Холодные Чёрные воды

Дурная едкая злость грязной морской пеной оседает в душе к концу охоты. С первыми заморозками схватываются льдом лужи и душевные раны. Притупляется вечный голод, а вместе с ним уменьшается и тянущая боль под рёбрами. Усыхают под воздействием холода — внутреннего и внешнего — чувства, пустившие корни так глубоко, что до конца теперь и не выдрать. Остаётся только онемение. Немеют пальцы, немеют мысли — всё тело кажется чужим, тяжёлым и неповоротливо-усталым. Хэ Сюань погружается в безымянные чертоги. Измотанный собственной яростью, утомлённый затянувшейся охотой и отуплённый давящей сытостью, он долго сидит возле алтаря. Смотрит на матово-чёрные погребальные урны, блуждает взглядом в извивах дымных лент — провожает осыпающийся с палочек пепел. Сам не знает — то ли кается перед своими близкими, то ли прячется в привычном ритуале от убогой реальности. Когда поднимается, не может вспомнить, сколько провёл так. Сколько палочек сжёг, сколько часов... — дней? — сидел неподвижно, словно статуя самому себе. Усталость давит на плечи, свинцом растекается по венам, наполняет каждый цунь тела такой тяжестью, что, если было бы куда — Хэ Сюань провалился бы сквозь землю, придавленный ею. Но вместо этого он просто разливается чёрной водой, не дойдя до кровати. Закрывая глаза, надеется проспать как минимум до весны. Открывает их меньше недели спустя. Разбитый, уставший и одинокий. Эта мысль злит, но сил не хватает даже на то, чтобы заставить себя не думать. И она, безнаказанная в своей свободе, вертится в голове. Стучит в виски, мешает образы из «послания» Цинсюаня с обрывками прошлых ссор и примирений. Вытаскивает на сцену мысленного театра фрагменты прошлого. Изматывает настолько, что Хэ Сюань почти благодарен ей — самому себе — за это. Потому что утомлённое сознание снова проваливается в муторный беспокойный сон. Всё лучше, чем ничего. В следующий раз Хэ Сюань просыпается спустя трое — если верить двойникам — суток. Голова — то, что должно быть ею — ноет где-то в толще чёрной воды. Ей вторит странная непривычная дурнота, от которой хочется взвыть. Или не от неё? Хэ Сюань собирается в тело и долго лежит без единого движения — смотрит глазами своих двойников на столицу, на опустевший и полузаброшенный дом. Тот, что у моря. До тошноты хочет увидеть Цинсюаня и настолько же сильно не хочет встречать его никогда больше. Испытывает какое-то мрачное удовлетворение, не найдя его на Небесах. И какое-то мерзкое разочарование, обнаружив лишь давно запёкшуюся кровь на стенах теперь безымянного дома. Несколько дней пытается просто уснуть — цепляется за ускользающие обрывки дремоты, за призрачные хвосты кошмарных полуснов и всё равно бодрствует, не в силах провалиться в спасительное забытьё. В конце концов, окончательно умаявшись к середине зимы, Хэ Сюань встаёт. Касается пальцами виска и, собравшись с духом, мысленно зовёт: — Брат. Я зайду? — Брат Черновод? Странно слышать тебя в это время. — Я зайду? — Когда я тебе отказывал? Заходи. *** Дом Блаженства наполнен теплом и жизнью. Горят жаровни, светятся фонари, то и дело встречаются мелкие демоны. До Нового года — пара недель, и подготовка в самом разгаре. Поднимаясь из своих подземных покоев, Хэ Сюань чувствует лишь отупляющую усталость. На середине пути его встречает служанка. Провожает в дальнюю часть дворца, в кабинет Искателя Цветов. Оказавшись в благословенном полумраке и тишине, Хэ Сюань облегчённо выдыхает и перестаёт щурить глаза, отвыкшие от ярких огней. Не дожидаясь приглашения, падает на свободное кресло. — И снова здравствуй, брат Черновод. — Хуа Чэн поднимает взгляд от разложенных по столу свитков. Даже сейчас Хэ Сюань безошибочно узнаёт в них прошения, жалобы и другие «интереснейшие» послания. — Выпей со мной, — просит он. Сразу, без повторных приветствий, без вежливых реверансов, прямо и откровенно. Не пытается скрыть своё состояние: выглядит хуже самых обветшавших мертвецов с окраин Призрачного города. — Что случилось? — Повод... Нет повода. Просто... просто выпей со мной. — Хорошо. За то, что ты вытащил меня из этого... — Хуа Чэн откладывает свиток и щёлкает пальцами, зовя слуг. — ...