Таблетка

У каждого была своя задача, и у Билла сегодня — скольжение. Скорее всего из-за следов. Билл бросил взгляд на Тимура. Он всегда привык держать его в поле зрения, потому что выпускать его было опасно. Тройной сальхов и почти сразу вращение, потом дорожка и Бауэр. Билл поджал губы. Тимур сильно растерял уровень после проигрыша, но талант было не отнять. Билл знал, что Савранский всегда катался лучше него, и ему всегда намного легче все давалось. По-настоящему талантливыми в их группе называли двух парней — Тимур и Юлиан. Фанаты долго вели споры, у кого из них двоих таланта больше, кто был создан для фигурного катания на все сто процентов, а кто лишь второй на этом пьедестале. Билл знал одно — он не один из них, и даже не третий. У него нет таланта и никогда не было.

5 лет назад

— Следующий, заходим! В зал зашёл мальчик лет восьми-девяти на вид и встал практически в центре зала, перед столом с тремя людьми. Темноволосая статная женщина сидела посередине. Её он знал. Сказать больше — мечтал к ней попасть. Именно её ученики выигрывали большинство мировых соревнований, два года назад заняли первое и третье место на Олимпиаде, а в России им вообще не было равных. Аделаида Эдуардовна Стасевич — все фигуристы страны мечтали тренироваться у неё. Но далеко не всем это было дано. Мужчина с пепельными кончиками волос справа и светловолосая женщина в зелёном платье слева ребёнку были незнакомы. — Имя, фамилия, возраст? — спросила светловолосая женщина. — Билл Реймон, — ребёнок запнулся, ловя на себе недовольный взгляд Аделаиды. Тренера по бокам смотрели скептически, мужчина даже почти доброжелательно, — десять лет. — Так и зовут? Без отчества? — Женщина сбоку заглянула в списки. — Да...— Ребёнок сложил руки за спиной, смотря куда-то в угол зала. Было немного страшно. — Раньше фигурным катанием занимался? — Да. — Сколько? — Семь лет почти... — Ответил ребёнок с небольшой паузой, вычитая возраст в голове. — С трёх лет? Хорошо. Где? — В Краснодаре. — Разряд у тебя какой? Титулы есть? — Первый юношеский. Титулы... — Билл задумался. — Ага, понятно, — Аделаида пролистала документы, которые ей любезно подал мужчина слева,— Раздевайся. Отборочный у детей проходил в три этапа: смотр, где проверяли гибкость, мышцы, растяжку и строение тела; медосмотр, где проверяли рост, вес, медицинские справки; и каток, где смотрели уже на катание детей. И если ребёнок после трёх лет хотел попасть в эту школу — ему нужно было уметь то же, что и его сверстники у этого тренера. К десяти годам дети уже осваивали тройные прыжки Билл уже знал, зачем это. Его морально подготовили родители. Это нужно было чтобы видеть строение тела или что-то вроде того, Билл особо не вникал. — Футболку тоже снимать? — Да. Мальчик разделся до белья. Стало как-то совсем некомфортно, девочки хоть в купальниках приходили. — На шпагат сядешь? Разогрелся в коридоре? — Мужчина, сидевший сбоку подошёл к нему. Билл виновато покачал головой. Они с Майком слишком волновались, к тому же там толпа малышей.. — Не размялся? Ну давай так, посмотрим. На левую ногу садись. С трудом, но на шпагат он сел. Без растяжки было не так легко, как с ней. — Ага. На правую. Поперечный. Назад прогнись. Мужчина присел перед ним на корточки и потрогал какую-то точку на спине между лопатками. — Давай, давай, сильнее можешь, — он цокнул языком, но отошёл, — Гибкий, растянуть можно, — кивнул он женщинам, — Вставай. Ногу в сторону и медленно поднимаешь. Билл послушно начал выполнять, но градусах на девяноста, чтобы поднять выше, приходилось смещать бедро немного вперёд и ускоряться. — Не-не-не, стоять,— Мужчина подошёл ближе и поставил пальцы ему на тазобедренные косточки, выравнивая их,— Вот так, ровно держи. Выворотность видели?, — обратился он к женщинам. Те кивнули. Аделаида прищурилась и сложила руки на груди. Медленно никак не выходило. Быстро он мог забросить запросто, в вот мышц не было совсем, это тренер сразу приметил. — Да не сворачивай ты бёдра, оставь их в покое. Семь лет ходил, не научили? — Она подошла к ребенку и силой развернула его ногу, а потом и вовсе подняла градусов на сто семьдесят. Причём поднялась она совершенно свободно. — Аделаида Эдуардовна, позвольте мне с ребёнком поработать? — Мужчина вежливо улыбнулся. Она кивнула и отошла. Вторая все это время сидела, прищурившись. Мужчина взял его рукой за щиколотку, полностью обхватив,— В минус уйти сможешь? Билл кивнул. Ненамного, но мог. — Нет, нет, нет, ты вперёд уходишь. Выверни их. В итоге мужчине пришлось самому насильно это сделать. И шпагат из двухсот градусов превратился максимум в сто восемьдесят. — Видишь как? — Мужчина не сильно, но настойчиво надавил на его ногу, заставляя прогнуться сильнее. Билл сжал зубы, но ничего не сказал. Это было больно. — Поставьте его, мы поняли, — светловолосая махнула рукой мужчине и тот отпустил, а Билл не смог удержать на весу собственную конечность, чуть не грохнувшись на пол,— Поставь ноги во вторую позицию, — обратилась она к Биллу. Он послушался и встал сразу как нужно. Эти позы ему дали на заучивание ещё года в четыре,— А теперь выпрями колени. До конца, как можешь. Увидев это, она посмотрела на коллег: — Нет, фигуристом он не станет, только если на платное. Мальчик, в балет не хочешь? — Почему? — Билл посмотрел на остальных, довольно сильно испугавшись. Что он не так сделал? — Нужно дать ему шанс, — возразил мужчина. — Будем мы ещё всем шансы давать! Каток не резиновый, — одернула его Аделаида, всё ещё с прищуром смотря на ребёнка, будто сканируя его изнутри. Иксообразная форма ног, колени выгибаются в обратную сторону. Для профессионального спорта нужно "колесо", но остальные-то данные в порядке, все можно доработать. В любом случае, всегда можно выгнать. — Посмотрим, как на катке будет.

