Лунный кот

— Герцог! Лини распахивает дверцы и влетает с порывом сырости в прохладу кабинета. Ему не рады — очевидно читается по выражению лица. Но это совершенно не мешает юноше в пару широких шагов достичь его. — Что произошло? — упирается ладонями в столешницу. Наглый непоправимо. Раздражает. — То, что вас не касается, господин Лини, — Ризли едва заметно морщится, скрещивая руки на груди, отстраняясь от напора, как от надоедливого жужжания мухи. — Вся крепость чуть не разлетелась на части, но меня это не касается? — он разгорается ярче. — А вы особенный? — смотрит резко и обвинительно, снова пробирает холодком оголённые участки кожи. Лини терпит, только чуть ведёт плечом, сбрасывая наваждение. — Нет, все имеют право знать, — твёрд в своей убедительности. — Тогда, я решу на общем сборе, что все имеют право знать, а что нет, — этот тон не потерпел бы возражений. — Я всё равно узнаю от Люмин, — Лини кроет так ловко, вызывает непродолжительное молчание и скрип зубов. — Что вам нужно? — Ризли смеживает веки, не выдавая раскалённых нервов. — Ответы, чёрт возьми! — бьёт по столу, не зная, что за такое следует. Узкие запястья скованы одной его рукой. Он давит, заставляя вздёрнуться губам от боли. Лини переносит молча, только зрачки опасливо сужаются. — Цена, господин Лини, высока. И не нужно стучать по тому, что вам не принадлежит, — всегда низкий бас сходит на рычание. — Приношу свои нижайшие извинения, — юноша открыто шипит. — В самом деле? — издевается. Лини впервые видит его злорадную усмешку, пальцы на запястьях смыкаются крепче. — Глубоко сожалею, — приходится склонить голову, чтобы не увидел, как он прикусывает губу, сдерживая себя. — Очень жаль, что это просто слова, — Ризли не давит больше, но хватку не ослабляет. Ножки кресла со скрипом проезжаются по полу, он нависает над тонкой шей, готовый вырвать дёрнувшийся кадык. — А в них вы ловкий, имел честь наблюдать. — Я не обманул ни в чём, — Лини взвивается, смотрит глаза в глаза, пожирает внутренним огнём. Сильный, так просто не поломать. — Действительно? — свободная рука Ризли настигает его, касается щеки, протекает по кости челюсти, замыкается, большой палец гладит нижнюю губу. — Да, — юноша глубоко дышит через рот, обдавая теплом грубую кожу, спрятанную под покров темноты ткани. — Что значит поцелуй в руку? — Ризли не разрывает зрительного контакта, он критически близко: чувствует участившийся пульс и сбитое дыхание. Не дёрнешься, никуда не спрячешься. — Уважение, почтение... — Лини держит себя, гнев язвительно медленным ядом разливается по венам, всполохи зарева отливают в зрачках. Не намерен так просто сдаваться, но признаёт силу. — Лини, — имя сбивает с ног, — ты признаёшь меня как лидера? — Скорее да, чем нет, — он теряется. — Мне нужен... — Ризли склоняется ближе, — чёткий ответ. — Да, — выдыхает опрометчиво почти шёпотом. — Тогда подчиняйся моей воле, — этот голос, тон сведут с ума. Он не станет слушать лепет оправданий и жалобы, он не любит лишний шум после приказов. Лини сглатывает, последний раз остро смотря прямо в его глаза. Ризли кратким предупреждением сжимает ладонь на щеке до болезненной красноты, ноготь царапает губу. — Пока ты здесь — ты такой же заключённый, как и остальные. С чего требуешь особенного отношения? Ризли расцепляет пальцы резко, в одно движение, будто и не делал ничего. Юноша касается следов: растирает раздражённую кожу на запястьях, слизывает капельку крови с нижней губы. Синяки останутся красноречивым напоминанием. — Потому что нет смысла закрывать глаза на то, по какой причине я здесь. Вы так и не сказали мне что произошло, — он дышит загнанно, как после протяжного бега. Требуются драгоценные секунды, чтобы привести себя в порядок и гордый Лини вновь напоминал свой сценический образ. — Прорвало. Потоп, — мучительно краток. Крохи информации пробирают до костей. — Печать уже восстановили. — Значит эта вода всё же подвергается