Лунный кот

У него под пальцами мягкая кожа, неровные края шрамов, на щеке капельки пара от его дыхания, под сердцем Ризли. Лини смотрит мутно, но улыбается совсем глупо, так нелепо, непривычно. Он часами оттачивал изгиб губ перед зеркалом, чтобы со сцены смотрелось идеально. Помост не терпит правды, на нём блестят только подделки и дешёвый лоск паеток. Лини знал. Он целовал свою безудержную любовь в кончик носа и засыпал снова, стараясь прижаться так близко, чтобы слиться окончательно и бесповоротно. Это всё так ни к месту, но думать он отказывался. Они оба. Ризли шепчет в кромку волос, целует по линии роста, пропускает смятые и слипшиеся локоны сквозь пальцы. Он проваливается по часам в короткий блаженный сон и просыпается резко, хватаясь за узкие покатые плечи, как будто Лини мог бы раствориться. Конечно, нет. Он прямо здесь, он тихонько сопит ему в ключицы и трётся о грудь щекой, улыбается чему-то едва заметно. Ризли запечатывает поцелуем заклинание, его глаз Бога отзывается слабым холодком с прикроватной тумбочки. О, если бы он правда умел ворожить. Если бы только это было возможно. Но Лини и так здесь, Лини протестующе мычит, когда тёплое тело под ним неприятно зашевелилось, хватается за него, чуть не кусается. Ризли не сдерживает добродушной усмешки, самым нежным образом сбрасывая с себя клеща. Он поднимается с постели, потому что малодушно чувствует — пора. Время здесь условно, воспринимается не больше чем необходимое расписание жизни, нужно ведь как-нибудь различать дни и смены года. Без визуального образа тяжело, часы повсюду отмеряют по секунде сроки. Кто-то стремился выбраться наружу, получить свой второй билет, кто-то не выйдет с подводных бараков никогда. Здесь не было привычного кладбища, только крематорий, и никто особенно не протестовал, остальных выносили на поверхность, особенно, если живые родственники остались. Это редкость. Ризли тянется, разминая затёкшие от неудобной позы мышцы. Ломило всё, и лицо заплыло отёками, пальцы почёсывали отросшую щетину на подбородке. Нужно бы побриться... побриться, помыться, сообразить какой-никакой завтрак для Лини. Мужчина протяжно зевает, упираясь лбом в стекло, смазывая изображение. Непреодолимо хотелось курить, чтобы заткнуть мысли. Утро было хорошим, даже очень счастливым, в его постели буквально самый желанный человек на земле. Его Лини. Лини, которого нельзя было коснуться. И это блядски изводило до тремора рук. Потому что он — правильный убийца, ублюдок с принципами, как говорил мальчишка. Он бы ещё пару лет прождал, пока тот точно созреет и будет готов, и сам придёт... Но наверняка оборвал все контакты или сократил их до минимума. Ибо это невозможно. Просто невозможно. Он сейчас лежит там в его рубашке без белья, такой открытый и нежный, со своей молочной нетронутой кожей, с приоткрытыми губами, которые шепчут что-то. Должно быть, яркие сны. Ризли старается не смотреть и не думать. Совсем. Он сбегает в переходную зону, которая раньше служила хранилищем, мужчина постепенно переобрудовал её в свою курительную подсобку, чтобы не провоняли стены основных помещений. Здесь осталась только как-то дрянная табуретка, которую он сколотил по юности и с дуру, только начинал курить тогда, думал, что будет пафосно сидеть с папиросой в зубах и ногу на ногу класть, как всякие преступники из бульварных романов. Никогда он так не высиживал — ступни зудели. Исходил полтора метра клетки поперёк и вдоль, не брезговал бить металл стен, там на скорую руку сшитые листы, которые раньше закрывало дерево, но его светлость мозолила Ризли глаза, и он все плашки нагло содрал. Так привычнее. Так видно, что его комната — никакой показной роскоши. Только желтоватый отблеск ржавчины, свисающая на пучке проводов лампочка, она то и дело качалась от его движений и мигала, потому что теряла контакт, и грузное дыхание работающей вытяжки. Это единствнное хорошее, что он сюда притащил, и то, чтобы не