Nisshoku

Из пустоты без твоей красоты не родится Юности вольная птица. - polnalyubvi (Кометы).

В этой маленькой деревушке время будто застыло. Даже не верится, что есть территории, которые не были затронуты войной, но люди здесь и в самом деле знают о ней лишь понаслышке. Возможно, потому что здесь нет шиноби. Возможно, потому что сама деревушка находится на дальних землях Страны Огня, ближе к большой воде и островной границе с деревней Скрытого Тумана, тогда как основные бои проходили на большой суше. В этом месте нет разрушений. В этом месте земля не пропитана кровью. В этом месте не осталось тяжёлых отпечатков произошедшего. Люди живут так, как жили годы до этого, и единственная причина, почему они вообще знают о далёкой для них войне, заключается в том, что эта деревушка выживает за счёт торговых путей, и те были на время перекрыты, а где не перекрыты, работали с перебоями, потому что для заинтересованных сторон нашлись более важные и срочные дела. - Эй, ублюдок! Сколько ты ещё собираешься лениться? Приоткрыв глаза, Саске окидывает взглядом огромный полузапущенный огород и находит взглядом Наруто. Тот стоит в нескольких метрах от него с недовольной физиономией, уперев руки в бока. Весь испачканный в земле, раскрасневшийся и пропотевший от работы, он явно ждёт ответа, даже если знает, что это пустое. Подвёрнутые до колен штаны все в пыли. Ткань футболки смята понизу из-за того, как часто ею вытирали пот с лица. На таком пекле чёрный цвет - не лучший выбор, но она чёрная, как и бандана, что повязана на голову Наруто. Его золотистые волосы почти целиком скрыты, и Саске не в первый раз думает, что это был бы лучший выбор для него в дополнение к протектору, потому что яркий цвет волос Наруто является одной из его самых примечательных черт. Мысль о протекторе оставляет горький привкус во рту. Когда Саске вернулся, то и не думал о том, чтобы снова носить отметку Конохи на своём теле. Однако если бы ему пришлось выбирать, он бы согласился забрать свой старый протектор, который - он был уверен в этом - Наруто сентиментально хранил все эти годы. Вот только оказалось, что его старый протектор утерян. - Ты потерял его? Как? - спросил Саске, наблюдая за тем, как Наруто снимает свой протектор и убирает в рюкзак по его просьбе, потому что в их путешествии им меньше всего нужны привлекающие внимание отметки. - Ну, не совсем потерял, - криво улыбнулся Наруто, закидывая рюкзак за спину и снова начиная идти с ним плечом к плечу. - Я хранил его дома, конечно. Но после атаки Пейна тот старый дом, в котором я жил, был уничтожен. Копию фотографии нашей команды я сделал с фотографии Какаши-сэнсэя, но твой протектор: я не смог найти его. Саске ничего не ответил, потому что едва ли знал, что можно сказать в ответ на это признание. Наруто же какое-то время шёл с хмурым выражением лица, а после вздохнул и запрокинул голову к небу, устремляя невидящий взгляд сквозь облака. - Я так разозлился, когда узнал, - негромко продолжил он. - И стыдно было за эту злость. Деревня потеряла так много. Погибли десятки людей. Разрушения были колоссальные. А я стоял там и злился из-за того, что у меня больше нет фотографии нашей команды и твоего протектора. Это была такая малость, такая незначительная потеря в сравнении с чужими потерями, но... Знаешь, Какаши-сэнсэй умер тогда. Если бы не техника Нагато, он стал бы ещё одним именем на мемориальном камне. И я просто... Твой уход, потом потеря фотографии и протектора, и Какаши-сэнсэй мог не вернуться к нам, и я... Я... - Я понимаю, - обронил Саске, когда Наруто замолчал с шумным выдохом, явно не зная, как объяснить. И он не лгал, и в самом деле понимал, потому что пережил то же самое. Только память Наруто хранилась в столь простых вещах, как фотография и старый протектор, тогда как память Саске хранилась в квартале Учих. Там всё пропиталось кровью, пропахло смертью, окрасилось безликим серым, но это всё ещё был