17

      Руслана окатывает такой волной липкого ужаса, что он тут же подрывается на ноги, сбрасывая с себя нелёгкие руки-ноги Ангарского, будто они вообще ничего не весят. Голова кружится от резкой смены положения и неконтролируемого страха. Он хватает ртом воздух, задыхается, но на паническую атаку времени нет.       — Ангарский, подъём! — Енисейский без церемоний хватает Дугара за воротник. Руки трясутся.       Твою мать, твою мать, твою мать!       Дугар от такого резкого пробуждения тоже в шоке.       — Енисейский, ты чё творишь?! — начинает возмущаться, но, видя белое, как лист бумаги, лицо Руслана, тут же поднимается. — Что случилось?       Взгляд Енисейского мечется по комнате. Куда же, куда…       — В шкаф! — Руслан тащит нихрена не понимающего парня за руку.       — Руслан, что происходит?!       — Нет времени объяснять! Просто залезай! — шипит Енисейский, открывая створки и пытаясь чуть ли не силой утрамбовать туда сопротивляющееся туловище.       — Да какого хрена вообще?! Я там не помещусь! — протестует Дугар, но сейчас это беспокоит Руслана в последнюю очередь. — Какого хрена ты творишь?!       — Я всё объясню. Потом. А сейчас заткнись и полезай в грёбаный шкаф! — уже чуть ли не орёт Енисейский.       Видя явно неадекватное состояние Руслана, Ангарский решает не спорить и кое-как забирается в явно не рассчитанный под его комплекцию деревянный гроб.       — Засунь наушники в уши, вруби музыку и не высовывайся, пока я не открою! — протараторив скороговоркой, Енисейский захлопывает двери прямо у него перед носом и опрометью несётся в прихожую. Куртка и рюкзак Дугара через секунду зашвыриваются под компьютерный стол, две пустые чашки из-под чая с кухни — туда же. Мыть их времени у Руслана нет.       Кровь бешено стучит в висках, когда в прихожей раздаётся топот. Руслан уговаривает себя немедленно успокоится, иначе он всё поймёт. Енисейский был атеистом, но сейчас готов был молиться кому угодно: Иисусу, Будде, Кришне, да хоть Макаронному монстру! Лишь бы пронесло!       «Тихо, Руслан, тихо. Он сейчас завалится к себе в комнату, включит телек и вырубится, а ты тихонько выведешь Дугара. Всё будет хорошо, всё будет…»       — Руслан! — окрик из коридора заставляет сердце натурально вывалиться из жопы. — Подойди-ка сюда.       Енисейский хочет кричать и выпрыгнуть в окно. И срать он хотел, что шестнадцатый этаж. Но вместо этого он собирает всю волю в кулак, делает пару глубоких вдохов и выходит из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.       Руслан выходит в прихожую, как на эшафот.       У Енисейского есть всего несколько секунд, чтобы по внешнему виду отца определить свои дальнейшие действия. Он быстро оценивает обстановку: считывает координацию движений, мимику, интенсивность перегара. Была не была…       — Привет, — надеясь, что не прогадал, говорит Руслан, пряча руки за спину, чтобы не было заметно, как его колошматит. — Ты сегодня рано.       — Привет, — несмотря на запах перегара, стоит на ногах отец вполне крепко, даже не шатается. Голос, вроде, даже трезвый. Ну, как трезвый… Не такой пьяный, как обычно. По-настоящему трезвый голос отца Руслан забыл ещё лет в тринадцать. — Как дела в школе?       «А с каких пор тебя это ебёт?»       Енисейский медленно выдыхает. Интуиция его не подводит. И голос — тоже.       — Всё нормально, проблем нет.       Мужчина вешает свою куртку на крючок и внимательно оглядывает сына. Руслан изо всех сил подавляет порыв сжаться, убежать, спрятаться подальше от этого изучающего взгляда. Нельзя показывать страх, нельзя опускать голову, нельзя мямлить. Но говорить слишком громко и выглядеть слишком уверенно — тоже нельзя.       — С губой что? — бросает отец, кивая на его лицо.       Руслан неосознанно касается разбитой губы кончиками пальцев.       — Да на физре мячом попали, — ложь даётся легко. Врал Енисейский много и часто, опыт был обширный.       