задохнуться. Ризли упирается ладонью в стену, плечом прижимается к другой — настолько узкой была комнатушка. Затягивается глубоко, до лёгких, на той самой табуретке лежит начатая пачка, обёрнутая бережно в бумажку. Иррационально начинает думать, но отрешённо, холодно. Лини перевалило за восемнадцать — он это знал точно. Но как-то всё равно было... грязно. Не об него руки марать, а он о Ризли будет. Нехорошо — мальчишку хотелось оберегать совсем по-отцовски. Дельный ведь малец, высоко полезет, до самого солнца и его заслонит на миг. А он с ним так... низко. Тушит папиросу об шов на стене, сминает бумажный мундштук, бросает на пол, в который скоро вотрёт до атомов, чтобы убираться не пришлось. Других людей он сюда не пускал, пахло мерзостью и его оголённой душой. Такое лучше не знать. Куда Лини только тянулся? Весь он такой свежий, правильный и нежный, ну прямо фарфоровая куколка из коллекции его приёмных родителей. Он её разобьёт, может даже нечаянно, и в дребезги, и кровью замарает платьице на балерине с вытянутой тонкой ножкой в пуанте. Ну, куда ему? Но Лини грязный внутри, прямо как он сам. И смотрит прямо, на язык острый, рот кусачий. Никакая он не куколка с полки. Ризли вспоминает об этом как-то само собой, и страхи уносит в вентиляцию вместе с дымом. Мужчина сползает по стене вниз, подслеповато смотря перед собой, под потолком качается лампа, шипит оголёнными проводами. Нет ничего противозаконного в том, чтобы касаться его. Большие огрубевшие пальцы заходят в волосы, оттягивая у корней. Нет ничего такого в том, чтобы желать его; наверняка хватает озабоченных фанатов, готовых на всё ради одного единственного разговора, ведь Лини — потрясающий. Он запрокидывает голову, распахнутыми глазницами уставляясь в потолок. Нет ничего такого в том, чтобы любить его; это взаимно. Ризли закрывает лицо ладонями, гулко смеётся. Хорошо, может быть. Может быть, он мог бы просто спросить? Сказать ему об этом, как Лини всегда говорит. Его милый сообразительный мальчик. Всегда понимает раньше, но любит смолчать, чтобы посмотреть на развитие событий. Наглый и любопытый. Безумно любимый. Безумно влюблённый. Что ж, он правда мог бы спросить об этом. Наверное. Да, определённо. Мог бы. Это лучше, чем курить и тереться чистым бельём о грязный затоптанный пол в окурках. Лини будет довольнее — значит хорошо, значит так нужно. Ризли поднимается рывком, упираясь рукой в стену, бьёт несчастную лампочку косматой головой, электричество ударяет по телу, прогоняя слабый разряд, который только напитывает статикой, так что волоски дыбом встают. Да, побриться нужно наверняка, зашипит ещё, что нежные губы режет о щетину. Когда Ризли тихо выходит, мальчишка ещё сладко похрапывает, обнимая вместо него комок одеяла, который он скатал в большую гусеницу и довольно закинул сверху ногу. Невообразимо милый; мужчина нависает, но побаивается трогать — провонял опять, особенно пальцы. Может он бросит... Лини — тот ещё наркотик. Его лучшая зависимость. Одну на другую заменить — не такая плохая сделка. Не дыша, мажет губами по виску, быстро смахивает прилипшие к мокрой коже пряди. Мог бы любоваться им часами, но так Лини скоро проснётся, а он не прибран. Ризли поплотнее укрывает, выкручивая систему регуляции температуры на пару градусов в холод, так под одеялом будет комфортнее, а то мальчишка уже начал выворачиваться и вылезать — жарко. Вспотел весь, теребил рукой расстёгнутую рубашку. Когда успел только? Совсем голый. Ризли фыркает, исчезая за механической дверью, он немного беспокоится, что шум разбудит мелкого, прокручивает шестерёнки вручную, прикладывая обратно. Вряд ли Лини задумает сбежать, но так как-то спокойнее. У него уже просыпается контроль? Едва ли, скорее не хочет, чтобы светил обнажённым телом по подсобкам, в каждую щёлку ведь нос сунет, если неплотно заслонил проход в курительную комнатушку, то он и туда доберётся. Надышится дрянью, раскопает ненужное. Его лучше под