Лунный кот

Лини воняет водорослями, плесенью и канализацией. Он мокрый насквозь, а рядом, шипя и по-кошачьи топорща шерсть хвоста, отряхивается Линетт. Она разувается, выливая тину из сапогов, и дальше идёт босой: уставшая, помятая и грязная. Брат впереди неё, он ступает по траве мягко и как будто немного пружинит на каждом шаге, выдавая скрытую нервозность; кожаные ботинки с хлюпом бьются друг об друга, шнурки запачкались в земле. Лини ёжится от холодного ветра, но не может раздеться полностью при чужих, к тому же, на его теле всё ещё следы Ризли. Слишком компрометирующие следы. — Сюда, — голос Арлекино разрезает тишину. Поставленный и глубокий — ему можно только повиноваться. Они оба спешат к костру, искры летят прямо в лицо, пахнет чем-то терпким, вроде крепкой заварки. Лини садится на корточки прямо около кольца из камней, протягивает руки к пламени и наконец дышит полной грудью. Глаз Бога на поясе охотно отзывается, признавая родственную стихию, по венам разливается долгожданное тепло, а глаза мелко горят — обе женщины замечают это. Линетт ограничивается улыбкой, а «Отец» только хмыкает. — Известно что-то по потерям? Арлекино оборачивается к нему, как будто задумываясь, высчитывает что-то в уме, прежде чем ответить. — От тридцати до сотни человек, — быстро, кратко. Как они привыкли. Линетт озябше прижимает уши к голове, её волосы собраны в тугой хвост, и сейчас она их распускает, чтобы обсохли немного, иначе по спине холодная вода течёт прямо зашиворот. — Я схожу в воду? — она смотрит немного робко перед собой. Непривычно было видеть её такой, рука Лини едва заметно ложится на лодыжку и потирает косточку. От этого касания по коже распространяется тепло, и хрупкие сжатые плечи немного расслабляются. — Там сейчас концентрация воды Первозданного моря, я бы не советовала. Арлекино долго смотрит на свою девочку, присевшую на землю, подтянув колени к подбородку; распущенные локоны покрывали часто вздымающуюся грудь, выступающие ключицы. Сейчас она была сильно похожа на то тёмное своё отражение в детстве: грязная беспризорница, бродившая по улицам в поисках пропитания и работы. — Отойдём подальше, и иди. Только быстро. Линетт заполошно поднимает голову, несколько долгих секунд всматривается в строгий профиль «Отца», прежде чем он поворачивается в ответ. — Застудишься, — она делает знак рукой своим людям. Фатуи торопливо расступаются перед предвестницей и её маленькой спутницей, Лини только хмыкает, наклоняясь поближе к костру, оставаясь стеречь. Он не идёт следом ещё потому, что знает — придётся снова лезть в воду. Разбирать останки, пересчитывать тела. Люмин бродила по близости, вытаскивали людей и говорила с Навией, пыталась свести списки. На путешественницу не действовала вода первозданного моря, она без проблем погружалась, но найти трупы было невозможно: они полностью растворялись. Из-за этого было только тяжелее. — Лини. Юноша поднимает голову и слегка щурится. Погода не была пасмурной, но жуткая облачность; солнце изредка пробивалось сквозь тучи и ослепляло отвыкшего от света Лини. — Замёрз? — Люмин присаживается рядом у костра. Лини не уверен насколько ей в целом нужно тепло — насколько она человек из-за своего происхождения, но он отодвигается немного в сторону и помогает устроиться поудобнее. Паймон летает около и так же протягивает свои маленькие ладошки к пламени. Кажется, в отрыве от земли ей было комфортнее. — Есть немного, — юноша неловко улыбается, смутно понимая, что ему нужно завести диалог, но никак не находит нужных слов. — «Отец» сказал тебе?.. — А, это, — Люмин опускает взгляд, смотрит куда-то сквозь потрескивающую древесину. — Да, про пещеру. Сейчас Навия освободится, и мы пойдём. — Мне казалось ты... — И да, и нет, — Люмин глубоко вздыхает. Должно быть, она хотела найти здесь Линетт: с ней они были куда ближе. А объясняться сейчас перед Лини казалось кощунственным, совсем неуместным. — Я люблю приключения, но теперь... это не то. — Я понимаю, — он тихо вздыхает. Сгущался сам