А Кот пришёл, мой Кот пришёл назад

Как только Томаш покинул покои, Би-Хан задумался, с какой стати он так беззаботно заговорил с прикормышем о своей самой страшной тайне. Тайне, за которую отец гнобил его всю жизнь до самой своей смерти. Если бы преемником Лин Куэй избрали Куай Ляна, то старшего сына непременно бы сослали в какой-нибудь подчинённый клану филиал, что могло бы впоследствии привести к вооружённому конфликту, перевороту и воцарению другой династии на троне. Пироманты были крайне редки, считались вымирающим видом, но также их рождение было почти приравнено к проискам божественного вмешательства. Старейшины, поддерживающие культ Огня, не без радости заняли бы доминирующие позиции в клане, наконец-то скинув гегемонию вечного правления криомантов — рано или поздно всё это привело бы к резне внутри клана и его полному уничтожению, не родись Куай в семье криомантов. Именно здесь старый Грандмастер попал в неловкое положение, когда оказалось, что младший сын вообще никаким боком не был связан с криомантией — по клану пустили слушок, что второй сын был рождён от наложницы, давно просившей убежища после того, как её клан был вырезан в Эдении за неповиновение. Совет Старейшин загудел потревоженным ульем, а те, кто полностью поддерживал культ Огня, только ехидно потирали руки, понимая, что вот и пришёл их час управлять делами храма — осталось только дождаться, когда старший сын Грандмастера умрёт или выставит себя в невыгодном свете. Все эти досужие домыслы не имели никакого обоснования, так как внешностью и статью Куай Лян лишь подчёркивал крепкий супружеский союз, сочетая в себе и черты изящной матери, и полную схожесть, в большей степени, с внешностью отца. Но разве это объяснишь сплетникам и заговорщикам, желавшим внести свои правки и изменения в правящие династии? Может быть, именно по этой причине династия пиромантов была вежливо сослана на Японские острова, чтобы никто не смог вложить в голову юного Мастера Огня, что он обязан быть главой Лин Куэй. И не было бы всех этих интриг и игр вокруг власти, если бы не само существование в Земном царстве сверхлюдей с возможностями, превышающими человеческое понимание. Эденийские корни аристократических династий отпечатывались в каждом, кто мог управлять стихиями, лечить прикосновением раны или менять свою форму по своему на то волеизъявлению. Им, потомкам эденийских вельмож, пришлось принять правила игры, навязанные Лордом Лю Каном, в обмен на свободное проживание в глухих, непроходимых для цивилизованного мира местах. Людям, умевшим призывать лёд или огонь, в любом случае нельзя было контактировать с остальным миром, для которого они и так были всего лишь гости — потомки беженцев из Внешнего мира. Кланы изгнанных эденийцев расселялись согласно их договорённости с избранным кланом-защитником, коим и были испокон веков криомаги. Все они придерживались старых культурных традиций до тех пор, пока не утрачивали свои необычные силы и не смешивались с обычными людьми. Это тоже накладывало на Лин Куэй обязательство отслеживать по всему миру необычных детей, чтобы возвращать их в лоно традиций и содержать втайне от людских глаз. Первыми людьми, поселившимися в цивилизации среди простых смертных, стал клан Северной Звезды — как и предполагалось Лордом Лю Каном, у самых древних династий была слишком крепкая связь с их истинным миром, что привело к тому, что воздух и единственное солнце Земли отняли у них практически все волшебные силы. Единственным, что могло выдавать в них некогда прямых потомков магов-аристократов, были только их чудесные серебристые волосы. Потомки этой династии смело расселились по европейскому континенту и растворились среди обычных людей, принимая их правила жизни и особенности устроения общества. Криомантов долгое время устраивало такое положение вещей, ведь Северная Звезда стояла родословной выше, чем династия Ледяных Драконов, веками охранявших верховных аристократов Эдении от врагов, мятежей и войн. И хотя когда-то давно они жили на одной территории в северных краях Внешнего мира, скромная участь криомантов была обусловлена быть преданными вассалами, а не господами — в них не было мягкости, уступчивости и умения вести переговоры, всё, что они делали, было языком силы и дерзких действий. Основатель клана Северной Звезды был двоюродным братом самой Императрицы Синдел, в то время как глава клана Ледяных Драконов — всего лишь дальним родственником короля Джеррода. После трагической смерти короля Эдении именно Ледяные Драконы стали первыми подозреваемыми в замысле государственного переворота, за что они и были изгнаны из Внешнего мира, навечно становясь беженцами в принявшем их Земном царстве. После того как эденийцам было отказано в милости оставаться в пределах своего мира, им пришлось сосуществовать в чужом мире, бережно сохраняя свои традиции, историю и волшебные дары. Так и сложился первый Совет Старейшин Лин Куэй, храма, отданного для взращивания новых защитников под чутким руководством Лорда Лю Кана. Переселенцам из другого мира было дано куда больше, чем людям — долголетие, красота, необычная сила. Всё это никак не вписывалось в простоту и обыденность Земного царства, где ход истории определяли постоянные войны и завоевания, эпохи великих географических открытий и, в конечном итоге, полная победа и воцарение современных технологий. Это было объяснено главам кланов ещё тогда Лордом Огня, подтвердившим существование техногенного мира, которому были чужды магия и старинные знания о Вселенной и её безраничных возможностях. Тогда и было принято решение, что ради того, чтобы доказать свою лояльность и преданность новому дому, бывшие эденийцы приложат все усилия, чтобы сохранить мир между мирами и защитить Земное царство по первому требованию Лорда Лю Кана. Со временем через