Du bist mein Licht

... Но не предан земле тиран, Объявивший войну стране, и не видно конца и края этой войне...

      ... Он повел затекшими плечами, разминая натруженные мышцы, и с усилием разогнул ноющую спину. В котельной было так жарко, что пот струйками скатывался по лицу и стройному юному телу. Даже волосы, казалось, вспотели. Он с легким вздохом отвел их в сторону, вытирая лоб. Ни работе, ни войне, казалось, не было ни конца ни края, а будущее было неясно и почти беспросветно.       — Фридрих, Фридрих! — внезапно раздалось снаружи. Юноша положил лопату для угля и вышел, сощурив глаза, привыкшие к полумраку рабочего помещения, от дневного света.       — Макс? Здравствуй. Пришел заменить меня? — Фридрих улыбнулся, пожимая руку товарища и напарника, на черном от копоти лице сверкнули белые зубы.       — Здравствуй, Фридрих. Нет, для тебя придется подобрать другого напарника, не то у тебя будет еще больше работы. Мне срочно нужно поговорить с тобой, — лицо другого юноши было очень воодушевленным. — Ты когда заканчиваешь?       — Уже закончил, давай поговорим. А что значит «подобрать другого напарника»? Как? Разве тебе не нужна эта работа?       — Поэтому я и пришел, — ответил Макс. — Хорошо, что я застал тебя. Фридрих, я... я ухожу добровольцем на фронт. Я выкроил минутку и зашел попрощаться.       — Подожди, как это — на фронт? — Фридрих взглянул на товарища с тревожным недоумением. — Как такое может быть? Тебе же еще нет восемнадцати, и тебя еще не призвали.       — Я решил не дожидаться призыва и восемнадцатилетия. Я все уже решил: я иду добровольцем. Все равно ведь призовут, так уж лучше раньше.       — Но, Макс, а о матери и сестрах ты подумал? Ты же единственный мужчина в семье. Кто позаботится о них, если ты их оставишь? Ведь у тебя даже отца нет.       — Правительство, — серьезно ответил юноша. — И я очень надеюсь позаботиться о них в будущем... после победы. Фюрер говорил, что на Востоке много земли, много ресурсов...       — «Много земли»... — перебил Фридрих, саркастически фыркнув. — Смотри, сам не подавись ею. Спустись с небес, Макс. Не забывай, что там, на восточном фронте, гораздо опаснее, чем здесь. И не все наши ровесники, полные надежд, возвращаются и осуществляют свои мечты. К тому же, здесь мы дома. А тамошняя земля чужая, нам она не принадлежит.       — Фридрих, а какое будущее ждет нас здесь? — парировал товарищ. — Посмотри на наши руки, на нашу одежду, посмотри, как мы живем. Неужели лучше разгребать уголь и обливаться потом у котла или у станка, как делает твой отец? Фридрих сразу помрачнел.       — Он хочет, чтобы я присоединился к нему и оказывал больше поддержки семье, а не тратил время на свое главное увлечение.       — Тебе незачем гробить твою красоту в котельной, на заводе или на ринге. Не понимаю, что ты нашел в этом своем боксе? — Макс недоуменно хмыкнул. — Жалко смотреть на тебя, когда ты приходишь с побитым лицом. А на заводе можно обвариться или руку может оторвать или чем-нибудь придавить...       — Что же, ты предлагаешь мне угробить себя на фронте? Как будто на фронте не могут покалечить или убить! А бокс — это спорт будущего, это мое будущее и призвание! — с жаром возразил Фридрих. — Ты мечтаешь помочь семье, а я хотел бы больше тренироваться и получить шанс выступить на Олимпийских Играх.       — Угу-угу, мечтай и дальше. Так твой отец и отпустил тебя. Фюрер говорил, что наше будущее — на Востоке.       — Макс, может, подождешь хотя бы до призыва?       — Нечего ждать. Все уже решено. Я надеюсь, что нам повезет.       