воздух, позади слышались отрывистые крики и плач, дети дёргали матерей за подолы юбок, кто-то рвался назад, пока вода ненадолго отступила, кто-то, потеряв последнюю надежду, просто смотрел в густые облака. Их дом был разрушен, забрали членов их семей. Эта участь постигнет весь Фонтейн? Вот это — их будущее? — Я знаю, о чём ты думаешь, Лини, — Люмин вслепую находит его руку и неожиданно крепко сжимает. Он иногда забывал, что она всё-таки воин, куда сильнее его сестры, может быть, сильнее четвёртой предвестницы. Пальцы грубые, одна из ладоней перевязана со скрытым бантиком на тыльной стороне — это работа рук Навии. — Нужно держаться, — она смотрит, Лини не может повернуться в ответ. Он слишком слабый перед открытой правдой. Хочется зажмурить глаза и спрятаться под одеялом, как он делал в доме Очаге. Убежать вместе с сестрой... Лини кивает, взгляд направлен вперёд. Там молодая девушка погружается в воду, редкие солнечные лучи играют бликами по глади, вспениваются слабые волны. Люмин тоже смотрит, она не может оторвать глаз от того, как эта девушка — Линетт — оборачивается на них и улыбается, узнавая в фигурах у костра свою близкую подругу. — Да, ты права, — голос глухой и слишком сиплый, Лини прокашливается в ладонь. — Нам нужно... Паймон озабоченно поглядывает на него, облетая костёр по кругу. Если бы у неё были крылья, они бы трепетали сейчас в теплом свете огня, отлетающих искрах и дыме. — Ты простудился? Нельзя сидеть на холодном! Как бы пискляво это не звучало, Лини улыбается и только качает головой, влажные волосы бьют по щекам, всё же подбирая ноги под себя, садясь в позу лотоса со скрещенными лодыжками. Здесь всё равно теплее, чем где-либо. Разве что, в руках Ризли... Но сейчас нельзя об этом думать. Линетт, погрузившись в воду полностью, быстро раздевается, пальцы ловко скользят по вороту кофточки, сворачивая мокрую грязную одежду в комок, она немного торопится, море сейчас холодное. Фатуйцы становятся спиной и заключают девушку в плотный круг, когда она ближется к берегу обнажённая, а перед Арлекино никогда не было стыдно, вот кто действительно заменил им семью. Она и была их семьёй. — Вы так... близки, — Люмин отводит взгляд, за высокими крупными фигурами бойцов не видно даже макушки Линетт, только пепельно-белые волосы Арлекино. — Мы семья, — Лини отвечает первее, чем думает. — Но ты близка нам так же, как сестра. Улыбка выходит какой-то вымученной. Не потому что ему не нравится Люмин, он не солгал в словах, но вся ситуация настолько давила на него, что в человеческие эмоции получалось скупо и глухо. Раньше он мог хотя бы плакать в грудь Ризли, ютиться в его руках без страха, а теперь снова взвалил на себя роль старшего брата и не мог позволить большую часть привычной эмоциональности. Люмин слишком понимающая, она ничего не отвечает, задумчиво водит пальцами по внутренней стороне ладони, наблюдая за тем, как фатуйцы расходятся, и, будто из драконьего яйца, выходит перерождённая Линетт: опрятная, чистая, на плечах что-то большое и мягкое, похожее на старую шаль, в руках несёт свернутый тёмный плащ Арлекино. На ногах маленькие туфельки, которые точно жмут, но она делает вид, что не замечает; хвост вьётся лентой за спиной, шерсть ещё топорщится, а ушки примяты, но всё равно куда лучше. Посвежела, щёки порозовели, а кожу охотно подставляет солнцу. — Лини, ты совсем замёрз! — сестра щиплет за холодный нос и фыркает, накрывая его и Люмин плащом. — Люми. Линетт вклинивается между ними и тепло обнимает подругу, затем свободную руку возвращая на бедро брата. Это простой физический контакт, им часто не хватало его, близнецам хотелось слиться, и взгляд глаза в глаза, плотное сплетение пальцев — это лишь малая часть. Сердца бились в ритм. — Ты не пострадала? — Линетт скептично осматривает кое-где перевязанное тело путешественницы. — Просто царапины, — она улыбается. Куда ярче и светлее — Лини усмехается в ладонь и отводит взгляд на огонь, чтобы не мешать им. О, он почти чувствует себя лишним. Может быть, с