night steals

Джерри наказывает Романа за его наглость большей дистанцией, но это не похоже на их обычные раздоры и применения. Он принял свою участь без особых причитаний, как будто того и ожидал. Он наконец-то усвоил правила игры, думает она про себя, глядя в телефон, пока Стивен тихо храпит на другой стороне постели. Роман не являлся донимать её уже несколько дней. Последний их разговор в сообщениях был приятным, почти дружеским. Джерри думает, можно ли это назвать дружбой. Много работы. В ранних черновиках их соглашения о приобретении открылось слабое место, которым могут воспользоваться. Соглашение никогда не было официально подписано, но сертификат о таких намерениях распространялся; его скользкая траектория прослеживается по всем почтовым ящикам трёх Роев как склизкий след улитки. Потенциально этого достаточно, чтобы подать на них в суд, и Нэн объясняет, сколько нужно вложить в сделку, прежде чем она будет завершена. – Это что, начало прекрасной вражды?, – спрашивает Шив. Джерри согласилась встретиться за обедом, но не планирует оставаться дольше, чем на полчаса, и никто из них ничего не ест. Джерри чувствует себя довольно безоружной, под прицелом и без какой-либо должной защиты. Есть в компании кого-то из Роев – как будто это делает тебя жалким млекопитающим – уподобляться чему-то столь базовому. Шив, кажется, морит себя голодом, чтобы ушёл вес после родов. Судя по тому, как он сидит на её лице, Джерри не думает, что у неё вполне до конца получится стать как раньше. Но и не нужно. Ей хорошо так. – Мне сказали продолжать вести переговоры. – У тебя все наши деньги, – ухмыляется Шив. Она ужасно не умеет врать, но всё же хорошо может вытянуть любую эмоцию в сторону отчуждённого высокомерия, как только та коснётся поверхности её лица. – Видимо, я просто не могу устоять перед соблазном судиться с вами, – протягивает Джерри, перемещая чашку на блюдце –верчу предметы в руках как Роман– и не решается пить свой кофе; не позволяет себе демонстрировать перед Шив такое желание. – Ну, ты можешь запросить аудит, но мы ничего не скрываем. – Конечно, не скрываете. Это просто бюрократия. – Мне бы просто не хотелось, чтобы ты потратила своё драгоценное время впустую. – Спасибо за эту заботу, Шив. Если ты посодействуешь, это сэкономит нам обоим время. – Том не любит, когда в его улей тыкают палкой. – Ну, для Нэн задолжали немного мёда. – Она так думает, я не сомневаюсь. – И я просто хочу убедиться. Шив жуёт внутреннюю сторону щеки – верный признак раздражения. На улице солнечный день. Лучи сверкают в очках Джерри, и она начинает мечтать оказаться по пояс в карибской морской воде. – Подои моего брата насчёт этого, я не знаю... Он же всё ещё у тебя на поводке, да? Джерри уходит с неохотным согласием, которое, как она подозревает, является началом, а не концом этого Waystar недоразумения. Она проводит следующие две недели, работая над счетами, которые Waystar передал по её запросу на аудит. Странно смотреть на это с обратной стороны, глядеть вверх ногами на свою собственную подпись. Есть список людей, которых она хотела бы допросить, прежде чем они вступят в переговоры – и бал Recny послужит достаточно хорошим полем боя. Она до сих пор приходит к Роману домой, даже когда обыскивает его дело в поисках мест, которые она могла бы проколоть. Примерно в это же время в прошлом году его отца срочно отвезли в больницу, и стервятники начали кружить над головами, и Роман высадился из солнечного света и шоу бизнеса Лос-Анджелеса и вернулся в гнездо змей. Она помнит то время как особенно бессонное, и её не должно удивлять, что мало что изменилось за этот год, хотя изменилось примерно всё. – Он обычно мне всё время снился, – устало вздыхает Роман, уткнувшись лицом в подушку, с рукой Джерри в его волосах. – Хмм? – Мхм. – И сейчас перестал? – Скорее список актёров расширился, – его голос – нехарактерно низкий шелест. Он в последнее время был примерно послушным, и поэтому она может позволить себе потворствовать ему, совсем немного. – И кто там есть ещё? Он тяжело вздыхает, поворачивается, погружается глубже в тот поверхностный покой, который он может урвать для себя, – Капитан Фриман, в основном. Как он кричит и всё прочее. Скучная нудятина, – он шмыгает носом. Его глаза закрыты, и поэтому она позволит себе посмотреть на него. Вспыхивает сожаление, что она всё таки зря выловила его на разговор об этом, – Шив и Шарлотт. Иногда Сид. Иногда моя старая компания в Чикаго. Ты, – он называет то, что она ждала услышать, а затем ждёт её реакции. – Что я делаю? – Ммм... Тоже кричишь, – он улыбается. – Не похоже на меня. – Это не самая правдоподобная репрезентация, ты можешь засудить моё подсознание за клевету. – Признаюсь, захотелось, – она проглаживает медленней, немного царапая, и он тихо выдыхает сквозь приоткрытые губы. – Нигде блять от тебя покоя нету, – шепчет он. Джерри не снится Роман. По крайней мере, насколько она может вспомнить. – Наверно, не особо помогает и то, что я часто нахожусь рядом, когда ты засыпаешь. – Нет, нет, это помогает, – говорит он, округляя и сдавливая слоги, по мере того, как он ускользает всё дальше в сон, – Только хорошие сны, когда ты здесь. -- Джерри построила карьеру, оставаясь собранной, надёжной и бдительной на корпоративных мероприятиях, и она надеется, что этот Recny бал не станет исключением. Её водитель забирает Стивена в 7:30, и он садится рядом с ней, шикарно смотрясь в своём