***

Тренера с непониманием посмотрели на вошедшего мальчика. Им показалось, что он уже приходил. — Мы близнецы...— С порога неувереннно сказал тот, все ещё не заходя до конца и бесполезно оглядываясь на кого-то в коридоре. Он тренерами не интересовался, ему в общем-то было плевать, к кому идти. Но женщина посередине была ему смутно знакомой. Ну да, Билл ведь все уши ему прожужжал про то, как он хочет, чтобы его приняли именно сюда. — Понятно. Заходи давай. Ребёнок зашёл внутрь, но все же с небольшой задержкой. Темноволосая женщина вздохнула: у предыдущего мальчика хоть огонёк в глазах был, а этот... Зашуганный слишком, будто сейчас расплачется. — Имя. — М..майк... Реймон. — Марк? — Нет.. Майк. И без "л" на к..конце.. — Занимаешься вместе с братом, с трёх лет? — спросила Аделаида у ребёнка. Тот неуверенно кивнул. — Я... Немного позже начал... — Немного это на сколько? — Ну... Месяца три... — Ладно, это значения не имеет,— она постучала ручкой по столу,— Разряд? — Третий юношеский. — Раздевайся,— Кивнул мужчина ребёнку и вышел из-за своего места. Руки дрожали и пуговицы на рубашке не давались, но мужчина терпеливо ждал. Он не хотел трогать ребёнка лишний раз, ведь знал, что в большинстве своём они это не любят. Нарушение личных границ и все такое. — Ты можешь побыстрее, а? В коридоре ещё двадцать таких, как ты! — Недовольно поторопила его женщина сбоку, взглянув на часы. Стрелки неумолимо бежали вперёд, а в коридоре была ещё куча детей. Скорее всего, они проведут здесь едва ли не до вечера. Стрелки показывали без пятнадцати час. Майк наконец расправился с рубашкой. — На шпагат сядешь без разминки? — Мужчина присел перед ним и заглянул в глаза. Майк кивнул. Но кивнуть было мало, нужно было ещё выполнить. Садиться было больно. Остальные шпагаты точно так же. Аделаида только напряжённо смотрела на ребёнка. Он просто тратил её время, из него ничего не выйдет, это видно. Он не умеет терпеть боль, а это едва ли не самое важное в большом спорте. Хотелось бы выгнать его отсюда прямо сейчас и не допустить к остальным частям отбора, но все осложнялось тем, что она по личным принципам не могла взять одного из близнецов, а второго нет. Тогда пришлось бы выгнать и Билла, а в нём она что-то видела. Выбор тяжёлый.

