17

      Зал заметно опустел: кто-то ушёл домой, кто-то валяется в жёстком отрубе, кто-то, судя по звукам, блюёт в туалете. Откуда-то из глубин квартиры доносится гул и какая-то движуха, но голова слишком тяжёлая, а диван — удобный. Поэтому Шура лишь укладывается поудобнее, закидывая ноги на сидящего рядом Уралова и с интересом смотрит в потолок. Тот смешно вращается вокруг своей оси…       После алкогольных качелей и постоянных прыжков от высокоградусных напитков обратно к пиву мутит, но Романов не считает это весомой причиной, чтобы останавливаться. Он прикладывается к бутылке дешёвого красного полусладкого и делает большой глоток. Ничего, кроме спирта, не чувствует, но как же похуй. Протягивает бутылку Косте, до сих пор сидящему с пакетом Пятёрки на плечах и застывающей краской на волосах.       — Э, не спи. Тебе ж дядя-парикмахер сказал: смыть минут через двадцать эту срань, — видя, что Уралов не подаёт признаков жизни, Шура толкает его ногой.       — А?.. — Костя открывает глаза и берёт протянутую ему бутылку на автомате.       — Хуй на! Говорю, я не настолько пьян, чтобы спать в этом гадюшнике. Давай смывай уже эту красоту и погнали к тебе.       Естественно, Романов заранее позаботился о том, где он будет ночевать. Не говорить же папе, что он на вписку пошёл. Другое дело — на ночёвку к другу, с которым знаком со средней школы и который у отца на хорошем счету. У Кости как раз родители свалили куда-то на выходные. Впрочем, об этом папе знать уже не обязательно.       — А… Ага, — Уралов медленно кивает и встаёт.       Романов решает не рыпаться следом: Костя не маленький — сам справится. Да и резкая смена положения не сулит Шуре ничего хорошего. Поэтому он остаётся в комнате залипать в потолок и хлебать мерзкое вино из горла. Потолок вскоре начинает бесить, и он прикрывает глаза. Сквозь алкогольную дымку он слышит, как громко хлопает входная дверь квартиры. Интересно, кто там такой нервный… Но не настолько интересно, чтобы проверять.       Проходит, по ощущениям, минут пятнадцать. А, может, больше. А, может, меньше… Но Романов устаёт ждать. Он и сам начинает потихоньку вырубаться. Так что ему всё же приходится взять в руки не только бутылку, но и себя самого, и подняться с дивана. Он сразу жалеет об этом поступке и, пошатываясь, опирается рукой на спинку дивана. Ух, бля… Похмелье Романова настигало так же стремительно, как и опьянение. Надо на воздух. Но сначала найти Костю.       Костя в ванной не находится. Шура заглядывает в комнату Томина, там происходит какая-то вакханалия. Которая, впрочем, мало его интересует. Осмотрев собравшихся, он заключает, что Уралова среди них нет, и тут же закрывает дверь. И на кухне нет засранца! А, не, вот же он, на балконе!       Шура уже делает шаг в сторону балконной двери, когда замечает, что Костя там не один. Татищев с разбитым носом ходит туда-сюда по лоджии, мечется, как животное (впрочем, почему как? Он животное и есть), гневно размахивает сигаретой и что-то втолковывает Уралову. Пока тот не хватает Юру за плечи, заставляя остановиться напротив себя.       Что ж. Пожалуй, сейчас этим двоим есть, о чём поболтать. Жалко Костю, конечно. И что он только нашёл в этом неотёсанном быдловатом задроте… Но сердцу не прикажешь. Уж Романов-то в курсе.       Возможно, это вид Татищева так на нём сказался, но Шура понимает одно: либо он сейчас же идёт дышать свежим воздухом, либо будет следующим, кто блюёт в туалете. Поэтому Романов принимает единственно верное, по его личному мнению, решение — топает в коридор, находит куртку Кости и, недолго покопавшись в карманах, выуживает связку ключей. Уралов целый вечер пытался с этим недоразумением наедине остаться. Не обламывать же человека.       Уже спускаясь по лестнице, Романов пишет Косте сообщение: «Кдюбчи к меня. Кк нтрахаешся — прходи».       