заморозке... — пробормотал больше для себя. Лини не был уверен, но наконец-то убедился. Осознание чужой силы болезненно ударило под дых. — Вы не ранены? — Нет, — Ризли почему-то накрывает ладонь другой, скрывает что-то, туже затягивая чёрные нити. — Покажите, — эта беспросветная наглость награждается пронизывающим взглядом, но Лини, кажется, растерял весь страх ещё по дороге сюда. Он настаивает. — Покажите. И, прежде чем герцог определит свой строго ядовитый ответ, юноша ловко разматывает путы, шаг за шагом оголяя рану. — Зачем вы мне лжёте? — интересуется почти мягко, пальцами с внимательным трепетом поглаживая края пореза. — Не твоего ума дела, щ-щ... — Ризли почти схватился за его горло, но всего одно движение остановило. Лини в совершенном спокойствии накрывает протянутую к себе смерть ладонью, отводит в сторону. — Я, может быть, и щенок, но меня учили методам первой помощи. Сиджвин занята в лазарете и нескоро сможет вам помочь, — опирается о столешницу свободной рукой, наклоняясь ближе, убеждая. — Откуда ты знаешь? — Я отводил сестру и брата, — благосклонно отвечает, отстраняясь, заправляя выбившуюся прядь за ухо. Удивительно, как быстро он вернулся в нужное русло. Запястья всё еще горят. Лини смотрит стойко, он уже не отступится — это ясно, как день. Такой мог и несколько часов над душой стоять, пока оппонент не выдавит согласие. — Позвольте мне помочь, — просто не оставляет выбора. Ризли опускается в кресло, отклоняется на спинку, растеряв все возможности к наступлению, здоровой рукой закрывает лицо, грубо выдыхая «невозможный». Лини только хмыкает в ответ. — Аптечка в первом шкафу слева. Внизу. Ему не нужно повторять дважды. Иллюзионист вскоре уже раскладывает медицинские приблуды по столу. Его ловкие пальцы пригодились и здесь: он не причиняет лишней боли, действует с особой осторожностью, притом без злосчастных промедлений. — Много таких ты обработал? — герцог лишь коротко шипит на следующую ошибку его «доктора». Кажется, он отвлёк. — Таких злобных, едких, противных... — Лини останавливается в перебирании эпитетов, лишь чтобы затянуть повязку; хлопает специально по-больному и усмехается, — только одного. Это был ожог, рассечённый ударом чего-то острого. Требовал усиленного внимания из-за комбинированной работы: в одном месте нанести крем, который выровняет пузырившуюся кожу, в другом свести её и зафиксировать, чтобы срасталось быстрее. — Откуда у вас следы огня или?.. — он гладит кончиками пальцев бинты, не надавливая и не издеваясь больше. — Электричество, — поясняет Ризли, забирая всё же руку к себе. Лини отмирает, собирает всё обратно в аптечку и относит на место. Вид раны всколыхнул старые воспоминания. — Ты не испугался. — Потому что нас действительно учили основам первой помощи, — юноша качнул головой, сбивая с лица хмурое выражение. Он предпочитал забывать первое время на службе. — Это не основы, — Лини хочет уклониться, но взгляд пригвождает к месту. — На ком ты видел такое? — На товарищах, — всё же отворачивается, поджимаются губы, — они отдали жизни за свою правду. Когда придёт время... — Я понял, — Ризли останавливает поднятой рукой и ловит смутную благодарность. — Спасибо за помощь. Лини отрывисто кивает, уголки губ приподнимаются. Герцог не терпит пошатнувшегося авторитета, но в остальном, похоже, совсем не злится. — Хотел спросить... — взгляд направлен на голые ладони, — твои перчатки. У тебя одна пара? Юноша смотрит на руки оторопело, будто видит впервые. Он вертит, поворачивает в разные стороны, перетирает пальцы друг об друга. Кончик языка скользит по губам — начинает вспоминать. — Одна пара, я вчера... — Ризли коротко хмыкнул, уловив зачатки понимания, — забыл у вас... Герцог достаёт их аккуратно сложенными из верхнего ящика стола и протягивает ему. Прямо с бумаг, от ткани тянет порошком. Лини выхватывает так резко, в лице на считанные секунды проглядывает истинный страх. Он наскоро