Du bist mein Licht

Schenk mir Worte, Ich ertrinke im Schweigen, Lass mich deine Welt verstehen... Geh nicht fort, Lass mich nicht länger leiden Und um deine Gnade flehen! Sag mir nicht, du hast versagt, Ich setz den letzten Notruf ab, Gib mir die Hoffnung, die ich nicht mehr hab...*

      На следующий день в Алленштайне царило обычное утреннее оживление. Курсанты наперебой спешили в ванную комнату, поспешно умывались и причесывались.       — Германия — лучшее место для арийцев, а мы ведь элита, а это значит, мы лучшие в мире! — заявил простодушный и восторженный Тьеден и посмотрелся в зеркало. Кристоф в ответ на это усмехнулся, сложил губы трубочкой и изобразил пукающий звук, а затем възерошил и растрепал волосы Вильгельма, которые тот так тщательно пытался уложить как полагалось, юноша никогда не упускал случая слегка поддеть товарищей, а уж Вильгельма особенно. Зигфрид по обыкновению оставался молчаливым и серьезным. Фридрих же украдкой посмотрел на друга — ясное лицо сосредоточенно и серьезно, Альбрехт тщательно провел несколько раз расческой по волосам, а затем нанес на них бриолин, чтобы из гладкой прически не выбивалось ни единого волоска. Фридрих лучезарно улыбнулся — он уже встретил одного из лучших людей в своей жизни. Альбрехт, втайне полностью солидарный с ним, одарил друга ответной улыбкой.       Юноши еще совершали утренний туалет, когда в здание академии вошел новоприбывший юноша — высокий, темноволосый и плечистый, с резкими чертами лица. Ему навстречу вышел другой — низенький, со светлыми, почти белыми волосами и белесыми глазками. Это был тот самый тщедушный курсант, который встретил Фридриха сразу по прибытии недоброжелательным взглядом.       — Привет, Рудольф, добро пожаловать назад, — с подобострастием произнес он.       — Ну здравствуй, — небрежно отозвался юноша и хлопнул приятеля по по плечу так, что тот охнул и присел. — Нечего здесь церемонии разводить. Ну как здесь? Что случилось, пока меня не было?       — Вот именно, случилось, — вздохнул приятель.       — Кстати, как поживает мой кузен, это ходячее недоразумение и позор всей школы?       — Да все так же. Недавно во дворе полдня простоял, чтобы все видели.       — Так ему и надо. Пусть дальше стоит хоть весь день, ему полезно. Так что случилось? Почему у тебя такая кислая физиономия?       — А случилось то, что тебе уже нашли замену.       — Что?!       — Да то, что у герра Фоглера теперь новый фаворит, которого он будет вовсю тренировать. Видел бы ты его! — темноволосый юноша сжал кулаки и зубы.       — Ну я ему устрою! — выдохнул он и стремительно помчался по коридору.       — Подожди, ты даже не зайдешь на склад за формой? — белобрысый едва поспевал за ним.       — Форма подождет! Я хочу сначала увидеть того, кто посмел занять мое место! — Рудольф свернул в перпендикулярный коридор и сразу врезался в другого курсанта.       — Смотри, куда летишь! — тот потер ушибленный лоб.       — Да чихать я хотел на твою голову!       — Послушай, если ты новичок, нечего здесь сразу права качать, — резонно заметил ушибленный курсант.       — Я уже учился здесь раньше! И я хочу знать о новом боксере! Кто он, как его имя?       — Фридрих Ваймер, а тебе зачем?       — Какой он?       — Ооо, — мечтательно вздохнул курсант. — Мне бы таким быть, я бы многое отдал за это. Выглядит как эталон, сильный и, говорят, перспективный боксер. За ним еще сын нового гауляйтера постоянно ходит — звездная парочка, понимаешь ли.       — Где он?       — Наверное, все еще умывается. Рудольф, не поблагодарив за полученную информацию, помчался в сторону ванной, откуда выходили последние закончившие утренний туалет освеженные и причесанные юноши.       — Кто здесь Фридрих Ваймер? — выкрикнул он в наступившей тишине, уже приметив в группке курсантов рослого плечистого юношу, ревниво отметив светлые волосы, большие голубые глаза и чистую светлую кожу без всякого признака юношеских прыщей, которые у самого Рудольфа появлялись постоянно уже несколько лет.       — Это я, — спокойно ответил Фридрих. — Доброе утро. Ты новичок?       — Кому доброе, а кому и не очень, — пробурчал парень. — Я Рудольф Гладен.       — Здравствуй. Подожди, ты не родственник Зигфрида?       — Да, к моему несчастью. Это ходячее недоразумение — мой кузен.       — Почему же недоразумение? И что ты хочешь от меня? — Фридрих заметил во взгляде собеседника откровенное недружелюбие, даже враждебность, и неприкрытую зависть.       — Да вот я хотел посмотреть на тебя, какой ты ариец и орел.       — А посмотрел — и дальше что?       — А дальше то, что я защищал Алленштайн на ринге и...       — Так это ты? Хайнрих гов...       — Хайнрих? Мне он никогда не позволял такие вольности! — оскалился Рудольф. — Знаешь, пришла пора поставить тебя на место.       — Правильно, давно пора! — поддакнул белобрысый приятель Рудольфа, на всякий случай отступив за его спину. — Он вылез из какой-то дыры, где таскал мешки и работал в грязной котельной. А теперь считает, что он тут самый главный и звезда всего Алленштайна.       — Я вовсе не из дыры! — ответил задетый за живое Фридрих. — Я берлинец. И я вижу, что вы оба с самого начала хотите поссориться со мной. И ты, Рудольф, и ты тоже, Рейнхард.       — Неужели из самого Берлина? — хмыкнул белобрысый.       — Представь себе. И да, я работал, и мне нечего стыдиться, а вот вы оба ударили хоть раз пальцем о палец, чтобы помочь родным? И ты что-то имеешь против рабочих?       — Имею! — ответил Рейнхард. — То, что ты из Берлина, это мало что меняет. Твой отец, очевидно, такой же чумазый рабочий и ты должен знать свое место и не возникать здесь.       — Да как ты смеешь так со мной разговаривать? — вспылил ещё сильнее задетый за живое Фридрих. — Оставь моего отца в покое, потому что твоих родителей я не оскорбляю. И не стоит прятаться за спиной у приятеля, если говоришь со мной. Тех, кто слабее, я не бью.       — Да ты не достоин даже говорить с ними, они из знатного рода, — Рейнхард скорчил презрительную гримасу. — Это ты как смеешь так со мной разговаривать? Ты хоть знаешь, кто мой отец? Он высокопоставленный офицер, бригаденфюрер Рихард Хендрикс!       — Да хоть бы и сам фюрер, — ответил Фридрих. — Далеко не у всех здесь богатые и высокопоставленные родители и мое место здесь вполне заслужено, как и твое. Кстати, вождь сказал, что юноши могут учиться в его академиях независимо от происхождения, а благодаря своим личностным качествам. Рейнхард почувствовал, что словесный поединок он проигрывает, и покраснел от досады.       — Тебе нужно как следует врезать ему, Рудольф, — выдавил он. — А то считает тут себя...       — Правильно, — оскалился тот. — Пора бы поставить его на место. В личное время приходи в спортзал и посмотрим, кто из нас больше достоин защищать Алленштайн.       — Хорошо, непременно, — с достоинством ответил Фридрих. — Приду, а в поединках всегда бывают победители и проигравшие, побеждает тот, кто сильнее.       Несколько курсантов, присутствующих при этом разговоре и стоявших группкой поодаль, одобрительно загудели — все уже знали, что Фридрих Ваймер хоть и скромный, но при этом никому спуску не дает и еще неизвестно, кто там кого поставит на место. Альбрехт же с восхищением смотрел на друга, зная, что тот поступает по справедливости и всегда сможет защитить себя.       В личное время они встретились на ринге и Рудольф вскоре убедился, что нежданно объявившийся соперник не только хорош собой, но хорош и в поединке. Юноши были так поглощены борьбой, что даже не сразу заметили, как появился Хайнрих, уже узнавший о появлении предыдущего боксера и опасавшийся, как же юноши поладят между собой. Офицер некоторое время наблюдал за ходом поединка, анализируя в сравнении способности обоих юношей. Рудольф, с досадой осознав, что попасть сопернику по лицу никак не получается, применил запрещенный прием и хотел ударить Фридриха в нижнюю часть живота, тот, осознав это, увернулся и весьма чувствительный удар пришелся в тазовую кость.       — Стоп! — воскликнул Хайнрих, увидев это. — Разойдись. Увидев, что его слова не возымели действия, тренер встал между ними.       — А ну разойтись! — громче повторил он. — Хватит, я сказал! Хватит! Хватит! Встать смирно, руки по швам! — и с усилием разнял юношей, наконец оставивших поединок и вставших ровно.       — Ты, Гладен, позабыл или намеренно проигнорировал главное правило честного боксeра — ниже пояса не бить, — уязвленный юноша в ответ на это только скрипнул зубами.       — Я не хотел с ним ссориться, — честно сказал Фридрих. — Он первым проявил враждебность по отношению ко мне.       — Я должен был это предвидеть, — Хайнрих озабоченно потер лоб.       — Быстро же вы нашли мне замену! — процедил Рудольф.       — Не так быстро. Но я ведь не мог предсказать, что ты вернешься в Алленштайн. Мы не могли оставаться без боксера почти год. Кстати, как твои успехи в предыдущей академии, одержал ли ты победу? Рудольф только угрюмо молчал, потупив глаза.       — Нет? Этого следовало ожидать, ведь ты не рпинес победу и Алленштайну в двух твоих последних соревнованиях.       — Герр Фоглер, я...       — Вот что я скажу вам обоим, — серьезно ответил Хайнрих. — Вам обоим нужно поработать над техникой, но у Фридриха больше способностей и таланта, — откровенно добавил тренер. — Тебе, Рудольф, нужно усиленно тренироваться, чтобы достичь его уровня.       — Откуда только вы его выкопали! — вспылил Рудольф. — Я тебе устрою, Ваймер. Я вырву тебе печень и выцарапаю глаза, — прошипел он.       — Отставить! — резко сказал Хайнрих. — Это еще что такое? Мне здесь не нужны ваши разборки, постарайтесь соблюдать хотя бы видимость товарищества.       — Ваймер мне не товарищ и никогда им не будет!       — Что же, Гладен, ты честен, но ещё более неразумен, чем я думал, — резко ответил преподаватель. — Значит так, чтобы тебе было ясно с самого начала, если ты попытаешься хоть как-то навредить ему вне ринга и я об этом узнаю, я тебе не позавидую. Ты вылетишь из Алленштайна и уже никогда не сможешь поступить ни в одну академию. Ты понял меня, Гладен?       — Я, герр Фоглер...       — Не слышу! Ты понял, что я сказал?       — Так точно, герр Фоглер.       — Вот и хорошо. Я все сказал. Всегда, каждый миг, помни, что это не пустые слова. Повторяю - мне не нужны ваши постоянные выяснения отношений. Надеюсь, Фридрих, хотя бы на твое благоразумие. Ты, Рудольф, должен решить, продолжать ли свои тренировки и с какой интенсивностью. А теперь оба марш в душ и извольте следовать моим указаниям — ради своего же спокойствия.       Дни проходили за днями, наступил уже октябрь, и скоро в Алленштайн должны были приехать гости — ожидались очередные боксерские соревнования между академиями. Фридрих усиленно тренировался все эти дни, Хайнрих возлагал на него большие надежды и юноша осознавал, что не мог подвести Алленштайн. Соперник не трогал его, только смотрел исподлобья, убедившись, что у Фридриха действительно крепкие кулаки, а также Рудольф постоянно помнил слова Хайнриха, понимая, что молодой тренер слов на ветер не бросает, они с Рейнхардом не упускали случая, чтобы не скорчить гримасу, когда встречались взглядом с Фридрихом. Но что ему было до этого, до косых взглядов и колких слов — ведь рядом находился верный друг, который постоянно подбадривал его и придавал сил. Рядом с Альбрехтом Фридрих ощущал себя невероятно сильным и смелым и был уверен, что у него все получится. Альбрехт в свою очередь чувствовал себя рядом с другом как никогда полезным и нужным, никогда не боялся высказывать потаенные мысли и чувства, уверенный, что Фридрих не станет над ним смеяться или разглашать их, если Альбрехт просил о молчании. Каждую минуту, свободную от тренировок и редакционной работы, друзья проводили вместе, раньше, когда вода была ещё теплой, плавали в озере, это была часть их регулярных тренировок, а теперь гуляли по его берегам или прогуливались в лесу, под сенью деревьев, которые постепенно окрашивались в осенние тона — или сидели в редакционном кабинете в случае ненастного дня.       