На воздухе становится и правда полегче. Шура запрокидывает голову, подставляя лицо под осеннюю морось. Но очень скоро начинает дрожать от холода. Хорошо, что бутылку с собой прихватил.       Он делает ещё один глоток, присаживается на лавочку возле подъезда и, нахохлившись, начинает вызывать такси. По крайней мере, хотя бы пытаться это делать… Буквы перед глазами расплываются и никак не хотят складываться в заветный адрес «откуда поедете?». Хорошо хоть адрес Кости писать не приходится — у Романова он сохранён в заметках.       Наконец, справившись с этой задачкой со звёздочкой, Шура ещё сильнее укутывается в свой шарф и начинает пристально следить за желтой машинкой на экране. Будто его недовольный взгляд заставит водителя по имени Азамбек ехать быстрее. Азамбек же, однако, вообще никуда не спешит. Он там, походу, вообще экскурсию обзорную по Красноярску решил себе устроить!       Романов с досадой цыкает, замечая, что телефон почти сел. А на холоде заряд стал утекать с удвоенной силой. Азамбеку было похуй и на заряд, и на холод, и на пьяного злого Шуру. Он уже минуты три стоял в каких-то ебенях и не планировал двигаться с места. Да какого чёрта?!       Шура так это оставлять был не намерен. Не с первого раза, но всё же тыкает в кнопку «связаться с водителем». Вызов идёт, а потом обрывается.       — Да вы издеваетесь?! — Романов шипит, ругается, но попыток не оставляет. Заходит в журнал вызовов и повторяет попытку дозвониться. В итоге у него всё же получается достучаться до небес, и в трубке раздаётся мужской голос.       — Слушаю?       — Слушаете?! Ну так слушайте! — Романов тут же взрывается праведным гневом. — Где там вас черти носят?! Вы ехать сюда вообще собираетесь?!       В трубке повисает молчание.       — Вы уверены, что туда звоните?       — А Вы уверены, что вам вообще в такси работать можно?! — парирует Шура. — Я уже минут пятнадцать жду! У меня щас телефон сядет, я замёрзну нахрен на этой скамейке, и это будет ваша вина!       На том конце провода красноречиво молчат какое-то время. После чего прокашливаются и спрашивают:       — Где Вы находитесь?       — А что, читать тоже не умеем?! Там всё написано в приложении! Хватит дурака валять! Ты хоть знаешь, кто мой отец?! Я тебе такую сладкую жизнь устрою, что тебе не то, что в такси работать — вообще транспортным средством запретят управлять!       — Просто. Назовите. Адрес, — холодно требует голос.       Романов раздражённо фыркает, но всё же диктует адрес с таблички дома.       — Оставайтесь там, я скоро буду.       В трубке раздаются короткие гудки. Телефон сразу же мигает экраном и всё же испускает дух. Шура матерится сквозь стучащие зубы и нащупывает в кармане пальто сигарету, которую стрельнул у Енисейского. Прикуривает. От этого голова начинает кружиться только сильнее. Какую же дешёвую дрянь Руслан курит, пиздец!       Романов не знает, сколько он ещё сидит на той лавочке. Сигарета дотлела до фильтра, вино закончилось, а пальцы перестали сгибаться. Шура раздражённо швыряет окурок на асфальт и топчет его ботинком с таким остервенением, будто это раковая палочка виновна во всех его бедах. Делать нечего. Придётся возвращаться в квартиру к Томину, иначе он тут реально замёрзнет насмерть.       Но, когда он уже встаёт и направляется к домофону, за спиной слышится звук подъезжающей машины. Не прошло и года!       Шура оборачивается и сердито хмурится, щурясь от слепящего света фар. Но всё же направляется к автомобилю в полной готовности высказать этому Азамбеку всё, что о нём думает.       — Ну наконец-то! — бросает он вместо приветствия, нарочно громко хлопая дверью и устраиваясь на переднем сидении.       — И Вам доброго вечера, Александр.       