Nisshoku

За дорогою дорога, от источника к истоку. Покажите мне далёко, то прекрасное далёко, Где лучится и цветёт, цветёт, цветёт, цветёт апрель. - polnalyubvi (Источник).

Жарко. Яркое солнце припекает, оставляя на коже ощущение, будто на неё что-то устойчиво давит. Ещё пару дней назад над землёй носился дикий ветер, ероша волосы и цепляясь за одежду, освежая и остужая, но в настоящем стоит затишье, и над землёй висит марево. Воздух густой, тяжёлый, липкий. Пахнущий цветущими дикими травами и луговыми цветами, горько-приторный, пряно-медовый, он забивает дыхательные пути, заставляя хватать себя распахнутыми губами: сухими, потрескавшимися, иногда покрытыми привкусом меди из этих мелких ран. В такую погоду самое то скрываться в тени или не вылезать из реки, но Наруто не хочет тени и не хочет холодной проточной воды. Растянувшись на полу энгавы, он уже который час лежит под палящими на грани с дискомфортом лучами, позволяя себе просто... Быть, существовать. Это странно - то, что существование в этом месте и существование в Конохе отличаются. Когда Наруто скрывался на окраине деревни, он делал то же самое, что и сейчас - дремал на солнце, слушая громкую природную тишину. Однако ощущения, что переполняют его, совершенно разные. Впрочем, наверное, это и неудивительно. Пока он находился в Конохе, над его головой висело множество угроз, связанных с необходимостью общения и разговоров, и открывания своей души, желает он того или нет. В этом месте, в этом доме, очередном временном убежище для них с Саске на двоих, всего этого нет. На этот раз нет даже хозяина, которому они должны какую-то помощь, потому что нет сада и нет огорода. Этот дом содержится в хорошем состоянии и сдаётся путникам за вполне разумную плату, но молодая женщина, которой он достался от родителей, живёт вместе с мужем и детьми в глубине очередной деревни, что попалась им на пути. - Наруто? Я вернулся. Что-то внутри вспыхивает от этих слов: вернулся, вернулся, вернулся. Губы тянет мимолётной болью, когда они сами собой растягиваются в улыбке. На сухой коже ощущается горячая влага, и Наруто слизывает крошечную каплю крови, думая о том, как это странно, что порой столь незначительные в масштабе вещи ощущаются куда больше и болезненнее. Вместе с тем он в который раз задаётся вопросом, перестанет ли это - железный привкус на языке и боль в губах от улыбки - когда-нибудь ассоциироваться с Саске. Может, однажды. Но пока воспоминания об их драках слишком свежи, как и воспоминания о том, что Саске постоянно бил его в лицо, разбивая нос и губы в кровь, тогда как Наруто только и делал, что улыбался в ответ, раз за разом повторяя заветное «ты - мой друг». - Нашёл, что хотел? - сипло спрашивает он, ощущая резкий всплеск жажды, но не желая двигаться и на дюйм. Согласное мычание смешивается со звуком шагов, скрипом пола и плеском полившейся воды. Наруто какое-то время прислушивается к звучанию дома - к присутствию Саске, от которого у него каждый раз хоть на секунду, но перехватывает дыхание - а после позволяет своему сознанию снова потонуть в янтарном мареве, застрять в нём, как жуки застревают внутри опасной, но такой прекрасной смолы, погибая, но в то же время сохраняясь в ней на века. Ощущение припекания солнца на лице становится ощутимее, как и тепло пола энгавы под спиной. Деревянные доски пахнут тёплой пылью. Было