чёрном костюме. Он целует её в щёку, демонстративно нюхает её шею, и она с улыбкой отталкивает его. – Ты пахнешь почти так же хорошо, как и выглядишь, – говорит он. Она позволяет себе томиться в его внимании, прежде чем ответить ему тем же. Она в бордовом бархате, с вырезом, обнажающим ключицы – что, она думает, есть предел того, что сойдёт ей с рук. Подол платья тянется почти до пола и высокие каблуки. С одной стороны есть разрез, чтобы было легче ходить, но материала достаточно, чтобы он нечаянно не просиял. Она чувствует себя неестественно, вся разодетая напоказ. Потратив последние десять лет или около того на попытки отвести внимание от своего внешнего вида, такие случаи, как этот – когда от неё ожидается внезапно сменить дресс код и явить всем, что на самом деле она была женщиной всё это время – такие вещи действительно смещают её с трона практичного прагматизма. Её платье новое, облегающее и выбрано со вложенным в это намерением. Она накрасила губы, чтобы уклоняться от поцелуев в щёку – нелепый обычай, в то время, когда мужчинам разрешено просто пожимать руки. Она положила сумочку в гардероб, чтобы не стеснять движений и представляться безоружной, преследуя тех, кто может лучше понять неудачное приобретение. Она не взяла с собой на замену удобные туфли. Она надела бриллианты на шею; ничего кричащего, просто большие и достаточно многочисленные, чтобы отражать свет, и такие же серёжки, для равновесия. Перед тем, как выйти из дома, она нанесла духи на шею и внутреннюю сторону запястий и бросила взгляд на своё отражение, думая, что Стивену понравится то, что он увидит, и она покажет, что ещё не вышла из игры; и что, вероятно, разозлит Романа, поскольку она сказала ему держаться на расстоянии этим вечером, пока они играют за разные команды. Это будет pac-man на танцполе. Том и Шив, скорее всего, будут выслеживать тех же людей, что и Джерри, выясняя, кто сможет добраться до них первым, кто сможет убедить кого-то говорить или хранить молчание, и в каком порядке. Дело может быть полностью улажено в результате этого вечера. Джерри не может позволить себе отвлекаться. В отменённом приобретении PGM участвуют четыре сотрудника Waystar, которые пришли на бал. Джерри решает начать с наименее подверженного её давлению (Джо Пествалл), затем перейти к наиболее (Хью Лоу). Затем она поговорит с ещё одним Карлом, который ушёл со своей должности, но всё ещё получает приглашения, так что, возможно, у него будут хорошие сплетни. Затем она попробует Франсин О'Хиллер. Затем снова вернётся к Джо для последнего удара. Здесь из её команды только она, приглашённая в качестве любезности, и она представляет, что Шив уговорит Романа помочь ей, учитывая, что его наследство под угрозой. Это скорее шашки, чем шахматы; может быть, змеи и лестницы. Отсутствии Логана на балу это странно. Здесь собрались всё те же люди, что и в прошлый год, но все затаили дыхание, как будто сейчас был бы самый подходящий момент для него, чтобы спуститься со сцены в облаке сухого льда и объявить, что всё это было тщательно продуманной уловкой, испытанием, чтобы выманить самых слабых из его выводка. Стивен, кажется, не тронут. Конечно, не тронут – он никогда не знал этого человека. Он ходит на шаг позади неё, протягивая ей напитки и добавляя свою вежливую согласность к её представлениям перед людьми. Как и задумано, первым на глаза попадается Джо Пестволл, и всё проходит лучше, чем ожидалось. Ей удаётся разжечь старые обиды на самых сомнительных непо-детей Нью-Йорка и их мусорный костёр планов мести. Лоу говорит ей, что ему никогда не отправляли третий черновик свидетельства о приобретении, но он называет ей другие имена тех, кто мог его видеть. К тому времени, как она начинает прочёсывать комнату в поисках ещё одного Карла, она уже полностью вспомнила привычный танец, потягивая мартини каждые пятнадцать минут и пожимая руки вместо поцелуев в щеку. Роман является с опозданием и не один – красивая молодая женщина под руку с ним, на этот раз не блондинка – она афроамериканка. Джерри задаётся вопросом, не посоветовал ли ему кто-нибудь сменить имидж. Взгляд Романа тут же устремляется на Джерри, как будто он принял её точные координаты ещё до того, как вошёл в комнату. Он нахально улыбнулся. Она кивает, выбирает держать на своём лице подобие дружелюбия. Его взгляд тёмный и тяжелый. Он ведет свою спутницу к бару, положив руку ей на талию. Они садятся за ужин. Её оттеснили к дальнему столу, но острота негодования стоит того, чтобы не быть в центре внимания. Она сидит со Стивеном и подробно рассказывает о сложной паутине дел и семейных связей в этой комнате, а он смеётся над её язвительностью и сплетнями. У меня больше ничего не поставлено на карту с этой компанией, думает она впервые, с ужасающей ясностью, даже если я не разрешу дело с PGM, какая уже разница? Она пьёт вино и ест десерт, и никаких несносных щенков за плечами. Она наблюдает, как Шив делает обходы, как она задевает те же слабые места, что и Джерри, время от времени поглядывая на Джерри с осторожностью её кузена, упавшего в детский бассейн с шариками. Шив выслеживает Романа, уговаривает его отойти в сторону, и Джерри наблюдает, как она убеждает его тоже приложить немного усилий. Она прячет ухмылку за своим напитком, когда Шив буквально влачит этого бедолагу к Франсин. Некоторое время они кружат друг возле друга: Джерри поглядывает на них; Шив поглядывает на Джерри, когда думает, что