***

Каток был огромным для десятилетнего ребёнка, и абсолютно пустым. Лёд идеально ровный, трибуны тёмные, а каток, казалось, светился изнутри. В Краснодаре он никогда не был один: всегда занимались другие группы и отдельные дети. Да и тесновато было. Вид просто завораживал. И внутренне Билл решил, что во что бы то не стало он останется заниматься здесь. И когда-нибудь тоже выиграет Олимпиаду. На катке, который будет ещё больше этого. Майк же, зашедший следом, посчитал этот вид довольно жутким. Он боялся больших пустых пространств, а тут было именно оно. Он стоял за Биллом и сжимал его ладошку в своей, ожидая, пока брат насладится этим кошмаром, и они уже найдут здесь тренера. Нашли. Мужчины тут не было, только Аделаида и та женщина со светлыми волосами. Видимо, тот был хореографом. — Билл, первый,— Аделаида молча кивнула ему на лёд. Ребёнок проковылял к выходу на него и снял чехлы с лезвий, сразу выходя на свет. Лицо тренера осталось непроницаемым, но в голове она подметила, что держится на коньках он довольно уверенно. После трёхлеток, которые ещё и ходить-то нормально не научились, не то, что кататься, это был просто отдых для глаз. — Так, смотри. Сделаешь волчок, потом попробуй перебежкой, не останавливаясь, зайти на тройной тулуп. Билл кивнул. Получилось не с первого раза. На прыжке он тормозил, не мог сразу перейти к нему, будто боялся. Тренера не мешали. С четвёртого раза у него вышло сделать комбинацию. Не чисто, с кучей мелких помарок, недокрутом, неровным приземлением и кривым выездом в конце. И он был готов попробовать ещё, но Аделаида его остановила. — Молодец, теперь просто прыжки. Тройной Сальхов. Нет, это Риттбергер. Вот так, да. Лутц. Один из сложных прыжков. И Билл не справился: упал, довольно сильно ударившись об лёд подбородком и прикусив язык. В глазах на секунду потемнело от боли, а во рту он почувствовал металлический привкус. Пару раз он уже так падал. Шмыгнув носом, он поднялся и вопросительно взглянул на тренера, вытирая кровь ладошкой. Аделаида спокойно показала ему глазами на выход со льда. В целом, того, что она увидела, было достаточно. Слишком старается сделать все правильно. Чересчур. Из-за чего прыжки получаются сухими, низкими и какими-то тяжёлыми. Работать и работать ещё. Но мальчик не расплакался после падения, что уже хорошо. Это был шестой отбор, который она проводила: почти все дети плакали при падениях. Малыши начинали рыдать даже когда падали не с прыжка, а просто. С положения стоя. Приходили и дети, идеально выполняющие тройные прыжки к десяти годам. На их взгляд идеально. В технике куча ошибок, но им "дано" и все тут. Их брали, но обычно такие надолго не задерживались. Не понимали тут их гениальности, что ж поделать. Но такие дети и правда обладали редкой вещью — талантом. Которая им же и мешала, ведь они считали, что его достаточно, чтобы стать лучшими спортсменами эпохи. Они не хотели работать. Таланты с трудолюбием становились чемпионами. Младший же из близнецов держался ближе к тренерам, но все еще держал дистанцию. С одной стороны, тёмные трибуны выглядели зловеще и будто таили в себе что-то. Что-то, что может внезапно наброситься на маленького Майка, и никто ему уже не поможет. Были бы рядом знакомые взрослые, Майк бы жался к ним, или вовсе попросился бы на руки. Страшно же. Этих женщин он не знал. Но ведь, если выйдет монстр, они смогут его защитить? Не бросят же умирать одного? Услышав падение, Майк резко перестал вглядываться во мрак и обернулся на брата. Кровь... У него кровь! И хоть тренера не сочли это чём-то из ряда вон выходящим, а сам Билл не сильно-то и расстроился, Майк напугался за всех четверых. Светловолосая женщина усадила Билла на скамейку и достала аптечку, кое-как отогнав Майка к коллеге. "Все хорошо."— одними губами прошептал ему Билл и улыбнулся. — Давай, ты теперь,— Аделаида указала Майку на лёд,— То же самое, что и у твоего брата. Волчок, перебежка и тулуп. За ним она наблюдала все с тем же каменным выражением лица. Этот мальчик сильно тормозил, все его движения будто были в замедленной съёмке. Даже при этом тройной прыгнуть он не смог. Не хватило смелости. Тренер увидела, что группироваться он не то что бы умеет, но его, по крайней мере, этому учили. Майк остановился и взглянул на неё, как бы спрашивая, что делать дальше. Аделаида подняла брови: — Давай-давай, дальше пробуй. Майк боялся. Внутренне срабатывал инстинкт самосохранения и он не мог собраться и прыгнуть, хотя физически был на это способен. Однажды, ещё в Краснодаре, он решился попробовать, но упал. Было больно, и Майк решил бросить это дело. Ведь кому нужны эти тройные, есть же отличные ойлеры. В душе уже махнув рукой на Майка, она повернулась к Биллу. Коллега уже закончила обрабатывать ему ссадину, и тот сидел на скамейке и болтал ногами. До пола он не доставал даже в коньках. — Давай не надо, опусти ноги, — женщина немного задумалась, — Аксель прыгнешь? Двойной. Билл радостно кивнул. Этот прыжок он освоил недавно и был несказанно этому счастлив. Майк же, поняв, что на него забили, демонстративно обиделся и отъехал к бортику. Билл бросил на него извиняющийся взгляд, и, не дожидаясь команды, вышел на лёд, практически сразу разогнавшись до нужной скорости. Аксель вышел чисто. Все ещё без каких либо вложенных в него чувств, но с практически идеальной техникой. — Долго над ним работал? Билл кивнул с надеждой в глазах. По лицу Аделаиды мало что можно было прочитать, но он просто мечтал о том, чтобы его взяли. Ну, то есть их обоих.

***

— Мы Майка взять не можем, — отрезала Аделаида, — Ребенок ничего не умеет и уметь не хочет. А с его мед.картой ребенку не в большой спорт, а на занятия лечебной физкультурой, и то с аккуратностью. Ничего из него не выйдет, не ломайте ему жизнь. — А Билла вы берете,— уточнил Мейсон. Аделаида кивнула: — Трудолюбивый, подготовленный. Таланта нет в помине, не создан он для этого, но может что-нибудь из него и получится. Мейсон вспомнил истерики детей и вздохнул. Меньше всего ему хотелось опять слышать эти крики и плач днями напролет. — Майка можем взять на платное в группу здоровья, если вам это важно. Но это отдельная группа и отдельные тренировки. — У вас есть дети? — спросил Мейсон. Аделаида кивнула, — Сколько? — Одна дочь,— ответила она. — Представьте, что у вас их минимум двое. И один ребёнок задыхается в истерике целый день, когда не видит второго, а потом вы замечаете, что он начал резать руки во втором классе. А потом представьте, что у вас их девять и остальные дети вынуждены это слушать. Аделаида закрыла глаза и вздохнула: — Я не могу на это пойти, вы понимаете? Я не умею работать с сердечниками-астматиками с аутизмом. У меня нет такой компетенции. Если у него сердце на тренировке остановится, вы ж будете первым, кто подаст на меня в суд. — Не подам. — Если ваш ребенок умрет, подадите, ещё как подадите. Воцарилось молчание на несколько секунд. — Условия такие,— Аделаида потеряла переносицу, — Я ответственность за его жизнь и здоровье на себя брать не собираюсь. Юристы подготовят документы, вы их подпишите. О том, что ответственность за жизнь и здоровье ребенка, на тренировках в том числе, вы берете на себя. Мейсон кивнул. — Нагружать его я не буду, заставлять что-то делать тоже, потому что это просто опасно. К Биллу это все не относится, он занимается как все, и его я приведу к медалям. На Майка не рассчитывайте, он до КМС даже в мечтах не дотянет. Билл занимается бесплатно, его мы берём на бюджет, Майк — только на платной основе. Согласны? — Может как-то договоримся? — Договоримся, — охотно кивнула она и достала телефон из кармана,— Безусловно договоримся. Занятия семьдесят тысяч в месяц, заниматься он будет лет до... Восемнадцати, значит... — она показала сумму на калькуляторе,— Шесть миллионов семьсот двадцать тысяч, и мы договорились.