личным наблюдением. Мужчина проворачивает вентиль, пробуя рукой напор воды, проверяя температуру. Лини наверняка захочет, как бы не вилял в выражениях, не прятал желания под тысячью и одной отговоркой. У них банный день ещё через три, а до этого пыльным ходить будет, только обтираясь или промывая волосы над раковиной. Люди здесь все привычные были, мужчины особенно, для женщин всегда исключения из-за их цикла, особенности оргазнизма. Риск заболеваний резко возрастал в отсутствие гигиены; легче предотвращать, чем лечить — это Ризли давно уяснил. Повышало лояльность. О, Лини бы ему голову открутил за такие мысли. Как много контроля он уже брал — чудный в обе стороны мальчик. Такой любимый. Прохладные струи очерчивали контур тела, проходились по напряжённым мышцам, Ризли откидывал мокрые волосы назад, промывая тщательно корни. Шампунь был старым и разведённым наполовину вручную, что-то с травами и отварами, пованивал хвойным лесом и смолой, ягодами из далёкой Снежной, которые каким-то чудом через десять рук доходили и до них. На вкус кислота, но пахли приятно. Брусника, вроде. Ризли запрокидывает голову, подставляя лицо под напор, жмурит глаза, потому что пара капель шампуня всё таки попала на веки. Он трёт их до красноты и всё ещё думает, это почти болезненно. Тело реагирует неправильно, пальцы машинально выкручивают максимально низкую температуру, кожа нагревается, скоро от него пойдёт пар из-за разницы в градусах цельсия. Нельзя так. Неправильно. Но руки безошибочно опускаются вниз, обхватывая головку. Он всё ещё не должен, но ведёт по стволу вниз. Глаза прикрыты, дышит через рот, кусает губы. По крайней мере должно стать легче. Лучше так, и пальцы быстро двигаются, надрачивая, большой оглаживает уретру, вода стирает первые капли предэякулята. Кадык нервно дёргается, Ризли приваливается к стене плечом, горячим лбом бьётся о кафель. Безумство — вот, до чего его довёл Лини. Трогает себя, представляя, как ожившая изящность у него под одеялом, как он перетирает упруго мягкие бёдра между собой, как скользят по простыне ступни, пальцы цепляются за наволочку, путаются в ткани, волосы растрепались и завиваются у кончиков, а на губах ухмылка, и он тянет на себя, обхватывает ногами, притираясь к бокам острыми коленками, сцепляя лодыжки за спиной. И всё это только в глупой упрямой голове, в руках возбуждённый член. Движения резкие, внизу живота скручивает, размеренное дыхание сбивается. Образ Лини, выжженный на сетчатке глаз, меняется, вспыхивает и рассыпается осадком фейерверков, так что во рту невыносимо вяжет, а крепкие ноги соскальзывают к бортику ванны. Ризли сползает по стене, марает кафель. Воображение услужливо продлевает фантазию: любовник лёгкими прикосновениями гладит мышцы плеч, от его касаний растекается плазма, а он смеётся приглушённо, куда-то ему в шею, завивает отросшие кончики волос на пальцы и длинно трётся, медленно отстраняясь следом, чтобы понаблюдать хитрыми глазами за реакцией. Ризли скулит и, кажется, вслух. Он невозможный, этот мальчишка, даже в его голове. Оргазм близко, когда воображаемый Лини игриво разводит ноги, приникает ближе, кожа к коже, он взбудораженный и горячий, где-то на подсознании ему всё ещё страшно, но не покажет, он ухмыльнётся, кусая под скулой и снова потираясь, уже куда откровеннее, навязчиво и призывно — вот я, бери. Ризли кусает подставленную ладонь, чтобы по привычке заглушить тяжёлые вздохи. Он с Лини становился каким-то отвратительно влюблённым подростком, который стыдливо дрочил на один только образ. Даже запах, его голос довели бы сейчас. Ризли определённо сходил с ума. По нему или просто — вопрос спорный. Однозначно только вязкое меж пальцев, белёсые капли потоком уносит вода в слив. Он дышит глубоко, пока разлепляет влажные потяжелевшие ресницы, трёт руки мылом, особенно проходится у ногтей, где кожа часто желтела от испарений табака. Оргазм глухо бил в голову, вытесняя все остальные