А Кот пришёл, мой Кот пришёл назад

Смоук даже не удивился, что его коня нет на оставленном месте, там, куда он его изначально привязал. Лошадь была пусть и не лучшая в клане, но точно не лишняя, учитывая, что он не знал текущей ситуации с доходами. В основном в храме занимались тем, что предоставляли свои эксклюзивные услуги всем, кто может заплатить. Например, отвести от себя беду из местных триад или взять протекцию за спокойную торговлю. Помимо этого, клан щедро поставлял всякие эликсиры и редкие лекарства, за которые при перепродаже люди выкладывали немалые суммы. Туда входили молотые травы, чаи и даже, к великой гордости клана, снадобья для улучшения потенции, на основе которых крупные корпорации делали разбавленный и уже не столь эффективный вариант. В общем, Лин Куэй не ограничивался услугами только элитных воинов и, чего греха таить, лучших ликвидаторов, которым было запрещено указом Лорда Лю Кана вмешиваться в дела современного мира, сохраняя тайну своего существования. Мастер Дыма нелепо покрутился вокруг пролеска, тяжко вздохнул, пиная сапогом мелкие камушки с отпечатком копыт скакуна, но выслеживать, куда мелкие воришки увели его четвероногое транспортное средство, не стал. Конь достаточно умён, чтобы вернуться самостоятельно, если, допустим, он всё же отвязался. Смоук не сильно верил в случайности, хотя и понимал, что в спешке он думал совсем не об узле привязи, а о том, что ему делать, если мадам Бо вдруг откажет в содействии. Мало кто знал о произошедшем внутри клана: Томашу не сильно хотелось посвящать в это остальных — было достаточно того, что об этом знал Рейден. У мадам Бо были свои ушасто-языкастые источники, остальных внутренние дела Лин Куэй не касались. Всё ещё испытывая скребущую когтями нутро тревогу, Смоук поспешил выйти на тропу, ведущую к порталу. Надежды на то, что он по-прежнему функционировал, особо не было, но в любом случае идти скрытой тропой в полном одиночестве было куда лучше, чем воочию предстать в своём боевом облачении перед крестьянами, которые только с виду казались равнодушными к его текко на руках, высоким сапогам и традиционному поясу с ритуальным рисунком плетёной крест-накрест кожи. По дороге мастер Дыма рассуждал, как ему обратиться к Би-Хану за помощью, так, чтобы он не сильно наглел, выгадывая себе, как обычно, лучшие условия сделки. Что-что, а в детстве от криоманта не было спасения никому — он умел запудрить мозги таким образом, что даже договариваясь на первый взгляд на весьма шатких условиях, основной куш хитрец умудрялся забрать себе. Всегда ли Би-Хану приходилось придумывать всякие штуки, чтобы выкрутиться? Почему он сошёл с пути, когда мог просто договориться с тем же Лю Каном о том, чтобы проявить свой скрытый потенциал? А потом Томаш вспомнил, как застал брата где-то в старой гостевой комнате, пыльной, больше похожей на склад мебели, куда сносили всю устаревшую утварь со всех покоев клана. Криомант устроил там для себя импровизированный, невидимый для наставников штаб из старых кресел, составленных на манер домика, где внутри, заранее приготовленные, стояли свечи, чашка, чугунный японский чайник и небольшая жаровня для углей. Томаш тогда был на тренировке по раскрытию своих способностей: наставник битый час пытался понять, какая стихия струится из ладоней посвящённого адепта, но так и не уловил траекторию направления его магии. Магия у Томаша вообще не поддавалась никакому описанию, была слишком хаотичной, неправильной — наставники сделали общее заключение, что после потери родителей мальчик получил настолько сильную психологическую травму, что его энергия «ци» не могла собраться в общий пучок и сконцентрироваться в одной конкретной точке — ни мэнмун, ни дантянь, ни лаогун. Хотя последние могли создавать вокруг небольших предметов послушный вихревой поток, который вполне мог управляться его силой воли и мысли, но даже этих крох хватало не более чем на пять минут. Главный специалист по магии отпустил подростка с занятий, полностью поставив на нём крест и, естественно, сообщил об этом их общему «отцу». Томаш так сильно расстроился заявлению о своей непригодности в качестве воина-мага, что отчаянно и долго стремглав бежал куда глядят глаза, бормоча под нос отчаянное: «Бесполезен! Бесполезен! Ни на что не годен!» Слёзы пересекали его лицо, он отмахивался от них в страхе быть застигнутым в постыдном проявлении слабости чувств, пока внезапно бездумно и громко не ввалился в ту самую занятую штабом Би-Хана комнату. Криомант поспешно затушил свечку, не желая быть уличённым в том, что бездельничает или скрывается от наставников, которые демоническими тенями преследовали его даже когда молодой мастер Льда ходил по нужде. Но Томаш повёл носом, как пёс, прислушиваясь к мраку, отчётливо слыша, как его собственное сердце стучит так громко, что могло бы легко разорвать грудную клетку на клочки. Чужое присутствие он опознавал с талантом хорошо обученной гончей — охотничьи инстинкты давали о себе знать. Лёгкий дымок от затушенной свечи подлетел к нему ласковым облачком, легонько поцеловал в щёку и указал на тайник будущего главы витым сизым хвостиком. Юноша с волосами цвета серебра подкрался осторожным хищником, медленно отогнул завесу из старой пологой шторы и заглянул внутрь импровизированного домика из кресел, где, сверкая ярко-синими глазами, сидел очень недовольный криомант. Он молчал, затая дыхание, ожидая, что Томаш громко вскрикнет, отпрянет, с извинениями в низком поклоне задом попятится к двери. Но пепельноволосый юнец, ощутив мертвенный холод ауры брата, только тихо прошептал: — Я никому не скажу. Честно. Би-Хан выдохнул через ноздри тяжкий сгусток морозной взвеси холодного воздуха, снова зажёг свечу и молча продолжил своё чтение, не обмолвившись с названым братом ни словом. — Я… — начал было Томаш. — Ты мне мешаешь. — Прости. А что ты читаешь? — Праздное любопытство? — Нет, просто я плохо читаю по-китайски, так что не могу понять, что ты там так увлечённо вычитываешь. Можно к тебе? — голос задавленного щенка вызывал то ли раздражение, то ли жалость к мальчику, потерявшему всё, что некогда имел в достатке. У него был титул, о котором он не имел ни