Наше время

— Билл... — Майк зашёл в комнату и закрыл за собой дверь. Первая тренировка была окончена и на пару часов они вернулись домой. — М? — Билл сидел за учебником и глаза на него поднял не сразу. — Ты же... Синяки не обрабатывал ни разу после Джесс, да? — Майк почему-то выглядел виноватым. — Ну.. Да,— Билл отвёл взгляд и пожал плечами. Гордость не позволяла кого-либо просить об этом, а уж тем более показывать повреждения, а самому никак, даже с зеркалом, — Да все нормально, зажило уже, смысла нет. — Есть.. Билл, ты мне почти вреда не нанёс, зато обработал тут же. А у тебя такой...ужас, и ты просто решил на это забить? — Майк требовательно и с каким-то отчаянием взглянул в глаза брату, подошёл ближе и взял его за плечи. — Майк, все хорошо.. Правда, зажило уже, — Билл отложил историю в сторону. — И что, следов не осталось? Вообще? Поэтому ты сегодня чуть в обморок не упал, да?! Билл... — Солнце, ну не надо... Не переживай по этому поводу,— Билл накрыл одну из его рук своей и слегка погладил. Ему хотелось, чтобы эту тему они поскорее закрыли. — Буду. Буду переживать,— Майк отстранился и почти по-детски топнул ногой. Он понимал, что Билл не дурак и сам знает, что надо, но не хочет. Почему? Гордость не позволяет? Так ведь сам говорил, что в этом ничего страшного, сам в этом убеждал,— Почему тебе можно, а мне нет? — Майк требовательно взглянул ему в глаза. Сделать взгляд твёрдым он не умел, но старался,— Ты говоришь и убеждаешь меня, что это нормально, но как только все переворачивается в обратную сторону, сразу становится не нормально? Почему? Со мной что-то не так? Ты мне не доверяешь? Несколько секунд близнецы молча смотрели друг другу в глаза. Майк видел в глазах брата множество сменяющихся эмоций: от злости и разочарования до испуга. — Да, ты прав... То есть не прав! В смысле, не в этом...— Билл на пару секунд замолчал, делая глубокий вдох и собираясь с мыслями. Он и подумать не мог, что для Майка это выглядит так, и уж точно не хотел быть лицемером в его глазах. — Так...— он взял близнеца за руку, сажая рядом с собой. Майк не сопротивлялся. Он теперь и сам испугался того, что наговорил. — Прости, я не думал, что ты воспринимаешь это так.. Просто.. Мне стыдно,— Решил признаться он. Все равно Майк это знает, так пусть услышит вслух. Тот молчал, и было неясно, что это молчание означало. Наверное, впервые Билл не смог прочитать все его эмоции и намерения одним лишь взглядом. Билл тоже замолчал, уставившись в пол. Они сидели так какое-то время, и молчание почему-то не было неловким или мучительным, как это обычно бывает при недопонимании. — Перед Джесс тебе стыдно не было...— Тихо сказал Майк, и в голосе слышалось некое разочарование. — Было. Очень. Но это была необходимость, иначе я просто не смог бы ни заснуть, ни ходить потом, и кровь бы запеклась... Знаешь... Я чувствовал бы себя комфортнее, если бы это был ты, но...— Билл смущённо полуулыбнулся, но взгляд оставался серьёзным,— Но у тебя.. — У меня дрожат руки,— закончил за ним фразу Майк, — Я знаю. — Вот, да... И я не хотел себе лишней боли, ты должен это понять. А Джессика... Ну, она все же будущий врач. — Да, я понимаю,— Майк серьёзно взглянул на него, Билл тоже поднял голову. — Прости, если...— Билл замялся и немного виновато на него взглянул. — Да все хорошо, это ты меня прости. И все же? Билл вздохнул. Он мог бы пережить, все же привык к боли, но, видимо, Майку было важно. — Хорошо. Давай. Только... — Я буду аккуратен, обещаю. Пока Майк ушёл за аптечкой, Билл ничего не делал, молча смотря в пол. На адреналине сразу после порки все ощущалось не так, и в целом-то было плевать, Джессика это будет или Лиза, главное, что не все вместе. У него был авторитет в семье, и терять его таким образом совершенно не хотелось. Он ненавидел жалость к себе, и предпочитал бы, чтобы братья и сестры вообще о таком не знали. Но это было невозможно — в большой семье слухи разлетались мгновенно. А сейчас... Как бы Билл ни доверял брату, произойти может все, что угодно. Тот может банально испугаться синяков.