мысли, становилось пусто, но эта тишина была приятной, даже нужной. В ней оставался один Лини, его улыбчивый, смеющийся звонко Лини, так что локоны вздрагивают, подлетают от его быстрых движений. Ризли глупо вдавливает глазницы. У него была жизнь без мальчишки, он был доволен: ей и собой. Всё устраивало, мирок себе выстроил сам, сам же управлял. Всё по графику, доклады по часам, лица те же, только канитель сменяемых один другим преступников. Всё было ясно, открыто, как на ладони. А потом он. Мужчина должен был раздражаться этим раздраем, и он действительно бесился первое время, но больше с себя, со своей реакции, с невозможности пойти против. Он собирался вплести мальчишку в свой быт, в тело и союз сосудов, мышц — сердце. Такие перемены — резкие. Для устоявшегося образа жизни, который двигать категорично не хотелось, но тогда необходимо его вырезать, как опухоль, разорвать связь. Ризли вздрагивал от одной мысли. Нет: против себя легче, чем против него. Да он по уши. Глубоко и бесповоротно. Пусть — Ризли усмехается. Пусть, если пророчество верно, то перед смертью это будет его лучшим глотком кислорода. Самым ярким, умопомрачительным, как доза воды первозданного моря. Не такая, чтобы погибнуть, но такая, что приблизит, подведёт к грани и вниз на распахнутую пасть бездны покажет. Прыгать, не прыгать — выбор твой. Дышать ведь хотелось. Им хотя бы изредка, наблюдать как он мыслит, как внимательно слушает, вникает в суждения и шепчет в ответ немного нервно, теребит край выглаженной рубашки, как его губы изламываются в улыбке, в мимолётных шутках и очень глубоких трепетных словах. Ризли любил его, любил взаимно, и, должно быть, это награда за всю гаденькую молодость неприкаянного. Интересно, считал ли так же Лини? Герцог промакивает мокрые кончики полотенцем, оставляет его на плечах, одевается быстро. Когда он был ещё в спальне, захватил с собой, что первое попалось, там была тёмная водолазка и штаны из грубоватой ткани, достаточно просторные. Он раньше в них дрался, они были сильно потёртые, а вот водолазка более изящная — подарок Нёвиллета. Ризли едва ли носил её когда-то, но сейчас остро хотелось выделяться. Дни становились длиннее, наполнялись эмоциями — всё ещё непривычно. Но он отпустил, позволил Лини просто быть рядом. А мальчишка качал ногами, спущенными с постели, запутавшимися в одеяле, и с сонным любопытством оглядывался, его лицо озарила невиданная радость, когда сработал механизм, и из прохода показался Ризли. — Ты всё таки не запер меня! — он сам для себя не смог бы объяснить, почему подскочил, налетел на мужчину весенним ветром, тут же повисая на шее. Ризли лишь мягко расхохотался, подцепляя его за талию, утопая в распахнутых глазах. Поцелуй вышел тягучим, смазанным. У Лини губы подёрнуты мягкой плёнкой со сна, у Ризли во рту жжёт толчёная мята. — Нет, конечно, — он шепчет в самый-самый рот. Лини млеет, опускаясь вниз на полную стопу, мужские ладони держали его крепко под руки, но больше не тянули наверх. — Ходил в душ? — тянет носом аромат. Приятно, терпко, немного вычурно, как для тюремщика, но он всё таки герцог. Юноша удовлетворённо облизывается, пока теребит забавно поникшие пряди, на пальцах остаётся влага, Ризли сцеловывает её, ловя руки в капкан. — Тоже хочешь? — он касается губами аккуратно подпиленных ногтевых пластин. С Лини можно сцеживать алый и красить целую партию рабочей формы. — Хочу, — нижняя губа закушена. Мужчина привык, что это не означает заигрывание, и всё же так подкупает. — Один? — флирт неуместный. Ризли переплетает их пальцы, так и не отпустив пойманную руку. Лини совсем не против, он завороженно всматривается в необычно мутные глаза напротив. Как-то весь вздрагивает, подбирается, упорно о чём-то размышляет. Борется, решаясь. — Один, — голос подвёл, юноша сглотнул на последнем звуке, кивнул сам себе, явно достигнув определённого умозаключения. — Не готовь завтрак пока. И можно я возьму твою