квартал его клана, и когда Саске пришёл туда и увидел зачищенную после разрушений пустоту, его переполнило зыбкое отчаяние. Там, где Наруто испытал злость и стыд за эту злость, Саске накрыло онемением. Дома и улицы, и тайные убежища, и украшенные гербом клана стены, и та площадка, где он тренировался с Итачи, и та старая ива, на коре которой были отметки его роста рукой Шисуи - всё это исчезло, будто никогда и не существовало. - Ты можешь остановиться у меня, если хочешь, - предложил в какой-то момент бесшумно появившийся за его спиной Какаши, неторопливо подходя ближе и вскоре останавливаясь рядом. Конечно, именно он нашёл его, как находил всегда в прошлом, когда Саске, пусть и не осознавая того, в этом нуждался. Если бы Какаши не оставил его одного перед появлением Четвёрки Звука, если бы увёл за собой поесть лапши или данго, если бы... - Не думаю, что тебе будет комфортно на съёмном жилье посреди деревни. Мой семейный дом на окраине, там тихо и уединённо. Саске медленно перевёл на него взгляд, изучая отпечаток усталости на лице. Очевидно, должность Хокаге была вовсе не сахар, раз даже такой флегматичный человек, как Какаши, не сумел натянуть на лицо достаточно приличную маску незатронутости своими буднями. С другой стороны, что Саске вообще знал о Хатаке Какаши кроме тех вещей, что знали о нём все. Кроме той интуитивно улавливаемой вещи касательно их некой схожести по ряду причин. Кроме того, что не оправдал возложенных надежд, хотя в глубине души был так рад, что Какаши не носился с ним как с хрустальным из-за всего этого последний-живой-Учиха (и это при том, что Итачи был на тот момент жив). Кроме того, что нарушил данное ему когда-то обещание.

- Я научу тебя технике, моей технике. Она называется «Песнь тысячи птиц чидори». Она крайне разрушительна и опасна. Её нужно держать под полным контролем, иначе её использование обернётся бедой. Когда-то я изобрёл её для того, чтобы стать сильнее. Эта сила нужна была мне для защиты себя и моих товарищей.

Когда Саске использовал эту технику в первый раз, он разбудил чудовище. Когда он использовал её во второй раз, это было жалко и глупо, и чуть не стоило ему жизни. Когда он использовал её во второй раз, то шёл на поводу у мелочности, зависти и злобы. Когда он использовал её в третий раз, это было во время его побега. Когда он использовал её после, это были боль и кровь, и боль, и кровь, и боль, и кро... Когда он использовал её в последний раз, это стоило ему руки. Но рука неважна, как неважно и то, что он разбудил чудовище. Важно то, что он использовал эту технику - и не раз - против Наруто: своего товарища по команде, другого ниндзя Конохи, своего, пусть он и не хотел тогда этого признавать, друга. Бросившаяся между ними на крыше больницы Сакура могла пострадать, даже если то и стало бы следствием её собственной глупости: кто бросается наперерез двум атакующим друг друга в воздухе противникам, где без опоры под ногами едва ли возможно изменить траекторию своего движения? Наруто серьёзно пострадал в той их битве в Долине Свершений. Их последняя битва? Саске пробил Наруто насквозь, и если бы не Девятихвостый, тот был бы в настоящем мёртв. Какаши доверил ему что-то дорогое для себя, что-то ценное, но чем отплатил Саске? Он использовал его технику абсолютно бездумно, совершенно не думая о том, что вообще творит. - Какие отношения связывали тебя и Учиху Обито? - спросил он вместо того, чтобы дать согласие или отказ на предложение об убежище, тихом безопасном месте, где можно будет попробовать зализать хотя бы часть своих ран. - Разве ты не знаешь всей истории? - вскинул брови Какаши, делая вид, что вопрос нисколько не затронул его, даже если его пальцы дёрнулись в попытке сжаться в кулаки. - Ты был на поле боя, когда правда человека в маске была раскрыта, и был там, когда мы с ним прощались. Несложно соединить точки с учётом того, как быстро распространяются слухи и сплетни даже