***

Майк сидел на коленях рядом и ждал, пока Билл ляжет удобнее. Следы вызывали тихий ужас: сочетание жёлтого, алого и фиолетового смотрелось отлично где угодно, кроме как на коже. Тем более, на коже любимого человека. Билл уже успел его зацеловать, хоть немного уменьшая вероятность панической атаки в ближайшие пару минут. Майк лишь вздохнул и взял тюбик мази в руку. След от сегодняшнего, пусть и случайного, удара скакалкой тоже был чётко виден. На тонкой и бледной, то ли от стресса, то ли от недоедания, коже любой удар оставлял след. И пусть на фотографиях такая аристократическая белизна смотрелась красиво, то в жизни была чуть ли не проклятием. Майк злился на отца. Все это время злился. И возненавидел бы, если бы умел. На его взгляд, Билл и сотой части такого не заслужил. Билл остро чувствовал осторожные движения пальцев брата. Больно было, но так же, как и всë время до этого, сильнее не становилось. Был скорее страх этой самой боли, заставляющий сжиматься от любого касания чуть сильнее прежнего. Майк чистой рукой провёл по пояснице Билла, немного поглаживая. — Больно, да?.. — Нет.. Все хорошо,— Голос прозвучал сдавленно, ведь голову Билл не поднимал. Сердце все ещё сжималось, смотреть на это было больно почти физически. — Погоди...— Майк отвернулся в сторону, глядя на хмурое небо через окно. Начинался дождь. Майк еле сдерживал то ли приступ астмы, то ли паническую атаку, сразу сказать сложно. Но ясно было одно — ему становилось плохо. И Билл тоже это почувствовал. — Солнце? — М... — Майк не поворачивался к нему, стараясь успокоиться самостоятельно. Билл сейчас не смог бы ему помочь. Билл немного помолчал, уткнувшись лбом в сложенные руки: — Мне уже не больно. Следы остались и останутся надолго, но все не так страшно, как ты думаешь. Все хорошо. Майк кивнул, понимая, что Билл его обманывает. Билл и сам это понимал. Как это "уже не больно", если сегодня от одного удара пришлось пару минут приходить в себя и потом минут двадцать отходить от звона в ушах, а сидеть только на кровати, или, в крайнем случае, на подушке? — Пожалуйста, прости...— Майк взял его ладонь в свои и сжал,— Прости меня, прости... Если бы не я, тебе не было бы так больно... — Заканчивай уже,— выдавил из себя Билл и вздохнул, решив не говорить ещё раз, что все в норме.

***

— Ось вращения твоя где, ось! Слышал такое слово? Это не бильман, заново! — послышался окрик тренера. Билл вздохнул и затормозил, опуская ногу. На каток он ушёл практически сразу же после того, как Майк обработал ему синяки. Дома сидеть было невыносимо. С десяти утра он снова был на катке. В два началась групповая тренировка, а через полчаса фигуристы разойдутся по домам. Половина четвёртого... Аделаида покачала головой, переводя глаза на второго ученика: — Тимур, вперёд. Вперёд не вышло. Из-за того, что Билл ось выровнять или хотя-бы остановиться вовремя не смог, а Савранский посчитал, что Билл не трамвай и объедет, они столкнулись. Билл не успел понять, что произошло и просто налетел на бортики, Тимур же рухнул на лёд, не успев зайти на аксель. Остальные фигуристы вздрогнули и обернулись, Аделаида закрыла глаза рукой, даже не удивившись. Траекторию она видела. Аня, Яна, Сима и Юлиан, вместе с Майком подъехали к Биллу, спрашивая, все ли в порядке. У Реймона просто кружилась голова, и побаливала лодыжка от неудачного столкновения, ничего особо серьёзного. Да он и не сразу понял что произошло. Бильман — довольно уязвимый элемент, как и остальные вращения. Следить за обстановкой вокруг невозможно, так ещё и положение на одной ноге довольно неустойчивое. Юниорки и Руслан же мгновенно кинулись к Тимуру, но помочь ему подняться не могли. Нельзя. Остальные не знали, что делать и к кому идти, поэтому остались на местах. Амина села на колени перед Тимуром, спрашивая, не больно ли, может ли он сам встать. — Вишневская, встала со льда! Услышав крик тренера, девочка сразу вскочила, мгновенно потеряв равновесие, но была подхвачена Женей. Тимур ответить не мог. Он молча глотал слезы, пытаясь пошевелиться. Он не знал, сломал ли что-то, но правую ногу будто облили лавой. — Жень, что с ним? — Снова спросила Аделаида Эдуардовна, все ещё сохраняя холодное самообладание. Хотя соблазн надавать подзатыльников Савранскому был слишком велик. — Сломал что-то похоже, — Женя присел рядом с ним, благо ему это сделать позволили. Ему уже не десять, так быстро не простудится. Женя был из старших фигуристов — ему было уже восемнадцать. В случаях травм обычно помогал он, так как за счёт высокого роста сила пропорционально увеличивалась и он мог поднять на руки кого-то из детей или девушек. Так же для этого использовали Руслана — олимпийского чемпиона. Он был самым старшим — целый двадцать один год, что по меркам группы означало уже пенсионный возраст. Благо, такие навыки требовались не часто. Близнецы с девочками тоже подъехали ближе. Теперь уже все фигуристы разом обступили Тимура. — Ты идиот? Тебе катка не хватило, или я так много места занимаю? — Билл присел рядом с ним, стараясь заглянуть в глаза. Савранский упорно его игнорировал, закрыв глаза предплечьем. — Руслан, на руки его поднять сможешь?— Вздохнула женщина, облокачиваясь на бортик. Тот кивнул, практически сразу же осторожно подняв мальчика на руки. Женя хмыкнул и отъехал назад. Хоть Тимуру и недавно исполнилось шестнадцать, выглядел он младше, был ниже и весил меньше, чем ровесники. Для фигуристов такое было в порядке вещей. Тимур не сопротивлялся, что было для него непривычно. Сейчас было слишком больно для гордости и решения доехать до бортика самому. — А вы чего встали, продолжаем, — произнесла тренер, боковым зрением смотря на то, как Руслан с Женей укладывают Тимура на лавочку и фиксируют его ногу,— Преображенская, я все ещё жду от тебя четверного Лутца. Реймон, бильман ещё раз. Реймон номер два, каскад 2Lz-2Т. Калашникова, жду четверного Акселя. Остальные свою задачу знают. Женя и Руслан помогали друг-другу, хотя и не были этому рады. Обменявшись враждебными взглядами, они оставили Тимура и вернулись на лед. Аделаида повернулась к Савранскому, садясь на лавочку рядом с ним. — Мой хороший, ты зачем это сделал? — Спокойно спросила она. Тот поднял на неё заплаканные глаза и потянулся за салфетницей. — Я случайно, я не думал, что... Я даже не заметил...— Он тихо всхлипнул. Аделаида вздохнула, переводя взгляд на каток и доставая телефон. В скорую уже набрали, осталось дозвониться до его матери. — Ты понимаешь, что ты технику безопасности нарушил? Причём сильно нарушил,— Устало и раздражённо вздохнула она, — Двадцать метров ширина льда, но ты решил врезаться в Реймона.