Романов поворачивается к водителю и открывает рот, чтобы сказать ему пару ласковых. Да так и застывает с открытой варежкой. Очень странно, что Азамбек говорит на русском без акцента. А ещё странно, что у Азамбека глаза голубые. И волосы светлые. Да и вообще имя «Азамбек» ему не особо подходит. А вот «Михаил Юрьевич» — очень даже.       — А Вы… чё тут делаете? — Шура удивлённо вскидывает брови.       — Очевидно, отвожу тебя домой, — классный руководитель пожимает плечами.       — А… ага, понятно, — нет. Шуре не было понятно. Но в салоне машины было тепло, и разбираться не хотелось. Поэтому он устраивается на сидении поудобнее. — Ну, поехали тогда, что ли.       — Адрес? — уточняет Михаил Юрьевич, заходя в навигатор.       — А, пф, да, ща, — Романов роется в кармане, достаёт телефон, чтобы продиктовать адрес Кости и зависает. Он уже и забыл, что телефон-то разрядился… — Так… щас, минутку, — Шура напрягает все свои извилины, пытается вспомнить адрес наизусть. Но он и трезвым-то его не помнил, не то, что пьяным. — Аэмм… Михаил Юрич, а у Вас зарядочки на Айфон не завалялось?       — С собой — нет.       — Мгм, понял… — Шура озадаченно чешет растрёпанную башку. — Так. Ну. А номер Кости у Вас есть?       — Костя Уралов, с параллели? — получив в ответ несколько энергичных утвердительных кивков, классрук качает головой. — Нет.       — Да как так-то, блин, — Романов хмурится. Номер Кости он наизусть тоже не помнил. Со всем, хоть как-то связаным с цифрами, что у Шуры, что у Саши была пожизненная беда.       — Вот так. Но, если хочешь, я позвоню его классному руководителю, — предлагает Михаил Юрьевич.       — Что, серьёзно? — Романов аж оживляется.       — Ага, абсолютно. Алло, Василиса Ярославовна, здравствуйте! Спите? Странная Вы, ну кто же спит в три ночи! Слушайте, тут мой пьяный ученик сидит в моей машине и спрашивает, нет ли у Вас номера Вашего ученика, который сейчас непонятно где находится и, с большой степенью вероятности, тоже под градусом? — Михаил Юрьевич смотрит на него, вскинув бровь. — Что скажешь, сработает?..       — Да ну блин! — Шура закрывает лицо руками. Ему хочется, чтобы вся эта идиотская ситуация решилась как-то сама собой. Думать слишком сложно.       Он слышит, как учитель вздыхает и заводит мотор. Машина двигается с места.       — Куда мы едем? — интересуется Романов.       — Говорю же: отвожу тебя домой, — классный руководитель, глядя на дорогу. — Твой адрес я уже нашёл.       — Не-не-не! Михал Юрич, мне домой нельзя! — Шура мотает головой. — Вы меня если убить хотите, то можно просто на лавке было оставить замерзать!       — А какие у тебя ещё варианты? — интересуется Михаил Юрьевич.       — Остановите, я выйду! Мне нельзя домой! — протестует Шура и всерьёз намеревается выйти прям на ходу. У него даже получается разблокировать дверь, и он действительно приоткрывает её, готовясь прыгать.       — Ты чего творишь, Романов?! — классрук резко тормозит, перегибается через Шуру и захлопывает дверь с его стороны. — Совсем, что ли?!       — Мне нельзя домой! — повторяет Шура. От прилива адреналина даже трезвеет немного. — Михаил Юрьевич, ну правда, никак нельзя. Меня папа убьёт! Ну будьте Вы человеком!       Учитель некоторое время смотрит на него строгим непроницаемым взглядом. А после устало вздыхает и потирает переносицу.       — Ну вот и что мне с тобой прикажешь делать?..       — Понять, простить, — Романов делает виноватые щенячьи глазки. Он знает, что это у него получается хорошо, на отце почти всегда прокатывало.       Михаил Юрьевич же, однако, в лице не меняется. Лишь цокает языком и поворачивается к рулю. Заводит машину и снова трогается с места. Шура продолжает сверлить его напряжённым взглядом.       — Куда мы едем?       — Не к тебе мы едем, — учитель закатывает глаза. — Только пристегнись и не вздумай больше на ходу выскакивать.       