сестрой он чуть ошибся — там связь поближе будет. Линетт полностью развернулась к Люмин, она заговорила тише, брат всё равно мог слышать её, но это никогда не смущало обоих — всё равно потом расскажет, если спросят. А вот Люмин оказалась полностью поглощена этим приглушенным ласковым голос, вниманием к деталям, пока заботливые, быстрые в движениях руки Линетт перепроверяли её повязки, сопровождая короткими рекомендациями. — Тебе нужно быть аккуратнее, не бросайся на рожон. Совсем как мой брат, — она сетует, качая головой. — На рожон?.. — Это выражение из Снежной, не бери в голову. Линетт расправляет складки сухого платья, оно приятно согревает, тонкая подошва туфель чуть не подгорает в огне, Лини рукой отодвигает её ступни подальше и поднимается. Сестра, чувствуя внутри укол совести, потянула к нему руку, но та так и упала — к костру шёл «Отец». — Лини, пойдёшь с новобранцами, — жёсткий голос полосит образовавщуюся тишину. — Да, — он только руку к козырьку не прикладывает, кивает быстро и единожды оборачивается на Линетт, шепча одними губами. — Скажи ей. Сестра не успевает ничего ответить, только шикает, обнажая край зубов. Она крепко держит Люмин за запястье, но поднимается, отряхиваясь от травы и земли. Они стоят ровно обе, смотрят слегка исподлобья друг на друга. Линетт вздыхает, как перед чем-то ужасно неотвратимым, поворачивается к подруге полностью и улыбается так, как не улыбалась ей никогда — это было позволено только перед близнецом. Она обнимает очень крепко, в тонких пальцах до треска ниток зажата ткань белой накидки. — Ты мне очень дорога, — голос безэмоциональной девушки дрожит и затихает. Она глубоко вдыхает и выдыхает, успокаивая нервозность. — Спасибо за всё. Люмин тёплая, её светлые волосы щекочут щёки и шею. Уши Линетт плотно прижаты к голове, они изредка вздрагивают, выстраиваясь по ветру, улавливая шумы и звуки, хвост завивается в странную фигуру, известную одной ей, напоминающую изображение сердца. Путешественница нервно выдыхает сквозь зубы, когда отстраняется, ладони на плечах друг друга, лбы соприкасаются и никто не смотрит на двух таких близких, но разлучённых девушек. Линетт первая отрывается от кусочка тёплой ткани, ей нужно идти. Люмин знает это, она знает, кто она и почему должна. Люмин порывисто сжимает подругу в своих руках ещё раз, всего раз. И уже после не смотрит, проезжается плечом по голой коже, прижимается спина к спине. К ней спешит уставшая Навия в сапогах и с мокрым подолом платья, а Линетт ждёт хозяйка дома Очага со слишком проницательным взглядом и жёсткими руками в перчатках. Их ждёт работа. Они шагают одновременно. Люмин идёт исследовать подводную пещеру, а Линетт следует за предвестницей в переговорную, за ними несколько человек стражи, знакомые люди в форме Фатуи. — Хорошая подруга? — Арлекино буквально съедает её глазами за несколько секунд взгляда в лицо. — Да, близкая, — Линетт отвечает ровно, — нужно было проститься. Мы можем больше не увидиться. — Ты говоришь об этом спокойно, моя девочка. Цепкие пальцы уже на хрупкой косточке плеча. Линетт реагирует скупо и просто: она смотрит в ответ, чуть склоняя голову в выражении почтения. — Пока что у меня нет выбора, паника не поможет спасти людей. Но я сделаю всё возможное. Этот чёткий, резкий тон, эта уверенность, непоколибость стройного профиля... — У меня потрясающие дети, — предвестница не скрывает своей улыбки. Если не знать её, то можно считать кровожадной, магмой отливают перечёркнутые зрачки. Линетт только тихонько притирается к руке, как бы благодаря, её хвост шально пробегается по чужой спине без привычного плаща. — Куда пошёл Лини, можно знать? — На северную часть, там нужны его руки, — Арлекино смотрит вперёд, щурится хищно и останавливается. — И его мозги. Позаботься о брате, нам придётся разделиться. — Я поняла, — Линетт склоняется в вежливом поклоне. Она не меняет положения, пока «Отец» не исчезает в одном из переулков вместе с охраной. Скромная неприметная девушка совсем одна на окраине