во время войны. - Я не хочу соединять точки, - монотонно ответил Саске, продолжая сверлить его взглядом. - Насоединялся за эти годы так, что тошнит, и каждый раз всё становилось только ещё более запутанным. Расскажи мне правду. Взгляд, которым наградил его Какаши, был тяжёлым и пристальным, призывающим оставить эту тему, но Саске никогда не был тем, кто пасует из-за резких взглядов, а потому вскоре Какаши сдался и с тяжёлым вздохом принялся за рассказ. Он говорил отстранённо, будто описывал что-то, что произошло не с ним, а с каким-то другим человеком, и чем дальше заходил рассказ, тем больше Саске убеждался в том, что всё в мире циклично, всё повторяется, и что цикл этот такой же несовершенный, как сам мир. Какаши пережил свою долю потерь и боли, но судьба и в самом деле была с ним жестока. Идиот с большим сердцем, гений с ледяной палкой в заднице и влюблённая дурочка, смотрящая не на того: разве прошлая и настоящая команды Какаши не отражали друг друга? Каково ему было смотреть на Сакуру и видеть Нохару Рин? Каково ему было смотреть на Наруто и видеть Учиху Обито? Каково ему было смотреть на Саске, понимать, как они похожи, пытаться всё исправить и при этом знать где-то в глубине души, что всё тщетно?

- Замолчите! Вы ничего не знаете, так что не вам мне лекции читать. Может, мне убить самого дорогого для вас человека? Тогда вы поймёте, каково мне сейчас! - Я был бы непротив, но, к сожалению, у меня не осталось никого дорогого. Всех дорогих мне людей уже убили.

Саске был идиотом. Или не был? Был ли он просто ребёнком, который не знал ничего лучше, чем тонуть в своей боли, потому что никто не протянул ему руку? До того, как Хокаге додумался выделить ему другое жильё, он жил в своём доме посреди квартала своего клана наедине с призраками и призрачными следами крови, которую не могли отмыть никакие чистящие средства. Ребёнок, в одну ночь потерявший семью, любимого старшего брата и весь клан; ребёнок, что подвергся одной из самых жестоких психологических пыток - он никому не был нужен. Так ли удивительно, что он зациклился на том единственном, что у него осталось - на мести, на которую науськивал его Итачи? И могло ли что-то измениться, если бы рядом с ним оказался кто-то вроде Какаши? - Ты знаешь что-нибудь о клановых традициях Учих? О тех, что связаны конкретно с шаринганом? - спросил он негромко, вновь переводя взгляд на зачищенную территорию и видя вместо неё огромное кладбище собственной жизни. - Нет, - покачал головой Какаши. - Мне никогда не было интересно, чтобы спрашивать, а сам Обито ничего не рассказывал. После того, как он погиб, я прятал шаринган, и долгое время его наличие у меня было секретом. Когда правда всплыла, я ждал последствий, ведь это часть родословной Учих, но ничего не было. А что, есть что-то, что я должен знать? Саске неопределённо пожал плечами в ответ. Он не знал. И знал. И одновременно понятия не имел. Похоже, все вокруг него так высоко ценили честность, но при этом ненавидели всё, что причиняло другим боль, хотя честность была главной такой вещью - что за парадокс. Правда о традициях клана заключалась в том, что в некоторых обстоятельствах и по определённым причинам члены клана могли отдать кому-то свои глаза, и часто так бывало, что это было связано с разного рода свадебными церемониями или обещаниями. Это было пережитком старых времён, однако некоторые семьи клана всё ещё держались за эти традиции, и то, что Обито отдал Какаши свой пробудившийся шаринган, было одной из таких традиций. Что-то о том, чтобы видеть мир одними глазами, и о безграничном доверии, ведь глаза Учих - самое для них ценное. Как только Какаши получил глаз Обито, он стал в некотором роде частью клана. Что означало, что когда Саске остался на обочине дороги жизни, на самом деле у него был один почти родственник, который имел право забрать его к себе. - Пойдём, - позвал его Какаши спустя некоторое время. - Я покажу тебе