малейшего представления, резиденция в Чехии, которую давно заняли псы Лин Куэй, а ещё у него были способности, которые так же варварски были задушены сеансами гипнотического транса, куда Томаша погружали раз за разом, лишая воли и отбирая право на месть. Со временем приёмный сын забыл о том, кем он был и что произошло той ночью, а для морального удобства ему внушили мысль, что один из начальников охраны просто убил нарушителей границ заповедного леса, где охотились его родители. Какая мерзкая удобная ложь… И всё же в горле Би-Хана заскреблась жалость — рассказать обо всём щенку означало погубить его раньше срока, принять его как брата — навлечь на себя презрение Совета Старейшин и погубить себя. И если он хотел вырваться из порочного круга, то ему пришлось бы ждать удобного случая, чтобы наконец самому стать Грандмастером. Тем временем Томаш медленно подошёл ближе, наклонился, чтобы разглядеть рисунки старинных иероглифов на обложке книги. Так уж сложилось, что китайский язык был более-менее понятен первенцу клана Северной Звезды на слух, но вот письменность была куда сложнее в освоении — разбитые костяшки пальцев от ударов плоской линейкой заживали очень плохо, что не ускользнуло от пристального взора криоманта. У подростка вроде Томаша не было ни единого шанса прочитать увлекательные истории о Внешнем мире сказителя Ян Ван Ло, которым тайно восхищался Би-Хан. — Это дневники путешественника храма Огня, Ян Ван Ло. Он составил полное описание подвигов героев далёких времен. Воины, снискавшие себе славу и почёт, прошедшие лес из десяти тысяч мечей, реку Крови и плотоядные рощи. Здесь описываются жители Внешнего мира, — голос старшего брата был таким восхищённым и спокойным, словно он действительно посвящал Томаша в свои интимные тайны и переживания. И Томаш послушно сел перед криомантом на пол по-турецки, увлекаясь его рассказами о гигантах, четырёхруких чудовищах и девах, чьи чары могли свести воина с ума. А Би-Хан не просто рассказывал, а оживлял персонажей, используя криокинез, выставляя перед зачарованным его талантом рассказчика младшим братом фигурки изо льда. Врбаде было и тепло, и немного боязно, когда Би-Хан создавал очередную статую — температура в его «штабе» резко падала, заставляя ёжиться от холода и переживаний за похождения великого Ян Ван Ло. Но в этот момент Томаш был неимоверно счастлив. Всегда отстранённый и вечно молчаливый старший брат, чья красота увлекала не меньше, чем его истории, тревожил сердце напрасными надеждами быть принятым и заполучить это временное расположение к себе навсегда. Это был самый счастливый момент их отношений. В конечном итоге остаток дня до ужина криомант провёл с младшим братом, который до того хотел посмотреть на причудливые рисунки в дневниках, что увлечённо заполз Би-Хану чуть ли не на колени. Криомант невольно ткнулся подбородком в седую макушку, вдохнул запах его волос и постарался не причинить вреда своей неуёмной стихией, оттягивая от рук и кожи лица все смертоносные потоки «ци» в средний дантянь. Томаш пах хвоей, вереском, нежными горными колокольчиками, и у Би-Хана что-то больно кольнуло под левое ребро; он на миг испугался этих чувств, стыдясь себя, кусая почти до крови сухие губы. — Брат, ты просто гений! Ты так точно воспроизвёл всех чудовищ! Ты был во Внешнем мире? — а он, этот глупый доверчивый щенок, восхищался им, ёрзал, источал тепло и пленительную сладкую близость. Даже с родным братом криомант не ощущал ничего подобного. Неужели этот прикормыш может быть его судьбой? Долгожданным человеком, который прогонит из сердца отчаяние, смуту и тьму одиночества ответственности за целый мир? — Нет, — скромно ответил Би-Хан, прерывая поток внутреннего диалога вспыхнувших глупостей в голове. На удивление, раздражения в этот момент не было, скорее желание побыстрее отодвинуться от источающего магическое тепло тела приёмного брата, чтобы не соблазняться им и не мечтать о напрасном. А может быть, не вопрос Томаша был тому виной, а тот факт, что названый брат не видел ничего плохого в том, чтобы быть так близко к опасной бледной коже старшего. Даже слуги шарахались от него, боясь лишний раз задеть белый мрамор бледных мертвенно-холодных ладоней. А мальчишка по неведению не боялся, льнул к нему, сам себя толкая в пучину опасности. Глупость, слабоумие и отвага — не видеть в старшем угрозы для своей жизни! Он не боялся сближаться. Би-Хан невольно ткнулся носом в серебристую макушку и понял, что пропал, что неотвратимость этого момента разрезала душу пополам, разломила навязанную отцовскими наставлениями о морали неприязнь, как расколовшуюся судорогами ядра земли почву. «Он только мой! — вскипела в холодном разуме лихорадочная мысль. — Не отдам! Он мой! Не хочу, чтобы он был моим братом. Отдайте мне его…» Запах юного тела, непосредственность сына клана Северной Звезды, его тонкие вибрации из-за инстинктивного использования стихии ветра в попытке согреться рядом — всё это сводило с ума, пугая животным влечением, завитками подлой похоти и жажды обладания. Би-Хан был противен сам себе… — Брат, — Томаш был очень смышлёным, многие вещи делал только благодаря инстинктам, вот и сейчас — это резкое «брат», заставившее вздрогнуть, прислушаться с тревогой к последующей фразе, — вот бы мы сидели с тобой так всегда! Но я знаю, что за всё в этой жизни придётся платить. Даже за то, что ты не прогнал меня сегодня. Я никому не скажу о твоём убежище. Никому. И даже о том, что ты был так добр сегодня. Я понял, что для тебя важно оставаться… невозмутимым. И Врбада внезапно неловко повернул голову, сидя перед книгой, совсем позабыв, что его старший брат склонился над ней же, только сидит у него за спиной позади. Их носы коснулись невесомо, но так ощутимо, что ещё бы немного — и следующим движением был бы их первый случайный поцелуй. Би-Хан ощутил греховное притяжение к подростку, крепко стиснул челюсть и отпрянул, мысленно проклиная себя за то, что на мгновение поддался непростительной близости. — Никому никогда не говори, — его голос наполнился почти старческой хрипотцой, совсем не свойственной его возрасту, и Томаш увидел, как в полутьме домика из стульев вверх вырывается холодный