она не замечает; а Роман открыто пялиться на неё несколько секунд, потом делает вид, что её не существует, и совершает ещё один подход. Том прижимает её к бару и делает всё возможное, чтобы замаскировать свой допрос под дружеский разговор. Его одеколон слишком сильный, и он смеётся слишком громко, что заставляет Джерри подозревать, что он напился. Когда она смогла выбраться, Стивен куда-то исчез, а Роман тут как тут, как голубь на пачке чипсов. – Джерри. – Роман. – Тебя тоже въебало военным флешбэком, когда начали гасить свет, или это было только у тех из нас, кто всё ещё за главным столом? Она ставит свой пустой бокал и постепенно включается в данное общение. – Это честь для меня – получить приглашение, – говорит она со всей напускной дипломатичностью. Он ухмыляется её сарказму и невозмутимо пялится на её грудь. Она едва сдерживает себя, чтобы не закатить глаза. – Стивен выглядит как будто он в порядке. Ещё не загнулся от дианабола? – Он в порядке. А кто это с тобой пришёл? Роман оглянулся, словно только что вспомнил, что привёл кого-то. Его спутница разговаривает с представителем одной из благотворительных организаций, две эти длинные женщины вежливо кивают друг другу. – Ханна? Она просто отвал всего. Еле оторвал её от своего члена в машине. – Правда?, – великодушно интересуется Джерри. – Ага, правда, или какую ещё отвратительную, унизительную вещь я должен сказать, чтоб получить от тебя реакцию, – небрежно мычит он, водя рукой по воздуху. – Где вы познакомились? – В смысле где? Тупой фандрайзинг на мой тупой фильм. Она актриса. Джерри кивает, – Это видно. Она удачно выбрала профессию, учитывая, как хорошо ей удалось провести большую часть вечера, не показав своего отвращения. – Да что вы такое говорите, мисс Келлман? Я – котёнок, умничка и радость для всех ребят в классе. – Конечно. Как я могла не заметить. – Я вижу, ты прошлась по старому доброму Waystar кругу юридической групповой дрочки. Должно быть, уже мышечная память. – Та же техника, другая смазка. Его ухмылка чуть-чуть съёживается. Ему правда нравится, когда она употребляет с ним грязный бизнес жаргон. Ему нравится, как она снисходит до того, чтобы опуститься до его уровня. Он даже не догадывается, что он крайний в длинной череде мужчин, с которыми она работала, которые тоже уважали её больше, если она унижалась. – Ну, Шив запрягла меня для своего дела, так что готовься встретить достойного противника... Джерри готова признать – она скучала по такому общению с ним: у всех на виду, скрывая свои более интимные наклонности за подшучиванием, которое можно истолковать самыми разными способами – все из них верны, все из них некоторым образом недостающие до истины. Он выглядит менее уставшим; побрился, но уложил волосы свободнее, чем обычно, и она думает, что ему идёт, он хорошо выглядит в сиянии комфортного ореола богатства вокруг него. – Сначала тебе следует поговорить со Стэном. Мне кажется, он что-нибудь сольёт, – предлагает она ему. – Стэн ничего не знает. Ни о чём. Вообще в целом. – Ну, тебе лучше знать. – Корпоративное пушечное мясо… просто, серьезно? Слишком очевидное отвлечение внимания маленького Роми, пока ты гоняешься за большой добычей? Джерри пожимает плечами, сжимает губы, чтобы сохранить отчуждённость, – Ты возлагаешь слишком много уверенности на то, насколько ты знаешь мои планы. – Не подвергай меня реверсивной психологии, Джерри, я тебе не понравлюсь, когда я буду подвергнут реверсивной психологии. – Нас не должны видеть вместе. Это может пообещать нечто, что мы не сможем исполнить сейчас. – Что, как например мирное разрешение чрезмерно раздутого судебного иска? – Например, дружеское сотрудничество, которое, я не уверена, что одобрила бы твоя сестра. – Ты крёстная бабушка для её дочери. Она не марает красным твоё досье настолько сильно..? – Ты не поверишь. Иди прогуляйся, а то она подумает, что ты переметнулся на мою сторону. Роман не уходит. Он прикатывается ещё ближе. Джерри думает о крещении Шарлотт; о чувстве осознанности в том, как они выглядят друг рядом с другом в глазах остальных. – Может и переметнулся, и что тогда? – Ты слишком сильно любишь своё лицо, чтоб оказаться без носа. – Я больше люблю твое лицо. Джерри смеётся, позволяет этому кипеть с издёвкой, – Достаточно, чтобы пожертвовать наследием? – Ты что, не слышала? Я уже сам прекрасно с этим справился. Достаточно пары десятков миллионов. – Это не похоже на комплимент. – Хорошо, я бы не хотел, чтобы у тебя сложилось впечатление, что ты... фу блять... нравишься мне или что-то в этом роде. Он стоит слишком близко, чтобы выглядеть профессионально; почти слишком близко, чтобы казаться друзьями. Его глаза проходятся по ней, даже не пытаясь скрыть свою траекторию. Она думала, что это может произойти, но недостаточно, чтобы иметь конкретную стратегию наготове. Она отходит, прислоняется к бару и меняет выражение лица с того, каким оно было секунду назад, на холодное отстранение. – Я серьёзно, Роман, здесь люди. – Да, я заметил. – Репортёры. Стивен. Твоя сестра. Твоя подруга. – Ладно, ладно, господи боже блять, я и понятия не имел, что ты настолько без ума от меня, Джеральдин. Кто бы мог подумать, что наша дружеская беседа может заставить тебя так пускать слюни на мои ботинки, – он поднимает руки в знак капитуляции и не подходит ближе. – Просто... не налегай, – говорит она, обращаясь к нему покровительственно, словно он лошадь, которую она пытается