политические интриги и хитрость криоманты закрепились во главе Совета на двести лет, набрав силу и снискав полное расположение и доверие Бога Огня. Так был основан и создан тот самый патриархальный Лин Куэй — храм лесных демонов в непроходимой глухой чаще, куда забрести мог только знающий тропу. Остальные кланы щедро отправляли своих сыновей в услужение Лин Куэй, получая взамен блага, защиту и почёт, но даже в периоды высокого расцвета первые семена раздора взошли мелкими дрязгами, переходящими в локальные битвы и усмирения одного клана другим. Единственным существом, которого боялись мелкие сошки глав различных семей, входящих в состав Лин Куэй, был Лорд Лю Кан. Тот явно и подчеркнуто благоволил семье криомантов больше, чем кому-либо, и пришёл в полный неописуемый восторг, когда у Главы на свет появился второй сын. И если на первенца Лорд Огня отреагировал как-то до неловкости заурядно, то рождение второго порадовало божество с куда большей искренностью. Лукавая улыбка бога очень заинтриговала Грандмастера, не давая ровно никаких пояснений о том, чему Лорд Лю Кан был рад, но, посчитав это добрым знаком, Грандмастер возлюбил своего второго сына даже больше старшего, считая, что тот имел особое благословение. Вокруг рождения пироманта не могло не возникнуть слухов — трудные роды, тяжкое болезненное состояние матери, которая после рождения второго сына стала куда больше болеть, истончаясь на глазах день ото дня. Совет в своих мнениях разделился, хотя и не задавал никаких вопросов Главе, пока однажды не произошла неописуемая катастрофа, заставившая многих пересмотреть своё отношение к династии криомантов — событие, поставившее под вопрос личность Грандмастера и его право занимать трон Лин Куэй… Би-Хана воспитывали в строгих традициях, обрезая свободу и право выбирать. В пять лет он был отдан в услужение, где до ребёнка строгостью и наказаниями донесли тот факт, что теперь от него зависит крепость власти ледяных магов, судьба их мира и ещё куча всего того, что отнимало сон и покой. Он рос в постоянной тревоге и стыде за своё несовершенство, и в те беззаботные дни, когда брат резвился с матерью в саду, старший сын был вынужден быть сдержанным и послушным, серьёзным и невозмутимым. Би-Хану не давали продыху, его готовили пять наставников, за ним следила армия учителей, пихая в юную голову все доступные клану науки, а вместо отдыха он должен был практиковаться в пяти искусствах: игре на флейте, каллиграфии, владении мечом и луком, а также в умении слагать поэмы. У него никогда не спрашивали, чего он хочет сам, его слёзы воспринимались как бунт, неподчинение и полный провал всем ожиданиям. Малыш скрывался в книгах, тайком почитывая о приключениях Сун Укуна, в отрочестве похищал из библиотеки эротические романы и краснел от строк, где упоминались поцелуи и прикосновения. Из всех прикосновений лучше всего он запоминал и сохранял в сердце те, которые дарила ему мама, греясь ими, а когда было нестерпимо тяжело на душе, юноша мечтал, что, может быть, в этом угрюмом мире найдётся кто-то ещё, кто сможет взять его за руку или подарить поцелуй. Всегда под неустанным надзором, он спал, ел и испражнялся только тогда, когда ему дозволяли, он научился халатно относиться к своим потребностям, забывать о еде, усталости, забывать о своих местах и робких мольбах, чтобы боги сжалились над его судьбой и не требовали невозможного. Но каждый раз, когда в клан приходил Лю Кан, всё повторялось снова и снова, как заскорузлая на языке мантра, набившая больную оскомину — ты должен, ты Избранный, твоя цель жизни — защищать Земное царство. Би-Хан был посвящён во многие дела отца как его единственный наследник, всё, что происходило в среде мужчин, он должен был запоминать, неустанно отвечая: «Да, отец». Волю юного криоманта гнули, как молодой бамбук, которому придавали ровно ту форму, которую желали от него видеть, и он безропотно уступал, боясь потерять возможность быть значимым в своей же семье. В свои семь лет смышлёный мальчуган уже умел чопорно вышагивать и смотреть на других через призму своего высокого положения; он так отчаянно старался копировать отца, что многих это очень умиляло. Глупцы не знали, что за внешней благодетельностью и добродетелями, присущими аристократам, взращивается новое смертоносное чудовище, имя которому — Саб-Зиро. Безжалостный воин холода, не знающий привязанности и тепла, преданный служитель Лорда Лю Кана, защитник Земного Царства. Потерянный ребёнок, взваливший на себя тяжесть грехов своей династии, снежный принц, обречённый на вечное одиночество… Однажды на одном из светских приёмов в зал вошла очень красивая пара, они держались за руки, а женщина мягко несла на руках забавного щекастого карапуза. Больше всего маленькому Би-Хану запомнилось, что у всей четы волосы были цвета серебра, а сами люди были такими лёгкими и приятными, словно морской бриз, что привносил глоток свежести в летний нестерпимый зной и скуку подобных раутов. Би-Хан сидел подле матери, терпеливо наблюдая за всеми гостями и тайно от отца держа маму за пальцы — единственное время, когда за ним никто не подсматривал, чтобы сделать замечание о непристойности поведения. Мать благосклонно улыбалась всем, но в этой улыбке было больше элегантной вежливости, чем искренности. Когда вновь прибывшие гости с серебристыми волосами подошли ближе, Би-Хан чинно поклонился, как это следовало бы сделать перед представителями другого клана. — Ваш сын такой серьёзный, — проворковала дама с волосами цвета звезды. — Может быть, эти сладости вызовут у тебя улыбку, юный господин? Необычная гостья протянула малышу упаковку миндаля в шоколаде и так тепло улыбнулась, что Би-Хан непозволительно улыбнулся ей в ответ, невольно млея от тонкого запаха её духов и красоты её рук. В этом не было никакой