мой дом. У него больше не было шарингана. По факту он был Саске никем. И всё же что-то внутри Саске откликнулось мимолётной вспышкой тепла на эти слова, даже если он больше не был тем одиноким потерянным ребёнком; всё ещё одинокий и потерянный, да, но давно не ребёнок. Какаши всегда опаздывал, опоздал и на этот раз. Но он также всегда приходил, в конце концов, и этот раз тоже не стал исключением. Остановиться всё равно было негде, так что Саске смиренно пошёл вслед за ним, попутно размышляя о том, стоит ли рассказать правду. С одной стороны, застарелая боль науськивала открыть её, чтобы не одному ему кололось; чтобы Какаши знал, что мог сделать для него намного больше, но не сделал, и, возможно, именно поэтому всё закончилось так, как закончилось. С другой стороны, после того, как Саске узнал всю правду о своём клане и прошлом, после того, как узнал о прошлом Какаши, у него рот не открылся. На его чёрной совести достаточно беспочвенных обвинений с тех времён, когда он тонул в тоске, боли, отчаянии и жалости к себе, и кто сказал, что Какаши знал что-то о том, что значит наличие у него шарингана. Вряд ли Учиха Обито прочитал ему лекцию касательно традиций клана перед своей смертью. Вряд ли он вообще был в курсе этих традиций, старых, как сам клан, не являясь ребёнком главных семей. К тому же, с учётом всей той опеки, которую Какаши оказывал ему, будучи сэнсэем их команды, если бы он знал, то вряд ли упустил бы возможность взяться за Саске годами раньше.

- Что ты вообще знаешь обо мне? Ты, у кого никогда не было ни семьи, ни близких. У тебя вообще ни черта никогда не было! Так что ты там обо мне знаешь?! А?! Ты не знаешь, каково это - терять всё!

Орочимару однажды сказал, что ненависть ослепляет, и Саске нужно быть осторожнее в своих устремлениях и попытках выкачать из неё силу. Он был прав. Он был прав, как никто другой, когда предостерегал Саске. Проклятие крови Учих, проклятие любви и ненависти, проклятие сильных эмоций и порожденных ими порывов - Саске стал жертвой всего этого, и кто бы знал, как горько ему было осознать это, оглядываясь назад. Когда он был ребёнком, на это ещё можно было закрыть глаза, но когда он стал старше... Что ж, в его защиту, единственный человек, которому было не наплевать на него, решил, что сделать Саске сильнее, чтобы он мог выжить в этом жестоком мире, подойдёт любыми методами, а на роль финального экзамена отлично подойдёт братоубийство, которое для другой стороны станет ещё и долгожданным освобождением от грехов. Так что нет, Саске не был таким уж идиотом. Скорее, он был ребёнком, на которого оказали неправильное давление, которое с годами только ухудшилось. Если бы рядом с ним был хоть кто-то, кто позаботился бы о том, чтобы отвлечь его от мыслей об Итачи, может, всё и пошло бы по-другому, но рядом никого не было. И поэтому Саске рос с будто закрытыми глазами, почти упиваясь своей незавидной судьбой и позволяя себе громкие речи и колкие слова, будто на нём одном свет клином сошёлся, хотя большинство людей вокруг него тоже любили и тоже теряли: и семьи, и детей, и возлюбленных, и друзей, и братьев, и сестёр. Он обвинил тогда Какаши в непонимании, и это было жалко и глупо, потому что Какаши прошёл войну, потеряв семью, команду, лучшего друга, своего сэнсэя, своего Хокаге, многих своих товарищей по оружию. Он обвинил Наруто в том, что тот смеет думать о том, что их ситуации похожи, что смеет равнять их и говорить, что понимает его, хотя это было правдой: потеря есть потеря, и неважно, кто из них знал свою семью, а кто нет; горе есть горе, и только дурак пытается его измерить. Он обвинял и многих других людей, думая, что имеет право судить лишь потому, что Итачи вырезал их клан. Он был таким дураком. - Весь этот мир - сущий ад, - сказал ему безликий на тот момент человек в маске. Саске верил в это, но что хуже в сравнении: иметь что-то и потерять или отчаянно пытаться обрести что-то, но