бритву? Ризли выглядит как недоумённая собака. Она услышала команду, но искренне не понимает, что в голове у хозяина: — Можно. Зачем тебе? Глаза описывают всего Лини, не находя ни единой причины; все его волосы были светлыми и тонкими — благословение. — Надо, — он умел отрезать безапелляционно, когда хотел. — Не поранься, — Ризли мягок. Он не допрашивал, потому что Лини бы всё равно не сказал, только разозлился и замкнулся сильнее. К нему иной подход. Лини собирается как-то лениво, его рубашка символично застёгнута на пару пуговиц, на нём вчерашнее бельё, пряди заметно грязноваты, свалялись от копошения в постели, он прочёсывает их пальцами, пока пытается выбрать из одежды Ризли что-то приличное. На него всё было невозможно большое. — Не сходишь мне за формой? — Лини прикидывал примерно, сколько времени. Он сумрачно собирался на смену. — Пожалуйста. — А твоя сестричка меня не покусает? — Ризли стоит у входа, привалившись к стене плечом, скрестив руки на груди. Он расслаблен, наблюдает за снующим мальчишкой сквозь ресницы, как довольный сытый волк, который уже приметил следующую хромую жертву с тонкой шейкой, но пока не торопился приступать к охоте. — Не должна, — хмыкает, стреляя взглядом. Поднимается в полный рост, закрывая створки шкафа. — У тебя всё равно ничего на меня нет. — Повешу на ручку двери, — Ризли старается стереть поганый подтекст из фразы. — Не стоит, заходи, — Лини нельзя так улыбаться, мужчина напротив всё таки в возрасте, риск сердечного приступа повышен. Он стоит вплотную, задирает подбородок специально выше необходимого, чтобы даже со своего роста выглядеть вызывающе. Да у него самого коленки дрожат, Ризли уверен. Его ладони медленно проходятся по талии, сминая ткань рубашки, сходятся крепко; он может сжать Лини в один обхват, и это заводит обоих. — После, Ризли, — у Лини блестят глаза, он прижимает указательный палец к губам, мешая поцелую. — Ты? — вскидывает брови, догадка глухая. — Иду в душ, не пропустишь? — юноша ухмыляется, перебирая пальцами по чужой груди, щипая кожу. Он отстраняется так же быстро, как приник. В нём играет в карты хитрость, глаза полуприкрыты, дрожат белёсые ресницы, под ними радужка отливает драгоценными камнями. Переступает неслышно, ступни знакомо босые, шуршит льняная ткань. Лини — светлое пятно в коротком переходе до ванной. Он не озирается, а идёт строго вперёд, не спрашивает, пропускает перед собой, отводя взгляд, когда Ризли легко манипулирует рычажками. Ему это лишнее знание, и в то же время он уверен, что овладеет в скором времени. Когда перешагнёт рука об руку грань. Скоро. Яркий свет слепит, Лини улыбается, когда легко машет рукой на прощание. С любопытсвом осматривается после, быстро находит открытую пачку бритв, одна использованная лежит на краю раковины, вспоминаются шёлковые щёки Ризли, которых он мимоходом касался во время поцелуя. Юноша отодвигает ящик под раковиной, находит там несколько одноразовых зубных щёток, перевязанных резинкой, явно валяются тут очень давно, судя по тому, что резинка буквально рассыпается у него в руках. Лини решает, что ничего плохого не будет, если он позаимствует одну. Паста здесь же, она жжёт язык и хорошенько пробивает нос запахом мяты. Ядерная. Сдёргивает с плеч рубашку, стягивает бельё, отправляя всё это в плетённую корзинку для грязного, накрывает крышкой сверху. Вода блаженно тёплая в ладошках, на бортике ванной он находит шампунь, который легко узнаёт по аромату. Переворачивает баночку, пытаясь вчитаться в состав, но там всё на иностранном, ужасно напоминающим язык Снежной. Скорее всего, он и есть, и Лини хмыкает этому явному совпадению. Так пахли леса в кусачую снежную бурю, когда «Отец» брал их с собой в короткую командировку. Очень подходило Ризли. Лини выдавливает немного на пальцы и втирает в кожу головы, блаженно выдыхает, подставляя грудь тёплому потоку. Так хорошо ему давно не было, но плечи остаются немного напряжёнными — он