натягивает свою вторую кожу, ощущение невесомого шёлка успокаивает. Ризли наблюдает, как за экспонатом. — Старая привычка? Лини не хочет отвечать, поджимает губы, пальцы, спрятанные в двуцветной ткани, мнут складки пояса. Он подбирает слова медленно, перекатывая на языке по одному. — Можно и так сказать, — ускользает почти пойманным. Ризли прячет усмешку за ладонью, вслух произносит совсем другое: — Не разбрасывайся реквизитом больше. — Не стану, — жжёт глазами. В его сценарии необходимо ещё топнуть ножкой и картинно отвернуться. Он не последует предписанному. Каждый раз так неожиданно переключался, что Ризли начинал беспокоиться. Странная манера и не понять, где играет, а где сочится искренность. Лини забавлялся тенью в лучах света, заставлял следить за руками, пока подменяет помост ногами. Пленял безвозвратно. Скольких уже? Ризли не был так часто на поверхности, чтобы считать, но в его сощуренных глазах читалось явным намерение начать. Кровная иллюзия улыбалась ему открыто и чисто, не скромничая, качая бёдрами. — Вам пора, господин Лини, — герцог укрывал выражение за нечитаемым документом. — Правда? — он подходит ближе и скоро коснётся дыханием щеки. Играет во взрослые игры, разумея ставки, ничуть не опасаясь быть сожранным до костей. — Вполне, — Ризли опускает бумагу, он всё равно не мог разобрать строк. Этот чёрт ещё и душится здесь? Кончик носа дёрнулся, чётко улавливая ваниль с примесями. Слишком сладко, навязчиво. — Не нравится? — Лини вздёрнул брови. Он смотрел только на него, разбирал мимику с любопытством, так что скупой жест не ускользнул от внимательно щепетильного взора. — Я непременно подберу что-нибудь новое. Что вам больше по душе? — Мне? — мужчина выдохнул это быстрее, чем подумал. Осёкся, понимая, какая это подножка. — Господин Лини. — Я вас внимательно слушаю, — вошёл во вкус и вряд ли сейчас просто так остановится, — и вам можно называть меня «мастер». — Я не твой ученик, — Ризли начинал заводиться, строго опуская обе ладони на стол с характерным стуком, выступили жилы под кожей, — все заключенные равны, забыл? — Нет, что вы, упомянул просто... — Лини пробегает взглядом по своему узлу на бинтах, идёт выше — до локтей. Эти руки сильные, эти руки могут сломать шею в несколько точных заученных движений. Его тонкую будет особенно просто. Мальчишка коротко взглотнул, склонил голову, будто задумался о чём-то. В такие моменты в его лице и правда отражались мысли, только не ясно какого содержания. Ризли наблюдал ответно. Они интересовали друг друга, как новшество в застоявшейся воде, фейерверк на ночном небе — яркий, оглушающий, но скоро проходящий. Секундная радость, тягучая карамель. Герцог не хотел влезать в это болото, но уже стоял ногами в торфянике. — Иди, — холод проносится по телу чем-то приятным и волнующим до покалываниях в кончиках пальцев. Лини разрозненно качает головой, соглашаясь, он уже поворачивается к выходу, но застывает непокорной статуей, медлит. — У вас нет для меня поручения? — Для чего тебе? — Ризли хмурится, в его руках снова бумаги и вопрос ни к месту, вырывает из омута работы. — Купонов подзаработать, — Лини оборачивается через плечо, ухмыляется на последнем, — репутации. Герцог начинает понимать, его выдох почти довольный: — Есть. Он манит к себе, а сам уходит. Лини останавливается у рабочего стола и от нечего делать разглядывает записи. Считает шаги, рассчитывает щелчки сейфа. Ризли понимает это, не завязывает глаза, не закрывает уши. Позволяет — испытывает? Юноша нервно постукивает по полированному дереву, скребёт ноготком через перчатку. Он действительно постирал их — смех. Знает, что до прачечного дня ещё трое суток. Лини молчаливо поджимает губы, щурится, странное тепло обнимает за плечи. Сначала поручение, а потом он обязательно подумает об этом. Потом. Ризли приносит папку, удовлетворённо замечая недвижимость заключённого. Раскрывает, располагает сухую информацию