объездить. – Ага. Не налегай. Легко. Да как скажешь. Я вообще просто хотел подойти поздороваться. – Ладно. Здравствуй. Рада видеть тебя вне дома, встречающимся с новыми людьми, в приличной одежде. Прости, что использовала это как возможность получить боеприпасы к моему растущему делу против тебя. Он снова улыбается, словно она самое смешное существо на свете, о чём она догадывается, что это не так. – Всегда рад, Джерри, – кивает он, отстраняется, разворачивается, как подконтрольная кукла, прежде чем снова взглянуть на неё, – Тогда дай знать, если тебе понадобится что-нибудь выжать из меня тоже. Он уходит, а она заказывает ещё один напиток, откидывает волосы с лица и идёт искать Стивена. Однако она замахнулась на осиное гнездо, и взгляд Романа сидит на её плечах, как мокрое пальто, в течение всего следующего часа. Она заставляет Франсин смеяться над чувством стиля аудиторского менеджера и думает, что, вероятно, переметнула ещё одного сторонника, когда замечает, как Роман близко разговаривает с ещё одним Карлом, и чувствует, что снова борется не допустить гневный взгляд в его сторону. Он тоже вращается вокруг её орбиты, как спутник, никогда не подлетая слишком близко, но убеждаясь, что она знает, что он помнит о ней; убеждаясь, что она помнит о нём. Он отвлекает её от одной из шуток про нового COO, посылая ей самый неосторожный взгляд, который он когда-либо ей выдавал; почти физическое существо; оно скользит по полу по направлению к ней; с одной рукой вокруг талии своей подруги и с полной силой сотен светодиодных ламп на его лице; и она напрягается, как будто её плоть превратилась в яростный бетон. Когда она извинилась, чтобы отлучиться в уборную, она чувствует, что он всё ещё где-то рядом. Она пытается как-нибудь телепатически передать ему, что это преследование ни к чему его не приведёт, но ведь она не узнает, насколько это сработало, так как такое лишь подкинет дров в костёр его одержимой лихости. Посреди тихого коридора она разворачивается к нему лицом. – Что тебе нужно? – Нормально они тебя потрепали. Думаешь, некоторых из твоих свинок в конце концов не так легко заставить пищать? – Я думала, тебе нет дела до всего этого. – Да…, – ухмыляется он, одновременно скользко и искренне, и её пробивает дрожью от отвращения. – Оставь меня в покое, Роман. – Ты выглядишь просто потрясающе. – Спасибо, но это не нуждается в таком количестве повторений. – Поедешь ко мне сегодня вечером? Она неодобрительно вздыхает, потому что сама эта мысль смехотворна, – Я думаю, обоим нашим спутникам было бы что возразить по этому поводу. – Я избавлюсь от неё. – Нет, ты не станешь этого делать. Ты отведёшь её домой, и она погладит тебя по голове, пока ты будешь засыпать. Это не тот удар, который следовало бы наносить. Он просто делает со своими глазами нечто, от чего они становятся ещё темнее. Она смотрит через это, в колодец его желания, и не видит дна. –Romey’s got a problem…, – напевает он. – Не то слово. – Спаси меня, Джерри, давай же, ну пожалуйста, – так дразняще и беззаботно, но это слишком близко к правде для её спокойствия. Из-за угла раздаются шаги в их сторону. Она ныряет за открытую дверь, и он следует за ней, прежде чем она успевает закрыть её, не устроив сцену. Эта ванная комната размером с гостевую ванную в её доме: кремовый цвет и золото, много зеркал. Она запирает дверь, и они остаются одни. Кислород дистиллируется во что-то тяжёлое и тошнотворно-сладкое. – Роман, это чудовищно неуместно. – Почему? Потому что мы стоим по разные стороны изъеденного червями трупа моего отца? – Потому что здесь журналисты. И твоя семья. Наши знакомые. И мы должны быть осторожны, даже сейчас. Я же тебе говорила… – Ммн, – мычит он, придвигается ближе, не может держать руки при себе, словно сам не замечает, как они оказываются возле неё, почти по её краям, – И эти журналисты сейчас с нами в одной комнате? – Немыслимое существо, – шипит она, и это в основном от шока, но, может быть, в этом есть и что-то ещё, даже на этот момент, – Неисправимое. – Джерри…, – слова застревают у него в горле, словно она не должна была их слышать. Маленькие песчинки энергии возносятся по её кровотоку. Она смотрит в его огромные глаза новорождённого телёнка и чувствует милосердие. Возможно, что-то вместе с этим, тоже. Она позволяет своему лицу выразить намерение, поднимает бровь, внимает его взгляду с полной силой своего отвращения, и он падает вниз, на колени, как будто ему перерезали все верёвки, и он смотрит на пол, не решаясь поднять глаз. – Джерри, я не могу... – Что-нибудь ещё найдёшь сказать?, – снисходительно протягивает она. Он мучительно выдыхает сквозь сжатые губы со свистом, протягивает руку, со всей своей глупой смелостью, и обхватывает пальцами её левую лодыжку, над ремешком туфли. Она бросает ему вызов, снова немного поднимая брови, и когда он это видит, он издаёт пронзительный непроизвольный звук, стягивая с неё туфлю; её нога проступает через разрез в платье, и он наклоняется вперёд, пока не роняет лицо на её голень под слоем тонкого нейлона. Он выдыхает, проводит по ней щекой, поджимаясь ближе, как будто знает, что берёт то, что не было ему дозволено, и она чувствует полную вспышку тепла сквозь неё, как единый большой удар сердца, таким резким образом, как она ещё не чувствовала к нему раньше. Остроконечие стрелы. Плод, налитый явной неоспоримой возможностью. Ладно. Допустим. Она сгибает пальцы ног, чувствует облегчение от