мглистый воздух лёгких мастера Льда. — Я пойду, — щёки Томаша красные, но умные серо-зелёные глаза не желают выпускать из зрительного контакта красоту спавших на лоб тёмных локонов Би-Хана. В оправе своих волос, обладая такими безумно красивыми глазами и ресницами, тот похож на ангела, или, может, на демона — Томаш так и не определил это для себя. Но сердце предательски стучало в горле, заставляя тяжело сглатывать вязкую слюну, и Врбада внезапно подхватился и убежал. Старший брат только что чуть не довёл его до греха пустить свои тёплые губы в дело, нагло сопеть в едва приоткрытый рот криоманта, упиваясь его беспомощным возмущением. В пятнадцать лет сердце наполнено глупыми тревогами, помыслами и мечтами; Би-Хану к его двадцати трём годам было больно ощущать свою полную уязвимость перед нежными, раздирающими ледяную душу чувствами к сироте, которого следовало бы презирать и ненавидеть, ненавидеть и уничтожать из раза в раз грубостью, неприятием, показательными насмешками и отвращением. Но чем больше мятежная душа пыталась отрицать собственные чувства, тем больнее становилось от каждого случайного прикосновения к сироте. Смоук раздумывал об этом, и так и эдак прикидывал, когда между ними началась вечная неловкость немых сцен из случайных встреч взглядами. Со временем Би-Хана это стало раздражать настолько сильно, что однажды он в сердцах выпалил что-то про щенячьи глазки и, вспылив, ушёл с тренировки, так и не начав спарринга с Томашем. Смоук надеялся, что иногда на старшего сына напрыгивала совесть, заставляя бить не так сильно, калечить не так явно. К слову сказать, Би-Хан ни разу не избил его настолько, чтобы вызвать к себе ненависть и презрение, хотя после ударов ледяными когтями порой оставались тонкие шрамы. Смоук видел, в какой момент криомант мог заиграться и забыться в битве, но каждый раз стоило только «щенячьим глазкам» воззриться на него, как Би-Хан фыркал, отпускал колкость и отходил прочь. Почему сейчас это вспоминалось теплом и нотками лёгкой грусти, Томаш не знал; может быть, он думал о своём питомце, коим теперь по воле случая вынужденно стал старший брат. Скажи он об этом Куаю, того бы накрыло лавиной гнева, кот был бы либо замучен до смерти, либо казнён тотчас — эта их общая с отцом черта пугала в Скорпионе больше всего. Он был вспыльчив, скор на расправу, всегда спорил, вечно был недоволен односторонним решением и не мог не оспорить чужое мнение. Если посмотреть на это с другой стороны, то Би-Хану было непросто с ними обоими — огненный брат и неуверенный в себе сирота, контраст, от которого нельзя было добиться нужного выполнения поставленной задачи на миссиях. Один постоянно покушался на его авторитет, а второй не мог принять между братьями ни одну сторону, больше взывая к их спокойствию и умению держать самоконтроль. Томаш был меж льдом и пламенем как громоотвод, за что часто и попадал то под горячую, то под холодную руку. Куай Лян был отходчив, а Би-Хан до жути мстителен. Огонь и Лёд — вечная борьба двух крайностей, и где-то между ними вился тонкими струйками успокаивающий их пыл дым. Дорога петляла, то резко утопая в гуще леса, да ещё и простираясь высоким непроходимым холмом, то ухала вниз, норовя сбросить нерадивого путешественника в провал зияющего тьмой обрыва. Томаш слишком хорошо знал этот путь, чтобы пропасть по недоразумению так глупо. Но мысли его были заняты прошлым, которое крепко держало его за плечи, словно присосавшийся к шее вампир. Вспомнилось, как на первых своих тренировках Врбада старался не плакать даже когда принципиальный наставник заставлял повторять отжимания, пока плечи не отваливались, а руки не начинали дрожать так сильно, что за ужином пепельноволосый едва мог удержать в руках палочки. Ему не давали поблажек, наоборот, срамили тем, что он переросток, что его нужно будет тянуть, развивать суставы, чтобы они свободно двигались в суставных сумках, позволяя выбираться из пут, колодок и железных оков. Однажды Би-Хан присутствовал на тренировке, где Томаша тянули в шпагат и наставник (ярый противник клана Северной Звезды) с особым остервенением сел на спину подростку, наслаждаясь его захлёбывающимися слезами, криками и стенаниями. Томаш выл так жутко и пронзительно, что в конечном итоге Би-Хан не выдержал, с коварством карателя на лице подошёл к наставнику и деликатно шепнул ему на ухо: «Ещё раз так сделаешь, я тебе яйца отморожу и оторву». Пытка прекратилась, Томаш поднял зарёванное лицо в мольбе, пытаясь понять, что он сделал не так и за что его истязали подобным образом. Би-Хан подошёл к подростку сам, отогнав наставника как плешивого пса, дал что-то из своей фляжки, а после шепнул на ухо короткое: «Расслабься». Томашу стало значительно легче, и последующая тренировка прошла уже без драмы. Но за подобное заступничество старший сын был жестоко наказан — оскорблённый наставник не упустил шанса расписать во всех красках, какую протекцию криомант оказал своему названому брату. Испугавшись сближения старшего сына с его неприемлемыми для адепта мужского ордена воинов «наклонностями», отец не был к нему милосерден и запер в карцере наравне с простолюдинами, чем вызвал к себе только ещё большую ненависть. Би-Хан отсидел положенный срок, остращая свой гнев сутрами, пытаясь принять тот факт, что его истинное «я» — это проклятье, которое споткнулось о красоту принца династии Северной Звезды. Смоук замер возле портального камня — видел бы кто другой этот большой валун, прошёл бы мимо, так ничего и не поняв. Камень был похож на косой стол, весь заросший мхом и кое-где будто подпалённый языками пламени, на него никогда не садились птицы, а звери старались держаться его стороной, трава рядом с ним вилась и закручивалась спиралью против часовой стрелки. Для элитного воина Лин Куэй это были самые яркие и значимые приметы, и Смоук, радуясь, что Би-Хан не отдал в своё время приказы уничтожить все камни, стал тихо читать над валуном заклинание. Янтарно-жёлтая спираль медленно раскручивалась, расширяясь по окружности, пока не стала достаточной высоты для прохода внутрь. Ветер воронкой устремился в червоточину, увлекаемый более холодным воздухом горного массива, и Смоук