по хронологии. Иллюзионист внимателен необыкновенно, он хорош для такой чуть грязной работы — герцог знает, планирует использовать. Сам предложил, грех роптать. Лини берётся и папку с собой тоже, сроком ложится неделя. Выскальзывает из кабинета бесшумно, летит по жестяному полу, заворачивает невесомо к лифту. Грохочет сборный механизм, нервными тиками движутся шестерёнки, Лини глубоко дышит, до скрежета сжимая кожаную обложку. Ему отчего-то нехорошо: шатает, пульс учащённый. Конечный пункт — лазарет. Он добирается почти вслепую, налетает на кого-то, идёт по стенке, плохо реагируя на свет. На подходе встречает Люмин, она подхватывает под локоть знакомым жестом. Иллюзионист узнаёт её не сразу, больше по запаху, по внимательному взору янтаря. — Что с тобой? — она обеспокоенно прощупывает вздымающуюся вену на шее. — Не знаю, сердце, — дышит отрывисто и в беспомощности опирается о девушку. Воительница перебарывает возможность поднять его на руки, они идут медленно, но честь Лини не задета. — Давай, давай... — Люмин переживает, она почти несёт его, ладони осмотрели тело, отняли папку. Принюхалась даже и крупно вздрогнула. — Ты был у герцога. — Был, — Лини вдруг просыпается, перебирает ногами чётче, резче. — Он не сделал ничего, я не... — Пойдём скорее... — закусывает нижнюю губу, слишком торопится, будто они могут куда-то опоздать. Металлическая обивка стен сливается воедино, не разглядеть больше сварочных швов. Линетт возникает сказочным образом из ниоткуда, её прохладные влажные ладони без перчаток принимают его, как долгожданного ребёнка. Лини не может больше думать. Она раздевает до белья, накрывает в два одеяла сверху. У неё мечущийся взгляд и беспокойные руки, они кладут компресс на лоб и нежным касанием прикрывают веки. Девушка садится повержено на край постели. Люмин старается успокоить, но слов не находится — знает, что такое переживать за брата. Молча протягивает ладонь внутренней стороной, её забирают, сжимают до боли, искры, а после пальцы расходятся. Линетт успокаивает сама себя. Постепенно, методично, без капли страха, с какой-то нечеловеческой уверенностью в волшебном «завтра». Завтра Лини проснётся, как ни в чём не бывало. Встанет рано и улыбнётся ей, заварит свежий чай в жестяной кружке, протягивая, скажет, что сегодня опять их смена. Завтра. Люмин определённо что-то говорит, слух не режет её мягкий голос, переложенный на шёпот, но Линетт не может разобрать слов. Она пытается разжать губы, ответить что-нибудь на заботу. Безмолвные попытки в нарастающем страхе смазывает тепло тела. На спине смыкаются женские руки. Запястья узкие, но ладони грубоваты, проглядывают шрамы. Она гладит и неустанно вторит мантру: — Не бойся, не бойся, всё будет хорошо... Линетт не боится, её хвост обвивает чужое предплечье и выше, уши выпрямляются в стойку. Паника степенно отходит на второй план, мокрые дорожки на щеках подсыхают. Люмин замечает, улыбается едва ощутимо, больше для себя, внутренне. — Вы оба перенервничали, — в ответ кивают пару раз для верности. Она верит, она знает. Так уже бывало, но Лини чужим никогда не показывал. Эта разница... Линетт подаёт голос. — У них что-то с герцогом, — тембр подводит: то хрипло, то пискляво. Люмин, разумеется, не осудит, не усмехнётся даже — сейчас не до того. Она также напряжена. — Да. И эта папка, — указывает на забытый сборник документов, — это ведь задание? — Лини не говорил ничего... — вздыхает обрывочно, перебирается к бумагам, проводит по вмятинам на кожаной обложке, наскоро пробегается по страницам. Их мало, ничтожно, даты старые. Линетт трёт переносицу, не желая произнести вслух всё, что она об этом думает. Люмин скромно выражает сочувствие, она увещевает не вмешиваться пока, обещает поговорить и с самим фокусником, и с герцогом. После, в двух словах описывает произошедшее — сама быстро оказалась на поверхности и главного не застала. Линетт отвлекается, занятая