В один из этих дней начала октября приехали гости из Берлинской академии — сегодня должны были состояться регулярные осенние соревнования. Фридрих, который морально готовился к важному поединку, сидел в спортзале и выслушивал последние наставления Хайнриха.       — Ты помнишь все, о чем я говорил тебе?       — Помню.       — Помнишь? Смотри же, все мои советы пригодятся тебе.       — Я помню. Я не подведу вас.       — Я очень надеюсь на тебя, Фридрих. Теперь ты — наша главная надежда, — молодой тренер внимательно взглянул ученику в глаза. — Справишься? Постарайся продержаться два первых раунда, потом легче будет.       — Спасибо, — юноша был одновременно и смущен, и польщен.       — Не забывай, сегодня бой идет до нокаута.       — Хорошо.       — Ну удачи, — Хайнрих ободряюще сжал руки Фридриха в своих и помог ему надеть боксеркие перчатки. — Удачи, я верю в тебя, — Фридрих осознал сейчас в полной мере, какая ответственность ложится на него.       Учитель и ученик пришли на ринг, где уже собрались как алленштайнские курсанты, одобрительно загудевшие при появлении Фридриха, так и приезжие из Берлинской академии, одобрительно загудевшие при появлении их боксера. Соперники по обычаю поприветствовали друг друга.       — Бокс! — объявил судья, и поединок начался. Фридрих по мере поединка старался следовать всем полученным советам и вскоре осознал, что соперник устает и уже не наносит удары так активно и уверенно. Юноша не обращал внимания ни на рассеченную губу, ни на стекающий по лицу пот, а когда его капли попадали в глаза, упрямо моргал — ничто не должно отвлекать его от поединка, он должен принести Алленштайну победу и доказать, что Хайнрих не зря пригласил его учиться, что он достоин этого!       Фридрих максимально сконцентрировался и собрал все силы. Еще серия ударов, еще, еще — и вот уже соперник потерял равновесие и повис на канатах, смотрит на него затуманенным взглядом. Только тогда Фридрих, чувствуя, как по венам течет горячая кровь пополам с адреналином, позволил себе обвести взглядом трибуны. Вот берлинские курсанты застыли в напряженном ожидании, а многие его товарищи смотрят на него с воодушевлением и надеждой, перемешанной с восхищением. Вот позеленевшее от справедливой зависти лицо соперника и вечная гримаса его приятеля, а вот и бледное сосредоточенное и серьезное лицо друга. Фридрих метнул взгляд туда, где сидели преподаватели и Хайнрих, встретился глазами с тренером и получил молчаливое одобрение — добивай. Соперник все так же висел на канатах, Фридрих по опыту знал, что тот может собраться с силами и встать. Нет, он не допустит этого, правильно говорил Хайнрих, что поединок должен идти до полного нокаута! И чтобы одержать окончательную победу, нужно убедиться, что противник уже не встанет, а если проявить самому сострадание, тот не пожалеет тебя. Тогда Фридрих, упоенный осознанием своей силы и таланта и предвкушением скорой победы, ударил соперника, вложив в удар всю свою силу.       — Нокаут! — объявил судья. — Победу одержал Фридрих Ваймер.       Алленштайнская сторона трибуны разразилась восторженными криками. Хайнрих, широко улыбаясь, встал и крепко обнял победителя — да, он не ошибся в этом мальчике. Затем сияющий Фридрих удостоился благосклонного взгляда и крепкого рукопожатия директора Алленштайна.       — Если и дальше будешь показывать отличные результаты, мой мальчик, я замолвлю за тебя словечко в спортшколе Рейха, а там и Олимпийские игры не за горами, — улыбнулся мужчина.       Фридрих был слишком поглощен своей радостью, чтобы увидеть, что друг его радости совсем не разделяет, лицо Альбрехта оставалось серьезным и даже нахмуренным. Юноша вышел из душа и посмотрелся в зеркало, чтобы убедиться, что ни лице не осталось следов крови. Увидев, что лицо в относительном порядке — он, в отличие от соперника, получил меньше прямых ударов, Фридрих улыбнулся своему отражению и сделал несколько движений, как будто поражал невидимого соперника. Он так увлёкся, что не заметил, как сбоку раздались тихие шаги, в ванную вошел Альбрехт. Улыбка Фридриха сразу погасла, когда он увидел выражение лица друга.       — Альбрехт, ты... Ты разве не рад за меня? Ты не хочешь меня поздравить?       — Зачем ты ударил его? Ведь он уже висел на канатах!       — И что? — недоумевающе спросил Фридрих.       — Я только что видел его, он до сих пор еще в себя не пришел.       — Альбрехт, это спорт. Если не ударишь ты, ударят тебя. А ты хотел бы, чтобы он меня уложил?       Альбрехт только головой покачал. Нет, он никогда не забудет, как ясное мужественное лицо друга неприятно исказилось, когда он поражал уже поверженного соперника, как в улыбке победителя промелькнула истинная жестокость и превосходство. Тогда юноше стало по-настоящему страшно и холодно так, как не было еще никогда.       — Нет, конечно, — наконец ответил Альбрехт, — но...       — Но что? Ты должен понять, я не мог упустить свой шанс!       — Шанс, Фридрих? Скажи мне, что ты чувствовал, когда ты стоял на ринге, а он лежал перед тобой? Что ты чувствовал за миг до того, как ударить его? Ответь мне откровенно!       — Эйфорию, — прямо ответил Фридрих. — Это такой всплеск адреналина, когда...       — Эйфорию? — Перебил Альбрехт. — Когда что, Фридрих? Когда добиваешь того, кто слабее? Неужели нельзя было сделать все как-то по-другому? Без излишней жестокости?       — Нельзя! Альбрехт, ты, видно, не понимаешь...       — Нет, Фридрих, я не могу этого понять! Ты не видел себя со стороны! Ты был похож на хищника, стоящего над жертвой. На хищника, напившегося крови! Твоя улыбка победителя была как оскал!       — Хищник? — недоуменно переспросил Фридрих. — Жертва? Альбрехт, между прочим, это была моя собственная кровь, это он рассек мне губу. Ты не думал о том, как больно мне, когда я получаю удар в лицо? Ты хотел бы, чтобы это я висел на канатах, не в силах приподняться? Это я твой друг, а не этот незнакомец, который точно не проявил бы снисхождения ко мне, окажись я слабее. Неужели ты этого не понимаешь? Почему ты не можешь просто поздравить меня и порадоваться за меня? Я посвятил бы тебе все мои победы, почему ты не можешь поддержать меня? Почему все так сложно?       Ответом было осуждающее молчание.       — Что же ты молчишь, Альбрехт? Ответь мне! Макс бы никогда такого не сказал, он бы просто порадовался за меня и поздравил меня.       — Макс — это кто?       — Это мой друг детства. И, чтобы ты знал, мне гораздо легче было разговаривать с ним, чем с тобой! Мне не приходится искать скрытый смысл в каждом его слове! Неудивительно, что ты раньше не дружил ни с кем, тебя очень сложно понять!       — Я не навязывался тебе! — Фридрих увидел, как в глазах Альбрехта промелькнула боль, и ему тотчас же стало стыдно за свои последние слова. — Поступал бы тогда в Алленштайн вместе со своим другом. И дружил бы только с ним!       — Я бы был рад, и он сам был бы очень рад поступить в школу фюрера, но он ушел на фронт. Он бы точно поддержал меня и не стал осуждать.       В это время в ванную вошли Вильгельм и Тьеден и хором поздравили Фридриха.       — Ребята, вы чего, ссоритесь? — спросил Тьеден. — Так подружились, а теперь ссоритесь? Мы еще издали услышали, как вы тут кричите друг на друга. Что случилось?       — Я не ссорюсь, — с жаром ответил Фридрих. — Это он просто не понимает то, что я хочу до него донести!       — Это он не понимает то, что я хочу до него донести, — серьезно сказал Альбрехт. — Поздравляю, Фридрих, — с нескрываемой иронией добавил он, повернулся и медленно вышел.       Они не разговаривали в течение дня, а в личное время, убедившись, что они остались в комнате одни, Фридрих подошел к другу, молчаливо стоящему у окна. Он должен наконец разговорить его! Да, они оба наговорили друг другу колкостей, но не может же так продолжаться вечно.       — Ты долго будешь дуться? — спросил он. — Ты мне за все это время и слова не сказал.       — Я не дуюсь, — Альбрехт опустил глаза. — Я боюсь.*       — Чего?       — Потерять тебя, — откровенно ответил Альбрехт. Я боюсь, что тот свет, который так влечет меня, в конце концов угаснет.