поёжился: до чего же температурная разница между их местами проживания была ощутимой. Шаг, недолгое парение в пустоте на огромной скорости — Томаш уже и подзабыл, как невесело может подпрыгивать желудок и всё его содержимое, если иметь неосторожность принять пищу перед путешествием. Благо что он отказался от предложенного мадам Бо ужина. На выходе из портала он едва удержался на ногах — за время его отсуствия рядом с воротами выпал первый робкий лёгкий снежок, который кое-где уже успел заиндеветь и превратиться в тонкую корочку льда. Сердце наполнилось тревогой, когда его встретил Куай — Мастер Огня всегда был очень чувствительным к активации портала, так что вышел поинтересоваться, кто же им воспользовался. Благо Грандмастер был один и ожидал его чуть поодаль, присев на скамейку для дозорных. — Вернулся? Где ты был? — спокойно спросил Скорпион, поднимаясь с места. — У друзей, — Смоук метнул взгляд на стены, по округе, удостоверяясь, что рядом нет никого и что друг пришёл его встречать один. — Есть разговор, Куай. — Когда ты такой серьёзный, меня это начинает напрягать, Томаш, — мягко улыбнулся друг. — Идём в мой кабинет, а то наш котодемон снова разгромил мои покои в хлам. Смоук озадаченно вздохнул, сожалея, что кот всё же не сдержал обещания и снова принялся за свои проделки. Вот же неугомонный кошак! Они дошли до кабинета — по большей части нового помещения, где временно приходилось ютиться новому Главе, так как тайна кабинета прежнего Грандмастера так и не была раскрыта, а получать очередной электрический разряд Куаю очень не хотелось. Скорпион закрыл двери на ключ, дошёл до кресла и предложил другу присесть. — Выкладывай. Что тут вообще происходит? Кто такой этот чёртов кот и почему ты решил покинуть клан именно тогда, когда этого делать не стоило? — пиромант скрестил руки на груди крест-накрест, всем видом требуя пояснений, и Смоуку пришлось взвешивать каждое сказанное слово. — Кот — местная легенда, помогает клану отражать атаки всяких тварей, иногда портит мебель и доводит повара до лютой икоты отчаянным воровством, а иногда просто чудит, насмехаясь над всеми. Но, как ты уже убедился, пользы от него куда больше, чем вреда. Ведь это он заметил вторжение. — Да. И не только. Пушистый мерзавец стащил у кого-то серебряную серьгу и принёс её мне, битый час пытаясь объяснить, что я должен с ней делать. У нас в отряде числятся оборотни? Смоук закатил глаза кверху: — Помилуй! Ты хочешь, чтобы я проверил все списки за последние десять лет? Хорошо, так и быть, проверю. Но при одном условии, — Томаш плюхнулся в кресло, понимая, насколько же его вымотало путешествие до Фенцзяня и обратно. — Условии? — поморщился Скорпион, узнавая хитрые нотки в голосе брата. — Да. Условии. Ты отменишь декрет прежнего Грандмастера о запрете котов на территории храма, а Мао оставишь мне. Это будет мой кот. Мой персональный, и никто, кроме меня, не смеет его наказать или даже погладить, — Смоук сам не заметил, с каким ревностным чувством выставил это требование, что даже у Куай Ляна лицо вытянулось от недоумения. — Хорошо, если тебе настолько нужен этот пушистый обормот, то пусть живёт у тебя, если ты не боишься снова… — пиромант указал на лицо воина Дыма, которое до сих пор было заклеено в некоторых местах пластырем. — Я с ним договорюсь на выгодных условиях. И ещё, — Смоук сделал многозначительную паузу, прежде чем начать говорить снова. — Куай, тебе не кажется, что всё это похоже на диверсию? Что вампиры, о которых долгое время не было ничего слышно, вдруг решили напасть на нас именно сейчас. Покусали так много человек, включая тебя. Меня предупредили, что нам в клане не будут рады, что твоё лечение будет саботировано, а тебя, скорее всего, обратят на радость заговорщикам. Здесь ведётся очень тонкая подковёрная игра, и мы не знаем, кто её зачинщик. Я не силён в интригах кланов и династий, ты знаешь, но мне категорически не нравится то, что здесь творится. Я был у мадам Бо, договаривался о сотрудничестве с монахами из Белого Лотоса. Они благородно согласились создать для нас антидот из глаза вампирши, который вынул для нас Мао. — Теперь я в долгу перед этим нахалом дважды? — фыркнул Скорпион, поджимая от негодования губы. — Вездесущий мерзкий кошак… — Ага. Везде ссущий, да, — со смешком в голосе ответил Томаш, думая о том, что знай бы Куай Лян, кто скрывался под мохнатой чёрной шубкой, то плевался бы весь вечер. — Кот, конечно, сволочь редкостная, но не обижай его, пожалуйста, пока я его не приручу. — И чем ты его приручать собрался, псих? — шутливо толкнул в плечо друга пиромант, веселясь от самой мысли, что у соклановца будет такой неординарный питомец. — Куриные ножки! — воскликнул Томаш, многозначительно подняв указательный палец правой руки вверх. После разговора с Грандмастером пришлось проверить, как его личный отряд справился с задачей. Как и всегда, Смоук мог положиться на свою восьмёрку лучших воинов, с которыми он прошёл так много в своей жизни. На удивление, но ребята были всё так же преданы ему, выполняя все указания в точности и не требуя за свою работу похвалы. Все одиннадцать трупов пришлось осмотреть под молчаливое присутствие Сайрекса, который не очень охотно прикасался к ним, видимо, боясь заражения вампирской чумой, как он сам это окрестил. Тела были обычными, ничем не примечательными, но холодок по спине от ожидания, что кто-то из них резко подпрыгнет под белой простынёй, шёл по хребту до копчика. Смоук на всякий случай распорядился, чтобы трупы снесли в подземелье и там запечатали знаком «отрицания» — на первое время этого хватит, если трупы вдруг решат полетать на широких кожаных крыльях или обнажить выступающие вперёд белые как снег клыки. Ближе к двум часам ночи Томаш, довольно измученный, валившийся с ног от усталости воин, вошёл в свои покои, где подозрительно непривычно пахло сигаретным дымом. Воин принюхался, воззвал к своей стихии, которая тут же волнистым нежным завитком указала, откуда исходил запах — на чайном столике лежала разорённая пачка сигарет, рядом стояла обычная ваза, в которую кто-то вместо пепельницы сбрасывал множество окурков и пепла. В довершение ко всей этой картине на полу валялись