опасности, что-то сильно подкупало в нотках её голоса, доброжелательности открытого лица и серо-зелёных глазах. Снежный принц был покорён её красотой, что донельзя смутило его. — Мама, это фея? — обернулся Би-Хан к своей родительнице, несмело испрашивая разрешения принять из рук пепельноволосой женщины подарок. — Очень похоже, Би-Хан, бери, пока папа не видит, — рассмеялась темноволосая красавица, благосклонно кивая гостье. — Как поживаешь, Тамара? А это, наверное, ваш малыш Томаш? А где же Эмилия? — К сожалению, ей пришлось остаться дома. Она слаба здоровьем, и хотя они близнецы, но такие разные! — ворковала голубкой гостья, искренне радуясь небольшому диалогу с женой Главы Лин Куэй. В это время Би-Хан не без кипучей радости раскрыл упаковку с миндалем и с блаженством засунул сразу несколько орешков в шоколаде в рот, от удовольствия даже прикрыв веки. Не было ничего в жизни вкуснее, чем съесть что-то тайком, пока никто не видит. Он был готов целовать руки чудесной фее за миг доставленной радости и удовольствия. — Би-Хан, что нужно сказать? — мягко пожурила сына мама, понимая, что сын впервые получил маленькое послабление в череде вездесущих запретов. — Шпашыба! — с набитым ртом ответил малыш и отвесил милый, но по-детски неуклюжий поклон своей благодетельнице. Остатки подарка снежный принц тут же спрятал за полы широкой части одежды — ох, если наставники увидят, отберут тотчас! Сладость разливалась во рту, наполняя теплом, радостью, хотелось танцевать, бегать, сходить с ума от счастья! Но стоило отцу посмотреть на сына с верхних балконов, как ком застрял в горле, заставляя тут же прогнать с лица весёлость, только бы не опозорить его светлость Саб-Зиро Четвёртого… Внезапно сидевший на руках гостьи ребёнок с серебристыми волосами заёрзал, закряхтел, думая громко разреветься, возвращая себе внимание матери, раз она дала что-то чужому мальчику, но после надул щёки, как хомяк, вызвав у Би-Хана приступ детского смеха. Виной ли тому был шоколад, заставивший эндорфины выделиться в кровь, или просто сама ситуация, но вместо смеха мгновенно окутал страх. Сколько ударов он получит за непристойное поведение? Но пепельноволосый мальчик, заслышав этот смех, рассмеялся сам, захлопав в ладошки, и уже намеренно надувал щёчки, чтобы повторить произведённый эффект. И строгий отец перестал существовать, и всё в мире стало таким неважным, таким незначительным, пока смеялся ребёнок из клана Северной Звезды. Это была их самая первая встреча…

***

Десятью годами позже Лин Куэй не раз подвергался некоторым неприятным оспариваниям права на власть на съезде Совета Старейшин. Пока разговоры велись в мирных дебатах, но всё же обвинения в сторону криомантов сыпались с завидным постоянством. Би-Хану, в силу его юного возраста, нельзя было присутствовать на собрании, но это не останавливало его от того, чтобы подслушивать некоторые необъяснимые подробности, выплёскиваемые за сильным напором голоса его отца. — Ваш клан покинул Эдению куда позже, вы сами выбрали для поселения Европейский континент, а теперь смеете заявлять свои права на Лин Куэй? Как это понимать? То, что ваш клан стоял выше нашего при Джерроде, не имеет никакого веса в этом мире. Так что ваша попытка взять контроль над храмом — это немыслимое нахальство! Вы растеряли свою магию! У вас нет ни одного представителя вашей стихии! — Вам стоило бы помнить, криоманты, кто дал вам достаточно времени для того, чтобы покинуть Эдению. Клан Северной Звезды был вашим союзником многие годы, мы покровительствовали вам и теперь просим об ответной услуге. Или, по-вашему, долги предков не должны быть возвращены? В нашей семье появились талантливые дети, они должны обучаться в Лин Куэй! — Ваше ходатайство будет удовлетворено, но я не думаю, что оно обрадует вас, — с нотками льда в каждом слове высокомерно промолвил отец Би-Хана.

***

Интуиция и вынужденно выработанная годами для выживания эмпатия в роковой день, когда в клан попал странный пепельноволосый мальчишка, подсказывали Би-Хану, что никакой ошибки в убийстве неизвестных безродных охотников, самовольно зашедших на территории Лин Куэй, не было. По крайней мере, люди и раньше блуждали в непроходимых лесах, где было куда больше пушных зверей, вепрей и целебных трав, и в этом не было ничего такого, за что стоило их немедленно растерзать. Но когда через порог насильно втолкнули бледного седовласого мальчика лет десяти, тело которого было залито кровью до самой макушки, Би-Хан замер в оцепенении от ужаса. Эти волосы! Этот взгляд потерянных, раздавленных горем и страхом серо-зелёных глаз… — Они хотели, чтобы клан Северной Звезды жил в Лин Куэй — что ж, я удовлетворил их притязания. Отныне это мой третий сын, Томаш, и к нему все в этом доме будут относиться с почтением, равным моим родным сыновьям, — Грандмастер похлопал мальчика по спине, прогоняя его ступор. — Иди, подойди к своему старшему брату, поздоровайся с ним. Жестокость, предательство и неоспоримое коварство, с которым действующий Грандмастер распорядился чужими жизнями, в тот день вынули из души молодого криоманта всяческую почтительность к своему отцу. Би-Хан чуть не задохнулся от желания взорваться гневом, выступить против отца, дерзко вызвав его на дуэль перед всем кланом, но ещё больше его ужаснул тот факт, что вслед за охранниками в дом вошёл сам Лорд Лю Кан. Он присел на корточки перед десятилеткой, осторожно коснулся его ладони, передавая часть лечащей силы в его детские пальцы, и тихо прошептал: — Прости. Так нужно. Эти слова отрезали всё — спешное желание вступиться за мальчика из чужого клана, допросить отца и призвать его к ответу за жестокость. Охотники, говорите? Да чёрта с два! Почерк старого интригана просматривался с негласного разрешения самого Лорда Огня! Так надо? Для кого? Мальчишки, ставшего