того, что освободилась от стесняющих туфель Prada, и позволяет ему скользнуть щекой вверх по её голени, достигая вершины разреза платья. Он вжимается в неё носом, а она прислоняет ногу к его бедру – твёрдое и резкое нет. Она не планирует позволять ему идти дальше, особенно сейчас, в ванной на мероприятии, которое устроила его семья. Он издаёт несдержанный стон, а затем формирует свой рот вокруг этого звука, как будто это звук, в который он вложил намерение. – Просто посмешище, – её голос слишком расплавленный и сладкий, – Скулишь на полу, как беспризорный щенок. Прекрати это, имей хоть немного самоуважения. Он опять скулит, обхватывает рукой её икру, поднимает ногу туда, куда хочет, и она чувствует его траекторию, она знает, что он пытается сделать. Она смещает ногу на его пах и чувствует его через штаны; тверже, чем она думала; и он дёргается, будто она прижгла сигарету к его коже. – Блять, пожалуйста, Джерри– – Закрой свой рот. Никто не хочет слышать, как ты развозишь здесь слюни по полу, – порезы получаются такими точными. Она проводит пальцами по нему, один за другим, надавливает так сильно, словно наступает на него, и чувствует, как его слюна просачивается через её колготки, делая её кожу липкой и холодной там, где он прерывисто пытается дышать. – Нам нужно было давно тебя кастрировать. Как кто-то вообще может тебе доверять? Щенок, который пытается трахать каждый угол. Она не знает, откуда это вообще приходит. Она чувствует себя совершенно не похожей на себя в этом положении, сдавливая его член через одежду, глядя на его блаженное лицо, на то, как безнадёжно он теряет контроль, добровольно отдаёт его. Люди так редко отдают ей контроль добровольно; ещё реже, когда они делают это, потому что им это нравится. – Мы не можем выпускать тебя в люди, ты опозоришь всю семью. И меня. Грязное, отвратное животное. Он громко всхлипывает, уткнувшись в разрез её платья, и она думает, что, судя по тому, как он трётся о её ногу, это представление почти окончено, но затем он издаёт звук, словно от боли, и вырывается, встаёт, тянется ближе... – Роман– Внезапно его руки оказываются на её бедрах, он сжимает, плотно притягиваясь к ней – всем своим длинным телом вдоль всего её тела – и она внезапно вспоминает, что он немного выше неё, немного шире. Не собака – мужчина. Это множество прикосновений одновременно. Ей нравится чувствовать его руки. Они скользят по её талии, когда он опускает лицо ей на шею. Она откуда-то призывает резкий голос: – Убери свои лапы, дикая блять бестолочь. Она понимает: это не звучит совсем уж убедительно. Он судорожно выдыхает ей в горло, его нос оставляет след на её коже, и они, по сути, обнимаются в ванной на рабочем мероприятии, и она чувствует, как он прижимает к ней бёдра, и он твёрдый, настолько твёрдый, что это должно быть больно, судя по тому, как он вздыхает и скулит. Может, это не так уж и отличается от того, чтоб помогать ему спать. Вот что она думает: ему нужна помощь, ему нужно утешение, ему нужны прикосновения и кто-то, кто не осудит. Но даже для её уровня самооправданий это хлипко. Всё очень хлипко. Она проводит пальцами по его волосам, и он запрокидывает голову назад и лижет её шею, выгибаясь в её руках. Его язык быстрый и горячий. Он открыто трахает её через свой дизайнерский костюм и платье, которое она выбрала специально, чтобы разозлить его. Её бедра ударяются о раковину, одна нога на каблуке, другая босая вокруг его ноги, пока он прижимает её к зеркалу. Он стонет в её кожу, всё его движение сведено от напряжённости, но лишено его обычных оговорок, как будто он окончательно повредился рассудком. Он жадно целует её вдоль плеча, касается языком вдоль ключицы, всё его дыхание и тепло. Она позволяет своим глазам закрыться на минуту, затем снова открывает их, вспоминая о зеркале на другой стороне комнаты. Она видит себя, раскрасневшуюся и с затуманенными глазами, с мерцающим макияжем, помадой всё ещё на месте, прижимающую его близко к бриллиантам на своей шее. Одной рукой в его волосах, другой на его спине, когда он вжимает себя в принимающую мягкость её тела, снова и снова. Она смотрит в глаза Джерри по ту сторону зеркала, видит ухмылку в её взгляде, её приоткрытые губы, как тяжело она дышит, пытаясь удержаться на месте, пока Роман Рой снова и снова вжимается в неё, сминает плоть её талии, держит руками её мягкие бёдра, с его коленом между её ног и его лицом на её шее, целуя её там, облизывая, свободно посасывая её пульс, как детёныш животного; бесцельно, бездумно, просто нуждаясь в том, чтобы его рот был на чём-то. Это ужасно. Вся эта картина – чёртово неповторимое блять цирковое шоу. Он стонет, открыто и громко, прижимаясь всей своей одетой промежностью к её одетой промежности, ёбаный Барби-и-Кен секс. Он издаёт прерывистый звук, почти мелодичный, как будто она только что освободила его из рыболовных сетей, что душили его, и падает вперёд и его хватка на её бедрах слегка ослабевает, и она позволяет своим пальцам погладить его волосы, обхватить его голову, практически удерживая его в вертикальном положении, пока он пытается отдышаться у неё на груди. Он просто жалок, думает она, искренне, а затем, как бы мне хотелось его сохранить. Он отшатывается в сторону, когда приходит в себя, снова смущаясь, одёргивает свои руки от неё и тянется к своему ремню, ширинке, карманам. Он очень ярко покраснел, и она испортила его аккуратную причёску. – Прости, – говорит он, как