опасные серебристые осколки недавно разбитого вдребезги ростового зеркала. Смоук не стал зажигать лампу, а, как и положено, настороженно вынул из-за пояса верный, ловкий для ладони керамбит, ожидая нападения из-за шкафа или откуда-нибудь, где мог затаиться нахальный интервент. Но дойдя до своей кровати, не увидел ничего, кроме высокого продолговатого холмика, из которого длинной гибкой лентой торчал огромных размеров чёрный кошачий хвост. Конечно же, первым делом у Томаша появилось желание как следует за него дёрнуть, но если колдовство внезапно увеличило кота в размерах, то ему придётся сражаться уже не с бойким мелким хищником, а с кем-то в весовой категории пантеры. — Би-Хан? — неуверенно, тихо позвал по имени Томаш, осторожно присаживаясь на кровать на самый уголок. — Не подходи!!! — огрызнулся тот привычным слегка охрипшим голосом с рычащими нотками. — Хорошо. Не подхожу, — Смоук сел так, чтобы разговаривать со старшим братом повернувшись к нему спиной. — Что-то произошло, пока меня не было? Воин Дыма прекрасно понимал, что до истинного доверия пока далеко, что Би-Хан слишком двуличен и изворотлив, чтобы принять его помощь и равноценно помогать в ответ. Смоуку слишком отчаянно хотелось верить, что примирение между братьями ещё возможно, по этой причине все обиды и обвинения пришлось отложить подальше, как и свою задетую гордость. Кто-то из них должен быть мудрее… — Да, твою мать, произошло, — отгрызнулся криомант. — Тебе и брату произошло на потеху! Как же я вас ненавижу! Всех! Никто из вас даже понятия не имеет, что происходит в Земном царстве, рабы вы долбаные! Сколько людей погибло только ради того, чтобы развлечь божка и его непомерное чувство гордости! Ты когда-нибудь, Смоук, получал пощёчину от вдовы воина, останки которого мы просто собрали в мешок, чтобы было что похоронить? Ты хоть раз видел глаза сирот, таких же, как ты, которым из жизненных устоев не внушали ничего, кроме отмщения? Как жаль, что своё ты совсем забыл… Саб-Зиро говорил хлёстко, но сбивчиво, словно пощёчины пытался отвесить, и горечь последней фразы заставила Томаша взвиться возмущением и обидой. Надолго же его хватило… Месть… Отмщение… Справедливость! — Ты пытаешься меня разжалобить или оправдаться за то, за что был заслуженно проклят? — смесь гнева и раздражения холодом зазвучала в стальном голосе Врбады, голову повело, рвануло с плеч такой сильной болью, будто она спала всё это время, выгрызая себе пространство для манёвра. «Мама! Мама-а-а-а-а!» — глухим отголоском засвербило в мозгу. — Ты захотел какой-то там свободы, власти, хотел править Земным царством и прочее. У меня не было даже шанса спросить об этом у тебя лично, ведь я знаю о случившемся только со слов твоего брата. А мне очень хотелось узнать, почему всё, чем ты был одарён с детства, вдруг перестало для тебя иметь хоть какое-то значение? Ладно я, просто неудачный эпизод в твоей жизни, но Куай? Послышалось самодовольное высокомерное хмыканье, такое же, как и всегда, когда Би-Хан был в курсе определённых тайн, содержавшихся в глубочайшем секрете. — Куай Лян… чёртов ублюдок, папенькин сынуля. Я покоряюсь только своей судьбе, а не колдунам, тиранам из Внешнего мира и прочим властолюбивым узурпаторам, блеющим о мире во всём мире, вроде святого блюстителя правил Лю Кана. Ты ничего не знаешь из того, что знаю я, и это не так просто объяснить такому, как ты. Судьба Земного царства всегда зависела от огромного количества пролитой крови, которой щедро платили Лин Куэй, и вместо того, чтобы честно представлять свой мир и выступить на его защиту с гордостью на турнире, свершающемся всего раз в сто лет, нас просто оставили как шавок доедать объедки с пиршественного стола. Я хотел освободиться от дикости, от средневековых пережитков, при этом не меняя отцовских наставлений — как бы мой родитель ни был строг, но ему хватало мудрости взрастить клан на должном уровне даже при условностях традиций. Но я хотел привнести самое лучшее, то, чего достойна моя семья. Клан, Томаш, это огромная семья, и когда кто-то погибает, я скорблю не меньше, чем их родня. В прошлой битве погиб мой друг Суйро — я обязан был этому человеку его добротой и той каплей тепла и внимания, что перепадала мне от него между наставлениями сурового отца. Это с вами отец был нежен и ласков, а для меня он был самым жестоким человеком во всём мире. Разве я о многом просил в те юные годы? У меня не было права жить жизнью, которую весело проживали вы с Куаем — когда вы мирно посапывали в постельках, я учил наизусть трактаты и каноны, когда вы просили передышки на тренировках, я тренировал себя яростнее! Уходит так много времени на то, чтобы взрастить достойных бойцов и посвящённых в магию стихий, а нашими жертвами и телами затыкают дыры, словно заплатки ставят на бреши миров. И кто знает об этих подвигах? Никто. Мы вынуждены снова занимать позицию жертв, как это было с первыми поселенцами из Эдении, будто расплачиваться за грехи, которых не совершали! Лю Кан… для него мы не больше чем горстка марионеток с инстинктами преданных собак. Я верил, что брат поймёт меня, примет мою сторону, но он решил, что истина Лорда Огня куда крепче кровных уз. Так скажи мне, Томаш, кто здесь прав? — Это демагогия, Би-Хан, ты уходишь от ответа, — строго сказал названый брат, в мыслях боясь услышать правду. Он чувствовал её через боль, сжимающюю виски, через тревогу, что рвалась из нутра, заставляя желудок сокращаться до тошноты. — Дурак, наивное дитя. Ты не знаешь самой главной интриги: твоя жизнь — это просто иллюзия одного огромного разочарования. Я посвятил всю свою жизнь только тому моменту, ради которого терпел издевательства, полное лишение детских забав и личного времени, я отдал всего себя, чтобы служить нашему миру. И что я получил взамен? — холмик из одеяла вырос, очерчивая человеческую фигуру, сидящую на смятой постели. — Я терпел чужие указания и нравоучения так долго, чтобы в конечном итоге меня сделали ещё большим уродом в наказание, — чёрный хвост моментально исчез под одеялом, стыдливо прячась. — Просто оставь меня. Это пройдёт с рассветом. Я очень устал… — Я хочу видеть тебя, Би-Хан, я не боюсь, правда. Даже если ты