И снова воцаряется тишина. Отец снова буравит его своим непроницаемым взглядом, молчит некоторое время, а затем, усмехнувшись, присаживается на этажерку и принимается расшнуровывать ботинки.       — Ну растяпа! Аккуратнее быть надо, — он кивает на какой-то пакет, стоящий на тумбочке. — Отнеси на кухню. И чайник поставь.       Руслан берёт пакет так, будто там, по меньшей мере, бомба. Аккуратно заглядывает внутрь. Но там всего-навсего хлеб, яйца, пельмени… Обычные продукты. Сибирской язвой, вроде, не заражённые. Но один из предметов в пакете всё же заставляет удивлённо вскинуть брови и уставиться на отца с недоверием.       — Торт? — спрашивает Руслан, выбиваясь из своего непроницаемо-нейтрального образа, и в последний момент закусывает щёку, чтобы не ляпнуть «ты, блять, серьёзно?». — По какому поводу?       — А что, для торта обязательно нужен повод? — отец, словно пиранья, почуявшая кровь, улавливает малейшие изменения в интонации, хмурится. Сердце пропускает удар, а потом начинает бешено колотиться в рёбра.       — Я… имел в виду… — Енисейский тут же тушуется, понимая, что проебался. — Я забыл про что-то? Сегодня какой-то праздник?       — Руслан, жить надо так, чтобы каждый день был праздником! — отец усмехается и хлопает его по плечу. А Руслан до крови впивается короткими ногтями свободной руки в ладонь, чтобы не шарахнуться от прикосновения, как от огня. Дышать ровно, дышать ровно, без паники… — Сегодня Енисей-Спартак играли, четыре-два, под орех разделали этих Спартаков! Мне сегодня прёт, ставка сыграла прям точь-в-точь, как я сказал! Это тебе не твои тупорылые ЕГЭ решать, тут думать надо!       — Я пойду чайник поставлю, — Енисейский юркает на кухню, понимая, что пакет с головой выдаёт дрожь в руках. Вот только колотит его теперь не от страха, а от злости.       Сука. Тортик? За Енисей? Отменно. Ну да, это повод значимый. Не то, что день рождения Руслана в прошлом месяце, ему всего-навсего семнадцать исполнилось! Впрочем, прошлые дни рождения не праздновали, ну и нехуй начинать! Енисейскому это давным-давно не нужно. Всё равно лучшим подарком от этого уёбка было бы просто сдохнуть!       Енисейский приказывает себе немедленно успокоиться и поставить чайник. Взять нож. Разрезать торт. Как бы ни хотелось взять этот тортик и со всей силы вмазать им по ненавистной физиономии. Но тогда Дугара он точно отсюда не выведет. Потому что сам вряд ли будет способен передвигаться не ползком.       «Дугар»       Руслан хватается за эту мысль, как за спасительную соломинку. Осознание, что сейчас в его квартире находится Ангарский, придаёт сил снова взять себя в руки. У Енисейского нет права на ошибку. Не сейчас. Сама судьба ему подкинула шанс выйти сухим из воды, и надо быть просто полным идиотом, чтобы его просрать. Быть может, сегодня Енисейским и правда фортит?       — Руслан. Сюда иди.       Забавно. Как всего три слова могут разрушить надежду на светлое будущее. По голосу из прихожей уже всё ясно. Руслану пизда. Но почему? Что он уже сделал не так? Неужели из-за торта?       Енисейский спешит обратно в коридор, теряясь в догадках, и резко замирает, как олень в свете фар. Его будто кипятком ошпаривает, когда он видит хмурое лицо напротив и руку, в которой отец держит…       «СУКА, КРОССОВКИ!!!»       Как он мог забыть про кроссовки Дугара? Как?! Блять, на его могиле напишут «сдох по своей тупости». Руслан ошибался, когда думал, что страшнее, чем было, быть не может. Сейчас ему было так страшно, как не было никогда.       — Это ещё что такое? — уже без тени веселья спрашивает отец.       Горло уже будто сдавили чьи-то руки, все внутренности похолодели и смёрзлись в один комок, прямо как пельмени в пачке. Всё, что Енисейский может просипеть в ответ — лишь:       — Кроссовки…       — Я, блять, заметил, что не лапти! — рявкает мужчина. — Откуда они здесь, я тебя спрашиваю?!       «Не молчать, только не молчать! Говори, Руслан, говори любую хрень, только не молчи!»       — Выиграл, — ляпает Енисейский, подавляя порыв зажмуриться, когда отец делает шаг в его сторону. — У мажора какого-то. В дурака, — отец останавливается и прищуривается, глядя на него.       — А домой «мажор» в чём пошел? — уточняет отец, всё ещё глядя на Руслана очень опасным взглядом.       — А мне почём знать? Босяком, походу. Карточный долг — дело святое, — Енисейский усмехается. На нервах получается очень даже правдоподобно.       Отец вновь пытает его молчанием. Пара секунд растягиваются в целую вечность прежде, чем мужчина шумно вдыхает воздух… и начинает смеяться. И Руслану в кои-то веки очень хочется рассмеяться вместе с ним. Нервно, истерически и через слёзы.       — Ну ты даёшь, парень! — Енисейский-старший одобрительно качает головой. — Сразу видно: моя школа! Сегодня фортит всем Енисейским, а!       — Д-да, точно… — Руслан заламывает спрятанные за спиной пальцы, обещая пойти в церковь и поставить свечку за здравие футбольного клуба «Енисей», если удастся выбраться из этого говна целым и невредимым.       — Башмаки-то какие понтовые! Правда, тебе они явно не по размеру, а мне уже не по возрасту. А вот в комиссионке с руками оторвут, за хорошенькую сумму!       Руслану хочется сдохнуть со стыда. Блять, хоть бы Дугар ничего не слышал, какой пиздец… Стоп.       — Ты хочешь сдать их в комиссионку? — запоздало доходит смысл слов до Руслана.       — Ну да, — кажется, тот не видит в этом ничего такого. В принципе, ничего такого уже и нет. Не впервой вещи закладывает — Руслан постоянно и периодически отбивал свой старенький, на ладан дышащий ноут, спасая его от этой участи. Вот только никакие кроссовки ни у кого Енисейский не выигрывал. И Дугар реально имеет все шансы пойти домой босяком, и этого Руслан ему объяснить уже не сможет никак… Да и, даже если Руслан потом отыщет эти кроссы по комиссионкам, откуда он возьмёт деньги, чтобы выкупить их обратно?       — Я сам сдам, — говорит Енисейский спокойно. — Не парься.       Но отец лишь пренебрежительно фыркает и качает головой, направляясь на кухню.       — Не мели чушь, у тебя их не примет никто.       — Ну, значит, на Авито задвину. За ещё большую цену, — парирует Руслан.       — Ага, и бабки все просрёшь, знаю я вас, молодёжь, одни гулянки на уме, — отец усаживается на стул и отмахивается, а у Енисейского откуда-то из недр живота огненная волна гнева поднимается. Это Руслан-то деньги просирает?! Правда, что ли?!       Ему приходится отвернуться к столешнице якобы за тортом, пару раз вдохнуть и выдохнуть, чтобы не психануть. Но он берёт себя, а заодно и тортик, в руки, и снова поворачивается к сидящему за столом отцу.       — Ты всегда учил меня, что всё должно быть по справедливости, так ведь? — врёт. Ничему он его не учил. Впрочем, если и учил, то понимание справедливости у этого человека, как и методы обучения — полная хрень.       — Ну так, — тянет отец, прищуриваясь. — К чему ты клонишь?       Руслан сглатывает. Возможно, следующие слова станут его последними. Но он обязан попытаться.       — Это мой выигрыш, — отмечает Енисейский как можно спокойнее, подходя к столу и ставя на него разрезанный торт. Нож он заблаговременно убрал подальше. Сердце колотится в горле, когда он замечает изменившийся взгляд отца. Но Руслан набирается сил и продолжает, расправив плечи. — Я честно заработал эти кроссы. Значит, будет справедливо, если я сам буду решать, как ими распорядится.       