сиротой? Будущего морального калеки, которому внушат любовь и «сыновье почитание», убеждая всю его жизнь, что так правильно и другого выхода не было? Клан Северной Звезды будет жить, пока живо дитя с волосами цвета звезды… — Заботься о нём, Би-Хан, так же, как заботишься о своём родном брате. Юный Саб-Зиро только челюсть сдавил, да с такой силой, что по скулам забегали желваки. Он-то позаботится и сделает всё, чтобы это дитя никогда не забыло чужого преступления с молчаливого согласия Защитника Земли. Когда он вырастет, он расскажет ему правду! — Идём, — поспешил подтолкнуть совершенно застывшего в фрустрации ребёнка старший сын. Увести его подальше, забрать, не вслушиваясь в мерзкие речи делящих земли и власть безумцев. Би-Хан был единственным свидетелем чудовищности преступлений своего отца, который не брезговал использовать любые средства, только бы оставить Защитника Земного царства удовлетворённым его работой. А десятилетний мальчик покорно шёл за ним, криомантом, пугаясь любого шороха, разносившегося в пустом крыле, где, видимо, давно предполагалось его заселение. Когда Саб-Зиро привёл своёго названого брата в его новые покои, то почти развернулся, оставляя его одного, грязного, испуганного, пока вдруг это доверчивое дитя не вцепилось в край его одежд, потянув к себе. — Пожалуйста, старший брат, не оставляй меня! Я не хочу быть один! — в серо-зелёных глазах блестели застывшие слёзы, и Би-Хан не знал, как себя вести в подобной ситуации, ведь долг велел ему немедля быть подле отца. Но щемящая горькая пустота в груди заставила присесть на корточки рядом. В целой семье он был так же одинок, как и этот, теперь уже сирота. Под надзором наставников от его детской непосредственности не останется и следа, его раздавят чужие правила и обязанности, он вечно будет здесь чужим и вечно будет пытаться снискать к себе расположение. Как щенок, который благодарен за будку и миску с варевом, виляющий хвостиком за скудные подачки. У Томаша были глаза его матери, её руки и длинные пальцы. Слишком женственный, чтобы быть Лин Куэй, слишком большого возраста, чтобы учиться боевым искусствам и стихийной магии с нуля. Это будет не ребёнок, а обуза, и повиснет она со временем на Би-Хане, прояви он к нему хоть каплю тепла или заботы. Нельзя показывать это Старейшинам, нельзя сближаться, чтобы не подвести отца! Посмотрев внимательно на малыша, Би-Хан очень серьёзно произнёс: — Что бы ни случилось, не верь никому в этом месте. Никому! Я буду защищать тебя, насколько это будет мне позволено, но запомни на всю жизнь — ты не Лин Куэй. Ты гораздо лучше, чем мы. И пусть в тебе нет ни капли нашей крови, это будет твоим единственным преимуществом. А сейчас я позову твоих слуг… Томаш? — Да? — Никому не говори о том, что я тебе только что сказал. Это будет нашей тайной, — он протянул мальчику сжатый кулак с одним-единственным отставленным мизинцем. — С этого дня помни об этом. Томаш повторил жест, и они скрепили клятву обещанием на мизинцах, что немного успокоило малыша, и больше он уже не вздрагивал и не боялся, зная, что теперь у него есть старший брат. С тех пор Би-Хан поклялся, что переделает клан так, как сам считает нужным, очистит от несправедливости и политической грязи, скверны, что отравляет истинное предназначение великих воинов. Что он сделает клан свободным от Лю Кана и его ничем не объяснимых действий, до того неоправданно жестоких, что пришлось вырезать весь клан Северной Звезды ради того, чтобы забрать из него последнего живого потомка. Старший сын никогда не страдал излишним доверием к домочадцам, повторяя наставления отца о том, что никому в этом мире нельзя доверять, и в первую очередь своей семье. Исключением была только мама и в некоторых случаях — Куай Лян, который был слишком прямолинеен и честен, чтобы таить на старшего брата обиду. Но в остальном недоверие было связано с многочисленными кузенами, которые спали и видели, как старший сын падает достаточно низко, чтобы Совет Старейшин возвёл на трон клана другого кандидата, сломил старый уклад, раздавив честь и славу великого храма, веками охранявшего Земное царство от вторжения Внешнего мира. И с другой стороны на чаше весов застывал груз ответственности криомантов за то, что им нашёптывал Бог Огня, обходя все договорённости с остальными кланами. Зверская расправа над кланом Северной Звезды никак не могла вписаться в понимание справедливости и чести, за которую так отчанно сражались Лин Куэй. Би-Хан же, перенимая дела отца на себя, чувствовал только омерзение и ужасную пропасть между братьями от невозможности рассказать им всё как есть — это разрушило бы всю организацию, сделав его первым Главой-бунтовщиком, который, поправ всякие приличия, вынес приговор всем криомагам. Но глубокое, отвратительное, сжигающее серной кислотой чувство вины не могло испариться: оно давило, каждую ночь нашёптывая о том, как можно открыто смотреть в глаза тому, кто доверяет тебе свою жизнь, кто так отчаянно пытается снискать от тебя одобрение и поддержку, а взамен получает только холодность и тычки. Именно тогда Саб-Зиро принял для себя решение, что лучше не сближаться, лучше сделать всё, чтобы Томаш возненавидел его, боялся, не думая даже быть к нему милосердным. Из-за малодушия рассказать Смоуку правду Би-Хан не мог полагаться на хорошее к себе расположение… Когда же его собственные братья отреклись от него, так и не выслушав до конца, не понимая, что Саб-Зиро и не мог бы им сразу всё объяснить, то горе завладело его душой, наполняя помыслы скверной и одиночеством, куда более ядовитым и сильным, чем у самого обречённого на свете демона. И он знал, что так будет, что так даже лучше, пока он не приведёт все дела в порядок и не выяснит, почему в его клане Совет имеет куда больше власти, чем избранный ими же Грандмастер.