сказал тогда в tern haven. Он выскользнул из ванной, тихо сказал 'прости меня', почесал голову, отводя глаза, и ушёл, не сказав больше ни слова. Она вздыхает, выпрямляется, признаёт упрямое желание между ног и также признаёт, что не собирается делать что-либо, чтобы его уменьшить. – Приведи себя в порядок, – говорит она, зная, что ему сейчас нужны инструкции; знает, что если она будет настолько нежной, как бы ей хотелось быть, или отвращаться и злиться, что ей тоже бы хотелось, это будет катастрофа, и ей придётся больше контролировать ущерб. Поэтому вместо этого она спокойно и нейтрально говорит, чтобы он поправил одежду, а затем наблюдает, как он это делает; стоя над туалетом с расстёгнутой молнией, комкает бумажные салфетки и промокает себя, пока не будет доволен результатом; подставляет немного салфеток под кран и промакивает снова, а затем, ругаясь на себя, застёгивает брюки. – Как долго еще?, – спрашивает он, оборачиваясь. Несколько прядей волос спадают ему на лоб, и придают ему вороватый вид. Она смотрит на часы, – Два часа. – Я ебал. – Минимум час пятнадцать. – Ладно. Ладно? Ладно. Сойдёт. – Не забудь поговорить с Марком. – Да. Я маркировал Марка. – После этого можешь уйти и с чистой совестью знать, что ты сделал всё возможное, чтобы остановить меня. Он долго и тяжело выдыхает сквозь сжатые губы со свистом, поправляя рубашку перед зеркалом. Она замечает, как он снова втягивает щёки, как наклоняет голову, чтобы рассмотреть линию подбородка. Она наблюдает за ним, а он делает вид, что не видит её. У двери он останавливается, взявшись за ручку. – Увидимся ли мы сегодня вечером? Она подавляет улыбку, – Я так не думаю, нет. – На следующей неделе? – Возможно. Следующая неделя – это следующая неделя. Он открывает дверь, выглядит так, будто хочет что-то сказать, передумывает, а затем, прежде чем уйти, бормочет: – Нет, правда прости. Это было странно даже для меня, – она не посмеялась над этим, но ей хотелось. Она бы обгладывала его кости, пока ничего не осталось, пока она не станет полна его частей внутри, – Ты делаешь меня настолько ненормальным, – выдыхает он себе под нос и уходит. Приглаживая волосы перед зеркалом, свыкаясь с этим новым миром, где они соприкасались, где она чувствовала его через одежду, и он упирался ей в пах, у нее возникает мысль. Что, если это был просто секс, всё это время? Что, если весь этот грёбаный бардак был чем-то простым в своей основе? Я думала, что танец был трудным, потому что он запутанный, межпоколенческий, опасный и мрачный. Это результат психологических отклонений в нас обоих. Но что, если это был просто симптом чего-то куда более низменного и грубого? Что, если я могла бы разрешить этот извилистый, неудобный, мучительный конфликт много месяцев назад или даже остановить его формирование на корню, просто трахнув его? У Романа концентрация внимания как у клопа. Если бы она согласилась трахнуть его в первый раз, когда он легкомысленно предложил это тогда, он бы благополучно себе убежал в закат. Это бы решило проблему, но она бы разоблачила его блеф, и не держала бы его сейчас, пока он стонет ей в горло. Она знает, какой вариант проще, но не может сказать наверняка, предпочла ли бы она такой путь. Жизнь Джерри давно полностью организована, все системы на месте, чтобы она могла сосредоточиться и функционировать, пока Логан Рой хрипит и сыплет гром и молнии вокруг них всех. Это первое за многие годы – даже десятилетия – что показалось ей немного неподконтрольным; приятно волнующим настолько же, насколько ужасной идеей, возможно, благодаря, а не вопреки. И да, возможно, это всегда было связано только с сексом. Возможно, это в любом случае должно было привести её сюда, в эту ванную, к этому зеркалу, в котором она пытается исправить края своей помады. Джерри не видела Романа большую часть его двадцатых лет, но один раз на новый год он прилетел на праздничный ужин в доме у Логана, и она поймала его за курением травы на балконе. Все его неловкие углы, его волосы слишком длинные и вечно сальные, скользкая маленькая ухмылка всегда одёргивала края его рта, и она предположила, что его отчислили. Кендалл и Шив продвигались вперёд вполне прилично, и поэтому Роману было позволено быть разочарованием. Ей не нравилось проводить вместе с ним время, потому что он вёл себя как ребёнок, и всё же, в то же время держа всю эту молчаливую зрелость в своих глазах. Она ответила на телефонный звонок вместе с ним в комнате, слушая, как Билл лепечет о Будапеште, а Роман молчал, поднося косяк к губам и выпуская дым в неё с точностью поцелуя. Она на секунду сердито посмотрела на него, прежде чем вспомнить, как вела себя Пети, и решила, что игнорирование исчерпает его боеприпасы и будет более эффективным методом заставить его оставить её в покое. Но она была внимательна с Пети, когда это нужно. Она забыла обстоятельства воспитания Романа: тактика игнорирования здесь сделала только хуже. Он двинулся вдоль перил по направлению к ней, пока не стал курить прямо ей в лицо, и она знала, что будет пахнуть травой, когда вернётся к Бэирду, и она пыталась закончить разговор, но Биллу было что сказать, поэтому она отказалась от своей тактики и развернулась к другому оружию. Она сравняла его с землей, нахмурившись так резко, что увидела, как его ухмылка растаяла, сменившись чем-то, что изначально выглядело как искренний страх, но затем перешло в застенчивую капитуляцию. Он погасил косяк, прокатив