***

Майк вздохнул. Лутцы ему не давались никогда, а просто забить на них и прыгать остальные, видимо, был не вариант. Из всех фигуристов группы он меньше всего переживал за Тимура. Возможно сказывалась аутичность, возможно характер, чужие люди никогда Майка не волновали, что бы с ними не случилось. Билл же сжал кулаки и начал с захода, чтобы перейти во вращение. Лодыжка после такого столкновения давала о себе знать, а потому, что нога поднималась наверх в шпагат после заклона, повреждённая кожа сильно натягивалась. От этого он ось и терял. Тимур не вернётся — в этом Билл был уверен. Тот и так хотел уйти, а тут прекрасный повод — травма. Не восстановится, силы воли не хватит. Что ж, очередная волна негатива посыпется в сторону Билла. И после того чемпионата Савранский работал спустя рукава. Билла это только злило, ведь Тимур и правда был талантливым. Если бы работал — все медали были бы его. Но его оказалось так просто сбить с пути, убрать всю его мотивацию. Лишь одной победой. В этом Савранский был чём-то похож на Майка, хоть Билл и отказывался это признавать: что-то не получается — да и подавитесь, да и не нужно, сделаю что-нибудь другое. Или буду сидеть на попе ровно.

***

Идеальное вращение не давалось ему ещё полчаса. Несколько раз его затошнило, один раз грохнулся на лёд, чуть не взвыв от боли. Получалось все хуже и хуже. За это время тренера поменялись: Аделаида Эдуардовна уехала в больницу с Тимуром. И многие фигуристы уже вышли с катка. Групповая тренировка закончилась. Майк остался — один бы не ушёл, особенно учитывая, что Билл здесь уже около шести часов подряд, и, кажется, уходить не планирует. — Реймон, как ты меня уже достал! Ты мне можешь нормально приземлить аксель? Мы так до прогона не дойдем никогда,— прикрикнула на него Елизавета Константиновна. Елизавета Константиновна Крымская — второй тренер, которая обычно либо заменяла у основной группы, либо вела тренировки вместе с Аделаидой Эдуардовной. И именно она тогда, пять лет назад, не хотела брать близнецов. Изменила она своё мнение не быстро, ещё пару лет твердя, что в группу взяли двух бездарностей и лучше освободить место для талантливых детей. Но сейчас Билл катал одну из самых сложных произвольных в истории, побил несколько мировых рекордов, стал чемпионом, и, волей-неволей, уважение к старшему из Реймонов у неё появилось. Хотя это ей не мешало частенько крыть его матом и кидаться балетками в тренировочном зале. Билл подьехал к бортику, хватаясь за бок. Прыгать было тяжело, лёгкие горели, ладони вспотели под перчатками. Хотелось захныкать и растечься лужицей по льду. Тяжело вздохнув, Елизавета махнула на него рукой и посмотрела на Майка. — А мы чего бортик подпираем? Вставай на прогон короткой, живее. Он мгновенно повиновался, выезжая на середину катка. Тренер включила колонки. Билл же подъехал к выходу, и, получив разрешение, вышел к лавочке. Пить было нельзя. Порой у фигуриста чуть не случалось обезвоживание из-за нахождения на тренировке более двенадцати часов. С перерывами, конечно, но в них он тоже пил мало. От воды мышцы расслабляются мгновенно, что влияет на качество показываемого контента. Билл любил смотреть программы близнеца, хоть и сердце сжималось каждый раз, когда что-то шло не так. Любое его падение или ошибка заставляли зажмуриваться. За себя он не волновался — хоть тридцать раз упадёт, ничего не будет, максимум набьёт синяков. А вот Майк может и не подняться. Сегодня все было как-то слишком плохо. Майк ещё ни одного прыжка не сделал, а у Елизаветы Константиновны уже было такое лицо, будто она смотрит на самого безнадежного человека в своей жизни. Все три минуты она молчала, поджав губы. Пару раз Майк упал с тройных, из-за чего музыка с движениями сбились. Он не мог подняться так же быстро, как Билл, и его за это часто ругали. — Знаешь сколько баллов твоя чистая программа? — С каменным выражением лицо спросила она, когда Майк закончил. — Шестьдесят пять... — Так вот это баллов на тридцать. Ничего хуже в своей жизни я не видела, ты не сделал правильно ни один элемент! Знаешь кто так же катался? Сорокалетние женщины в двухтысячных! Я карьеру закончила двадцать лет назад с травмой, но я сейчас могу на лёд выйти и откатать лучше тебя! Ты ногу можешь поднять больше, чем на сорок пять градусов?! Равновесие на коньках умеешь держать? Позорище... — Последнее она сказала уже не так громко, все ещё обращаясь к Майку, но уже выжидательно оборачиваясь к Биллу. Тот даже не смотрел на лёд, опустив голову и вновь прослушивая английскую лексику, которую задали в школе. Майк кивнул — на самом деле, даже не для галочки, соглашаясь с ней. Он знал, что выходит у него плохо. Аделаида не ругала так сильно именно Майка, делая скидку на его болезни и форму обучения. Хотя остальным фигуристам, бывало, доставалось и похлеще. Елизавета Константиновна вела у них редко, в основном заменяя основного тренера. У неё была своя группа. — Ау, — она подошла ближе и пощëлкала пальцами перед носом подростка. Тот поднял глаза, — Встаём, хватит музыку слушать. Эх, если бы это была музыка.. А не заунывный голос диктора, зачитывающий очередную сотню слов, которые он должен был выучить за неделю. Билл мог разговаривать на английском уже на уровне носителя, но слова повышенной сложности, вроде thunderstorm, prejudice и onomatopoeia, совершенно не использующиеся в обычной жизни, вынужден был заучивать. Билл поднялся и, сняв чехлы с коньков, выехал на лёд, обменявшись взглядами с братом. В такие дни, когда у Майка все получалось совсем уж плохо, Биллу было стыдно делать хорошо. Потому что он знал, что на месте Майка внутренне оскорбился бы. Да, это неправильно, нужно признавать успехи других, и вообще не во всём же всегда быть первым, но характер не давал просто так смириться. Майк был другим, и он не обижался. Даже после своей самой