Романов так и поступает. В теплом и мягком кресле его быстро начинает вырубать, но вырубаться ему не хочется. Он поворачивает голову к Михаилу Юрьевичу. И откуда он такой строгий и серьёзный взялся… Их старая классуха была старой в буквальном смысле: у неё один глаз был стеклянным и сиськи до колен. Она вела ОБЖ, и весь 9«А» знал: в любой момент у них может появиться возможность применить полученные знания по реанимации человека на практике. Потому что выглядело это ископаемое так, будто у неё вот-вот сердце откажет. В итоге её отправили на заслуженную пенсию, не дав довести класс, а их спихнули на молодого, судя по внешнему виду, только выпустившегося из педагогического вуза Московского Михаила Юрьевича.       — Вы ведь не местный, — не спрашивает — утверждает Шура.       — С чего ты взял? — интересуется математик, не отвлекаясь от дороги.       — У Вас акцент ма-а-асковский, — хихикает Романов, растягивая гласную. — Да и номера на машине не красноярские.       — Пятёрка за наблюдательность, Романов, — хмыкает Михаил Юрьевич. — Всё верно, я переехал из Москвы.       — А почему переехали? — если так подумать, Шуре эта информация вообще ни к чему. Вот только думать-то как раз Шура сейчас не особо мог.       — Чтобы ты спросил, — учитель хмурится, явно не планирует обсуждать свой переезд. — Сиди молча.       Романов притихает, но не надолго.       — Михаил Юрич, — тянет он.       — Ну что ещё? — даже в полутьме салона видно, как учитель закатывает глаза.       — А сколько Вам лет?       — Достаточно.       — Ну Михал Юри-и-ич, ну сколько? — не унимается Шура. — Это что, какая-то ужасная тайна? Вы, вот, знаете, сколько мне. А я, сколько Вам — нет. Нечестно.       Классный руководитель тяжело вздыхает. Он явно жалеет, что решил подвезти своего нерадивого ученика.       — В этом году будет двадцать пять. Доволен? Теперь можешь спать спокойно и сидеть молча.       — Ответите на ещё один вопрос — и буду, — обещает Шура с хитрой ухмылкой. — Вы женаты?       Преподаватель даже от дороги отвлекается и бросает на него взгляд «ты больной или да?». Да, Романов больной. На всю голову больной. А ещё пьяный. Поэтому он внимательно смотрит на классного руководителя и ждёт.       — Был, — удостаивает его односложным ответом Михаил Юрьевич. — Но тебя подробности моей личной жизни не касаются. Так что заканчивай уже этот глупый допрос, пока я тебя на лавочку не вернул.       Романов понятливо кивает и замолкает. Преподаватель, очевидно, решает, что запас дурацких вопросов себя исчерпал. Очевидно, он зря так решает.       — А Вы типа… в такси для души подрабатываете, а так у Вас свой бизнес?       — Романов, я же ведь реально передумать могу, — уже не на шутку раздражённо предупреждает учитель и включает музыку. Видимо, чтобы у Шуры было поменьше возможности пиздеть всякие глупости.       Романов, наконец-то, затыкается. Но отворачиваться не планирует. Он продолжает осоловело залипать на сосредоточенный профиль классного руководителя. Год назад, когда Михаил Юрьевич красиво вошёл в их грешную жизнь, они всем классом наивно полагали, что им офигенно повезло. Из молодых учителей верёвки вить — одно удовольствие. Но на первом же уроке поняли, что ошиблись. Михаил Юрьевич оказался не только жёстким классным руководителем, но и самым страшным учителем математики, которого Саша только мог представить. Слезам он не верил, авторитет родителей его не волновал. Поэтому первая четверть десятого класса Романову снится в кошмарах и по сей день.       