вниманием, видно, как задумчиво анализирует, находит что-то для себя, или что нужно обязательно передать братьям. — Спасибо, — кратка и всё равно ласкова. Путешественница расслабленно качает головой, просит возможности остаться и немного чая, чтобы тепло стало не только у сердца. — А где твоя спутница? — Линетт наливает в личную кружку кипятка, разбавляет старой заваркой. Выкладывает маленький свёрток с остатками печенья. На поверхности они могли ни в чём себе не отказывать, доходы позволяли, но привычки с детства не изжить деньгами. Им было даже удобнее так, терпеть лишения — обычно. — Отдыхает в бараках, — легко отзывается Люмин, — мы так редко, я с ней сидела, но решила вас проведать, рассказать, что было. Линетт кивает понятливо, едва различимо улыбается, присоединяясь к чаепитию. Удивительно, как с ней спокойно, и тиски внутри на время размыкаются. — Как Фремине? — вопрос с малым беспокойством, простой, чтобы занять тишину. — Лучше, — Люмин ловит, как Линетт расслабляется больше, — уже не бредит, спит спокойно, почти по часам, по норме. На свет мягче реагирует, ест по старому расписанию. Они будут говорить ещё много, обсудят десяток тем, отвлечённых, ведущих к необъятному свету, и вдруг возвращаясь к пророчеству. То нервозное, что беспокоило многих, а решений непонятно сколько. Есть ли они? Линетт заснёт в одежде, сжимаясь в клубок на постели брата. Люмин укроёт её поверх, сняв только обувь. Она уйдёт неслышно, ступая по ветру, Фремине шепнет неясное во сне. Утро сонливое и смутное. Лини просыпается первым, всклоченный с больной головой. Держится за неё рукой, растирает виски, силясь осознать себя в пространстве, глаза слепо шарят по стенам в поисках. Сестра ворочается под боком, юноша качает её по привычке, напевая что-то тягуче ласковое без слов. Уходит в мычание, начиная вспоминать прошедший день. Стыд накатывает волнами, поджимаются пальцы на ногах. Он надышался водой Первозданного моря? Или это всё перенапряжение? Скорее, вместе. Опускает ноги на ледяной пол со вздохом. Нужно как-то дальше, по крайней мере перед герцогом он так не оплошает. Тот не забудет и не усмехнётся так ласково, как Люмин. Лини жмурится, оттягивая пряди до боли. Он отпускает, бьёт по щекам, шее. Нужно быть сильным, вставать. Лини встаёт. Выбирает запасную одежду, простую: накрахмаленная рубашка, тёмные штаны и какая-то старая кофта, похоже, ещё из приюта. Самое-то, чтобы не выделяться. Привычными остаются перчатки, шляпу забывает на тумбе; тратит ещё немного времени, чтобы спрятать карты в рукавах и несколько тонких лезвий. Редко приходилось их применять, но один единственный случай мог переменить всё — рисковать мало любил. Линетт беспокойна во сне, он кутает её получше, целует невесомо в лоб, сметая мокрую от нервозного пота чёлку. Шепчет что-то любовное, трётся кончиком носа, улыбаясь тонко. Нужно уходить. Он проверит ещё Фремине, поправит одеяло и оставит записку, забирая папку под мышку. Походка лёгкая, усталость растаяла ночным кошмаром. Иллюзионист гордо вскидывает голову, с новым интересом наблюдая окружение: не изменилось ничего, люди разве что стали боязливее. Страх вчера не сошёл до конца с лиц. Шли хвалебные разговоры о герцоге, Лини усмехался, не вступая в толки. Он спешил на утреннюю смену. Расплатился за сестру, а сам вступил. Работа вроде простая, незамысловатая — детали точить. Думать необходимости нет, от того мысли убегали далеко за пределы нижних этажей. Руками вертел давно заученно — не первый месяц здесь. Привык, а сердце по-другому билось. Лини прислушивался к стуку, подпрыгивая на ступени, вынимая готовую шестерню. Мерно всё, ровно вроде, но стоило вернуться в одно определённое русло, как сбивался, пальцы не слушались, ошибался невозможно часто, промахивался, будто не работал третий час. Герцог. Имя оседало терпким на языке. Он хотел пойти снова, затем только, чтобы заглянуть в лицо и удостовериться, что это лихорадка