Воцарилось тяжелое молчание. Оба юноши стояли и думали каждый о своем. Фридрих понимал, что в словах приятеля была доля правды. И все же он был настроен более скептически.       — Скоро по радио должны передавать сообщение фюрера, — нарушил молчание Макс. — Ты пойдешь со мной послушать?       — Не могу, на тренировку опоздаю. Тренер сказал, что сегодняшний матч очень важен, и на нем будут присутствовать влиятельные лица. Давай лучше пройдемся по улице, как раньше.       Фридрих тщательно умылся, получил плату за смену, выкатил наружу свой старенький велосипед, и товарищи пошли по улице, осторожно переступая через обломки разрушенных бомбежками зданий и думая каждый о своем. Стоял поздний август, воздух был наполнен ароматом позднего лета, готовящегося приветствовать солнечную осень... и запахом угрозы и пыли от руин, бывших когда-то домами.       — Фридрих, — нарушил молчание Макс, — я давно хотел спросить тебя.       — Да?       — Вот у тебя есть брат. Это действительно что-то такое особенное?       — Это иногда... как будто видишь себя со стороны, только младше.       — Дополнительная гарантия бессмертия родителей, не правда ли? — Макс улыбнулся. — И будущее Рейха.       — А каково быть единственным сыном? Какая «гарантия бессмертия» и будущее ждет твою мать, если...       — Прошу, не заводи ту же песню, — поморщился приятель. — Не отговаривай меня и не каркай. Нужно самим строить свое будущее, не плывя по течению.       — Вижу, что тебя не отговоришь, — вздохнул Фридрих. — А что такое иметь сестер?       — Как сказать... все зависит от возраста. В моем случае, я чувствую свое превосходство. Раньше мне нравилось, когда старшая сестра заботилась обо мне, а теперь мне самому нравится о них заботиться. И я не жалею, что у меня есть сестры, хотя они иногда много болтают.       — Я тоже не жалею, что у меня есть брат, — с нежностью отозвался Фридрих. — Послушай, Макс, — внезапно добавил юноша, — передай ей, пожалуйста, снова, чтобы она забыла меня и не приходила больше ни в котельную, ни на ринг.       — Да она только о тебе и думает. Пусть и молчит, но я-то знаю... Все вздыхает по углам. Я уже говорил ей об этом. Разве сестра продолжила приходить после нашего разговора?       — Продолжила, — вздохнул Фридрих. — Понимаешь, я не могу сказать ей прямо, что она... ну, она... ну, не в моем вкусе, — юноша смутился. — Меня поражает ее настойчивость. Так что ты скажи ей еще раз.       — А какой нужно быть, чтобы тебе понравиться? — внезапно задумчиво спросил Макс. — Наверное, такой же красавицей, как и ты, и такой же блондинкой.       — Макс, я не думал об этом, не было времени, — Фридрих досадливо поморщился. — Заболтался я с тобой, а мне нужно скорее ехать на матч.       — Ну езжай, езжай на свой бокс. А я послушаю фюрера и поеду домой — утешать мать и сестер. До свидания, Фридрих.       — До свидания, Макс. Послушай, жизнь одна. Береги себя, пожалуйста. Удачи тебе.       Товарищи крепко обнялись и пожали друг другу руки.       — И тебе тоже, Фридрих. Мы с тобой еще пройдемся по улице, вот увидишь. А ты не позволяй отцу помыкать собой. Строй сам свое будущее. — И добавил, увидев, как Фридрих сокрушенно вздохнул: — Не унывай, товарищ. Мы немецкая молодежь, будущее за нами. — Затем Макс широко улыбнулся, убегая, и напоследок помахал рукой. Приятель грустно и сокрушенно посмотрел ему вслед, в свою очередь помахав на прощание.       ... Фридрих торопливо ехал по улице, погруженный в невеселые мысли. Внезапно зазвучало радио, наполнив, казалось, все окружающее пространство звучным и глубоким голосом фюрера. На этот раз вождь обращался к немецкой молодежи, описывая перспективное будущее, что ждет в дальнейшем достойных сыновей и дочерей Отечества. Фридрих невольно заслушался и чуть не въехал в стоящую возле лавки зеленщика фрау Рейнер, приятельницу матери. Его грезы были прерваны рассерженным женским окриком:       — Смотри, куда едешь, Фрид!       — А, фрау Рейнер, простите. Здравствуйте, — юноша торопливо слез с велосипеда.       — Ну здравствуй, мальчик. Как поживает мама? А отец?       — Хорошо... как только может быть в теперешних обстоятельствах. А отец работает еще больше.       — Как вы торопитесь жить и мечтаете... — женщина грустно улыбнулась и погладила Фридриха по щеке.       — Нет ли весточки? — спросил юноша, догадавшись о мыслях матери сына, ушедшего на фронт.       — Нет, и уже давно, — ее улыбка сразу погасла. — Фрид, что происходит с нашей жизнью? — внезапно с надрывом спросила женщина, словно стараясь перекричать все еще работающее радио. — О чем же думает наш фюрер? Когда закончится эта война? Когда мы перестанем жить в постоянном смятении? Когда перестанем ходить по улице и смотреть на небо без страха? Когда же он вернется? — на ее глазах появились слезы.       — Тише-тише, фрау Рейнер. Не надо сразу думать о худшем, прошу вас, не теряйте надежды, — юноша обнял и некоторое время утешал плачущую мать, чей сын без вести пропал на фронте.       — Спасибо, сынок. Я постараюсь. Я смотрю на тебя и словно вижу перед собой Вальтера.       — Не теряйте надежды, — серьезно повторил юноша. — Простите, фрау Рейнер, но мне нужно ехать.       — Поезжай, Фрид, и передавай привет фрау Ваймер.       — Непременно.       ... — Фридрих, где же ты пропадал? — нетерпеливо и тревожно спросил тренер. — Ты же понимаешь, как важен этот матч: приехали курсанты из академии фюрера! Я уже семь минут стою тебя жду, думал уже, вдруг что случилось на дороге... но бомбометания, вроде, не было.       — Простите, там мой друг уходил на фронт, и я...       — Ладно-ладно, быстро иди переодевайся — и на ринг!       Когда юноша увидел новенькую красивую боксерскую униформу соперника, ему стало стыдно за свои старенькие шорты и потрепанные перчатки. Соперник, в свою очередь, окинул его взглядом, в котором читалось явное превосходство. Но в нем также можно было заметить тень зависти, но Фридриху было не до того — он смотрел на трибуну, где с важным видом сидели курсанты национал-политической академии и перешептывались. А один из зрителей очень внимательно смотрел на Фридриха в течение всего поединка.       — Фрид, не надо расстраиваться, что не вышел победителем, — говорил ему тренер, сидя рядом с ним в раздевалке и вытирая кровь с лица. — У тебя большой потенциал и способности, ты один из лучших моих учеников. Но позволь заметить, ты слишком много думаешь о том, что о тебе скажут и как на тебя посмотрят. Постарайся в следующий раз больше сосредоточиться на поединке.       Внезапно распахнулась дверь, и в помещение вошел молодой подтянутый мужчина в военной униформе.       — Хайль Гитлер! — поприветствовал он тренера и учеников.       — Хайль! — нестройно и настороженно ответили несколько голосов. Что здесь нужно национал-социалисту?       Мужчина, — а именно он был тем самым заинтересованным зрителем в зале, — между тем, подошел к Фридриху.       — Мне понравилось, как ты боксируешь, — заметил он. — В какой школе ты учишься?       — Я уже не учусь, но школу совсем недавно закончил.       — Подойди ближе и покажи руки, — мужчина внимательно посмотрел на ладони Фридриха, а затем взял одну из них, сгибая и разминая каждый палец, и напоследок пожал руку юноши.       — Все ясно: сын рабочего и сам работаешь. Не надо стыдиться, — поспешно сказал он Фридриху, моментально отдернувшему руки и спрятавшему их за спину. — Не надо стыдиться, Отечеству нужны рабочие руки, особенно сейчас.       — Я работаю в котельной с тринадцати лет, — юноша покраснел.       — Значит, помогаешь семье. Похвально... но ты заслуживаешь лучшей участи. Как тебя зовут?       — Фридрих Ваймер.       — А меня зовут Хайнрих Фоглер, — ответил мужчина. — Ты слышал что-нибудь о школах фюрера? О национал-политических академиях?       — Слышал... краем уха. Но мне они казались такими далекими и... недосягаемыми.       — Ближе, чем ты думаешь, — улыбнулся Хайнрих. — Я преподаю в одной из таких школ бокс и немецкий язык. Наша Академия расположена в замке в Алленштайне. У нас есть все для физического и духовного развития достойнейшей молодежи. А у тебя есть все качества, позволяющие тебе оказаться среди достойнейших, если будешь непрестанно совершенствоваться. Приходи завтра — подашь заявление. Я уверен, что смогу помочь тебе, — Хайнрих нагнулся ближе к Фридриху и продолжил разговор шепотом. — Я ищу нового боксера для нашей Академии, Фридрих. Сильного, здорового и красивого. Наш боксер не оправдывал возложенных на него надежд. Жду тебя завтра, — последнее Хайнрих сказал уже громче. — Не отказывайся от моего предложения. Подумай, какие перспективы тебе откроются.       — Видели? — спросил один из учеников, когда за преподавателем закрылась дверь. — «Не отказывайся от моего предложения». Да кто же откажется! Академия фюрера — там же элита собирается!       — Правда?       — Правда, Фридрих! Даже не раздумывай — это же такой шанс! Хватит грести уголь! Те, кто учится там, принадлежат к элите, им уже не приходится беспокоиться о будущем, — с жаром ответил другой ученик. — После победы они займут влиятельные посты в правительстве. Тебе не нужно будет больше работать в котельной, и ты поможешь семье.       — Да, и вокруг тебя будут вращаться лучшие девушки, — хихикнул другой юноша и подтолкнул Фридриха локтем. — Не то, что эта рыжая и конопатая Марта с Вайсштайнштрассе.       — Не напоминай мне о ней, — досадливо отмахнулся Фридрих.       — Она что, и вправду пыталась поцеловать тебя? Правда пыталась?       — Отстань, Отто, хватит трещать, — снова отмахнулся Фридрих. — Ну, пыталась.       — А ты?       — А я сказал, что поцелую только того человека, которого полюблю.       — Надо же! Наш Фридрих, оказывается, еще и недотрога. Хотя девушки сейчас... Вот времена пошли: раньше девушки до свадьбы не позволяли даже за руку себя взять. А теперь чуть ли не сами на тебя вешаются!       — На тебя, наверное, никто не вешался!       — Какая свадьба, какие девушки, вы что? Наш Фридрих думает только о боксе. А теперь он еще и в академию фюрера поступит — какие там девушки?       — Вот повезет той, кому наш Фридрих в конце концов достанется!       — Да ему никто не нравится!       — Ладно, Отто, Хорст, Фриц, не смущайте его, — оборвал тренер веселую юношескую болтовню и обратился к Фридриху. — Послушай, судьба на твоей стороне. Используй свой шанс.       — А как же вы?       — А я уже преподал тебе основы. Буду болеть за тебя. Может, увижу тебя на Олимпийских играх — кто знает?       — Спасибо вам за все, — Фридрих пожал тренеру руку.       