тревожного города, несёт страшные вести в газету и не улыбается прохожим, смотрит себе под ноги, но не торопится, не обходит людные улицы, она хочет, чтобы её заметили: продавец в булочной, мальчишка, раздающий газеты, пышная дама с пуделем. О ней должны пойти слухи, но так, чтобы люди не узнали в ней циркачку сразу. Линетт идёт к «Паровой птице», слегка петляет улицами, каменная мостовая блестит под тонкими туфлями, затёртая тысячями жителей. Каждый раз, когда она вспомнила о числе, о людях, ей всегда в голову приходила одна и та же мысль: «И это конец?». Никто, разумеется, не отвечал. Шум города отвлекает; если на минуту перестать думать, забыть обо всём, то можно поверить, что ничего не изменилось: на проспекте всё так же торгуют любым из возможного от тонких украшений до новых изобретений механики и запчастей, в её любимом книжном свежее пополнение, а в чайной недалеко от их дома повесили объявление о поиске нового сотрудника, над дверью тонко звенит колокольчик. Линетт всегда заходила именно туда, она просит себе кофе из натланских зёрен и круассан. Выпечки здесь было мало, но от этого она всегда хрустящая, ароматная — только из печи. — Прогуливаетесь? — у хозяина чайной узкий разрез глаз, он неместный, на каждого посетителя смотрит, как на дорогого гостя. — Вышла развеяться, — Линетт отвечает добротой на доброту, ставит локти на стойку, подпирает руками подбородок и чуть сонливо наблюдает за ловкой работой рук. Мужчина толчёт зёрна в ступке, просеивает, высыпает в небольшую машину, которая начинает приглушённо гудеть и трястись. Свет из маленького окошка с цветной мозайкой преломляется, обливает лучами его фартук, из кармана выступает кончик блокнота и заложенный внутри наточенный карандаш. На стойке свежие цветы в простой стеклянной вазе с подпаянным верхом — бывший графин. Линетт стучит подпиленными ноготками по залаченному дереву стойки, приятно под пальцами, она прослеживает трещинки и глубоко вбирает в грудь запах свежесвареного кофе. На подоконнике только распустились цветы, а те что старые пускают листья вниз, едва не доставая до пола. Пахнет свежестью, мукой для выпечки и мокрой землёй, как после дождя. Если не думать... Перед ней маленькая чашка, обжигает ладони, напиток согревает горло — крепкий с большой порцией молока и ванили. Точно, как она любит. — Вы ведь неместный? — у Линетт была привычка спрашивать что-то важное таким тоном, как будто ей нужно просто заполнить тишину. Отвечали всегда честно. — Да, я из Ли Юэ, — мужчина сердечно улыбается, видя, как девушка довольна обстановкой и кофе: она заметно расслабилась, морщинка между бровей разгладилась, а взгляд стал более осознанным. — Ставлю на северную часть, там где чайные поля, — хрустит круассаном, тесто тянется на зубах и так вкусно, что она невольно жмурится от удовольствия. Не сравнится с тюремной похлёбкой. Мужчина по-доброму хохочет прямо перед ней, придерживая руки на округлом животе. Голова уже седеет, усы завиты на манер местной моды. Линетт щурится, — ей солнце отсвечивает прямо в глаза — но губы все равно растягиваются в маленьком подобии улыбки. — Вы давно не навещали своих родственников? — она даже не смотрит на своего собеседника, охотно подхватывает пальцами круассан и вгрызается так, что можно ставить крест на всех манерах. — Это правда, девочка, — мужчина качает головой, видно, как в его светлых от природы глазах промелькивает тоска. Настолько привычная, что он быстро отмахивается. — Ты никогда не забывай о семье. — Ни за что, — Линетт контрастно пьёт кофе с идеально прямой осанкой, облизывает губы от крошек. — Может быть, сейчас лучшее время, чтобы съездить навестить их? В городе так неспокойно. Она видит сомнение, но быстро и намеренно отвлекается, возвращаясь к выпечке, к обсуждению Натлана как региона, вскользь интересуется поставками, пока кофе не допит, а солнце не скрывается за деревянной оконной рамой. — Желаю вам хорошего отдыха, — Линетт чуть кланяется в дверях. Она знает, что этот вопрос решён. Мужчина машет