бы уютнее, если бы подвешенные вдоль крыши энгавы керамические фурины позвякивали на ветру, но и так тоже неплохо. И становится только лучше, когда Саске присоединяется к нему, и Наруто может настроить слух на его тихое размеренное дыхание и глухой гулкий звук сердцебиения. - В деревне вечером начнётся фестиваль, - отстранённо сообщает Саске, устраиваясь рядом с его головой с подобранными под себя ногами. - Мегуми-сан говорила что-то о летнем солнцестоянии. Видимо, у местных есть обычаи по случаю, вроде разжигания костров за пределами деревни. Она обмолвилась, что именно так когда-то познакомилась со своим мужем. Очевидно, там собираются молодые люди для знакомств и всего в этом духе. В темноте век Наруто представляет песчаный берег реки, переходящий в огромную луговину, полную цветочных зарослей, и высокие костры. Небо наверняка будет тёмным, бархатным, и будет хорошо видно звёзды. Пламя костров будет танцевать на ветру: оранжевое, алое, жёлтое, карминовое, багряно-чёрное. Обычаи, знакомства... Будут ли девушки в красивых нарядах? Будут ли они плести венки? Моэги-тян как-то сплела один для Наруто, заявив, что для многих девочек это важное занятие, и что они не дарят венки кому попало, только тем, кого ценят или уважают, к кому испытывают симпатию и привязанности или даже в кого тайно (или нет) влюблены. Звёзды, костры и девушки с венками у воды: наверное, будет красиво и интересно. - Разве это не опасно? - говорит он вместо всего этого. - Девушки без присмотра наедине с парнями. На окраине. В темноте. И наверняка там будет какой-нибудь алкоголь. - Может быть, - в тоне Саске слышно лёгкое пожатие плечами. - Или нет. Никогда не знаешь. Они простые люди, Наруто, а простые люди, как правильно, не думают о беде, пока она не постучится в их дом. Справедливо. Обычные люди, гражданские люди, они редко думают о таких вещах, как боль, насилие и смерть. Это куноичи в какой-то момент получают индивидуальные уроки и пособия касательно своего тела, защиты и действий в непредвиденных обстоятельствах во время миссий и во время плена. Это куноичи с малых лет имеют очень чёткое представление о том, что с ними может случиться, и живут с почти постоянным анализом своего снаряжения, поведения и стратегий защиты на случай чего. Обычные девушки живут красивыми мечтами о том самом, который однажды возьмёт за руку, и звёзды начнут падать с небес. По коже Наруто пробегает непроизвольная дрожь от мысли об этом. Падающие звёзды, горящие кометы - как много людей могло погибнуть тогда. Прикосновение чего-то тёплого и липкого к губам заставляет дёрнуться, вырвавшись из резко накативших мрачных воспоминаний, широко распахнуть глаза и тут же зажмуриться из-за слепящего солнца. Вслед за теплом и липкостью накрывает колющим ощущением болезненного пощипывания, и Наруто морщит нос и приоткрывает глаза, поднимая ладонь над лицом и глядя на нависшие над ним пальцы Саске, сжимающие дольку почищенного апельсина. Цитрус жжётся на его ноющих губах, на кончике языка ощущает приторная сладость, и Наруто послушно размыкает губы, позволяя опустить душистую мякоть себе в рот; и тут же накатывает волна смущения, потому что пальцы Саске пусть и случайно, но задевают его губы, и какого чёрта между ними вообще происходит.

- Глупый детёныш. Всё ещё не понял? - Эй! О чём речь, Курама? Курама! - Игнорирую тебя. Сплю.