На другой день юноша приехал на поступление в приемную комиссию и сразу удостоился одобрительной улыбки Хайнриха, который успел сообщить членам комиссии о том, что Фридриху семнадцать лет, он подает надежды, красив, силен и талантлив. Фридрих сначала подошел к стенду с фотографиями из Алленштайна, который поставили на приемной комиссии, очевидно, для мотивации и стимула новых потенциальных учеников. На одном снимке было изображено здание академии — стоящий на холме величественный замок. На другом — группа счастливых улыбающихся юношей в красивой новенькой форме. А посередине — гордо раскинувший легкие крылья планер, который так и манил полетать на нем. Юноша решил приложить все усилия, чтобы стать достойным поступления и сбылась его сокровенная мечта. И он подтвердил все сказанное Хайнрихом, блестяще пройдя вступительные экзамены и тесты. Затем его внимательно осмотрели, оценили его физические данные, сильную волю и крепкое здоровье, и, наконец, подтвердили, что он — истинный ариец и достоин поступления в академию фюрера на полезную службу ему, обществу и отечеству. Нужна была только подпись отца, дающая будущему курсанту разрешение на поступление. Услышав это, Фридрих помрачнел — он-то знал, что отец вряд ли даст разрешение на учёбу и не подпишет необходимый документ. Он ушёл в раздевалку и в расстроенных чувствах не сразу осознал, что в помещение вошёл Хайнрих.       — Поздравляю, — преподаватель национал-политической академии прямо-таки сиял оттого, что перспективный юноша понравился представителям приемной комиссии и теперь может без проблем, как он думал, поступить к ним в академию.       — Спасибо, — Фридрих слегка улыбнулся, но тотчас же нахмурился.       — Ты разве не рад? — недоуменно спросил Хайнрих. — Только что просто лучился радостью и гордостью, а сейчас мрачнее тучи.       — Рад, — опустил глаза Фридрих. Вот только отец...       — Отец? А что с твоим отцом?       — Понимаете, герр Фоглер...       — Хайнрих.       — Понимаете, Хайнрих, отец вряд ли подпишет разрешение. Он не хочет, чтобы я учился, а хочет, чтобы я сразу пошёл работать.       — Неужели на тот же завод?       — Да, на тот же завод, где работает и он.       — Послушай, Фридрих, — с жаром произнёс Хайнрих. — Объясни своему отцу, что после окончания академии ты можешь получить любую перспективную работу, которая тебе по душе — и не на заводе. Ты сможешь быть гауляйтером, офицером СС, да кем угодно, занять любой ответственный пост. Прошу, не позволяй пропасть своему таланту, ты способен на большее, чем работа на заводе. Кроме того, ты уже взрослый сильный юноша. Не позволяй отцу помыкать собой, ты не его игрушка или собственность и достаточно взрослый для того, чтобы самому выбирать свой путь. Убеди его.       — Он не...       — Убеди его подписать разрешение на обучение, расскажи, какие возможности тебе откроются. У тебя должно получиться.       — Хорошо, я постараюсь...       — Постарайся. Будет очень жаль, если ты не сможешь присоединиться к нам. Ждём тебя, увидимся, — мужчина ободряюще коснулся юношеского плеча и вышел.       Он всегда возвращался домой со смешанными чувствами: жалостью, состраданием, грустью и некоторой досадой и завистью, за которые корил себя нещадно и не осмеливался выказывать эти чувства, когда входил в свое бедное маленькое жилище и видел изможденные лица усталых родителей. А сейчас к чувствам Фридриха прибавилась гордость за себя, надежда на лучшее будущее и некоторый страх неизвестности из-за того, как родители отнесутся к его решению. Юноша решительно подавил этот страх и вошел в комнату. Навстречу поднялась усталая мать и подавила вздох — как накормить пришедших с работы сына и супруга жидким супом и полбуханкой хлеба? Рядом с ней вертелся белокурый мальчик. Он подбежал к Фридриху, едва завидев его, и прижался к его коленям. Фридрих тепло улыбнулся при виде брата, но напрягся при виде вошедшего отца, воспитывавшего сыновей в строгости.       — Где ты был? — сурово спросил отец старшего сына.       — На тренировке.       — В такое время? — в голосе отца промелькнуло недоверие.       — Нет, — поколебавшись, решительно ответил Фридрих. — Я ездил подавать заявление на поступление в национал-политическую академию.       — Что-что? Я не ослышался? — удивленно-испуганно спросил отец. Мать замерла на месте.       — Нет, ты не ослышался. Я ездил подавать заявление...       — Ты горишь желанием поступить в национал-политическую академию, не так ли? — тоном, не предвещающим ничего хорошего, начал отец, а мать торопливо увела младшего брата в детскую комнату. — Ты забыл все, чему я тебя учил? Мало они с вами безобразий в гитлерюгенд вытворяют, а теперь тебе вздумалось еще и в элитную школу пойти!       — Отец, но это же такой шанс! У меня больше не будет такой возможности вырваться из этой жизни и чего-то добиться! Тебе даже не придется ни за что платить!       — Хорошей жизни захотелось? — отец сильно и хлестко ударил сына по щеке. — Не нравится тебе есть мой хлеб?! А ты знаешь, что национал-социалисты во главе с фюрером ни перед чем не остановятся для достижения своих целей?! Знаешь ли ты, что они строят свою победу и достижения на костях, что они не поступятся ни кровью, ни страданиями мирных народов?!       — Герберт, Герберт, хватит, успокойся! — мать попыталась усмирить гнев супруга.       — «Успокойся, успокойся»! Не нужно меня успокаивать! Я успокоюсь, когда до него дойдет истина. Запомни, Фридрих: у нас нет ничего общего с этими людьми. Ноги твоей там не будет. А нога национал-социалиста никогда не переступит порог моего дома. Ты понял? — сурово спросил отец и втолкнул сына в детскую комнату.       — Почему папа так рассердился и кричал? — недоуменно спросил маленький Ганс.       — Как тебе объяснить? Это наши взрослые дела, — Фридрих хотел казаться в глазах брата более взрослым, сильным и защитить его от горестей и невзгод.       Разговор был прерван матерью, позвавшей сыновей ужинать и купаться.       Фридрих был бы рад наконец-то поесть после такого волнительного и напряженного дня. Кожу неприятно покалывало и было ощущение липкости от пота. Сейчас бы освежиться в чистой прохладной воде, погрузившись в нее с головой, дать отдых напряженным мышцам... Но, увы, в деревянной лохани было только немного мутной воды, в которой уже успели искупаться отец и мать. Юноша брезгливо посмотрел на импровизированную ванну.       — Да я от такой воды только еще грязнее стану, — скептически заметил он.       — Как угодно, — сухо ответил отец.       — Да уж, в такой воде искупаешься — точно поросеночком станешь, — решил поддержать брата Ганс.       — А ну марш в ванну безо всяких разговоров! — ответил отец. — А ты, — обернулся он к Фридриху, — в следующем месяце начнешь работать у Кимблера.       — Уже в следующем месяце?       — Да, ты слышал. Чтобы всякие глупости в голову не лезли.       Фридрих в это мгновение смотрел на отца с вызовом и почти с ненавистью. Родной человек в этот момент казался почти чужим.       — Нечего на меня так смотреть, — отец твердо выдержал враждебный взгляд сына. — Будет так, как сказал я. Это для твоего же блага.       Фридрих бросил на отца еще один испепеляющий взгляд и ушел в детскую комнату, демонстративно хлопнув дверью.       — Фридрих, попроси маму, чтобы я не уезжал, — маленький Ганс прижался к брату, с которым они спали на одной кровати, и просительно заглянул тому в глаза.       — Так будет лучше. Ты поедешь в деревню, в маленький детский сад. Там чище воздух и там спокойнее. В деревне тебе не придется постоянно бегать в бомбоубежище...       — Я бы лучше здесь остался, — хлюпнул носом Ганс.       — Тише-тише, не надо плакать. Разве так подобает вести себя немецкому мальчику? Мама и папа будут постоянно писать тебе. А может быть, и приедут.       — Правда? И ты приедешь с ними? — Ганс перестал всхлипывать.       — Правда, — Фридрих покрепче обнял брата и поцеловал белокурую головку. — Надеюсь, что приеду.       — Фрид, а почему взрослые воюют? — внезапно спросил мальчик.       Юноша только вздохнул.       — Я не знаю, как ответить тебе на этот вопрос, братишка, и как объяснить...       — Тогда расскажи мне, пожалуйста, сказку, а то я не усну. Ну расскажи.       — Хорошо, так и быть. Жила одна девочка, и звали ее Гретель. И вот пошла она однажды в лес...       — Фрид, я это уже сто раз слышал, — надулся мальчик. — Расскажи что-нибудь другое.       — Ладно, — с улыбкой ответил брат. — Слушай. Далеко-далеко, за полями, за лесами, есть одна школа. Находится школа в старом замке, в стране, которую зовут Алленштайн, и замок тоже называется Алленштайн. В той школе хранится очень много интересных вещей, которые так любят мальчики и юноши. Там есть душ и планеры, на которых можно взлететь в воздух, подняться над полями и лесами и улететь далеко-далеко. Там есть просторные комнаты и много еды. Там есть все, чтобы чувствовать себя счастливым. Там мальчиков и юношей учат дружить, помогать друг другу и быть храбрыми и сильными, без страха преодолевать опасности. Те, кто учатся там, принадлежат к элите общества, им уже не нужно беспокоиться за свое будущее, они могут помочь семье. Многие мальчики и юноши мечтали, мечтают и будут мечтать попасть туда, и я тоже. А теперь моя мечта может осуществиться...       Этот мечтательный монолог был прерван тихим посапыванием Ганса.       Погруженный в свои грезы, юноша и не заметил, как брат заснул. А Фридрих еще долго лежал без сна, обдумывая предложение Хайнриха, одобрение влиятельных людей и будущие перспективы в случае, если... У него не шли из головы слова Макса о том, какое будущее ждет их здесь, в родном бедном квартале, его просьба не позволять отцу помыкать собой. Вспоминался каторжный труд в котельной с четырнадцати лет, изможденные лица пусть бедных, но любимых родителей, и обожание и теплая улыбка маленького брата, взаимное уважение и поддержка семьи. Но тут же приходили в голову деспотизм отца и желание поскорее сделать его будущее еще более беспросветным, возможный гнев в случае непослушания. Иное же будущее и пугало неизвестностью, и манило блестящими перспективами. Гордость и максимализм юности боролись в нем с чувством долга перед родными и желанием остаться с родными. Наконец, юность, амбиции, горячее стремление развить свои способности, поощрение влиятельных людей и поощрение самого фюрера для талантливой молодежи поступать в его академии победили.       Фридрих тихо поднялся и собрал свои вещи, затем напоследок поцеловал спящего брата и тихонько погладил его по волосам. Он, секунду помедлив, решительно расписался в заявлении на поступление в академию, расписался так, как это делал его отец, а также оставил на столе для родителей прощальный привет. А потом на цыпочках вышел из детской и тихо прошел мимо спальни родителей, крепко спавших после этого тяжелого дня. Вдруг словно что-то ударило его в спину — Фридрих обернулся и увидел широко раскрытые испуганные глаза матери. Он предупреждающе покачал головой — не выдавай меня, дай мне уйти. Мать догадалась о чувствах сына, вздохнула и отпустила его, подняв руку в знак прощания, а затем с тяжелым сердцем закрыла глаза. Юноша вышел из родного дома, осторожно закрыв за собой дверь.