Руслану бы, по-хорошему, сейчас надо бежать. Причём, не только из квартиры, а сразу из города. Но вместо этого он медленно, не делая резких движений, чтобы не провоцировать, присаживается напротив. Не потому что очень хочет поболтать по душам на кухне, а потому что ноги подкашиваются при виде разгорающейся ярости в глазах напротив и заходивших по отцовским скулам желваков. Твою мать…       — Сыграем? — предлагает он быстро, видя, что чужая рука на столе уже сжимается в кулак. — Если выигрываешь ты — забираешь кроссы, если я — они остаются за мной. Так будет честно. Сегодня удача явно на твоей стороне, так почему бы не испытать её ещё раз? Что скажешь?       Енисейский впивается ногтями в своё колено под столом, ожидая приговор. Отец смотрит на него испытующе несколько секунд, раздумывает. А потом кулак на столе разжимается.       — Думаешь, сможешь превзойти своего учителя? — ехидно замечает отец. Но Руслан уже видит, как пламя злобы в глазах сменяется на азартный огонёк, и это добрый знак. — Знаешь что? А валяй! Тащи колоду, сейчас покажу тебе, что значит играть по-взрослому!       Пока Руслан летит в комнату за колодой, он мысленно обещает всё же сходить в церковь и поставить свечку за здравие ФК «Енисей». Да он каждому игроку поставить их готов! И судье! И всей скамейке запасных!       Енисейский забегает в комнату и открывает верхний ящик тумбочки. Да где же… Здесь ведь лежали всегда! Куда он их засунул?!       Когда карты всё же оказываются в руках Руслана, из шкафа раздаётся приглушённый шум, и Енисейский громко хлопает дверцей тумбочки, заглушая его.       — Тебя только за смертью посылать, — тянет отец, когда Енисейский вновь появляется на кухне. — Тащи сюда уже свои картишки, я помешаю, а ты пока бутылочку достань, чтоб игралось веселее.       Руслан закусывает губу и косится на так до конца и не разобранный пакет с продуктами.       «Хоть бы не водка, хоть бы не водка» — единственная мысль, которая бьётся в его голове, когда он слышит в пакете характерный звон бутылочного стекла. Потому что, если отец притащил это пойло — партию они точно не доиграют.       Енисейский никогда бы не подумал, что будет так рад, увидев в пакете обычное пиво. И даже закуску какую-то. Это отлично. Закуска нужна обязательно. Руслан быстро открывает нарезку, бутылку и ставит всю эту роскошь перед отцом. Мерзко. Пиздец как мерзко. Но выбора нет.       — Себе тоже бери, — кивает отец на вторую бутылку, оставленную на столешнице. — Со мной-то можно.       «С тобой-то как раз и нельзя» — думает Руслан, отрицательно мотая головой.       — Не хочу, спасибо, — Енисейский снова рискует. Отец вполне может взбеситься из-за отказа, но он, на удивление, не настаивает. — В покер?       Мужчина ухмыляется, раздавая карты.       — С такой мордашкой только в дурака играть, — хмыкает отец. Руслан ощущает острый укол досады, обиды и ненависти. Хочется съязвить, напомнить, по чьей милости его «мордашка» сейчас имеет такой вид. Но вместо этого Енисейский лишь пожимает плечами.       — В дурака так в дурака.       Сердце грохочет в груди, с каждым ударом будто пытаясь проломить грудную клетку, но Енисейский приказывает себе успокоиться и сосредоточиться на игре. Играют молча. Отец успевает наполовину опустошить бутылку прежде, чем подаёт голос.       — Торт чего не ешь? — он снова начинает звучать более запьяневшим. Руслан поднимает глаза и встречается со знакомым тёмным взглядом исподлобья. — Тоже не хочешь? Я выбирал, между прочим. Или опять не так тебе всё?       Руслан сглатывает. Он не хочет. Ничего из того, что сейчас происходит — не хочет. Но приходится отложить карты, взять две тарелки и поставить одну перед отцом, а вторую — перед собой.       Руслану кусок в горло не лезет. Но он силой запихивает в себя пару ложек в сухомятку.       — Ну как? — интересуется отец, снова прикладываясь к бутылке.       — Вкусно, спасибо, — шелестит Енисейский. И снова врёт. Может, торт и правда вкусный, но вкуса он не чувствует. Только металлический вкус крови во рту от прикушенной изнутри щеки.       Всё заканчивается, когда на руках остаётся одна карта. Руслан без тени улыбки кладёт червовый туз. Он выиграл.       