Поведение Саске... В лучшем случае неопределённое. Наруто привык думать о Саске и анализировать его: поступки, взгляды, мнение, действия и выборы, но... Это было в то время, когда они были детьми; и когда Саске ушёл, а Наруто постоянно думал об этом; и когда они вновь и вновь сталкивались, став старше; и во время войны. Это было по-другому. Это было о политике и грязных тайнах, и кланах, и боли, и крови, и горечи, и предательстве, и отчаянии. Наруто никогда не приходилось думать о том, почему Саске так часто смотрит на него, когда думает, что он не видит - потому что тогда Саске не смотрел. И ему не приходилось думать о том, почему Саске иногда выглядит так, будто хочет коснуться, но в последнюю секунду сдерживает себя - потому что тогда Саске не хотел касаться, лишь бить и резать, и ранить. И ему не приходилось думать о том, что было похоже на заботу со стороны Саске - потому что тогда не было заботы, как не было и самого Саске. И в то же время Наруто считает лицемерием называть Саске странным. Если уж кто из них двоих и странный, так это он со своими перепадами настроения, апатией и побегом из деревни, Хокаге которой мечтал стать с тех пор, как узнал, что это вообще такое. Саске нормальный. Он ведёт себя так, как и положено человеку с искалеченной жизнью и многочисленными эмоциональными потрясениями, а также многочисленными танцами со Смертью за спиной. Конечно, Наруто не специалист в этом деле, но у него был очень ясный и понятный пример перед глазами в виде Какаши, когда они оставались наедине, и тот снимал свои метафорические маски, и что ж, учитель и беглый ученик и в самом деле местами очень похожи. Тихий, задумчивый, молчаливый, наблюдательный, Саске постоянно пытается абстрагироваться от мира вокруг и от людей в частности. Первое условие, которое он поставил ему, было избавиться от всех знаков деревни и передвигаться по большей части как бродячие путешественники и по тем местам, где другие шиноби - редкие гости. Наруто на тот момент не понимал его настойчивости, хоть и покорно согласился, но есть причина, по которой в настоящем он почти постоянно в бандане и сменил свой любимый оранжевый на чёрный, пыльный красный и серый. Как оказалось, слухи о голубоглазом блондине с «усами» на щеках и в яркой оранжевой форме облетели земли как чума вместе с его именем, и Наруто никогда бы не подумал, что будет настолько не рад, что его узнают. - Это всегда так? - спросил он, когда они спешно покинули свою самую первую стоянку. - Почему ты спрашиваешь меня? - спросил Саске, идя чуть впереди; Наруто не мог видеть его лица из-за этого, и тон и мышцы Саске оставались в покое, но он почувствовал его напряжение, будто полынь на языке. - Потому что ты - Учиха, - обронил он очевидное, - и до тех пор, пока не решил нацепить на себя плащ с красными облаками, на твоей спине всегда был символ твоего клана. Саске ничего не ответил тогда, и Наруто оставил эту тему, не желая раздражать его, однако она поднялась сама собой спустя ещё несколько таких стычек, после чего Наруто и решил, что ему пора что-то сделать для того, чтобы перестать так выделяться; по крайней мере, избавиться от самых явных «примет». - Это то, как они теперь будут видеть тебя. Возможно, всегда, если только что-то вновь не изменит их мнение, потому что люди так непостоянны, - негромко сказал Саске, пока Наруто примерял новую сетчатую футболку с широким чёрным воротом; что было кошмарным выбором, потому что горло оставалось абсолютно незащищённым, но она так понравилась ему. - Как героя. Как мемориал. Как скрижаль с заветами из храма. Ты всегда будешь тем Великим Ниндзя, что положил конец Четвёртой Войне Шиноби и объединил нации в мире. Это занятно: осознавать, как жестоки могут быть исполненные желания. Когда-то Наруто мечтал добиться всеобщего признания и стать потрясающим ниндзя и верным лидером своей деревни, однако жизнь многое расставила по местам, и что-то в нём просто... Сломалось, вероятно. Пока Наруто был занят тренировками, обучением и погоней за Саске, всё виделось через призму этих приоритетов. После на свет вышли Акацуки, а после всё закрутилось с ещё большей силой, и времени на размышления, оценку и анализ как такового не осталось совсем. Да и не то чтобы Наруто был склонен к таким вещам: он мог быть тактиком, если это требовалось, но по большей части он просто шёл и делал, бежал и бил, предпочитая использовать свою силу и выносливость и отдавая планирование и связанные с ним проблемы более рациональным и эмоционально стабильным людям. Однако когда он стал той самой «легендой», которой когда-то мечтал стать, всё изменилось. Его розовые очки лопнули, и мир не перевернулся с ног на голову, нет, но темп жизни замедлился достаточно для того, чтобы Наруто смог осмотреться вокруг, и... То, что он увидел, ему не понравилось. - Это Наруто-сама! - Посмотрите, это Узумаки-сан! - Наруто-сан, как приятно видеть вас! Если Наруто будет честен, то это одна из причин, по которым он бежал из деревни на её окраины, прячась от людей. После всего произошедшего они все стали такими вежливыми, улыбчивыми, добрыми, приятными, заботливыми, позитивно настроенными в отношении него. Они смотрели на него сверкающими глазами и улыбались ему, и смеялись, и хвалили, и благодарили, и пытались всучить ему еду, цветы и подарки, разные безделушки, а порой и ценные вещи. И Наруто каждый раз приходилось сдерживать желание развернуться и бежать, бежать, бежать от этих сверкающих глаз и широких счастливых улыбок, потому что чем дольше он смотрел на них, тем больше черты людей расплывались, являя вместо себя маски Кабуки.