***

— Ты выглядишь уставшим, — Томаш не умеет держать язык за зубами, но он очень наблюдательный и знает, что криомант ненавидит раннюю весну, когда его стихия ослабевает. — Я принес тебе холодный чай и булочку. Би-Хан смотрит на сироту, смотрит на него глазами затравленного зверя, вспоминая маленького мальчика, который жался к нему во время сильной грозы. Томаш не скупится на улыбку, прекрасно зная, что ничего, кроме ворчания и грубости, не получит в ответ. От этого до горечи во рту тошно. — Снова стащил с кухни? — вместо благодарности отвечает Саб-Зиро, но подношение принимает, тихо радуясь этой нечаянной заботе названого брата. — Для тебя не жалко. Я думаю, что когда ты голодный или когда у тебя болит голова, ты всегда не в духе. Ты не виноват. Просто настроение такое. «Ты не виноват…» — эти слова он бы хотел услышать при других обстоятельствах, но после смерти мамы больше нигде он их не мог расслышать вновь. В груди позорно колет, от духоты хочется разорвать на себе ханьфу, облиться холодным чаем и оголтело кричать, чтобы распугать до инфаркта всех птиц поблизости. Но выученная сдержанность заставляет коротко кивнуть, сделать первый глоток из чашки, впиться зубами в мягкий бок булочки. А Смоук садится рядом у дерева, невинно и без злого умысла прислоняется спиной к спине старшего брата, будто хочет сам успокоиться от того, что у него на душе. С минуту они оба молчат, но из-за неловкости паузы и тепла чужого тела, которое ядом проникает внутрь, заставляя потревожить молодую плоть греховными мыслями, Би-Хан восклицает: — Ты чего? Криомант мог бы подпрыгнуть из-за нарушения личной дистанции, как всегда, грубо толкнуть, залиться бранью, входя в такой раж, что смотреть на него будет страшно. Но почему-то он знает, что Томаш до глупости и безрассудства более тактильный, ему важно этим действием осознавать существование в его мире ещё кого-то, кто ему не безразличен. Только за тяжким вздохом юноши ничего не понять, хотя спиной ощущается, что он дрожит, будто его бьёт озноб. Хотелось бы уложить его голову с дивными длинными седыми волосами себе на колени и бесконечно гладить, успокаиваясь самому, но… Би-Хан не имел права порочить брата тем, что он был рождён с этим проклятым изъяном любви к мужчинам. Сирота не виноват, что тело криоманта реагирует на него как на лакомый кусок, долгожданный и такой редкий. Вечером в его покоях вместо желанного тела пепельноволосого искушения будет очередная служанка, и он будет неистово вторгаться в её тёплое лоно, но не чувствовать удовлетворения, только похоть, что не сможет выйти за пределы его истерзанной запретами души. И каждый раз смотря на приёмыша, в его терзающие серо-зелёные глаза, он будет гнать его прочь, унижать, только бы не сознаваться самому себе, насколько дороги ему его голос и взгляд, его волосы, его запах, дурманящий и заставляющий в одиночестве позорно скулить от бессилия, боясь прикоснуться к себе внизу в минуты дикого желания. Снова тишина. С момента вопроса прошло минут пять, и никто из них не ушёл первым. Би-Хан только задумчиво жевал булочку, боясь спугнуть брата, который прижался к нему сзади, и тихо, грустно вздыхал. Чёртова весна! — Мне одиноко, Би-Хан. Я совсем один. Прости, — и вдруг он, всегда весёлый и резвый, встаёт и уходит, разрывая контакт, унося с собой тепло своей спины и запаха тела. Саб-Зиро первые секунды даже неимоверно жаль, а потом до него доходит, что Томаш только озвучил его собственные мысли, застрявшие болезненными шипами в сердце. Ему тоже одиноко, вот только он даже произнести это богохульство в отношении себя не в состоянии. Сильные люди не плачут, не страдают, не жалуются, они смело идут вперёд, добывая себе славу и почёт! «Я совсем один»…

***

Томаш не был обязан принимать и помогать ему после того, что случилось, даже после того, как он зверски расцарапал его лицо. Но по какой-то неимоверной причине он прощал и давал шанс, не пользуясь бедственным положением Би-Хана, не выдавая пока что даже Куаю. Что-то останавливало его от свершения этой мести, что-то удерживало от желания услышать слова раскаяния, высмеять его перед всем кланом: смотрите, наш Глава — всего лишь кот! Ату его! Ату! Почему? Все эти воспоминания кружились в маленькой кошачьей голове с огромной скоростью, пока дверь случайно не заскрипела и внутрь лёгкой походкой не вошёл хозяин покоев с большой тарелкой в руке. — Смотри, что я принё… Би-Хан, что с тобой? — Томаш с порога почувствовал, что с его названым братом что-то не так, и если бы можно было нарисовать над головой зверя тучку, то из неё непременно бы пошёл дождь. Голубые глаза кота были наполнены тягостными думами и блестели так, словно в них застыли непролитые слёзы. От смущения, что его застали в такой интимный момент, гордый зверь показательно отвернул свою морду в сторону и, будто ничего не произошло, даже высокомерно расфыркался: — Где тебя только черти носят! Я чуть не умер с голодухи. — Ты такой же ворчливый, Би-Хан, как всегда, когда голоден. Я принёс что обещал, ну, давай пировать? — Для пирующей персоны ты всё ещё не принял душ, у тебя грязная форма, волосы спутаны. Как думаешь, может ли Грандмастер обедать в такой странной компании? К тому же ты весьма легкомысленно отнёсся к моей просьбе сохранить вампирский глаз. Подобная халатность будет стоить Куаю жизни, а тебе — репутации, — ворчание старшего брата, всё те же менторские интонации, вот только уничижительные слова из лексикона