выглядишь как самое жуткое чудовище, зараженное таркатом, — в горле воина Дыма застыла какая-то смесь горечи и волнения. Брат был сейчас так многословен, так неосторожно несдержан, что это было совсем непривычно для слуха. Би-Хан никогда и никому не говорил о своих тревогах и разочарованиях, не посвящал в тайны своей мятежной души, которая на самом деле страдала от вечного чувства неполноценности и незащищённости. Его давили, как сдавливают уголь толщи пластов земли, прежде чем с течением времени на свет не появится алмаз. Давление на человеческую психику было столь велико, что оно исказило изначальную его природу, заставляя яростно защищаться от опасности померкнуть в чужой воле и приказах. Сейчас Би-Хан сидел в комнате третьего сына и словно исповедовался, самое удивительное, по просьбе того, кого он ни в грош не ставил в мирные времена. — И я никогда не боялся тебя, брат. Да, ты причинял немало неприятностей, но и добра творил не меньше, пусть и невольно. Внешняя красота… Разве она была когда-либо важна для тебя? Я уважал тебя не за то, как ты выглядел или как гордо держал спину, а за то, что ты был в моих глазах сильным, мудрым и несгибаемым человеком. Ты отчаянно принимал любой вызов, на всё смотрел как на игру, потеху, даже когда было тяжело. Хочется верить, что всё, что произошло, была просто твоя обида на Лю Кана, и я могу её понять после того, что ты мне рассказал. Ты всегда хотел признания, славы, почестей, как воин в тех книгах, что читал. Но ты никогда не делился с нами тем, что накопилось в твоей душе, — старался смягчить беседу Томаш, медленно подсев на край кровати к криоманту чуть ближе. — Ты стараешься меня оправдать или заставить себя слушать? — снова это пренебрежение скользнуло холодком по спине, но потом до Томаша вдруг дошло понимание, что это не холод, это его стена, за которой криомант прячется всякий раз, когда кто-то пытается приблизиться. А ещё боязнь выглядеть жалким и беспомощным. — Помнишь, как тебя покусали пчёлы? — Не было такого… — быстро пробормотал он, но в хриплом голосе Би-Хана скользнула неловкость и неуверенность. — Было. Это была глупая случайность, кто же знал, что у тебя аллергия на пчёл? Но я помню, как ты был обескуражен этой слабостью и как отказывался от пищи и прогулок, пока недуг не прошёл. Ты ненавидишь быть уязвимым, мы все понимали это и щадили твою гордость. Тогда я подумал, что было, конечно, потешно ощутить, что ты тоже несовершенен, но именно в такие моменты мне больше всего хотелось быть рядом с тобой, как и Куаю. Нас… не пускали к тебе, а твоя сдержанность не позволяла даже лишний раз справиться о твоём самочувствии. И не из формальной вежливости, а из беспокойства за тебя. Если бы мне было всё равно, если бы я был сильно обижен на тебя, то наверняка ты бы сидел не в моей комнате, а в месте куда похуже. Ко всему прочему, если ты смог стать человеком хотя бы на время, то, может, проклятье проходит, а не разрастается? — Смоуку было настолько любопытно, что он осторожно подцепил пальцами кусочек одеяла и резко дёрнул его на себя на свой страх и риск. — Извращенец! — взбрыкнуло живое сокрытое от глаз создание, в панике пытаясь вернуть удобное прикрытие на место. — Что ты делаешь?! Смоук так и замер, держа одеяло в руках, когда перед ним предстало всё то же совершенное тело Саб-Зиро с небольшими милыми дополнениями в виде очаровательных ушек на голове и безумно красивым длинным гибким хвостом. Глаза криоманта снова стали привычно карими, вот только радужка слегка оттеняла их синими бликами. — Ты… — Томаш покраснел, понимая, что Саб-Зиро — беззащитно голый, смущённый его поступком и, кажется, готовый разразиться грозной тирадой по этому поводу. Би-Хана не портили ни новые шрамы на теле, ни явная худоба от скитаний по клану, ни этот дивный кошачий хвост: он всё так же был отлично сложён, будто античная статуя из галереи эпохи Возрождения. Совершенство! — Я урод! — истерично взбрыкнул криомант, прикрывая хвостиком постыдные места. — Мне, конечно, говорили, что я моральный урод, а теперь ещё и физический! Я не могу так выйти к людям! — он в отчаянии закрыл лицо руками. — Уйди, Томаш. Пожалуйста. — Ого, в твоём словаре, оказывается, появилось новое слово? — пепельноволосый подсел к Би-Хану на постель совсем близко и вернул одеяло на его плечи, осторожно укутывая. — Я не могу уйти хотя бы в силу того, что это моя комната. А ещё я не вижу ничего плохого в том, что у тебя есть эти милые ушки и хвост — так ты выглядишь более безобидным. Ты для меня всё равно всё тот же ворчливый старший брат, который сейчас либо затрещину мне влепит, либо устроит словесную отповедь по поводу моего происхождения. Они молча смотрели друг на друга, понимая, что прошёл год, как они не виделись. И два сердца тяжко стучали, осознавая их первую встречу вновь спустя такой срок. — Здравствуй, Би-Хан. Я скучал… Смоук сам не понял, почему ему захотелось обнять это худое, измученное чарами тело, но жест получился сам собой. Кажется, Би-Хан вздрогнул, замер, будто ожидал, что его ударят: его плечи напряглись тугими канатами мышц, а грудная клетка перестала вздыматься, будто он забыл, как дышать. — Скучал? После всего, что было? — левая чёрная бровь недоуменно взметнулась вверх, описывая полукруг. — Да. Я правда скучал. Можешь не верить, — Смоук ткнулся носом между лопаток криоманта и стиснул его ещё сильнее, не желая выпускать из рук. — Ты всегда заботился о нас, и даже сейчас, когда мы враги, ты всё равно помогаешь мне… — Пф-ф! Вас и врагами-то сложно назвать, скорее глупые дети, которые решили, что они могут сделать что-то сами, — Би-Хан посмотрел на Томаша через плечо, не понимая, отчего в сироте возник столь странный душевный порыв обнимать его так тепло и крепко. — Рассказал Куаю обо мне? Смоук уловил тревогу в его голосе, такую откровенную, словно это был и вовсе не Би-Хан перед ним, а кто-то другой, чья жизнь зависела от сохранения тайны проклятья. — Нет. Не стал. Если бы сделал это, то вряд ли застал бы тебя живым. К тому же ты сам не сказал мне о том, кто и за что проклял тебя. Так что я сделал вывод, что тебе не дозволено говорить об этом. Это же очевидная сказка с загадкой внутри! Разве