- И после этого меня спрашивают, почему я ненавижу людей. - Это не... Курама, я не думаю, что... - Не надо оправдывать их. И перестань подавлять свои эмоции. Ты знаешь, для тебя это не закончится хорошо независимо от того, считаю ли я тебя своим детёнышем или нет.

Подавление эмоций... Что ж, Наруто едва ли сможет когда-нибудь забыть встречу с «тёмным» собой, который проявился благодаря силе ненависти Курамы. Это было больно и страшно, и хотя Наруто смог «победить» физическое проявление этих чувств, это не значит, что это не оставило на нём свой след. Курама однажды сказал, что может видеть его душу, и она вся испещрена шрамами. Наруто не удивлён. То, что теперь к нему относятся как к важному и ценному шиноби, не стирает волшебным образом всё то отношение, которому он подвергался едва не с самого своего рождения. Хотя можно сказать, что так оно и было, ведь всё началось с того, что Курама хотел убить его, новорождённого младенца, и дальше было только хуже и хуже. Жители деревни лицемеры. Все, до единого. Старики, молодые, дети - все они ненавидели Наруто и часто делали всё, чтобы превратить его жизнь в сущий кошмар. Пренебрежительное и жестокое отношение, пинки и тычки, постоянные гонения, жестокие слова и оскорбления. Он был ребёнком, младше многих детей тех взрослых, что были жестоки к нему, но это никого не волновало. Они травили его, науськивали на это своих детей, и не только гражданские. Наруто даже не знает, что хуже: они или шиноби, которые... Что ж, они не могли быть настолько слепы, чтобы не видеть его сходство с Минато и Кушиной. И не то чтобы Кушина могла скрыть свой живот на поздних сроках? Конечно, Коноха огромна, и в ней много людей и много шиноби, и не все из них обязательно взаимодействуют, но Минато был Хокаге, а когда он и Кушина погибли, там был Третий и сопровождающие его шиноби. Даже если они не могли рассказать правду, они могли бы сделать хоть что-то, чтобы повлиять на ситуацию. Но они не сделали этого, а Третий так и вовсе скрыл правду о его родителях. И может быть, может быть, лучше от правды не стало бы - в конце концов, Гаара был сыном Казекаге, и не то чтобы это помогло ему, скорее, наоборот - но... Что ж, отец Гаары не был прославленной Жёлтой Вспышкой Конохи и не был тем Каге, что героически пожертвовал собой ради защиты своей деревни. - Сними протектор, - сказал Саске, бросив взгляд на его лоб. - Мы пойдём как безымянные путники. И это было хорошо. Ну, не сразу, потому что Наруто оказался узнаваем и без протектора, но как только он сменил цвет своей одежды и прикрыл яркие волосы, стало легче. К тому же, Саске, как «тактик» в их передвижениях, быстро смекнул, какие трудности их обоих могут ждать в людных местах, и приноровился отслеживать потенциальное узнавание и выстраивать маршруты так, чтобы нигде не показываться дважды и не задерживаться дольше необходимого. Он начал называть Наруто «Узу», тогда как Наруто начал называть его «Изу» - сокращённо от имени младшего брата Мадары, который, по словам Саске, был тем ещё идиотом. Наруто так и не осмелился спросить, почему и с чего Саске думал так и почему в таком случае согласился взять именно его имя как временный «позывной». Не то чтобы у него не было предположений, впрочем. Насчёт чего у него не было предположений, так это что вообще творится в головах у людей. Он был ненавидимым и презираемым ребёнком, с которым обращались как с грязью, но вдруг всё перевернулось на сто восемьдесят градусов, и внезапно эти же люди начали нахваливать его, искать его общества и многое другое. Это было... Отвратительно. Грязно. Лицемерно. Наруто ненавидел это. И ненависть порождал даже не сам факт разницы в отношении из-за его подвигов во время войны, а тот факт, что, как Саске и сказал, они не видели его. Они