внезапно пропали. Ни «выродка», ни «приживалки», ни чего-то в этом же синонимическом ряду больше не было. — Кто-то явно не в духе, — покачал головой Томаш, осматривая себя. А ведь и правда, он всё ещё был ужасно грязным, неопрятным, где его манеры? Видела бы это покойная матушка, наверняка бы сделала замечание. Глаз он не без омерзения, но под царственное указание чёрной когтистой лапки подобрал и закрыл в специальный футляр; как только закончит с приведением себя в порядок, то обязательно снова зайдёт к Сайрексу, а после — навестить Куая, когда переделает все имеющиеся в клане дела. И самые скорбные и неприятные моменты в этих делах будут связаны с прощанием с погибшими воинами. — Что ж, пожалуй, ты прав, старший брат. Тогда я в душ, быстро приведу себя в порядок перед его котейшеством, а вам желаю приятной трапезы, снежный принц! — Врбада отвесил красивый поклон и, понимая, что ждать из вежливости к обеду его не будут, скрылся за дверью ванной комнаты. — Все манеры растерял! Распустился с япошками, поди, даже руки перед едой не моет теперь! — разворчался кот на манер их наставницы мадам Бо, втягивая чёрным носиком будоражащие запахи, разносившиеся по комнате. И вроде бы надо было из какого-то чувства такта и уважения подождать Смоука, но голод победил первым. Би-Хану редко удавалось заполучить еду в её первозданном, прекрасном и приготовленном виде. Пробегав с месяц котом, он начал ценить не только то, чем обладал, будучи человеком, но даже такие мелочи, как уединение во время трапезы, когда никто не пытался отобрать у тебя еду прямо изо рта, в довесок наградив ударом или укусом. Те скудные крохи, что он воровал с кухни или получал в дар как подношение на алтаре ушедших воинов, были весьма скромными подачками на первое время; только люди могут себе позволить роскошь принимать пищу тогда, когда им этого захочется. Так что к куриной ножке чёрный кот подступился с особым пиететом — есть в постели экс-Грандмастер не любил, а раз он здесь, пусть и у себя дома, но всё же чуточку в гостях, то предпочёл утащить самую жирную куриную ляжку, перетащив её в зубах на столик, где чаще всего третий сын распивал чай. Там он манерно придержал её лапкой и с большим аппетитом струщил, обглодав даже хрящики. По старой привычке косточку он кинул в горшок с ближайшим фикусом, не уступая никому в клане в меткости со времён отрочества, и естественно, с первого раза попал, выпустив на прощание самодовольную фразу: «Трёхочковый!». Вторая добыча из тарелки точно таким же образом переместилась на стол, где кот с не меньшим аппетитом проглотил и её. И только на третьей он задумался, а стоит ли пихать в себя так много? Ай, один раз живём! И не успел он сочно вонзить свои клыки в законную добычу, как из душа, совершенно голый, распаренный и чистый, вышел Смоук. Коту открылось будоражащее зрелище идеально выстроенных пропорций чужого тела — от широких плеч до идеальной линии пресса, которая плавно переходила в объёмные сильные ноги. Вот бы где впиться клыками в сочное мясцо! Томаш будто не замечал невольного пушистого соглядатая, он быстрым движением вытирал полотенцем свои прекрасные волосы и приговаривал: «Ах, хорошо!» Был бы Би-Хан человеком, непременно бы смутился и покраснел, отворачиваясь в сторону, но на правах кота он мог беспрепятственно любоваться воином Дыма, лишний раз думая о том, каким его видели его любовники в постели. Какой он, когда стонет, или часто дышит, или нежно целует? Ведь Томаш с этими его по-детски пухлыми губами не может плохо целоваться? Тело воина Дыма не портили ни шрамы, ни даже свежие дырки от когтей на ягодицах; где-то Би-Хан подумал, что почти пометил Смоука таким образом, чтобы тот и дальше продолжал кормить только его! Что, если теперь одно из условий Лю Кана он выполнил? Нашёл человека, которому мог доверять, установил с ним контакт и теперь будет помогать ему как его личный котодемон. Может, после этого Лорд Лю Кан сжалится и позволит ему хотя бы пару часов в сутки побыть человеком? После созерцания будоражащих красот тела пепельноволосого соклановца коту пришлось взять себя в лапы, но куриная ножка из его рта всё же с грохотом об столешницу выпала. — Что? — Смоук только сейчас заметил ошалевшие голубые глаза своего названого брата. — Прикройся, бесстыдник! — Что тебя смущает, кот? — То, куда у всех нормальных и не очень людей падает взгляд в подобных ситуациях, — кот зажмурился, прогоняя от себя прочь увиденное: именно ТАМ у Томаша всё было просто в идеальном порядке. Би-Хан мысленно молился, чтобы его кошачье тело не среагировало так, как бы повело себя человеческое, в противном случае он бы не смог отказать себе в наглости облапать это великолепие. Так вот почему отец запрещал ему совместное посещение бань и купален с братьями… — Прости, я не подумал. Вернее, я не об этом подумал… А ты считаешь меня привлекательным? — на лице дымного принца появилась та самая озорная улыбка, из-за которой Би-Хан часто начинал злиться на самого себя. Ему нельзя было сближаться с Томашем ни при каких условиях, иначе его бы отравили гораздо раньше времени или убили бы каким-нибудь другим не менее забавным аристократическим способом. В любом случае Совет Старейшин, который столько лет назад принял выгодную сторону криомантов, ни за что бы не позволил человеку из клана Северной Звезды занять это почётное место Главы. Но им всегда казалось забавным, когда инфантом более влиятельного клана помыкали как служебным