раз за разом упускать заветную мечту из рук? Потому что именно это и происходило с Наруто, у которого никогда ничего не было кроме него самого, но которого мечтала стереть в ничто вся деревня. Никто никогда не видел самого Наруто, все видели только заключённое в нём чудовище, повинное во многих смертях. Некому было заботиться о нём и некому было присматривать за ним. Его оскорбляли. Его унижали. Его били, толкали, шпыняли. В него плевались ядом. Его ненавидели. От него мечтали избавиться. Пока Саске смеялся в объятиях своей матери, Наруто плакал, вытирая разбитое деревенскими мальчишками лицо. После потери семьи Саске утешался воспоминаниями. Чем утешался Наруто тёмными одинокими ночами всю свою жизнь, не зная поддержки отца и материнского тепла? Не зная даже, кто его родители. Саске никогда не найдёт достаточно слов, любых, неважно, правильных или неправильных, чтобы объяснить, как на самом деле благодарен Наруто за то, что тот оставался рядом; за то, что терпел его характер; за то, что терпел его жестокие замечания; за то, что прикрывал его спину; за то, что так сильно ценил его и переживал о нём; за то, что отчаянно пытался спасти, с начала и до самого конца; за то, что каким-то чудом сумел вытащить его из дёгтевой тьмы под безоблачное небо и яркий солнечный свет. Если бы не Наруто, Саске провалился бы в бездну гораздо раньше. Если бы не Наруто, кто знает, смог бы Саске зайти так далеко и остаться при этом в живых. Наруто, Наруто, Наруто - это всегда был Наруто. Другие думали о себе, даже Итачи по большей части думал о себе, о своём искуплении и своих планах и целях, но Наруто всегда думал о нём и только о нём, и ставил его жизнь и благо выше собственного. - Эй, ублюдок! Я с тобой разговариваю! Рука мелькает перед лицом, и Саске хватается за чужое запястье раньше, чем даже понимает, что делает это. Подошедший Наруто, что только что пытался щёлкнуть пальцами перед его носом, открывает рот, чтобы снова начать ругаться, но так ничего и не говорит, застывает с хмурым видом, вглядываясь в его лицо. Саске тоже смотрит на него; в который раз невольно отмечает все произошедшие с возрастом изменения. Так странно понимать, что, казалось бы, вот только что он дрался с громким хвастливым крикуном, понятия не имевшем о том, что за сила запечатана внутри него, а вот перед ним всеобщий герой и любимец, но при этом всё ещё каким-то образом тот Узумаки Наруто, которого он всегда знал, хотя это не должно быть возможно, этот Наруто должен был раствориться со временем и окончательно исчезнуть после всей этой свалившейся на золотую макушку славы. Но нет, ни возраст, ни слава нисколько не изменили этого человека, лишь странным образом закалили его, утяжелили его взгляд зрелостью, опытом и порождённой им некой мудростью, и Саске сам не знает, почему, но рад быть здесь сейчас и быть свидетелем всего этого. Когда-то он совершенно не ценил свою жизнь, потому что не понимал, зачем ему жить, когда весь его клан мёртв, и он остался один; терялся порой в отчаянии даже тогда, когда смыслом его жизни было найти Итачи и убить, таким образом отомстив. В настоящем он готов жить просто для того, чтобы находиться рядом с Наруто. Умереть - это так легко, тогда как жить - вот настоящее испытание. Что это говорит о Саске, если он сознательно отринул лёгкий путь, и всё лишь ради того, чтобы иметь возможность существовать с Наруто в одной плоскости? - Ты странный, - фыркает Наруто, прикладывая свободную ладонь к его лбу. - Перегрелся, что ли? Рука на лбу горячая и липкая, в хватке - шершавая из-за бинтов и налипших комьев земли. Присутствие Наруто тяжёлое, отчасти давящее, горячее. Он проторчал на этом огороде, с которым они согласились помочь древней старушке за долю урожая и временный постой, намного дольше Саске, потому что проснулся раньше, и от него пышет жаром из-за активной работы и пропитанности солнечным светом. И пахнет он так же: летним