видели демона и убийцу, и чудовище, и внезапно спасителя мира, но никто из них не видел Узумаки Наруто. И это ведь было не только с ним, со многими другими людьми тоже, но ближе всего подошёл... - Как вы справляетесь с этим, сэнсэй? - спросил он, прислонившись к стене кабинета и глядя пустыми глазами на деревню. - Всё просто, - ответил Какаши, сидя за своим рабочим столом как всегда по уши в бумагах. - Я возвёл умение абстрагироваться в абсолют. Они называли его гением; сыном предателя; чёрной овцой в стаде; копирующим ниндзя; убийцей друзей; безжалостным псом; бездарным сэнсэем; бесстыдным извращенцем; героем войны; Шестым Хогаке; сыном героя. Того героя, которого когда-то почитали и которого после смешали с грязью за его идеалы, доведя до самоубийства и это при наличии сына, который души не чаял в отце и у которого никого кроме него не было. Насколько велика была боль Хатаке Сакумо и настолько велико было его отчаяние, если он сделал то, что сделал? А теперь все эти люди говорят, что неудивительно, что Хатаке Какаши так хорош, ведь он сын такого человека, как Хатаке Сакумо. И то же самое они говорят о Наруто: конечно, он такой хороший шиноби и человек, ведь он сын самого Намикадзе Минато, Четвёртого Хокаге, известного своей мягкостью и золотым сердцем, несмотря на стальные нервы и умение проявлять силу, когда это необходимо. - Я не знаю, смогу ли принять это, - едва слышно признался он, желая и одновременно не желая, чтобы Какаши услышал. Конечно, тот услышал. Какое-то время Наруто чувствовал его сверлящий взгляд между лопаток, а после послышался тяжёлый вздох, шуршание мантии, мягкая поступь шагов, и на его плечо опустилась тяжёлая тёплая надёжная ладонь; цепкие пальцы крепко сжали его, заземляя. - Ты не сможешь, - честно сказал Какаши, и Наруто был уверен, что его взгляд тоже стал пустым и отстранённым, обратившись на вид деревни за окном. - Я мог бы сказать, что ты станешь старше, поймёшь и сможешь смириться, но я стал старше и так и не смог ни понять, ни смириться. Игнорируй это, Наруто, или это будет точить тебя изнутри. Может, поэтому Саске так спокоен и расслаблен в их путешествии? Потому что люди не знают его и не знают, что он сделал. Для них он просто путник в чёрно-сине-серой одежде, обычный юный мальчишка, покинувший свой дом ради путешествия с лучшим другом, потому что у них не осталось семей, и они решили посмотреть мир. В нём нет ничего примечательного, он просто «Изу», который бродит по пыльным дорогам, купается в реках, готовит на костре, помогает людям с хозяйством за кров и еду и слушает истории стариков, которые всегда относятся к ним обоим радушно, потому что видят всё юное поколение своего рода общими внуками. Здесь нет сложной истории клана Учих, нет крови и нет боли, нет братоубийства и нет грязных заговоров и манипуляций. Здесь нет Учихи Саске, который сбежал из своей деревни, став нукенином, а после наделал множество ошибок, что оставило его с оторванной рукой, разбитым сердцем и разорванной душой. По этой причине Наруто и не хочет называть поведение Саске странным. Он всегда говорил, что знает его, и он знает, но в то же время понятия не имеет, кто такой Учиха Саске в настоящем. Он может сравнивать его версии в определённых отношениях, но есть плоскости - и их величайшее множество - в которых у него нет опыта из-за отсутствия информации. Задумчивость и молчаливость были присущи Саске и в детстве, как и его любовь к тренировкам - и неважно, что он тренировался, по сути, лишь ради того, чтобы убить Итачи - но был ли Саске тактилен? Любил ли он фрукты и лимон в сахаре? Нравились ли ему воздушные змеи? Обращал ли он когда-либо внимание на памятные вещи и подарки? Ему всегда нравилось пение птиц? Бродячие кошки всегда находили его, такого