худшей программы, он вновь будет завороженно глядеть на движения Билла, все больше им восхищаясь. — Ультра-си. Все прыжки, через ойлеры, дорожки, как выйдет. Потом прогон короткой. Понаблюдав за ним пару минут, она вновь крикнула: — А чего так тяжело-то? Чего так вымученно? Билл даже разозлился. Было и правда сложно, но он здесь находится уже больше шести часов. И не уйдёт до позднего вечера. Вообще, право такое у него было. Он мог не приходить сюда в десять утра, а подойти к двум, как другие спортсмены. И уйти в четыре на перерыв, не катаясь на износ до вечерней растяжки. Сегодня домой идти совершенно не хотелось. Отец не собирается с ним разговаривать или что-то объяснять, мириться... Последний четверной аксель не вышел. Упав на лёд и довольно сильно ударившись бедром, Билл перевернулся на спину, чувствуя, как холод катка обжёг чувствительную кожу даже через термобельё, и остался лежать так. Сил не осталось. Падения с четверных сильно отличаются от падений с двойных или тройных прыжков. Для них нужна большая сила, группировка и разгон, а потому с них легче всего что-то сломать, или вообще остаться инвалидом, неудачно упав. Майк вздрогнул, увидев падение близнеца. Билл падал не так часто, но Майк не мог на это смотреть. Он видел со стороны на сколько эти падения страшные. Он сам после этого бы точно не поднялся. — А чего лежим-то? Дома на кровати передохнешь, вставай. Аксель, ещё раз. Второй раз тоже не вышло, и третий. На последнем уже хотелось плакать. Он чувствовал, как намокает штанина от крови из разбитой только что коленки. Только добраться до раздевалки, и все будет хорошо... — Ясно все с тобой, вставай на прогон. Тоже короткая, —Недовольно вздохнула она. Неслышно всхлипнув, Билл выехал на середину и встал в начальную позу. Тренер включила музыку. Программа Билла была значительно сложнее, чем у Майка. При идеальном прокате за неё должны были дать примерно сто пятнадцать баллов. Четверной аксель, лутц-рит... Ошибка на выезде со второго прыжка — касание рукой. Билл мысленно выматерился, уже представляя, что ему сейчас за это будет. Довольно сложный каскад, и в короткой программе мало кто его ставил. В произвольной у Билла эти тройные заменялись четверными. В короткой программе исполнять можно было лишь четыре прыжка, и только один, помимо Акселя, мог быть квадом. В этой программе четверным был последний Сальхов. Поговаривали, что к олимпийскому сезону правила для фигуристов изменят, и одиночники смогут исполнять по два четверных прыжка в короткой. Билл встал в конечную позу, музыка закончилась. Сегодня программа далась тяжело. Неудивительно, после семи часов тренировки. Хотя, в целом за сегодня он тренировался девять. Фигурист тяжело дышал, и, дождавшись окончания программы, поставил руки на согнутые колени, наклоняясь вперёд. Лёгкие горели, и он закашлялся. — Вращения ужасные. Ты не растягивался месяц, я понять не могу? Ты как будто хочешь поднять ногу выше, но не можешь и наклоняешься назад там, где этого делать не нужно. С риттбергером что? Ты тройной прыгнуть не можешь, что уж о четверных говорить! На выезде с акселя нужно ногу поднимать не на сорок пять градусов, а на сто двадцать, силу кто вкладывать будет?! Выйди вон отсюда,— Елизавета кивнула ему на выход к бортику. Майку же, напротив, все слишком понравилось. Он вновь не мог оторвать взгляда от брата, от его прыжков, которые казались Майку невероятными. Билл давно не исполнял двойные. Последним его двойным прыжком в программе был аксель — до тех пор, пока он не перешёл на тройной, а после и на четверной. Сейчас он даже тройные редко прыгал, предпочитая делать все больше и больше квадов в программе. В той, которую он катал в этом году, было шесть четверных прыжков, один из которых аксель. Его произвольная была невероятно сложной. Билл подъехал не сразу, все ещё тяжело дыша. — Отдыхаем пять минут,— Объявила тренер и вышла за дверь. Билл очень аккуратно сел на лавочку и тут же потянулся за салфетницей. Нужно было высморкаться, вытереть пот, который лился с него сейчас потоками. — Это было очень красиво...— Тихо сказал Майк, подсаживаясь ближе. Он видел, что Биллу плохо и отчаянно хотел его поддержать, обнять, но знал, что Билл не любит этого: не сейчас, не тогда, когда он весь мокрый, — Я не знаю, чего она... Меня тоже отругала, не переживай... Майк знал, что сравнение глупое: конечно его ругали, он же тот, кто побил рекорд группы по самым низким показателям ГОЕ, не выиграл ни одного соревнования за двенадцать лет, не владеет ни одним квадом и еле докручивает тройные... А Билл — чемпион Европы и мира, оставил позади всех, только выйдя из юниоров, входит в очень небольшой круг фигуристов, владеющих всеми элементами ультра-си, попадал в книгу рекордов Гинесса несколько раз, и все это за два года карьеры: один юниорский и один взрослый. Майк затравливал себя ещё сильнее, проговаривая все это в голове. Никто не считал его худшим из худших, кроме него самого. — Да.. Все будет хорошо.. Мне просто нужно больше тренироваться,— Билл обречённо выдохнул, взглянув на лёд. Казалось несправедливым то, что остальные члены сборной России из его группы— Ковальчук, Казанцев и Золотарёв — имеют свободное время, друзей, могут уйти с тренировки из-за растяжений или ещё чего подобного, а Билл не мог. Сегодняшние девять часов — ещё не рекорд. В некоторые дни, бывало, доходило до тренировок с семи утра до одиннадцати ночи. Шестнадцать часов на льду с небольшими перерывами. Куда уж больше. Сейчас было больно. Сидеть больно, дышать больно, мышцы не слушаются, голова болит, в ушах шумит. — Отдохнуть тебе надо,— Майк подвинулся ещё ближе, но Билл отпрянул назад. — Не надо... Не трогай. Через час должна быть растяжка, и в десять вечера он уйдёт домой. Спать. Видя состояние Билла, тренер отправила его в раздевалку, оставив Майка на катке.