Но даже это не помешало некоторым подросткам с хлещущими через край гормонами начать подбивать клинья к хоть и строгому, но молодому и красивому учителю. Более того — этот ореол неприступности и загадочности только больше подогревал интерес. Уж Романов-то знал, почему Оксаночка Уводова без парня ходит. И почему тихоня Айхан вечно в рот Михаилу Юрьевичу на уроках заглядывает. Совсем не от большой любви к математике. Саше все эти попытки мальчишек и девчонок подкатить к Михаилу Юрьевичу казались ужасно нелепыми и смешными.       Он и сам не понял, в какой момент смеяться ему расхотелось.       Шура понимает, что отрубился, только когда ощущает, как его трясут за плечо.       — Каво, чего?.. — он сонно разлепляет глаза.       — Приехали, — Михаил Юрьевич глушит мотор. — Выходи.       Вываливаться из тёплого салона в промозглую морось не хочется, но Романов всё же выбирается из машины и сразу ёжится.       — Где мы? — он осматривается по сторонам и не узнаёт окрестности. Что даже радует. Значит, его реально не стали везти домой.       — Нам сюда, — вместо ответа говорит преподаватель и кивает в сторону парадной, мол, иди за мной. И Шура идёт.       — Учти, я не ждал гостей, так что не обращай внимания на беспорядок, — предупреждает Михаил Юрьевич, когда они уже заходят в лифт, и он нажимает кнопку нужного этажа. И тут до Романова доходит…       — А… мы… т… Вы… — он пытается выдать что-то внятное, но коварные буквы никак не хотят собираться в слова. — Вы привезли меня к себе?       — Что-то не припомню, чтобы ты подавал идеи получше. Подзарядишь телефон, и отвезу тебя, куда там тебе надо, — учитель подходит к двери под номером «1147» и начинает ковыряться в замке ключами. А у Романова полное ощущение, что этими ключами у него в башке ковыряются, настолько происходящее ему кажется нереальным. Впрочем, это не значит, что Шура имеет что-то против.       — Добро пожаловать, — хмыкает Михаил Юрьевич, проходя в прихожую. Романов, как заворожённый, идёт следом.       Из-за перепадов температур алкоголь в крови снова начинает бурлить. А, может, дело не в алкоголе… Но весь мир снова приятно-весело кружится, и Романов прикладывается спиной к ближайшей стене, запрокидывая голову.       — Сам пальто снимаешь? — интересуется классрук, наблюдая за этой картиной.       — А если нет — поможете? — Шура лукаво блестит пьяными глазами в темноте.        Забавно. Весь вечер только и делал, что ссал в уши Косте о том, что надо быть решительнее, что надо уже брать быка за рога. А сам?       Михаил Юрьевич же, похоже, не улавливает никаких намёков, и подходит, намереваясь помочь ему справиться с верхней одеждой. Или делает вид, что не улавливает. Делает вид, что не замечает, как Саша на него смотрит. Делает вид, что Саша просто так ищет повод остаться наедине после уроков, потому что ну он же староста, мало ли какие дела надо обсудить. Делает вид, что не замечает, как Саша в математике тупит, чтобы на дополнительные напроситься… Хотя нет. В математике Саша тупит по-настоящему.       Стоит учителю дотронуться до ворота пальто, как Романов резко отталкивается от поверхности, к которой привалился. Прихожая достаточно тесная, так что Михаил Юрьевич быстро оказывается прижат к противоположной стене.       — Александр, — он предупреждающе выставляет руку перед собой, упираясь Шуре в грудь в попытке увеличить расстояние между ними.       — Я намекаю каждый день, что нравишься ты мне… — шепчет Романов, накрывая руку Михаила Юрьевича своей и глядя шальными глазами снизу вверх.       — Что ты делаешь? — классный руководитель хмурится, пытается отстранить от себя. Как жаль, что Шуре плевать.       — Но только школа и уроки в твоей голове… — он медленно протягивает руку и кладёт её на чужую щёку.       — Ты проспишься и тебе будет стыдно, — предупреждает Михаил Юрьевич, строго глядя на Романова.       — Но что мне делать? Как мне перестать любить тебя? — Шура встаёт на носочки и выдыхает в губы, которые находятся так близко, как он даже и не мечтал. — Раз ты учитель — научи скорей уже меня.