холодного и отстранённого, выбирая при этом из толпы вполне себе ласковых и заботливых людей? - Эй, Саске... - тихо зовёт он. - М? Глаза у Саске привычные и непривычные одновременно: ртутный обсидиан и мягкий фиолет глициний. Обычно бледная кожа лица покрылась лёгкой золотой пыльцой загара, а кончик носа покраснел из-за яркого солнца. Отросшие волосы всё ещё лохматые, стоят дыбом и напоминают утиную задницу, но передние пряди отросли, и это сгладило остроту скул и жёсткость обычно безэмоционального лица. Губы сухие, бледно-розовые, узкие и часто поджаты. Это Саске, которого Наруто всегда знал. Это незнакомый Наруто Саске, что сидит рядом с ним в тёмно-синих штанах и футболке с чашкой очищенных фруктов на коленях, и пальцы его руки липкие и желтоватые от сока апельсина, которым он решил накормить ленящегося Наруто. Он пошёл в деревню, потому что Наруто сказал, что ему вдруг захотелось апельсинов. Он почистил их и выбрал кормить его с рук, когда мог просто отдать ему принесённые апельсины и оставить разбираться с ними. Мысль, которая больше всего причиняет Наруто боль, заключается в том, что это так же может быть тот Саске, который когда-то был заперт глубоко внутри чужого сознания и тела; после того, как Итачи вырезал весь клан и покинул деревню, запытав перед этим младшего брата до потери сознания. Возможно, когда-то Саске и был таким: заботливым, услужливым, внимательным и готовым к таким вот жестам. Кто знает, возможно, он вот так же покупал и чистил фрукты для Итачи, пока они сидели вместе на прогретом солнцем полу энгавы главного дома Учих, и Итачи отдыхал от тяжёлых тренировок или миссий. Возможно, Саске вот так же кормил его с рук, чтобы Итачи не приходилось лишний раз двигаться, и попутно пересказывал новости из академии или истории, которые услышал в деревне. Возможно, Итачи наслаждался этим так же сильно, как в настоящем наслаждается Наруто. С той только разницей, что для Итачи это было нормой, тогда как Наруто привык к пылающим огнём глазам, рычанию, проклятиям и разбитым чужим кулаком носу и губам. С другой стороны, Наруто знает, что и за ним начали водиться разные вещи. Например, он часто валяется вот так где придётся в полнейшем покое, собирая при этом природную чакру всем своим телом для помощи в восстановлении Кураме, однако дело не только в этом. Дело ещё и в том, что Наруто неустанно прощупывает мир вокруг себя, чтобы подтвердить его реальность. Война смазала ощущение времени, правда о Кагуе исказила всё то, что все они знали о чакре и не только, а ещё на них всех таки обрушилось Бесконечное Цукиёми, и Наруто просто... Что ж, параноит. Поэтому часто «прощупывает» то, что чувствует, и то, что его окружает, и неважно, тёплое это дерево энгавы под пальцами или сырая земля под ногами, или перезвон фуринов, или обеденный стол посреди очередного пристанища, или присутствие Саске и всё, что с ним связано. На самом деле, из-за ставших чуть более пристальными взглядов Саске, Наруто обратил внимание на то, как часто прикасается к нему, задевает его, проходит слишком близко, и... Что ж, это было отчасти странно, но Наруто сразу про себя понял, что не собирается останавливаться, потому что это успокаивает его иногда - слишком часто, на самом деле - вскипающие нервы. Хорошо, что Саске это нисколько не тревожит, иначе было бы неловко. Конечно, это всё ещё неловко, но Наруто уверен, его прикосновения к плечам и спине ничто по сравнению с тем, как Саске в настоящем кормит его фруктами с рук. Раз он не выказал никакого раздражения по поводу тактильности Наруто и его не смущают собственные подобные жесты, Наруто не собирается копаться в этом. Когда дело касается Саске, он привык брать то, что дают, и что ж, не то чтобы он хоть раз об этом пожалел. В конце концов, они