не ясно? Ты бегаешь в образе заполошного кота, охраняешь клан, иногда пакостишь, но больше из вредности, чем из желания от нас отделаться. К тому же ты пришёл ко мне, я единственный, кто может слышать твой голос и понимать тебя. Значит, в этой загадке я — часть разгадки. Верно? — Может быть, — уклончиво ответил Би-Хан, ёрзая и стараясь выпутаться из обьятий. — Ты сделал как я тебе сказал? — Да, мастер Саб-Зиро. Мадам Бо сделает лекарство, всё будет в порядке, — Томаш разжал хватку и не удержался, чтобы не погладить криоманта между ушек, которые так смешно дёргались в момент, когда мужчина прислушивался к любому шороху. — Би-Хан, ты чертовски красивый кот. — Пф-ф! — сдул с носа тёмную прядку тот, высокомерно фыркая и убегая от ласкающей ладони. — Я оборотень — не человек и не зверь. И я бы очень не хотел, чтобы ты видел, как происходит переход от одного состояния к другому — это унизительно. И больно. Чертовски больно. Голос криоманта поник, будто в его опыте существовала боль куда хуже той, что доводилось терпеть на тренировках или в бою. Это заставило насторожиться, но воин Дыма решил пока что отложить расспросы об этом. Смоук больше удивился, что Би-Хан с небывалой лёгкостью признался в своей слабости и неумении терпеть боль — такого с ним никогда ещё не случалось. И всё же сейчас, когда этот недоступный красавец сидел абсолютно голым в его постели, было ужасно трудно сдержаться, чтобы не прикасаться к нему, хотя бы как к коту. То, чего не случилось у него сегодня с Рейденом, до сих пор разорванным послевкусием блуждало по телу, заставляя кровь бурлить. — Не знал, что ты куришь, — тихо прошептал в ночной темноте Смоук, вставая с кровати. Он дошёл до столика, взял пачку сигарет и выудил одну, обошёл кровать и сел перед Би-Ханом на колени, протягивая ему сигарету. — Нашёл мою нычку и разорил? Будешь? Кошачьи ушки описали неуверенный круг, потом прижались к голове, будто криомант испытывал стыд. Но пальцы потянулись к предложенной сигарете с явной дрожью. — Это… успокаивает, — он метнул на Томаша недоверчивый взгляд, а тот только ловко подсунул ему зажигалку, которую всегда носил с собой. — Ты не против? — Да уже, как я понял, поздно беспокоиться о запахе. Нет, всё в порядке, кури. Я сам курю. Не знал, что ты так быстро найдёшь мою заначку, — Томаш сам закурил и мягко улыбнулся, пуская дым поверх ушек кота. — Я хочу увидеть тебя другим, не таким, каким ты был для нас всех в клане — без официоза, без вот этого твоего пафосного желания быть для всех выше на голову. Я даже готов помочь тебе снять проклятье, но не могу гарантировать, что Куай будет рад твоему возвращению, как и Лю Кан. Би-Хан прикурил, прикрывая глаза от удовольствия от первой затяжки. Он раньше никому не позволял видеть свои слабости, но в таком положении, где он полностью зависел от временного союза с Врбадой, выбирать не приходилось. Кошачий хвост нервно выглянул из-под одеяла, метаясь туда-сюда, выдавая злость и раздражение криоманта. — Что-то не так? — Смоук заметил эту перемену, внезапно нагло взял Би-Хана за руку, разглядывая его пальцы, повертел в ими в воздухе. — Чудеса! Нет когтей! — Зато всё ещё есть кулаки, — выпустил в потолок сизую струю дыма криомант. — Брось, ты на мне и так от души оторвался. Задница и лицо просто в решето, — тихо рассмеялся пепельноволосый. — У некоторых что лицо, что задница, — вторил ему лёгким смехом криомант. Непривычно легко с ним сейчас. Он сидит голый на постели, буднично курит, словно между ними уже всё было и всё произошло. А сейчас это просто пауза между чем-то, что вскоре продолжится… Томаш не мог понять, отчего ему не хотелось отпускать чужую руку, которая сама выскользнула, прячась под полог одеяла. Видимо, Би-Хан стеснялся себя, прикосновений и того факта, что его руки были куда теплее обычного. — Ты стал каким-то другим, Би-Хан, я не заметил температурного скачка. Что-то изменилось, помимо проклятья? Твоя сила, она словно… пропала? Би-Хан внимательно всмотрелся в серо-зелёные глаза. До чего же догадливый сукин сын! Давай же, развивай мысль! — Значит, пока ты кот или полукот, то криомантия не властна над тобой. Хм, какой отличный шанс сблизиться с людьми и перестать уже быть таким отмороженным на всю голову, — Томаш снова серебристо рассмеялся, за что тут же получил щелбан по лбу. — Ай… — Сблизиться с людьми? Даже интересно послушать, — язвительно зашипел змеёй мастер Льда, снова прикладывая губы к сигарете, — к кому конкретно? Может, к дружкам, которые спят и видят, как бы занять моё место? Или к брату, который готов меня повесить на главной стене за проклятый хвост? — Жуткий ворчун, — улыбался Томаш. — А я тебе для разминки не подхожу? — Не ты ли меня заверял в том, что я нарушил все традиции и спятил? Перечил мне, бесил постоянно этими цитатками отца. — Не ты ли любишь при любом удобном случае напоминать мне и остальным про то, что я не одной с тобой крови? — парировал его вопрос Томаш. — Если проклятье само выбрало меня в качестве твоего проводника в мир терпения и добра, то так тому и быть, но у тебя идиотская черта, Би-Хан, отталкивать людей от себя потому, что ты просто боишься чего-то не суметь! — Ничего я не боюсь… — Боишься! Так же, как боишься признаться мне, что на самом деле ты меня не ненавидишь, — Смоук давно уже не был ни робким подростком, ни тем милым славным малым, который не имел права голоса в этом клане. Би-Хан чуть не подавился сигаретой. — Да с чего ты взял?! Я что, посягал на тебя? Нет! Я тебя вообще старался избегать! — почти переходил на крик и до того уже изнервничавшийся криомант. Его кошачьи ушки загнулись назад, казалось, он сейчас зашипит и снова тяпнет когтями, но ничего, кроме грозного голоса, Томаш не услышал и не увидел. — Мне нельзя было с тобой знаться, потому что ты… — Что — я? — взвился над ним Смоук, уперев руки в бока. Как же хотелось поцеловать эти жёсткие губы, как же хотелось всем весом навалиться на мерзавца и оттрахать его, чтобы был покладистее! — Ты был в опасности! Прояви я к тебе хоть каплю доброты или участия, как Старейшины тотчас нашли бы способ, как с тобой разделаться. Помнишь, как тебе испортили волосы? — одеяло спало с плеч