помнит о главной цели. Начищает зубы, едва не стирая эмаль, дёсна всё ещё колет, он сплёвывает остатки пасты, порозовевшей от капель крови. Трёт переносицу, стучит парой пальцев по поджатому прессу. Тревожно как-то фоново, но ощутимо. Дышит через рот, сминает картонную упаковку мокрыми руками, медленно выуживая свежую бритву. Он не уверен, как точно это делается, но легко находит острый край и на пробу двигает по распаренной коже. Порез не вырисовывается, Лини, вполне довольный собой, неторопливо продолжает. Это необычно — трогать такую гладкую часть собственного тела. Он уже и забыл, как это было в детстве, например. На нём волос оказывается куда больше, чем рассчитывал, но с найденным гелем всё постепенно идёт быстрее. Он уже не боится давить или порезаться, скользит быстро, беспокоясь, что Ризли застанет его в таком виде. Всё ещё стыдно, как для парня, но это предпоследняя эмоция, Лини захлёстывает клокочущее предвкушение. Потому что, ну, он правда собирается сделать это. Чуть не прямо сейчас. Опирается коленом о бортик, наклоняется к стенке, упираясь грудью в кафельную плитку. Поза ужасно неудобная и смущающая, но ему предстоит что-то такое же только перед Ризли в ближайшие несколько часов. Наверное, стоит привыкать. Проходится бритвой между ягодиц, сейчас особенно медленно, потому что ему не нужны царапины там. Руки предательски потряхивает, Лини закусывает губу, прокусывая до капель крови, лёгкая боль сохраняет рассудок. Он ведёт холод тонкого металла дальше, промывает под струями воды и снова опускает руку, меняя ноги. Волосы облепили щёки и лоб, лезли в глаза, смахнуть их не хватает времени, он слишком сосредоточен на своей «работе». Тщательно, не торопясь, очень внимательно. Лини на мгновение касается сфинктера, но отводит пальцы. Ризли, должно быть, будет приятнее. Да и он сделает лучше. Он надламывает бритву — знак, что использованная. Смывает остатки шампуня, претенциозно жалея, что здесь нет его любимого бальзама. Лини уже представлял, как будут пушиться высохшие волосы, но это проблемы будущего, а сейчас он аккуратно стелил себе полотенце на пол, чтобы не замочить, отжимал пряди в ворс другого. Одежды не было, он сидел на бортике ванной абсолютно обнажённый. Это даже не было планом, Лини вообще далеко в этот раз не заглядывал, поступал по наитию, но как же вздрогнул, когда услышал шаги по переходу и звон рычажков. Прикрыться не хватило бы времени, да и нечем. Он так и остался, стараясь придать лицу невозмутимый вид. Ризли смотрел в глаза и гулко сглатывал. Он не шевельнулся с момента открытия двери, застыл в проходе, не моргал и взгляда не отводил. — Прикройся, — слишком глухо для приказа. — Нет, — Лини бледный, покрасневший пятнами. Лихой. У него слегка разведены ноги, ступни упираются в белую эмаль ванны, на плечах повисло свёрнутое полотенце, по спине и груди медленно скатывались капли. Ризли смотрел исключительно в глаза. — Лини, — его голос тяжелел, в нём зарождались властные нотки. Через руки перекинута одежда, белели выступившие жилы. Лини смотрел в ответ. — Да? — он отмирает, шевелится, спуская ноги, поднимаясь летяще, ненавязчиво. Взгляд Ризли сбивается, но быстро находит снова его зрачки, уставляется пуще прежнего, двигая голову в направлении любовника. Лини подходит ближе, так что до него легко можно дотянуться, и мужчина уже приготовился, чтобы сорвать полотенце с плеч и обернуть его вокруг юношеских бедёр, но Лини перехватывает движение. Полотенце летит на раковину. — Что ты творишь? — его вопрос общий и вполне конкретный, его взгляд застывший намертво. Лини касается груди, встаёт прямо на ботинки Ризли, металл холодит, пальцы рук скользят по текучей ткани водолазки, так неприятно скрывающей большую часть кожи. Нет его излюбленной рубашки и галстука — неприятно, не за что требовательно потянуть на себя. Но он справится и так, быстро обхватывая ладонями щёки, наклоняя к себе, поднимается на носочки, отдавливая