ей рукой, встречая уже новых гостей, но невольно задумываясь над её словами, пропитанными убеждающей уверенностью. Ведь от пары дней ничего не изменится? Линетт проскальзывает по улицам, сворачивая на лестницу, ведущую к журналисткому агентству. Ей всё же нужно дойти, хотя одно маленькое доброе дело не повредит. «Отец» всё равно не выдал каких-то определённых условий. Он любил так делать: оставлять их с возможностью выбора, развязанными руками, просто выкладывая оружие в несколько рядов. Выбирай то, что поможет именно тебе — свой самый верный способ. Теперь Линетт идёт торопливо, поправляя платье, перескакивая с камня на камень, распущенные волосы в край растрепались, шерстяная шаль на плечах впитала всю влагу с кончиков, девушка сворачивает её и убирает в сумку, прячется за домом, прибирая волосы в тугой пучок, уши нервно ходят из стороны в сторону, ловя различные шумы отовсюду. Город этим ужасно её раздражал. Она всегда, а сейчас особенно, была как будто немного на взводе. Кофе и небольшая беседа очень расслабили её, но стоило покинуть это ласковое место, оформленное в тонах солнца, как тревога напала с двойной силой и огнём. Линетт бьёт себя по щекам, быстро перекидывает сумку через плечо и шагает смелее прежнего. Ей нужна Шарлотта, сводка газет за последний месяц и сделать заявление. Многовато для одной маленькой циркачки. Для циркачки из Фатуи. Шарлотта знает её, не лично правда, Линетт никогда не давала интервью и очень старательно от них всех бегала. За эту часть отвечал всегда брат, вероятно, именно потому Арлекино сегодня поставила её на связь с общественностью, а Лини на выполнение закрытой миссии. Им обоим будет полезно немного сменить род деятельности. Брат... Линетт шагает за порог «Паровой птицы», стараясь ничего заведомо не предполагать. Пусть будет, как будет. Ей подсказывают творческий кабинет Шарлотты, и следует несколько часов разговора и изучения газет за чашечкой чая. Сверхактивная девушка, прислоняясь бедром к рабочему столу, озабоченно спрашивает не голодна ли она, на что Линетт только качает головой — она привыкла в критических ситуациях располагать одним хлебом и водой. Это уже было неплохо, Лини всегда мог согреть её, к тому же. — Ты напечатаешь? — Линетт протягивает рукописник. Шарлотта отрывает его едва не с руками, она полна энтузиазма, предвкушение переливается через край, так что ледяные глаза, которые у Ризли резали заживо, у неё блестели яркими софитами. — О, да! Я напечатаю! — журналистка быстро пробегается по тексту глазами на пример вопросов или неразборчивого написания, но Линетт не страдала таким, Арлекино отточила её почерк и научила менять его по ситуации. — Завтра, в утренних новостях. Я думаю обсуждать это будут ещё ближайшую неделю! Спасибо, что пришла именно ко мне. — Ты лучший специалист, — Линетт пожимает протянутую руку и едва заметно кланяется. Не то чтобы она много понимала в газетных изданиях и журналистике, но за весь свой опыт была уверена только в том, что Шарлотта никогда не переврёт ситуацию, а напишет так, как есть на самом деле, делая свою речь удивительно яркой и сенсационной, независимо от новостей. Если она не была лучшей, то потрясающей — точно. — Ты сейчас домой? — Шарлотта трепетно сложила лист в несколько раз и убрала в свой ежедневник. Она за секунду могла переключить внимание на совершенно новый объект. Линетт замирает в дверях, несколько заторможенно оборачивается, как будто можно было по одному этому движению прочесть все её намерения. После того, как общественности стало известно их с Лини происхождение, такие вещи стали очень проблемными. Они быстро и достаточно умело замяли ситуацию, признавая только факт своего родства с домом Очага, но не с Фатуи, как таковыми. На глазах людей они никогда не сотрудничали, и пусть было тяжело, но они справились с этим: с кризисом выступлений, падением имиджа. Лини выдерживал и не такое, Линетт всегда была рядом, упорно работая в тени представлений. Но она каждый раз, как в первый, застывала, несколько