псом. Би-Хан играл эту роль до самого конца, пока не представится момент всё изменить и объяснить братьям, кем на самом деле был Томаш. — П-привлекательным? — кот снова воззрился на хозяина покоев, вот только тот уже был в своих чистых серых хакама. — Так ты нарочно мне тут дефиле устроил! Давно когтей в твоей заднице не было, что ли? — Да брось! Это просто вопрос, Би-Хан. Я знаю, что ты меня не очень любишь. Я уже привык к этому. Хотя, знаешь, то, что ты рассказал о себе сегодня, меня очень удивило. Я всегда считал тебя очень красивым, и если бы знал, что ты такой же, как я, то… — То что?! — казалось, шерсть на спине давно высохла и стрекочет искрами по самым верхним волоскам. Неужели спустя годы публичных унижений и оскорблений, пренебрежения и выставления слабым звеном Томаш всё ещё помнил его пусть и незначительные, но добрые поступки? Смоук подошёл к коту, нажал ему пальцем на чёрный мокрый кончик носика, глупо произнеся: «Бу-уп!» — То приударил бы за тобой, мой снежный принц! Может, тебя расколдует поцелуй любви, как в сказке про принца-лягушку? «Ох, как же ты близко к разгадке, Томаш! Это чёртово условие, которое поставил Лю Кан, чтобы вернуть мой человеческий облик, было трудновыполнимым, а ты слишком добр, чтобы легко исполнить его». — Может… — тяжело сглотнул кот, понимая, как близок его секрет к провалу: ведь если всё пойдёт неестественным образом, то жить ему в теле кота ещё тридцать лет. — А может, ты просто забыл, кто тебе так лицо подправил? С чего такие сюси-пуси в отношении меня? — Просто ты такой миленький стал, когда тебя помыли и покормили. Смотри, как пузико надулось! — Томаш почти полез рукой к кошачьему животику, и Би-Хан инстинктивно зашипел, честно защищая сокровище полного и беззащитного меха на животе. — Понял. На сегодня лимит доверия исчерпан. Ничего, постепенно тебе даже понравится быть в теле кота, я позабочусь о тебе, — мужчина так тепло улыбнулся, что у кота сладко замерло сердце. «П-позаботишься обо мне? Никто и никогда не предлагал мне этого. Почему ты так чертовски подозрительно добр ко мне, мальчик с волосами цвета звезды?» Би-Хану было совершенно непонятно, откуда в сироте, лишённом любви настоящих родителей, вдруг сохранилось столько принятия для всех остальных. В большей степени, конечно, криомант рассчитывал на помощь брата, но их отношения были разрезаны настолько бесповоротно, что шрам Куая через все лицо только лишний раз напоминал об этом. Такое не прощают и не забывают. Так откуда же тогда берётся эта лёгкая манера принимать всё с лёгкостью? — По крайней мере, иногда ты даже разрешаешь себя гладить — это уже большой прогресс, Би-Хан. Хорошо что у нас появился шанс разговаривать вот так, как хозяин и его кот. Тёплая ладошка прошлась между ушей, и сытый Би-Хан, приглаженный, закрывший разом все свои потребности, сонно сощурив глазки, зевнул во всю пасть. — Ты мне не х-х-хозяин, — он наклонил голову на бок, подставляя тёплое широкое ухо, инстинктивно бодая упругость ладони. — А будешь тыкать мне в живот, я тебе крысу на подушку принесу. Большую, вонючую, уродливую крысу… — кота после еды и поглаживаний клонило в сон; он степенно сполз со стола, ловко прыгнул на кровать, потоптался на ней, немного пошатываясь на своих длинных красивых лапах, снова сыто зевнул и завалился на бок. — Ой, плохо мне, плохо… — Накушался, горемыка? — Хр-р-р-х-хр-р-р-р, — зверь растянулся на кровати большой чёрной лентой, подмял под себя подушку, обнимая её как своего закадычного друга, и Томаш понял, что то, что они с Куаем не видели в брате, было слишком очевидно сейчас. Кошачье тело не умело врать, оно выдавало всё простыми понятными действиями, которые, возможно, для Би-Хана в его жизни были банально недоступны. Наесться от пуза? Запрещено. Спать в середине дня? Да когда он это мог себе позволить! Только сейчас, находясь в полной безопасности чужих покоев, после скитаний и долгих мытарств в качестве бездомного зверя, он вдруг обрёл тепло и уют. Смоук только тяжко вздохнул, осознавая, что не мог бы сейчас злиться на него даже за испорченное лицо и до сих пор ноющий зад. Этот кот спас им жизнь и делал это из раза в раз, не требуя ни признания, ни благодарности в ответ. Смоук быстро надел на себя остальные части формы, затянул ремни, подвязал свои знаки отличия и ритуальные ремешки, обхватывающие мощные плечи, лишний раз порадовался, что кот не нашкодил в сапоги и ему. — Ох, Би-Хан, я не знаю, кто поместил тебя в это тело, но он надругался даже над твоим изысканным вкусом и чистоплюйством. Чтобы принести мне такую крысу, её как минимум нужно найти, поймать, а как максимум нести её в зубах. Ну ведь фу же! — Фу не фу, но глаз я тебе принёс, — сонно причмокивая, пробурчал кот. — Послушай, сходи к мадам Бо, она сделает лучшую выжимку, не доверяй никому из Лин Куэй. Это важно! Ни Сектор, ни Сайрекс не будут вам помогать. Не один Куай может быть укушен этой чертовкой. Таких укушенных может быть всего десять, но подорвать оборону клана изнутри будет куда проще, чем нападать из неявных мест. Я не смогу поднимать тревогу как раньше, пойми ты это, пепельная голова! Смоук сложил руки на груди, задумываясь над словами мудрого и прозорливого бывшего Грандмастера. Конечно, сейчас Би-Хан не выложит перед ним все свои секреты, но раз уж он уже начал откровенничать, то постепенно Томаш сможет выпытать у кота всё, что только будет нужно. За небольшую плату в виде протекции от его же глупого декрета о