Мужчина напротив молчит некоторое время. Одупляет, что сейчас произошло. Енисейский старательно прячет глаза и пытается скрыть нервозность. Хоть он и победил, это может только усугубить ситуацию. Отец не умел проигрывать.       — Вот как, значит, — наконец, хмыкает мужчина.       Он, пошатываясь, встаёт, нависает над Русланом, и тот зажмуривает глаза. Остаётся надеяться только на то, что хотя бы после того, как отец возьмёт реванш, он отдаст ему кроссовки.       Когда Енисейский чувствует руку в своих волосах, сердце прекращает биться и уходит в пятки. Но волосы не сжимают.       — А ты и правда чему-то да научился, — Руслан слышит хриплый насмешливый голос сверху, и распахивает глаза. Он напряжённо глядит вперёд, пытаясь не выдать ни одну эмоцию, пока чужая крепкая рука небрежно ерошит его волосы.       Только когда отец, наконец, уходит в свою комнату, и Руслан слышит звук падения пьяного тела на диван, он позволяет гримасе отвращения проступить на своём лице. Енисейский тут же сжимается на табуретке в комок от сдавившего желудок спазма и нахлынувших эмоций. Он часто дышит, зажимая рот рукой, чтобы не издавать лишних звуков. А потом подрывается и несётся в ванную.       Руслан судорожно сжимает пальцы на ободке унитаза, пока его тошнит. Хочется выблевать все внутренности, залезть в душ и тереть себя мочалкой до крови, сбрить нахрен волосы, лишь бы отделаться от неприятных остаточных ощущений. Но у него нет времени на жалость к себе и нытьё. Нужно срочно приводить себя в порядок и идти вызволять Дугара.       — Ангарский, с вещами на выход, — через десять минут, уже более-менее пришедший в себя и нацепивший на лицо непринуждённую маску, Енисейский открывает створки шкафа. Он ожидал чего угодно: что Дугар налетит на него с расспросами; что откажется покидать квартиру, пока Руслан ему всё не объяснит; что уже написал всем одноклассникам о том, какой батя у Руслана — да и сам Руслан — шизанутый; что молча встанет и уйдёт. Но только не того, что этот кретин…       — Ты прикалываешься? — парень трёт переносицу, не зная, ему смеяться или плакать. Он в ахуе смотрит на скрючевшегося в позе креветки Ангарского, сложившего голову на сцепленные поверх коленей руки. И мирно спящего. Господи, блять, боже…       Когда Кару говорил, что с «такими парнями надо, как с дикими птицами», он явно промахнулся. Потому что Дугар, с его скиллом засыпать, стоит того просто поместить в темноту, больше походил на ебучего попугая!       Енисейский трясёт его за плечо, и тот лениво открывает один глаз с нечленораздельным мычанием.       — Пошли, — Руслан вручает ему в руку его рюкзак, и добавляет. — Только тихо.       Дугар следует за ним на выход, не задавая ни единого вопроса. И, даже оказавшись за пределами квартиры на общем балконе, где Руслану не с первого раза удаётся высечь искру из зажигалки трясущимися руками, не торопится нарушать тишину. Только смотрит куда-то вдаль, даже не на Енисейского, да подик свой хвойный тянет.       Руслан тоже молчит. Всё ещё в себя приходит и не верит, что и правда получилось. А, может, не получилось, и отец просто сделал вид, что поверил, что ничего не заметил. Просто решил быть хитрее и не устраивать сцену при посторонних. Зато отыграется в двойном размере, когда Руслан снова объявится. Эти мысли заставляют зябко поёжится, и Енисейский старательно их отгоняет. Не хочется об этом думать сейчас. Надо хоть что-то соврать уже.       — В общем… — Руслан решает первым нарушить тишину. Говорит так буднично, безразлично, будто не он засунул Ангарского в шкаф и велел ему заткнуть уши и глаза и петь про себя Российский гимн. — Сорян за этот цирк. Батя со смены на заводе пришёл. Устал очень. Он не любит, когда я домой кого-то привожу, не предупредив.       — Да норм всё. Забей, — Дугар в ответ только пожимает плечами, ничуть не изменившись в лице.       