сотен раз прокручивая в голове не шпилька ли это к её связи с Фатуи. Вряд ли, Шарлотта не из таких, она бы не стала лезть ей в бельё. — Да, а что такое? Нужно с чем-то помочь? — Линетт устала, но старается выглядеть обнадёживающе. — Нет, ничего, просто ты выглядишь очень вымотанной. Извини за то, что я так реагирую, профессиональный дефект. Девушка только машет на неё рукой, мол, ничего страшного. Она понимает. — Это из-за потопа? Ты ведь думаешь о пророчестве? Я видела, как вы с братом раздавали те мешки. Вы в общем-то всегда их раздаёте после выступлений, — Шарлотта опускает взгляд, она почти садится на свой стол, проседающий под грузом всех документов, рукописников и книг, ударяет ботиночками друг об друга, совсем как ребёнок. Слова её не детские. — Ты писала об этом заметку, я помню. Я верю в пророчество, если вопрос в этом, — Линетт склоняет голову на бок, она уже развернулась полностью к собеседнице, но от двери не отошла. — А мне тяжело так же. Хотя я думаю, что оно правдиво. Но я не верю, понимаешь? — Понимаю, — кивок Линетт кажется дороже золота, — ты хочешь написать об этом? — Да, я думаю... да, — у Шарлотты очень мягкие дружелюбные черты лица и поведения, но сейчас впервые за весь разговор с уверенностью можно сказать, что она обладает крио глазом Бога. — Я зайду к тебе через несколько дней, хорошо? Выпьем по чашечке чая, — Линетт поддаётся вперёд, всё в её позе выдаёт в ней кошачью природу. Шарлотта легко улавливает намёк. — Хорошо, — звучит, как обещание. Может быть, им и является? Линетт будет полезно иметь такую связь. А ещё Шарлотта очень приятная девушка, не приятнее Люмин, конечно. Люмин... Ей ещё нужно разобраться с Люмин, если шанс представится. Лини всё понял — она уверена. Он не мог не понять, хотя и не видел начало зарождение этой связи. Она ведь про него с Ризли тоже сразу всё поняла, да и как там не заметить? Люмин, её милая Люмин... Такая тёплая и недоступная, с таким языком и рассказами, что слушать её можно бесконечно, у неё тонкие, но очень крепкие пальцы и сильные руки — Линетт видела. Она часто обрабатывала девушку после вылазок на поверхность или драк на ринге. Линетт чувствовала себя такой умиротворенной, когда проделывала всю процедуру раз за разом, касаясь бледной кожи, обычно скрытой одеждой. Руки, ноги и шея вот были загорелыми, Люмин объясняла это тем, что прошла всё Сумеру от тропических лесов до пустыни и вверх — к порту Фонтейна. Линетт восхищали эти истории, как любых других, но с ней девушка, ставшая крепкой подругой, была чуть более откровенна, они проговорили слишком много ночей, когда её проводница Тейвата уже сладко спала и видела десятый сон, а Люмин мучала бессонница или дрянная постель. Линетт слышала налёт лжи в последнем оправдании, потому что её кровать ни чем не отличалась, но там Люмин спалось сладко, как младенцу. Никто не был против, никто не нарушал безмолвных договорённостей. А теперь... что с ними будет теперь? Она всё ещё предательски старалась не думать об этом. Их дом отсырел, нужно снова сходить за средством от плесени. Если будет, что спасать, конечно. Линетт вынимает из-под кровати ножны и одежду, плотно свёрнутую, спрятанную под половицей пола. Её маленький старый тайник, обычно там хранились украшения и деньги, но теперь так. Девушка проворно переодевается: на ней штаны вместо знакомой юбки, и это ощущается как-то поувереннее. Набедренная сумка, кинжал, одноручный меч в ножнах за спиной. Хвост нервно завивается, разрезая воздух, как волны — береговую косу. Что-то ещё, что она забыла?.. Линетт вынимает из старой сумки записку от Люмин, вкладывает её в кармашек кофты на груди, застёгивает на пуговицу, поглаживает пальцами ткань, стараясь ровно дышать. Дневник со всеми записями с расследования, которое начал ещё Лини, она прячет в тайник, плотно прикрывая сверху, несколько раз стуча. Она вернётся к нему ночью. Лишь бы с братом всё было хорошо, лишь бы Люмин с Навией нигде не оступились. Линетт складывает руки в короткой молитве.