маревом, солнцем, землёй, потом и чем-то лёгким и терпко-сладким, как запах полевых цветов на ветру - что-то, присущее ему самому. - Всё в порядке, - отвечает Саске, отпихивая от себя его руки и поднимаясь со старой рассохшейся скамьи. Ничего не в порядке, многое никогда не будет, они оба знают это, но пока Наруто рядом, Саске также знает, что справится. Когда-то он видел в Наруто и в команде в целом препятствие, но не потому, что они тормозили его рост и развитие. Нет, всё было совсем наоборот, и когда он сам не понял, как бросился под иглы Хаку, спасая Наруто, это послужило самым ярким доказательством того, что он отчаянно пытался отрицать. Команда стала для него аналогом семьи, а Наруто стал для него важным и ценным человеком, но Саске не мог позволить себе такой роскоши; не мог позволить себе и дальше играть в эту игру с Наруто, Сакурой и Какаши, ведь у него была цель в виде мести. Привязанности делают людей слабыми, а он должен был найти силу, чтобы убить Итачи. Орочимару и его предложение подвернулись как нельзя кстати. Если бы не он, Саске мог бы и оставить свою месть под давлением Наруто, а после и под давлением Какаши, которое со временем наверняка стало бы внушительнее. Было бы это хорошо? Было бы это плохо? Саске не знает. Что он знает, так это то, что когда анализирует юную версию себя, часто не может найти логику в своих поступках и выборах. Вероятно, эти моменты отсутствия логики и есть следы проклятия ненависти, что начало пробуждаться в нём тогда под давлением обстоятельств и психической нестабильности по причине пыток Итачи и их последствий, а также из-за взросления и гормонов. Он хотел кричать, бить и бежать, хотел найти Итачи и расправиться с ним самым кровавым образом. Он хотел снова вызвать Наруто на спарринг, чтобы они от души отделали друг друга, а после заниматься с ним и Сакурой идиотскими вещами по типу попыток узнать, что у Какаши под маской. Желание отомстить и желание отпустить рвали его на части. Итачи был его старшим братом и сказал ему прийти и убить его. Наруто был его товарищем по команде, его первым другом, который дал понять, что даже если семья Саске мертва, он всё ещё жив и имеет право жить. Итачи по итогу утянул его вслед за собой во тьму, безразличный к его будущему. Не мог же он не понимать, что делает, ломая Саске? Не мог же он не понимать, что делает, призывая его обрести силу, а после найти его и отомстить? Не мог же он не понимать, что делает, толкая его к мангекьё, получить который, как тогда считалось, можно лишь одним-единственным способом? Не мог же он не понимать, что делает, когда снова и снова рвал его психику на части? Не мог же он не понимать впоследствии, на что обрёк Саске, заставив его в погоне за собой покинуть деревню и стать нукенином? Не мог же он не понимать, что сломал Саске жизнь, эгоистично использовав его при этом в угоду своим демонам и бросив после на растерзание миру? Вновь устроившись среди грядок и начав возиться с сорняками, Саске ощущает тепло колена Наруто, когда тот тянется мимо него за лейкой, и чувствует, как тяжесть навалившихся на него мыслей немного отступает. Итачи... Он любил своего брата и любит его до сих пор, но это не отменяет того факта, что он абсолютно, совершенно его не понимает. Пацифист, который вырезал собственный многочисленный клан якобы на чьё-то благо и переломал психику и жизнь младшего брата, сделав всё, чтобы превратить его в машину для собственного убийства, заявляя при этом, что всегда любил его и заботился о нём и его благе? Это не то, что может легко уложиться в голове. Иногда Саске думает, что никогда не поймёт. «Но всё в порядке», - думает он, наблюдая за тем, как Наруто поливает землю грядки, а после и собственную голову, не удосужившись стянуть бандану. - «Всё в порядке, потому что ты рядом, Наруто». И он действительно в это верит, потому что уже балансировал между чашами этих весов. На одной чаше был Итачи и месть, а на