И это всё? Типа… никаких расспросов, никаких заявлений, что пиздёж неубедительный, никаких «тебе нужна помощь? Хочешь об этом поговорить?»?.. Руслан на секунду аж подвисает, с недоверием косясь на Ангарского. Чё, реально поверил? Или вид делает? По лицу-кирпичу прочитать что-либо крайне затруднительно. Енисейский чувствует облегчение, но вместе с ним и какую-то… досаду? Дугару реально настолько рубиново поебать на него, что он даже спрашивать ничего не хочет?       Енисейский затягивается посильнее и с раздражением отправляет окурок в полёт с балкона.       — Ладно. Спасибо, что заглянул, увидимся в школе, — бросает он и собирается свалить куда подальше.       — Постой.       Енисейский резко оборачивается с желанием шикнуть «ну что ещё?!» и видит пальцы, застывшие в паре сантиметров от рукава своей ветровки. Он настороженно-вопросительно наблюдает, как Ангарский медленно убирает руку, так и не коснувшись.       — Мы ж проект с тобой так и не начали сегодня делать.       — Ну и? — уточняет Руслан. — Сам же сказал, что хочешь отдохнуть.       — Я отдохнул, — заверяет Дугар и на его губах появляется едва заметная улыбка. — В твоём шкафу на удивление хорошо спится.       — Придурок, — Руслан фыркает. — Ну и что ты хочешь? Ко мне нельзя. Отцу нужно выспаться после… смены.       — Ну так а я чё, по-твоему, бездомный? — тут же парирует Ангарский.       — А чё, разве нет? — Енисейский ухмыляется. — Я думал, ты поэтому у меня постоянно ошиваешься.       — Погнали ко мне?       Енисейский вскидывает бровь. Честно говоря, ему идея не очень нравится. Настроения как-то нет.       — А твои против не будут?       — Не будут, — отмахивается Дугар. — Погнали. Может, даже женщине, лишившей тебя сна, в глаза посмотришь.       — Чё? — Руслан пытается припомнить, когда хоть одна женщина лишала его сна, но на ум приходит только патлатая баба из Звонка, которая ещё долго преследовала его мелкого в кошмарах после просмотра этого шедевра кинематографа в детстве.       — Говорю, с Сэсэг вас познакомлю. Если она спать не будет. Но такое редко бывает, — последнюю фразу Ангарский говорит с нескрываемым сожалением.       — Заманчиво… наверное, — неуверенно тянет Руслан. А потом раздумывает: это у него папец дома не появляется днями, и квартира в их распоряжении, а у Дугара там сестра. А где сестра, там и мать. Что она подумает, когда увидит его, такого красавца расписного? Чёрт. Надо было всё же очки с поля брани с Татищевым-то забрать.       — Не думаю, что это хорошая идея, — Енисейский поджимает губы, активно пытаясь выдумать вескую причину не появляться в семейном гнёздышке Ангарских в таком вот виде. Но, так ничего и не придумав, говорит, как есть. — Вряд ли твои будут в восторге от того, с какими маргинальными личностями ты водишь знакомства. У меня ж, ну… на лице всё написано.       — Ой, да не парься ты так, — Дугар фыркает, а Руслан просто пребывает в ахуе от такой беспечности. — Всем пофиг вообще. А, если не пофиг, то я сам решу, с кем мне и что водить. Я-то знаю, кто ты.       Руслан снова это испытывает. Странную смесь эмоций. С одной стороны, ему домой к Дугару в таком виде нельзя ну вот совсем. А с другой… Дугару плевать, что подумают. Дугар-то знает, какой Руслан на самом деле.       Нихрена он не знает. Но всё равно приятно как-то.       — Нет, серьёзно, мне ещё там допы по истории делать надо, меня Мухаммадовна сожрёт нахуй, я и так сегодня прогулял, — Енисейский всё же продолжает упираться. Если Ангарскому плевать, что подумают, то ему — нет!       — Ну вот у меня и сделаешь. Она ж тебе с «Решу ЕГЭ» варианты задала, вот с моего компа и откроешь!       — Ангарский, ты что, русского языка вообще не понимаешь?! — Руслан уже психует от нервов.       — Магадгүй — Дугар пожимает плечами и применяет самое убойное оружие — улыбается так, что все аргументы «против» просто вылетают у Енисейского из башки.