вечером забрать…       — И во сколько же тебе нужно его оттуда забрать?..       — Час назад.       — Спринт до развивашки?       — Спринт до развивашки.       Дыхалка покидает этот чат второй раз за день, когда они добираются до детского центра дополнительного образования, Дугар залетает на порог, а Енисейский хочет лечь на этот самый порог и умереть. Но кое-как через силу заползает внутрь.       Ринчин находится на посту у охранника. Мелочь болтает недостающими до пола ногами, попивает чай из маленькой чашечки и со спокойствием Буддистского монаха жуёт какое-то печенье.       — Амаршалга, ахай! — здоровается с Ангарским мелкий. Замечая Руслана за его спиной, прячется за чашкой и легонько кивает ему.       — Зрасьте, — хватая ртом воздух, Дугар кивает охраннику.       — Здравствуйте-здравствуйте, молодой человек, — хмыкает мужичок под пятьдесят в застиранной синей форменной рубашке. — Мы уж думали, не объявитесь.       — Извините. Спасибо, что присмотрели за ним. Надеюсь, он не доставил проблем?       — Да что Вы. Ринчин — самый непроблемный ребёнок, которого я видел. Сидел себе тихонько, чай пил да картинки рисовал. Я уж и забыл, что он тут.       Будто в подтверждение слов мужчины, Ринчин подходит и протягивает Дугару рисунок.       — Это мне? — после утвердительного кивка, он аккуратно берёт рисунок и прыскает. — Очень красиво получилось, а главное — правдоподобно.       Дугар протягивает рисунок Енисейскому. Ринчин нарисовал всех за столом: маму, папу, брата, себя и его, Руслана.       — А чё у меня с лицом? — парень непонимающе глядит на своё изображение.       — Ты орёшь, — поясняет Ангарский, с трудом сдерживая смешок. — Я полагаю, маэстро запечатлел на бумаге тот самый момент, когда ты обжёгся позами.       Руслан смотрит на Ринчина взглядом «ты серьёзно?», из-за чего тот быстро прячется за старшего брата. Но потом Енисейский и сам начинает смеяться.       — Знаешь, а ведь действительно очень похоже вышло. И я даже орущим получился красивый. Спасибо, что и меня нарисовал, Ринчин.       Они ещё раз благодарят охранника, собирают мелкого и выходят на улицу. Дугар берёт его за руку и серьёзно говорит:       — Маме о том, что случилось, знать не обязательно. Я тебя вовремя забрал, и мы с тобой гуляли, понял?       Ринчин задумчиво прищуривается, а затем манит брата пальчиком поближе и, когда тот наклоняется, что-то говорит ему на ухо.       — Ты… ох, хорошо, ладно, — Дугар сокрушённо прикрывает глаза. — Пошли.       — Что он сказал? — Руслан непонимающе смотрит на на бурята поменьше, то на совсем большого бурята жесть.       — Что ему будет легче умолчать о некоторых деталях, если мы ещё немного пройдёмся и купим ему мороженое.       — Это же шантаж чистой воды! — Енисейский смотрит на Ринчина, и тот тут же прячет глаза, но Руслан с ехидной улыбкой добавляет. — Уважаю, одобряю. Я бы так же поступил.       На обратном пути к Театралке как раз находится палатка с мороженым.       — Ну, выбирай, чего твоя хитрая бурятская душа желает, — кивает Дугар.       Малой задумчиво прикладывает пальчик к подбородку, а затем указывает на изображение эскимо в чёрном шоколаде с шоколадной начинкой и с нарисованным рядом весёлым негритёнком. Называется мороженое так же роскошно, как и выглядит — «Обамка».       — У тебя хороший вкус, — Руслан одобрительно хмыкает.       — Ты будешь? — интересуется Дугар у него.       — Да нет, спасибо, — Енисейский тут же тушуется и отводит взгляд. — Ты и так сегодня кучу бабла спустил… Сколько я тебе должен, кстати?       — Хорошо, давай по-другому, — Ангарский закатывает глаза. — Что именно ты будешь?       Руслан цокает языком, но всё же принимается выбирать.       — Думаю, в самый раз, — он указывает на мороженое под названием «Бедный еврей».       — Что тут вообще с названиями творится… — Ангарский озадачено чешет затылок. — Это тоже какая-то красноярская достопримечательность?       — Типа того, — Руслан пожимает плечами, сдерживая смешок. — Оно реально вкусное, кстати.       Дугар вздыхает и подходит к окошку.       — Нам, пожалуйста, «Обамку», «Бедного Еврея» и «Большого брата».       Они возвращаются к Театральной площади, когда на улице уже окончательно стемнело. Оценив количество людей вокруг, Руслан вдруг вспоминает, что сегодня суббота.       — Который час? — быстро спрашивает он.       — Без пяти девять, — отвечает Ангарский. — Нам пора валить. Ринчин, ты нагулялся?       — Подожди немного, — Енисейский тянет Дугара ближе к фонтанам. — Мы и так уже опоздали. Так почему бы не задержаться ещё немного? К тому же, есть повод. Я бы рекомендовал тебе взять Ринчина на руки.       — Какой повод и зачем мне брать его на руки? — Ангарский непонимающе хмурится, но всё же следует за ним.       Биг Бен отбивает девять часов. И начинает звучать музыка.       — За этим, — в ответ Руслан лишь загадочно сверкает глазами и кивает, мол, смотри, чё показывают.       Фонтаны приходят в движение, начиная работать в такт музыке. Струи воды подсвечиваются в темноте синим, фиолетовым, красным, зелёным — да каким душе угодно! — цветом, и выглядит этот танец действительно завораживающе.       Дугар сажает восторженно глядящего на всю эту аквадискотеку Ринчина себе на плечи, обеспечивая тому вид с первых рядов. А Енисейский узнаёт песню — это Linkin Park. И, пока Честер поёт о том, что человечество уничтожает всё, к чему прикасается, Руслан задумчиво глядит на дымящие вдалеке трубы, на фоне которых фонтаны отправляют струи друг в друга, а центральный даёт мощный залп вверх на несколько метров.       Руслан искоса поглядывает на Ангарского и отмечает, что заворожён этим действием не только Ринчин. Дугар сейчас и сам выглядит, как ребёнок. Видеть такое выражение лица у парня, физиономия которого двадцать четыре на семь пребывает в режиме кирпича, очень забавно. Ещё забавней тот факт, что такого лица можно добиться, просто показав ему текущую под музыку водичку.       — Красиво… — негромко произносит Дугар, неотрывно глядя на фонтаны.       — Очень, — так же негромко отвечает Руслан. Однако смотрит он совсем не на шоу.

***

      — Что ж, это стоило того, чтобы задержаться, не так ли? — говорит Руслан с самодовольной ухмылкой, когда они выходят из такси возле дома.       — Да! — Ринчин, молчавший всю дорогу и только задумчиво глядевший в окно, неожиданно громко подаёт голос.       — Ты сейчас на русском это сказал или я стал понимать бурятский?.. — Енисейский удивлённо вскидывает брови, глядя на мелкого. Затем переводит взгляд на Дугара и видит, что тот в не меньшем ахуе.       — Ха, — Ангарский ерошит тут же смутившегося Ринчина по волосам. — Что ж, это и правда того стоило.       Двери лифта открываются на шестнадцатом, и Руслан выходит.       — Спасибо, что выбрали нашу экскурсионную фирму, оцените работу гида от нуля до десяти, — он оборачивается и лукаво улыбается.       — Одиннадцать, — отвечает Дугар и снова смотрит на него этим своим непонятным взглядом. Ох, блять, да что ж ты будешь делать… — Зря ты гнал. Ты офигенный экскурсовод. Спасибо за классный день.       — Ну, раз так, то с вас стотыщ, — Енисейский успевает ухмыльнуться прежде, чем двери лифта закрываются.       Руслан разворачивается и направляется к своей квартире, насвистывая под нос «What I've Done». От воспоминаний о сегодняшнем дне губы сами собой складываются в дурацкую улыбку, и Енисейский не может ничего сделать с этой ползущей на физиономию лыбой. Да и не хочет, в общем-то.       Он открывает дверь и заходит в квартиру. Но, стоит ему щёлкнуть замком изнутри, как всё его хорошее настроение тут же испаряется. По венам, словно яд, растекается… нет. Не страх. Тело парализует обжигающий ужас, когда в тёмной прихожей он слышит голос за спиной:       — Ты где шлялся, ушлёпок?