чужие ступни. Целует длинно, слышит рваный вдох. Ризли хватает его за рёбра, скребёт ногтями, оставляя за собой россыпь капель крови. В этот раз выходит жадно, с мутной борьбой без первенства, потому что Лини откровенно поддаётся и выгибается в руках. Он уже не стоит, его мгновенно подхватывают, усаживая на предплечья, лодыжки смыкаются за спиной, голое тело притирается к полностью одетому мужчине. Это слишком. Горячо. Лини запрокидывает голову, подставленную шею вылизывают, кусают за выпирающий кадык, вызывая короткое шиканье. На коже распускается цветок отметки зубов, Ризли слизывает с губ слюну и требует ещё, приникая в голодном поцелуе, его ладони обхватывают задницу, подкидывают выше, Лини вскрикивает, хватаясь за плечи, ища хоть какую-то опору. Мышцы переливались напряжением у обоих, скопившееся предвкушение выстреливало пучком эндорфинов в мозг. Блядски хотелось ещё. И Лини льнёт, извивается, покачиваясь на крепко сложенных руках, шепчет что-то едва слышное, гладит, заправляя просохшие пряди за уши. Ему всё ещё так странно касаться седых локонов, как будто он напрямую трогает его прошлое, как эти шрамы на шее. Сейчас всё было не важно, потому что Ризли откровенно рычал, когда его тянули за волосы, заставляя оторваться от желанного тела. Он пометил ещё не всё, не исцеловал каждый миллиметр кожи. — Пойдём, — в голосе Лини остатки сознания. Мужчина долго всматривается в любимое лицо, прежде, чем перехватить его поудобнее, сжать крепче, так что ещё мокрые бёдра задели сложенную одежду. Юноша лёг влитым, поджал ступни от холода перехода, благо, что он был таким быстрым. Его заносят, как главную драгоценность, желанный трофей. Такого на главную полку за стекло и раз в месяц бережно проходиться кисточкой от пыли. Но на кровать они валятся вместе, потому что мальчишка уцепился за шею и потянул со всей силы следом. Ризли нависает, шумно сглатывая, у Лини между пальцев косточка его кадыка, которую сжимает в отместку. Провернёт и перекроет дыхание. Чувство контроля колет кончики пальцев, его ноги раздвигают коленом. — Ты всё ещё в одежде, — цепляется за ворот, оттягивая вниз, оголяя больше кожи. Лини до помутнения рассудка хочет его касаться, и он требует. Ризли усмехается, откидываясь назад, садясь на край постели. Он снимает высокие ботинки, звеня пряжками, Лини силится сглотнуть в себе разного рода мысли. Перед ним хочется на колени и с высунутым языком, просить. Юноша нервно ерошит влажные волосы, подбираясь к любовнику со спины, они в четыре руки стягивают водолазку. Этот вздох восхищения хотелось отпечатать на стенках черепа. Ризли оборачивается, вновь целуя, потому что это самый эффективный способ переключения внимания сейчас. Лини поддаётся, ложится послушной нитью на пальцы, млеет в массирующих касаниях. Его медленно укладывают поверх заправленного одеяла, Ризли отрывается на миг, чтобы заглянуть в глаза. — Подожди меня немного, — он упирается руками в матрац по обе стороны от головы Лини и отворачивается впервые. Юноша возмущённо тянет назад, на что ему только мягкая усмешка. — Поправлю температуру и вернусь. Ризли соскальзывает быстро, пока юноша остаётся лежать, он неожиданно стыдливо сводит ноги весь как-то скручивается, переворачиваясь на бок. Воздух постепенно нагревается, становится влажно и жарко, Лини понимает больше, чем ему хотелось бы, руки герцога раскрывают его, отлепляя от одеяла, он заставляет смотреть на себя, обхватывая пальцами подбородок. — Теперь смущаешься? — это действительно было до забавного неожиданно от Лини, который пять минут назад откровенно тёрся об него и требовал раздеться. — Отстань, — юноша в лживой обиде отмахивается, хотя его щёки ярко-розовые, в груди громко стучит сердце, разгоняя лаву по венам. Как сильно он сейчас отражал свой глаз Бога, так терпко контрастировал с внешним холодом Ризли. Внутри него, в его душе было так же обжигающе горячо. Поцелуй смазывает отговорки и возмущения. Мужчина