***

— Ты чего мне вполсилы прыгаешь? Я понимаю Билл, а ты-то когда успел устать? Ничем не занимаешься весь день! Каждый прогон ты должен кататься так, как будто от этого зависит твоя жизнь. Всю свою силу собери и сгруппируйся, и тогда у тебя выйдут не одинарные, а тройные! Дальше она наблюдала молча. Но спустя пять минут тщетных попыток Майка сделать простейший, на её взгляд, каскад из двойных тулупов, она махнула рукой: — Все, выйди со льда, позорище. Тренировка окончена. Майк опустил глаза и тихонько всхлипнул, услышав, как хлопнула дверь катка, ведущая в коридор. Было больно и обидно от такого отношения к себе. Да, он не мог прыгать каскад из трёх четверных, как Билл, но разве ему это было обязательно? На катке теперь стояла гробовая тишина. На бортиках темнота такая, что кровь стыла в жилах. Вдруг стало ещё холоднее, и термобельё с костюмом для тренировок и повязкой на голову уже не спасали. Приобняв себя руками, Майк подъехал к выходу со льда, и, стараясь не произвести ни единого звука, быстро надел чехлы на лезвия, схватил салфетницу и остальные вещи и через секунду распахнул дверь в раздевалку. Со льда подул холодный ветер и Билл поежился во сне. В раздевалке, наверное, лавочки специально были широкими, для перетрудившихся фигуристов. Билл заснул сразу, как прилег, положив салфетницу под голову. Но до этого все равно сходил в душ и уже переоделся в запасное. Теперь было можно его трогать. Майк так же тихо зашёл внутрь и сел на противоположную лавочку, молча снимая коньки и распуская волосы. Не хотелось тревожить брата, но с другой стороны сердце сжималось. И сейчас, когда он проснётся, то будет вынужден ещё час-два быть на растяжке. Майк тихо подошёл к нему и сел на колени перед его лавочкой, погладив по волосам. Биллу явно было холодно. И яркий свет мешал. Майк обернулся и взглянул на часы, закрытие его собой от яркого света лампы. До прихода остальных ещё оставалось время.