его по камню, на который он опирался, и поклонился ей. Он подарил ей намеренно провокационный взгляд, снова мелькнула та самая улыбка, и уронил остаток своего косяка в декольте её рубашки. Она как-то умудрилась выдавить извинение Биллу и быстро повесить трубку, выудив косяк из-под одежды и с негодованием глядя на удаляющуюся фигуру Романа, ускользающую обратно в толпу с сутулыми плечами, но гордо поднятой головой. Косяк был выкурен только наполовину. Она чувствовала раздражение, словно воспаление на своём горле. Он самый противный из всех них. Наглый и легкоумный. Позорит себя и всех остальных без единой мысли. Она отнесла остаток косяка домой и выкурила его с Бэирдом, пока они жаловались на людей, которые вели их домашний быт за них. Она сгорает от унижения оттого, что позволила этому избалованному мальчишке до себя добраться; этому пошлому, поверхностному оправдателю фашистов, с его вульгарными шутками и дебильным юмором и абсолютной безмерной несерьёзностью. Что она могла быть настолько слабой, чтобы уступить молодому человеку, наполненному обаянием, травмой и властью, и позволить ему уговорить её так себя унизить. Хуже того, что она хотела этого, и хочет этого до сих пор. Это не может быть просто секс. Это не может быть так просто. Он едва ли её обычный типаж, и она далеко не те греческие богини, которые обычно на него вешаются. Должно быть что-то ещё, что-то более глубокое, что-то сломано, на корню у этого всего. Должно найтись воспоминание, какой-то момент в их общем прошлом или что-то, что произошло с ними обоими, что перекликается с похожим друг в друге; что-то, что пробирает её кожу из-за него, гонит её обратно в его квартиру, чтобы успокоить его и уложить спать. Она должна попытаться выяснить, что это было. Она позволяет Стивену отвезти её домой, сидит на нём верхом пока он внутри неё, и без стыда вспоминает о сотрясающемся тёплом контакте тела Романа; о том, как он таял под её касанием, прижимался к её ноге, держал её так, словно она собиралась уйти от него навсегда за этот проступок, но просто не мог остановиться. Желание приходит и к ней; оно дёргает за подол её платья и просится на руки; оно сворачивается внизу её живота и заставляет чувствовать жар, смущение и злость от всего этого ужасного положения. Из всех людей на свете, почему он? Она наглухо вырубает Стивена своим энтузиазмом, а потом смотрит в экран телефона, пока глаза не начинают слезиться, пытаясь очистить свой мозг перед сном. -- Роман компенсирует вред от своих действий как Джерри и следовало ожидать: посыпая их горой золота. На следующей неделе он покупает ей полную копию её наряда с того вечера. Платье из коллекции дизайнера на севере штата, так что он, должно быть, провёл серьёзное исследование, чтоб отыскать его. Ожерелье, которое он положил в посылку, почтительно уложенное в собственный кожаный футляр, может быть даже дороже, чем то, что у неё есть. Серьги почти совпадают, но не совсем; но, с другой стороны, её волосы были распущены, скрывая их. Он заменил ей нейлоновые колготки и попытался угадать с размером нижнего белья. Неправильно, но в большую сторону, и они ей подходят. Даже туфли её размера. Она достаёт всё это из упаковки, в которой оно было доставлено, кладёт в отдельную картонную коробку – оставляя нижнее бельё и колготки, что может когда-то пригодиться – и отдаёт остальное на благотворительность, просто ему на зло. Она приходит к его дому в полночь, и он посреди маниакального эпизода; повсюду раскиданы листы бумаги, пока он пытается найти одну заметку, которую он, как он говорит, сделал месяц или около того назад, и которая теперь, по-видимому, имеет огромное значение. Она ждёт, пока он истощит себя, а затем подзывает его пойти на диван, где он забалтывает себя до усталости, растянувшись, как труп, на его прямых линиях и серой грубой ткани. Она избегает его спальни, как будто боится. Она ужинает с Каролиной после месяцев ожидания, пока их графики совпадут хотя бы на час. Официант говорит им, что счёт уже оплачен, и Каролина выглядит так, будто собирается отчитать Джерри за щедрость, которой на самом деле у неё нет. – Это Роман, – объясняет Джерри. Она упомянула об этом ужине, когда Роман приставал к ней с просьбой сидеть с ним этим вечером. – Ха. Я никогда не знала Роя, который бы обладал чувством вины, – говорит Каролина, опрокидывая бокал вина и улыбаясь, словно всё понимает. Джерри достаёт телефон и переводит деньги обратно на счёт Романа. – Это не чувство вины. Это очередной сигнал привлечения внимания. Очень самонадеянный сигнал, – ругается Джерри в свой мартини. – Что произошло, хмм? Что-нибудь, о чем я должна знать? Джерри облизывает джин со своих губ и вздыхает, откидываясь на спинку стула. Она полна алкогольных напитков и нежной рыбы, и она не хочет, чтобы присутствие Романа врезалось в её покой, как ржавый кусок неисправной сельскохозяйственной техники. – Он пытался спровоцировать меня оскорблять его по телефону, а потом, когда я встречалась с Лори, начал присылать мне фотографии своих гениталий. Вот и всё. Выразительные брови Каролины, конечно, выразили себя всецело. Джерри не уверена, что полностью ей доверяет, но она не любопытствует. Хорошо. Это хотя бы выглядит чисто. – Ну, теперь ты, в любом случае, свободна от него, – говорит она со вздохом, и Джерри меняет тему. Он посылает ей цветы, потом растения, потом маленькие деревья, которые она подстригает, и расставляет по вазам