отделяет руки от тела, фиксируя запястья выше головы, тело под ним тут же извивается, хотя Лини с готовностью обнимает торс ногами, изгибается волнами, притираясь вплотную, не скрывая возбуждения. У него самого в штанах давно тесно, изо рта вылетает пар заместо дыхания. Мальчишку хочется сожрать. И, чёрт, он внутренне твердит себе быть мягче и нежнее, но Лини смотрит пылко и яростно сквозь ресницы, шипя, что он не какая-то там барышня, его можно и нужно просто, резко, как хочется. Ризли стирает лишние слова о свои губы, он его кожу расписывает поцелуями, медленно отпуская запястья из плена, притягивая сначала левую, затем и правую, целует костяшки, нежно касается подушечек. Лини под ним заметно расслабляется, его взгляд плывёт, напряжение в мышцах расходится, только кровь к щекам прилила, румянец не отступает. Хорошо. Руки на свободе, он обнимает любимого за шею, залезает в волосы, играется с ними на кошачий манер, абсолютно поглощённый его присутствием, теплом дыхания. Ризли забирается кончиком языка в впадинку между ключиц, покусывает выступающие кости, округлые плечи. Он внутри себя ещё не верит, но возбуждение перекрыло кровоток в мозг, скапливая всё внизу живота. Там скручивает и тянет, хотя не должно, он всего час назад... Лини — всё. Ризли садится назад на пятки, смотрит так обезумевше жадно, что должен пугать, но мальчишка под его взглядом только сильнее заводится, хватается за предплечья, тянет ниже, глубоко и мокро целуя, с грязными звуками, меняясь слюной и кусаясь. Так, как он хочет, и только так. — Пожалуйста, — это больше, чем нужно. Ризли рвано кивает, лезет в верхний ящик тумбочки, вытряхивая из своей аптечки пачку презервативов и смазку. Он сам сползает ниже, шурша одеялом, устраивается между разведенных ног, которые Лини с испуга импульсивно попытался свести, но был пойман за лодыжки. В физической силе им никогда не соревноваться, пришлось довериться и расслабиться. — Тише, тише, — целует тазобедренные косточки, оглаживает узкую талию, прослеживает дыхание по грудной клетке, пересчитывает кубики пресса. Ризли везде, его руки везде, его губы не переминули коснуться в самой недоступной и укромной зоне. И это так хорошо, что почти плохо. Лини не нужны эти ласки, чтобы возбудиться, — он и так на грани. Мужчина сгибает одну из ног в колене, кусает внутреннюю часть бедра, смазывая выступившие капли крови языком. Кожа заметно истончилась — так легко поранить. Ризли не должно это нравиться, но Лини так потрясающе прикрывает рот ладонями, уже постанывая. Просто идеальный, его волосы замочили подушку, тело поддатливое после тёплой ванны. Оно примет любое положение, какое он только пожелает. Охотно отданная власть пьянит, Лини смотрит мокро, просит одними губами. Дальше, ближе. Ну, же. Ризли касается губами истекающей головки, Лини умопомрачительно вскрикивает, сжимая его голову коленями. Усмешка исчезает где-то в промежности, мужчина царапает бедро, ещё раз кусается, но в этот раз оставляя подобие засоса, облизывается невозможно жадно, поднимая шальной взгляд. — Сладкий. Лини бьёт пяткой по спине со всей силы, удивительно, где он хранил столько. А лёгкая боль неплохо подстёгивает мальчишку — надо бы запомнить. Ризли опускается снова, игнорируя любые возражения, обводит языком, посасывает, залезая языком в уретру до нервно сомкнутых ног у себя на шее. Лини вплетается в тёмные волосы, держит крепко у корней, но не двигает, все карты на руках у герцога. Его мучают ещё несколько минут, пока мужчина развлекается, вылизывая протяжно, с явным наслаждением. И он наверняка ненормальный, но спорно, кто больше, потому что у Лини от этого пальцы на ногах поджимаются, всё тело колотит, выгибает в дугу, когда он толкается навстречу в тёплый влажный рот, на подставленный язык. — Готов? У Ризли влажные губы и в край пьяный взляд, искажённый ухмылкой, пальцы сомкнуты кольцом вокруг члена, а вторая рука щекотливо касается у входа.