от воды Первозданного моря. Ведь он не мог. Конечно, не мог. Бредни от усталости, страха, нависшей виселицы пророчества. Лини старательно втирал ложь под кожу, обтачивая металл. И он успокоился, улыбаясь проделанной работе, относя нужное количество к главному. Наградой стопка купонов, мысленное обещание купить младшим что-то полакомиться. Кричало оповещение — всех звали на обед. Очередь тянулась от лифта, привычная, мало тяготила. Лини катался в раздумьях о личности, которой посвятит ближайшие дни. Раскопать информацию, добраться до него самого и поиграть в кошки-мышки ещё немного, выведывая остатки. Ничего особо сложного, ничего особо нового. Не отходила мысль, что герцог проверяет насколько хорошо он лазит по тайным кладовым, а иллюзионист был умел, но не горел желанием демонстрировать, даже хвастать — Ризли и так знает излишки. Куда ему ещё? Задумчивый Лини отстранился от окружения настолько, что его пришлось несколько раз окрикнуть. Охранник знал имя — плохой знак. — Извините, что такое? — постарался улыбнуться помягче, неловко потирая шею. — Ты ведь вчера заходил к его светлости? — мужчина стоял близко, от него не тянуло раздражением или тем злостным наслаждением, какое порой испытывают служители закона, заковывая в наручники беглеца. — Я, — Лини кивает, помечая, что его визиты без внимания не остались. Нужно быть осторожнее, но ведь, если он спросит про тайные ходы, Ризли, конечно, ничего не скажет? — Сможешь отнести обед? — охранник уже протягивает записку с необходимой пометкой. — Конечно, — при положительном ответе в ладони вкладываются ещё и несколько купонов. Лини усмехается, складывая их к остальным. Ему по душе местные нравы платить за любую услугу, если бы так было и на поверхности многие вещи стали легче. Хотя общество возвысилось в цинизм? Иллюзионист не брался судить, он протягивал записку к повару и машине диктовал имена, чтобы получить три обеда. Их шанс на везение был выше, но его инициативу меняться всегда пресекали, а сейчас подвернулась возможность. Лини оставил обычный обед себе, а младшим выбрал лучше. К Ризли было по пути, медлить ни к чему — еда остынет. Он не стучался, рук не хватало, двери приоткрыть помог один оставшийся охранник. Они обменились полуулыбками, и фокусник проскользнул в ставший привычным холод, втянул носом аромат свежезаваренного чая. Почему так успокоило, почему улыбается так тепло? — Ваш обед, — Лини в несколько шагов около него, а герцог ещё смотрит необыкновенно. — Вы другого посылали, но он мне передал, сказал, неотложные дела. Покрывает незнакомца, не сомневаясь ничуть. Ему это может потом на руку сыграть: с тюремщиками всегда лучше на одной стороне быть или близиться к тому. Юноша добродушно щурится, пододвигая коробку. — Я пойду, — Лини готов ускользнуть, считая свою работу выполненной, а желудок критически пустым, но пальцы Ризли вновь смыкаются на запястье. — Постой, — в ответ слышно болезненное шипение. Мужчина мгновенно отпускает, он вынимает из нижнего ящика небольшую баночку, откручивают крышку. Мазь бесцветная, пахнет травами и немного щиплет, когда в несколько касаний смазывают раздражённую кожу. — Я не должен был применять силу. — Ничего, — иллюзионист качнул головой в примирительном жесте, он не смотрел на герцога, не видел его стыдливого выражения. Может быть, к лучшему — полученная уверенность в авторитете не пошатнулась. Лини аккуратно прилаживал ткань перчаток поверх больного места. — Я не злюсь, это... не нормально, но вы понимаете о чём я. Ризли молчаливо кивнул, его лицо описывало что-то за гранью понимания юноши. Всматривался пару секунд и не нашёл упорством никакого ответа. Сгладил углы одной улыбкой: — Bon appétit. Откровенная доброта, смешанная с призраком осознания. Тонкие косички не скрывались под шляпой сегодня, руки тянулись коснуться их, расплести и подвязать лентами своими, но герцог только провожал его взглядом в спину. — И тебе.