***

      Мелодия звонка телефона вкручивается в мозг, как штопор. И боль приносит такую же. Боже. Почему он не умер вчера. Пьяным и счастливым…       Саша, не открывая глаз, наощупь находит телефон, отсоединяет от зарядки и прикладывает к уху.       — М?.. — это всё, что он может из себя выдавить.       — Саша! Ты… ты в норме? — голос Кости звучит встревоженно, дрожит даже немного.       — Ну, смотря что принимать за норму, — фыркает Романов.       — Ладно… В общем, ты не представляешь, что произошло…       Саша широко зевает, и даже от этого действия голова начинает болеть с новой силой. Он в пол-уха слушает, как Костя что-то тараторит про Юру, про то, как они пошли гулять до Костиного дома, но тот в свою квартиру в итоге не смог попасть, как Татищев согласился его приютить… Так, стоп. Ключи. Ключей у Кости не было. Потому что их забрал Саша. Но до квартиры Кости так и не добрался.       — Пиздец, где я… — сипит Романов, резко распахивая глаза и охая, когда в ответ на его вопрос что-то тяжёлое приземляется ему на грудь, придавливая к матрацу. Он таращится в голубые глаза прямо напротив своего лица. Голубые глаза внимательно изучают его и как будто осуждают. Хвост пару раз ударяется о Сашин живот.       — Кошка?.. — растерянно произносит он, аккуратно поднося руку, чтобы погладить животное, но оно снова раздражённо ударяет пушистым хвостом и предупредительно урчит.        — Чего?.. Какая ещё кошка? — доносится озадаченный голос Уралова из трубки.       В этот момент дверь в комнату открывается и на пороге появляется Михаил, мать твою за ногу, Юрьевич?!       — Костя, я тебе перезвоню, — бросает Романов и тут же жмёт на кнопку завершения вызова.       Он таращится на вошедшего в комнату во все глаза.       — А Вы… что тут делаете? — растерянно сипит Саша.       — Серьёзно, опять?.. — Михаил Юрьевич вскидывает бровь и подходит ближе, снимая с груди Романова утяжелитель в виде кошечьей тушки. — Раз проснулся, то вставай. Завтрак на кухне.       Романову хочется орать. Какой к чёрту завтрак, какая к чёрту кошка и какой к чёрту Михаил Юрьевич?! Что вообще происходит?! Но вместо этого он молча кивает, всё ещё таращась на учителя с животным на руках. Тот лишь кивает в ответ и уходит, прикрыв за собой дверь.       А у Саши в голове будто артхаусный фильм с его участием проносится. Сквозь похмельную дымку он видит себя, сидящего на лавочке и орущего на таксиста, который не хотел к нему ехать. А потом почему-то приехал Михаил Юрьевич. Саша задавал идиотские вопросы. Потом Михаил Юрьевич привёз его к себе. А потом…       Романова будто кипятком ошпаривают. По крайней мере, температура тела резко поднимается именно до такой отметки. Как он ни старается, не может вспомнить, что произошло после того, как он полез к Михаилу Юрьевичу целов… о господи! Да Саша даже мысленно это произнести не может! Чем он думал вообще?!       Саша обнимает себя за плечи и отмечает, что футболка на нём явно не по размеру. Это… не его футболка. Он вообще в бадлоне был. Ни к какому завтраку ни на какую кухню Саше идти не хочется. Хочется выпрыгнуть в окно и убежать, а, если высоты достаточно — лучше сразу в лепёшку разбиться. Потому что, если он ещё хоть раз взглянет в лицо Михаилу Юрьевичу, то всё равно умрёт от стыда.       Романов замечает у кровати на тумбочке стакан воды, и тут же осушает его в два глотка. Затем встаёт и подходит к окну. Голова сразу начинает кружится. Подумал и решил — высоковато. Ладно, с окна прыгать способ какой-то странный. К тому же, с кухни пахнет чем-то вкусным. От одного только аромата желудок издаёт жалобный вой, и Саша решает, что если уж умирать, то хотя бы сытым.       Он шарит глазами по комнате и не находит свою одежду. Приходится идти как есть: в чужой футболке и боксерах. Впрочем, футболка ему велика настолько, что достаёт до середины бедра. В таком внешнем виде он и объявляется на кухне.       