котах и за царскую пищу. Как же поступить? — Хорошо, я назначу свой отряд для этой работы. Сиди здесь, я схожу к мадам Бо, думаю, она не откажет в помощи. А ты… — Томаш осмотрелся, понимая, что если он закроет двери и окна, то коту будет некуда деться, и тогда одной лужей или чем-то более серьёзным он уже не отделается. — Постарайся ничего не портить, пока я не обустрою жилище для нас двоих. Я, честно признаться, не знаю, что нужно котам. — Иди уж, потерплю… может, освою твой скользкий унизительный унитаз, если уж ты про это. Не кататься на шторах не обещаю, дай мне хоть в чём-то извлекать выгоду и веселье из этого ужасного тела! Ступай. Да хранят тебя старшие. Х-х-хр-р-р-р, — кот соскользнул в сон так быстро и внезапно, что Томашу стало его даже жалко. Демонический боевой зверь, спасший клан, родного брата и продолжающий свою службу, несмотря на своё положение — кто бы ни наказал Би-Хана, он был слегка жесток к нему. — Спи, котейка, — мягко улыбнулся воин Дыма, не понимая, почему в груди так сладко защемило, что захотелось поцеловать кота в чёрную макушку. Томаш вышел из комнаты, осторожно прикрыв дверь, и, заперев её на ключ, чтобы никто не смел потревожить запрещённого декретом Грандмастера кота, направился в казармы. Зрелище вокруг стояло угрюмое и печальное — опалённые стены, гарь, уродливыми пятнами проглядывающая в кладке башни и плаца, размётанные по округе части утвари и поломанное оружие. Конечно, команда зачистки справится и без него, но пока Куай Лян ранен и должен отдыхать, Томашу придётся вести учёт погибших. — Одиннадцать, — угрюмо на выдохе гаркнул человек, который укладывал трупы в большую телегу. — И они все должны быть осмотрены лично Главой медицинского отдела. — Кто приказал? — настороженно спросил Смоук, понимая, что расторопность — не самый плохой признак, однако не в обход Грандмастера. — Глава Технического отдела. Частично он у нас заменял Мастера Саб-Зиро, пока вы не… Смоук гордо вздёрнул подбородок, подобрался, всем видом показывая, с кем разговаривает этот прямолинейный остолоп. — …появились в клане, Мастер Смоук. Теперь-то всё у нас будет под контролем? Верно? Так что в ведомости по потерям стоит вписать число одиннадцать. — Я бы рад, но мне придётся сейчас думать, что делать с погибшими и ранеными. Полевые командиры такими вещами не занимаются, Грандмастер почивает, так что на службе остаюсь только я. Мой отряд поможет тебе со всем, а мне нужно срочно отлучиться по делу, не терпящему отлагательств. — Начальству-то видней. Ну, помогут — и на том спасибо, — угрюмо отозвался воин, вытирая пот со лба. — Для поздней осени как-то уж совсем жаркая выдаётся погода. Был бы Гранд… Мастер Саб-Зиро, уж он-то бы показал этой погоде. Смоук уже не слушал жалоб и причитаний, он теперь окончательно понял расстановку сил. Значит, Сектор? Тот человек, который всегда находился в тени Би-Хана, не желавший и носа показывать из своей лаборатории, теперь вдруг проявил живой интерес к власти? Не к добру это. И Куая оставлять одного тоже, но если нельзя было доверять никому из клана, то Би-Хан был абсолютно прав. Взяв на конюшне самого резвого скакуна, Врбада погнал его за несколько миль в сторону давно знакомой ему деревни. И если раньше его не сильно смущало обилие проводов на высоковольтных столбах, то теперь он отчего-то стал замечать, насколько же огромна разница между ними и миром, живущим по соседству за стенами. Коня пришлось оставить подальше от людских глаз и большую часть пути до таверны преодолеть пешком. Конечно же, на него никто особо не косился, зеваки пару раз пробовали оборачиваться, но натыкались на холодный и угрожающий взгляд воина со шрамом поверх брови, это моментально остужало их любопытство. — Не думал, что ты появишься здесь, с тех пор как… Томаш перехватил руку, почти успевшую лечь на его плечо, обернулся и посмотрел в тоску карих тёплых глаз. — Я тоже рад тебя видеть, Рейден. Прости, мне сейчас не до разговоров. Ты не видел мадам Бо? Боль мелькнула в этих добрых искренних глазах, и Рейден, неопределённо махнув рукой в сторону кухни, ответил: — Сейчас придёт, она там. Томаш… почему ты мне не писал? — Я… я же говорил тебе, что между нами всё кончено. Я предан своему Грандмастеру и… — Би-Хану?! Не может этого быть! — Нет-нет, Грандмастер нашего клана теперь Куай Лян. Всё очень сильно изменилось. Рейден внезапно схватил его за руку, потащил за собой в какое-то помещение, похожее на подсобку для горшков и сковородок; там было душно, тесно и пахло сыростью вперемешку с какой-то ветошью. Голос Рейдена сладко дрожал, а его пальцы сами лезли под форму воина Лин Куэй, требуя близости, маня и призывая насладиться короткой вспышкой любви. — Ты очень жесток, Томаш… Я не могу забыть тот раз. Пожалуйста, не обрывай всё так! Позволь, — его губы уже оказались где-то возле уха и обжигали дыханием. У Смоука закатились глаза под веки, когда чуткие пальцы прошлись по торсу выше. Рейден был очень нежным любовником, чувственным и милым, но их связь была всего лишь страхом не вернуться домой, простым желанием ощутить вечный восторг и эйфорию от бурлящей в крови жизни. — Нет, пожалуйста, Рейден, это будет неправильно… — Томаш слышал, как сбивается в его груди дыхание и как на самом деле реагирует его тело, давно не получавшее разрядки. — Один… раз… для меня, — шептал Рейден, припадая к губам воина Дыма, который уже позорно горячо сопел в поцелуй, стискивая жадными пальцами крепкий зад Избранного.