другой - Наруто и его громкие слова о названых братьях и дружбе. Тогда Саске не смог удержаться, оступился и рухнул во тьму, но Наруто не исчез. Он преследовал его, пытался дозваться до него, тянулся к нему изо всех сил, и именно поэтому в настоящем Саске жив и сидит с ним на этом пекле посреди неровных грядок, впитывая в себя жужжащую энергию его беспокойного присутствия. Итачи утянул его во тьму, но Наруто был тем, кто вытянул его на свет. Итачи сделал всё, чтобы заставить его мечтать о смерти, но Наруто был тем, кто раз за разом вдыхал в него желание жить. - Эй, Наруто, - негромко зовёт он. - Хм? - отзывается тот, с прищуром осматривая влажный от воды грунт, непонятно что пытаясь в нём найти. Саске открывает рот, чтобы сказать... Что-то. Он и сам не знает, что. И из-за того, что не знает, чувствует себя дураком и отворачивается в сторону, так и не закончив. Но Наруто - это Наруто, и стоило бы уже запомнить, что не стоит его недооценивать. - Всё в порядке, теме, - беззаботно роняет он. В его глазах, когда Саске поворачивается и их взгляды встречаются, беззаботности нет. Вместо этого там горит понимание. Что бы Саске ни хотел сказать, даже если он сам не знает, что именно, Наруто и в самом деле каким-то непостижимым образом понимает; понимает и знает, как знал его тогда и знает его сейчас. Саске в который раз вспоминает все свои беспочвенные обвинения и тяжело вздыхает; недовольно хмурится, когда Наруто - жаркий, липкий, потный, тяжёлый - вдруг обнимает его за плечи и сверкает на него улыбкой. - Не делай такое лицо, ублюдок. Сейчас закончим с этими грядками и пойдём купаться в реке, а потом бабуля приготовит нам что-нибудь вкусненькое, и мы как следует отдохнём. Дело вовсе не в работе, и Саске знает, что Наруто это знает, но в том-то и дело, что это попытка отвлечь его от плохих мыслей и... Что ж, не то чтобы это не ценится. Саске старается абстрагироваться от своего прошлого, потому что было и прошло, сейчас он совсем другой человек, и пусть его совесть и руки в крови, его сердце теперь чисто, но иногда удержаться трудно. К тому же, путь самоанализа есть путь самосовершенствования, а Саске определённо есть куда расти. И всё же он благодарен Наруто за предоставленную поддержку, потому что иногда воспоминания кажутся неподъёмным грузом, который почти физически давит на него, пытаясь прижать его к земле. - Отдохнём, - согласно кивает он; переводит взгляд на мокрую чёрную бандану и вздыхает. - Ты заработаешь солнечный удар, идиот. - Ерунда, - как всегда легкомысленно в отношении себя отмахивается Наруто; шипит мгновение спустя. - Ауч, ауч! Саске, какого чёрта?! Больно! - Не будешь идиотом, не будет больно, - перестав щипать его, фыркает Саске. - Иди сядь в тени. Я закончу этот ряд, схожу за водой, и тогда вернёшься помогать. - Переживаешь обо мне? - усмехается Наруто, озорно сверкая глазами. - Не хочу нагружать единственную руку сверх нормы и тащить твоё бессознательное тело до дома по всем этим грядкам, которые мы с таким трудом привели в порядок, - с постным лицом бросает Саске. - Как жестоко, - притворно сокрушается Наруто, качая головой. - Эти грядки волнуют тебя больше, чем я? Саске многозначительно поднимает бровь. Наруто какое-то время смотрит на него со страдальческим выражением лица, а после заливается смехом. Он красивый, этот смех. И выражение лица Наруто тоже красивое, как красива и его улыбка и то, как он щурит глаза, и как приподнимаются «усы» на его щеках, и как золотятся ресницы. Красива та лёгкость, с которой он поднимается с корточек и начинает уходить в сторону тени от кроны разросшегося старого дерева. Саске нравится эта красота. Ему нравится, что некогда пустые голубые глаза всё чаще наполняются искрами, светом. - Наруто... - бездумно повторяет он, произносит одними только губами. Наруто будто слышит, оборачивается и снова улыбается. Эта улыбка адресована Саске. Быть может, в том её особая красота.

|...|