Видеть Михаила Юрьевича в домашней одежде очень непривычно, но Саша не может не отметить, что красный цвет футболки учителю очень к лицу. Того же вид Романова, кажется, нисколько не смущает. Классный руководитель, как ни в чём ни бывало, ставит перед ним кружку с кофе, яичницу и усаживается напротив, залипая в телефон, не удостоив даже мимолётным взглядом. Яичница оказывается немного подгорелой, но Саша старательно жуёт. Завтракают в гнетущей тишине под пристальным кошачьим взглядом. Животное сидит у своей миски и смотрит на Романова во все глаза с немым укором.       — Кажется, я не нравлюсь Вашему коту, — говорит Саша только для того, чтобы хоть как-то прервать это затянувшееся неловкое молчание.       — Это кошка, — поправляет Михаил Юрьевич. — Не так-то просто понравится тому, на кого тебя вчера стошнило.       — Я… что?! — Романов чуть вилку не роняет.       — Что слышал, — учитель пожимает плечами, отпивая кофе из своей кружки. — Ты вчера стал спонсором её внепланового купания. И моей внеплановой стирки.       Саша жалеет, что не прыгнул с окна.       — Простите… — выдавливает он, утыкаясь в тарелку взглядом. — Я… был не в себе.       — Я это заметил, — сил поднять глаза на классного руководителя нет, но Романов слышит в его голосе лёгкую усмешку.       Проходит ещё несколько минут прежде, чем Саша решается заговорить снова.       — Михаил Юрьевич, а мы… то есть я… я не помню, что было после того, как я… зашёл в Вашу квартиру.       Михаил Юрьевич с ответом не торопится. Романов чувствует на себе его цепкий льдистый взгляд, и сжимает в руках края футболки, машинально пытаясь прикрыть голые колени.       — Не удивительно, — наконец, хмыкает учитель. — Ты очистил желудок прямо в прихожей, попал на кошку, на меня и на себя. Пришлось дать тебе сменную одежду. Пока я ликвидировал последствия твоего извержения и искал зарядку, ты зачем-то пошёл в мою комнату и отрубился там. Пришлось уступить место дорогому гостю и поспать на диване в зале.       — И всё? — ляпает Романов и тут же прикусывает язык.       Вдоволь насладившись красным, как флаг СССР, лицом Саши, Михаил Юрьевич вскидывает бровь.       — А что ещё, по-твоему, могло произойти?..       Саша сидит ни жив, ни мёртв и думает, как наиболее эффективно провалиться под землю. Интересно, у его отца хватит связей для того, чтобы сменить Саше имя, внешность и отправить учиться куда-нибудь подальше за границу, где ему, в общем-то, и место? Романов проклинает тот день, когда отец решил повысить уровень лояльности у избирателей и запихнул его в обычную общеобразовательную школу, чтобы его сынок обучался с детишками обычных смертных. Мол, вот, смотрите, ничто человеческое нам не чуждо! Не сделай он этого, Саше не пришлось бы просиживать штаны в этих убогих кабинетах, не пришлось бы общаться с быдловатыми одноклассниками, не пришлось бы знакомиться с Михаилом Юрьевичем. И краснеть, как рак, сидя в одной футболке на его кухне — тоже не пришлось бы.       — Я… мне ужасно стыдно, — он закрывает лицо руками. — Михаил Юрьевич, давайте это останется между нами?       — Естественно, — учитель кивает. — Это и должно остаться между нами, Саша. И тебе стоит уяснить, что это была разовая акция. Если я снова тебя увижу в таком состоянии — сдам родителям с рук на руки.       — Этого не повторится, — шелестит Романов.       — Очень на это надеюсь, — Михаил Юрьевич возвращается к просмотру ленты в телефоне, давая понять, что разговор окончен.       Саше кусок в горло не лезет. Он коротко благодарит за еду и шмыгает в коридор. Квартира у Михаила Юрьевича не особо большая, так что ванная находится быстро. Романов умывается ледяной водой и замечает свою одежду, которая висит на батарее. Балдон ещё немного влажноват наощупь, но не страшно.       С Михаилом Юрьевичем сталкивается Саша уже в коридоре, когда завязывает шарф.       — Подвезти не предлагаю, но могу вызвать тебе такси, — говорит учитель.       — Не надо, я сам. Думаю, в этот раз я справлюсь, — нервно улыбается Романов, по-прежнему не глядя в лицо Михаилу Юрьевичу. — Спасибо за… всё. И извините ещё раз. До свидания.       Выпалив всё это скороговоркой, Саша вылетает за дверь.