Би-Хана, закрывая только его бёдра и нижнюю часть туловища. — Так ты же меня и остриг! — А знаешь, почему, дебил?! — Почему, чёртов ты ублюдок?! — Потому, что ритуальные причёски могут носить только люди клана, вельможи, аристократы. Твои волосы испортили специально, чтобы у тебя не было права узнать, кто ты такой. Да, я остриг тебя, мне жаль, приношу извинения, но не сделай я этого, и тебя бы уничтожили твои очаровательные дальние родственники из династии Южной Звезды. — К-кто? — Томаш отступил от кровати на несколько шагов, не веря грозному холодному голосу. Би-Хан с сожалением посмотрел на младшего брата, и от этого взгляда становилось только хуже. — Ты… не Лин Куэй, ты последний потомок клана Северной Звезды. Твои родители погибли по приказу, а не по халатной случайности. Я не мог тебе об этом рассказать, пока не был уверен, что это было безопасно, пока я сам не стал Грандмастером. Но у меня не было на это времени — Лю Кан, задание, всё завертелось. Головная боль, которая поразила воина Дыма, вдруг взорвалась так гулко, что мужчина потерял равновесие, схватился за виски и стал умолять: — Замолчи! Замолчи! Заткнись!!! Этого не может быть! Я… моя семья… Би-Хан тревожно наблюдал за бывшим соклановцем, пока тот внезапно не потерял сознание, заваливаясь перед ним на бок. Саб-Зиро обладал нечеловеческими реакциями, так что вовремя подхватил названого брата под плечи, мягко уложив на кровать. Заметавшись по комнате и совсем забыв про свою наготу, нашёл в ванной полотенце, смочил его в ледяной воде и уложил на горячий лоб. Смоук бредил, что-то говорил на непонятном языке, его то знобило, то трясло, скручивая в лихорадке конечности к телу. — Плохо дело, — тихо прошептал Би-Хан, понимая, что может лишиться единственного человека в своей кошачьей жизни, кто мог разбирать его мяуканье и складывать в понятные слова. Не без лёгкого удовольствия криомант раздел Врбаду, обтерев его горящее тело мокрым полотенцем, затем укутал в плед, и когда того стало колотить от озноба, обречённо вздохнув, лёг к нему рядом. Это было совсем неправильно — на щеках экс-Грандмастера проступил стыдливый румянец, а от соприкосновения тел становилось жарко уже и ему. И хотя Би-Хан весьма деликатно и осторожно прижимал Томаша к себе со спины, ему до ужаса хотелось снова, как тогда, уткнуться носом в волосы цвета звезды. Ещё немного тревожных секунд ожидания — и вот он уже с забытым в душе теплом вдыхал запах чужих волос, переливисто и радостно урча от удовольствия. — Ты… урчишь, — слабым голосом вдруг произнес Томаш, пытаясь облизнуть пересохшие губы. — Ничего я не урчу! — возмутился Би-Хан, снова краснея, почему-то только сильнее прижимаясь к телу своего человека. — Значит, я брежу. Что со мной? Знаешь? — голос сереброволосого мужчины был таким слабым, будто он был готов отдать праотцам душу. — Проклятье клана Лин Куэй — тебе стёрли память о тех страшных днях, когда ты был маленьким. Теперь она возвращается, а это очень больно, — тихо пояснял криомант, не веря счастью не обжигать тёплое человеческое тело колючим холодом своей стихии. Впервые за всю жизнь ему было так спокойно. — Ты об этом хотел рассказать? — Да… Томаш провалился в глубокий сон и проспал до обеда, а когда проснулся, то обнаружил рядом у своей головы мирно скрутившегося в клубок чёрного кота. Он всю ночь был рядом, не отошёл от него ни на шаг. Был ли Би-Хан человеком или ему это только пригрезилось? На столе валялись окурки, в комнате было душно. Смоук пружинисто встал с кровати, всё ещё ощущая последствия вчерашней головной боли, будто он пил как сельский забулдыга. — Мао, — Томаш мягко погладил кота по пышной шёрстке. — Так это был не сон? Ты правда превратился в себя и… раздел меня, маленький пушистый извращенец? Из клубка моментально, как блеск вынутой из ножен катаны, блеснул голубой кошачий глаз. Недовольство кота можно было ощутить кожей… — Не особо радуйся, узурпатор! Я тебе помог только из чувства выгоды. Если ты окочуришься, то не видать мне моего клана. — То, что ты вчера сказал… это правда? — Смоук быстро впрыгнул в штаны, заметив, с каким явным неодобрением наблюдает за ним кот. — Правда. Если не хочешь, чтобы тебя мутило весь день — пей больше воды. И ещё — держитесь оба подальше от моих покоев, — фыркнул он, снова прикрывая веки в полудрёме. — Куай уже попробовал. Мы так и не поняли, что не так с твоей комнатой. Идём, надо раскрыть и эту тайну. Вдруг это нам поможет в расследовании? — в голосе воина Дыма было столько энтузиазма и энергии, что Би-Хан только показательно отвернулся от него и сжался всем кошачьим тельцем в ещё меньший комок. — Удачи, — фыркнул нахальный зверь себе в усы. — Нет, котик, ты пойдёшь со мной. А будешь хорошо себя вести, я тебя как следует накормлю и причешу. А то у тебя шерсть свалялась и выглядишь ты как-то не очень… — Не очень?! — кот подхватился на все четыре лапы, шипя от возмущения. — Я целый час вылизывался! — Идём! — Смоук подватил его под мягкий животик и уложил себе на правое плечо таким образом, что кот повис на нём безвольной тряпочкой. — Как же это унизительно… — Не ворчи, мой дорогой Мао, унизительно будет опустить тебя твоими лапками на грязные половицы коридора. В моей жилой половине слуги давно не делали уборку. Итак, что там такого ценного в твоем кабинете? — Томаш погладил кошака по спинке, и тот даже приятно расслабился, стараясь не выпускать в серую форму когти. — Там будущее. И цивилизация. И интернет! И мой ноутбук, — сыпал страшными непонятными словами кот. — Твой, прости, что?! — Фых! Деревенщина! — воскликнул кот и ударил кончиком чёрного хвоста в нос своему человеку. — Похоже, что у нас будет очень много весёлых ночей по обучению элементарным вещам. Так и быть, дубина, я буду великодушен и научу всему, что знаю. Но не могли бы мы перед тем, как пойдём снимать защиту моего кабинета, зайти позавтракать? В мягком пушистом боку гневно заурчало от голода, и Томаш, взяв котейку под передние лапки, заглянул в его голубые глаза. — И что же его котейшество предпочитает на завтрак в это время суток? — шутливо задал вопрос Смоук. — Всё, что угодно, кроме молока! Но лучше всего отварную куриную ножку, будьте столь любезны.