и горшкам по всей квартире, пока она не становится похожа на дом бохо-миндальный-экстракт миллениал инфлюенсера. Она не может это скрыть, когда приходит Стивен. Она объясняет, что Роман так пытается загладить вину. – Это он однажды преследовал нас по пути в ресторан? – Это он. У него не всё в порядке с пониманием личных границ. К её удивлению, Стивен нисколько не испугался. Наоборот, ему даже забавно. – Он влюбился, – говорит он, осматривая гвоздичное сияние со своим добродушным смешком, передавая Джерри её накидку, пока они собираются в театр, – И он не знает, что с этим делать. Я помню, что тоже был таким. Он всё ещё как ребёнок. Он, возможно, даже не понимает, что это его так накрыло. – Он скучает по матери, вот и всё, – говорит Джерри в насмешку над Романом, целует Стивена в щёку и идёт за ним к машине. На следующий вечер она немного с похмелья и всё ещё разделывается с потоком писем за понедельник к тому моменту, когда звонит Роман. Она ответила, не задумываясь, включив его на громкую связь, сидя на кухне. Она пролистывает заметки о сделке, составленные каким-то, судя по всему, моральным уродом, когда он сразу же вкатывается на свои обороты. – Знаешь, я больше не могу кончить от дрочки. Она моргает, поправляется, – Этим вечером? С таким отношением – точно нет. – Ха, – фыркает он на неё, – Я имею в виду вообще. – Я не думаю, что это правда. – Я имею в виду когда я один, без…посторонней помощи. Это хорошо или плохо? – Ну, это хорошо для индустрии горячих линий для взрослых. – Пф. Ты такая старая. Я купил акции onlyfans типа за три года до пандемии. – Это также на пользу всем, кому приходится убирать твой бардак за тобой. – Это буквально двое человек. – Два человека, – поправляет она, отмечая нужную ей статью и печатая заметку об этом, – По крайней мере, им за это платят. – Я тебе плачу. – Хмм? – Да ладно, не притворяйся тупицей, это ни разу не убедительно. – А, ты имеешь в виду это нарочито демонстративное изображение богатства, которым ты завалил всю мою квартиру? – И место работы, забыла? – Ах да, благовония. – Я хотел, чтобы в PGM пахло чем-то приятным для тебя. Просто ради разнообразия не как эрл грей и квашеная капуста. – Ты осознаёшь, что ты в корне подрываешь цель дарения подарков, представляя их как плату за что-то, Роман? – Эээ, да, но меня воспитали сохранять квитанции за каждое проявление эмоций. И когда я должен был успеть спрыгнуть из этого транзактного поезда по твоему мнению? – Мне не нужны эти вещи, Роман, – она вздыхает, смягчается и уделяет ему всё своё внимание теперь, раз он не может её видеть, – Мне нужно, чтобы ты уважал моё личное пространство. – Ты хочешь, чтобы я перестал? Джерри снимает очки и трёт глаза, – Я вижу, что ты пытаешься сделать что-то приятное, и цветы изначально были милым жестом, но теперь я практически живу в Амазонии, и мне придётся платить Элеин дополнительную плату, чтобы она успевала поливать их всех. – Тогда я заплачу за это тоже. – Нет, послушай, – она поднимает трубку и несёт её к своему креслу, – Мне не нужно больше никаких знаков внимания. Ты меня слышишь? Я не знаю, чего ты надеешься добиться. – Я думаю, это совершенно очевидно, чего я надеюсь добиться. Она вздыхает, садится, пытается сориентировать себя в канализационной системе его разума. – Я со Стивеном, Роман. Это неуместно. – О, да, этот мужик. Он что, накрутил твои панталоны из-за того, что я уделяю тебе немного внимания? – Вовсе нет, – небрежно говорит она и представляет, как он дуется на другом конце провода, – Просто перестань. Я не хочу ничего объяснять. Его голос становится тише и начинает хрипеть, как будто он говорит ближе к микрофону. – Я блять очень серьезно, Джер. Ты заперла меня в клетке ментального целомудрия. Как я должен спать, если я не могу расслабиться? Джерри смеётся, – А я-то думала, что эти подарки – извинения. – А? За что? – За твоё поведение на балу. – Да? То поведение, которое ты спровоцировала? – Я ничего не провоцировала. – Провокация или соучастие, но ты была в этом по самую свою красивую, усыпанную бриллиантами шею. – Ты напал на меня, Роман. – Ты наступила мне на яйца, Джерри. Она давит на глаза, – Как бы то ни было, это было не начало чего-то, это был конец. – И что, мне просто придётся лишить этот мир моего прекрасного семени навечно, потому что ты не соизволишь повторить этот вечер когда-нибудь снова? Джерри сглатывает, облизывает губы, – Если это то, чего я хочу, то да. – И это то, чего ты хочешь?, – это неожиданно серьёзный вопрос, от Романа, и немного уязвимый. Джерри задаётся вопросом, были бы её попытки помешать его ухаживаниям более успешными, если бы за ними стояло действительно убеждённое намерение. – Иди спать, Роман. – Я пытаюсь. Я не могу. Ты можешь приехать? – Не сейчас, – говорит она, и эта чёртова тяга снова делает ей больно в районе грудной клетки, поэтому она добавляет, – Завтра, может быть. Он выдыхает то, что звучит как вздох огромного облегчения, – Ладно. Ладно, завтра. – И больше никаких подарков. – Даже без цветов? Она смотрит на последний букет: самые яркие и красивые лилии, которые она когда-либо видела, яростно пробивающиеся сквозь приглушённые тона её квартиры. – Цветы можно, но не чаще, чем раз в неделю, пожалуйста, – ему всё равно станет скучно. Ему всегда становится скучно. – Какая же ты вредина, – хнычет он, заметно улыбаясь, – Ты наденешь завтра то нижнее бельё, которое я купил, я так понимаю? Она вешает трубку.