здесь, не так ли? Они здесь и они вместе, рядом, и это всё, что имеет значение. - Почему еда на улице вкуснее? - бормочет он, прожёвывая кусок арбуза, который сменил дольки апельсина. - Это всего лишь фрукты, - поднимает бровь Саске, закидывая в рот кусок яблока. - Это сейчас, - пожимает плечами Наруто, облизывая липкие от сока губы. - Помнишь то рагу, которое приготовил для нас Такаши-сан? Оно было восхитительным, но я ел его и думал... Ну, было очень вкусно, но я подумал тогда: как странно, что куда больше мне хочется снова поесть с тобой обычного варёного риса, как в той деревушке, где были эти дети, которые решили, что домашний енот - хорошая идея, и мы с тобой весь день провозились с ними и в итоге ели на крыше под закат. - Думаю, это потому что еда вкуснее дома, а дом для настоящего шиноби - вечная дорога, - пожимает плечами Саске; гипнотизирует какое-то время наполовину опустевшую тарелку, а после переводит взгляд на лицо Наруто. - Или дело в том, с кем ты ешь. Я никогда не любил сладкое, но когда Итачи покупал нам на двоих данго, было... Это было почти лучшее, что я пробовал в своей жизни. Наруто замирает под этим взглядом; под тяжестью этого откровения; а после поднимает руку и слабо касается лица Саске, проводя большим пальцем под глазом с риннеганом. - Это больно? Невозможность отключить его наверняка должна утомлять. - Всё в порядке. Его наличие естественно для моей крови, так что я не испытываю дискомфорта. - Хорошо... Когда Саске обхватывает его руку за запястье и отводит от своего лица, Наруто мимолётно думает о каком-то глупом замечании о людях с холодными сердцами и такими же руками, отмечая, что ладонь Саске такая же горячая и липковатая от пота и фруктового сока, как и его собственная, а после в его голове не остаётся ни одной внятной мысли, потому что вместо того, чтобы отпустить его руку, Саске опускает её себе на колени и... Всё. Он просто держит его за запястье и держит его руку у себя на коленях, и это должно быть глупо, потому что в миске ещё полно фруктов, а у Саске всего одна рука, но потом Наруто понимает, что Саске не просто держит его запястье, он держит пальцы на его пульсе и ох... Что ж, это он тоже отмечал и не единожды. Как Наруто пытается прочувствовать мир вокруг при помощи чакры, так Саске часто прикасается к его пульсу, будто ища подтверждение тому, что в ту их последнюю битву они оба - Наруто, Наруто, Наруто - выжили. - Пойдём на фестиваль? - предлагает он, чтобы отвлечься от ощущения шершавых подушечек пальцев на своём пульсе, который слегка участился из-за этого отчасти интимного жеста. - Хочу увидеть костры. - Куча гормонально нестабильных потенциально пьяных людей вместо сна в тишине и комфорте? - вскидывает брови Саске, одаривая его невпечатлённым взглядом. - Куча гормонально нестабильных потенциально пьяных людей вместо сна в тишине и комфорте? - передразнивает Наруто намеренно писклявым голосом. Саске фыркает и отворачивается, явно собираясь его игнорировать. Миска на его коленях всё ещё полна фруктов, но ему не хватает руки, чтобы есть их или скармливать Наруто, а сам Наруто не в том положении, чтобы тянуться к ним, и без того поза не самая удобная из-за запрокинутой руки. Но ни один из них так и не двигается с места, чтобы разорвать этот момент. Ну, Наруто делает это в итоге, потому что его руку начало гадко покалывать, однако он не отстраняется, лишь переворачивается на бок, убирает миску и укладывает голову на колени Саске. Рука Саске какое-то время парит над его головой, а после опускается, и пальцы зарываются в волосы. Липкие, сладкие от сока пальцы, но волосы Наруто влажные от пота и пыльные из-за валяния на полу энгавы, так что всё в порядке. Это Саске - Саске, Саске, Саске - и у Наруто нет с этим никаких проблем.

|...|