я даже пока сделаю вид, что поверил. Хэ Сюань в ответ только кивает. Бездумно встаёт вслед за другом, тупо переставляет ноги, едва замечая комнаты и коридоры. И только оказавшись в маленькой гостиной, ещё более тёмной и уединённой, выныривает из мрачных мыслей. Из сотого, если не тысячного повтора воспоминания о прощании Цинсюаня. Настолько яркого, что въелось в память до последнего движения, до интонаций. — Тебе сразу кувшин или останемся цивилизованными? — в голосе Искателя Цветов слышится насмешка, но предлагает он вполне серьёзно. — Зачем нам эти полумеры? — Хэ Сюань пытается вяло шутить, оседая в глубокое кресло. Наплевав на этикет и прочую бессмысленную чепуху, подтягивает под себя ноги. Хуа Чэн вытягивается на соседней кушетке. Слуги приносят вино, и становится тихо. Долго — почти два кувшина — молчание разгоняет только музыка. Зачарованные инструменты играют что-то неторопливо-печальное, и в этом тоже чудится немой вопрос единственного друга. — Ты же знаешь, что у тебя всё на лице написано? — спрашивает наконец Хуа Чэн. Скалится, не особо стараясь спрятать за шуткой тень беспокойства. — Я тебе не свиток с прошением, чтобы с меня читать что-то, — хмуро огрызается Хэ Сюань и залпом осушает свой кувшин, не чувствуя даже тени опьянения. Лишь неизменное онемение и сосущую пустоту. — У тебя рожа такая грустная, что даже присматриваться не нужно. — Грустная, говоришь? Нет, это не грусть. Скорее горькое, но ожидаемое разочарование. Вопросительно хмыкнув, Хуа Чэн протягивает ему третий кувшин. Молчит, ждёт продолжения. — Цинсюань ушёл. Собрал вещи, выбросил подарки, развалил даже двери и ушёл. Искатель Цветов вскидывает брови, удивлённо присвистывает. — Представляю этот разгром. — Да нет. На самом деле, кроме дверей больше ничего не пострадало. Разве что... Хэ Сюань прикрывает лицо ладонью. Массирует переносицу, пытаясь унять головную боль, пришедшую вместо приятной винной лёгкости. Невольно вспоминает, как в самый разгар охоты мозг затопило волной оглушающих образов. Лежащий на полу Цинсюань. Тяжесть его тела в руках. Мягкость волос и тяжёлый дурманный запах наркотического дыма. Поблёкшие несчастные глаза. Сборы самых любимых вещей — ничего из подарков. Выворачивающая душу наглость и поцелуй, пронизывающий лютым холодом до самых костей. Морщится. Спешит запить едкую горечь вновь поднявшейся злости. Не замечает, как когти царапают лакированные подлокотники кресла. — ...разве что моя гордость. Он попытался отвергнуть даже дом, но старая развалина отказала. — И поэтому он выместил злость на дверях? — Искатель Цветов непонимающе хмурится. — Мне он о своих мотивах не докладывал, — огрызается Хэ Сюань. — Я понятия не имею, что творится в его голове, и вряд ли теперь узнаю. — Ты жалуешься или ты за советом? — Я и сам не знаю. После того, что он вытворил, видеть его не хочу. Но и без него уже как-то не так. Неправильно. Искатель Цветов молча пьёт. Не торопит, даёт говорить. — Приручил меня, паршивец. Набаловался и ушёл. — Хэ Сюань зло усмехается и до хруста сжимает кувшин. — Тебя утешить или правду? — Я не девица, чтобы меня утешать. — То, что ты рассказал, и правда похоже на Ши Цинсюаня. Но на Повелителя Ветра, а не на Вечного Скитальца Идущего За Холодом. — Какая разница, как он себя называет, если поступки остались прежними? Едва ли «Повелитель Холода», вещавший мне о чувствах и верности, мог заявиться на встречу со мной, насквозь провоняв борделем и ш-ш-ш... девицами оттуда. Или не девицами. Мне плевать. — Моим борделем? — Да. Есть какая-то разница? — А разобраться, что случилось, ты, конечно, не пробовал. — Я уже разобрался. Его поступок как нельзя лучше доказывает: вся семейка Ши — лживые ублюдки. — И теперь тебе настолько плевать, что в середине зимы ты не спишь, а пьёшь здесь со мной. И говоришь только о нём. — Хуа Чэн не подкалывает. Думает о чём-то своём. — И что с того? Да, я не сплю из-за него. Но не потому, что он мне так сильно нужен. Я просто привык. Это пройдёт. — Хэ Сюань упрямится, пьёт вино, не чувствуя вкуса, и слишком отчётливо понимает, что врёт. Сам себе и лучшему — единственному — другу врёт. Это — не просто привычка. Это — то, что Цинсюань так счастливо звал «любовью». И так мерзко становится на душе, словно ведром помоев окатили. Ещё хуже от того, что на лице Искателя Цветов нет привычного выражения «брат, ты идиот». Только усталость и тень глубоких раздумий. — Что, не скажешь мне ничего? Не поделишься мудростью любовных отношений? — язвит Хэ Сюань, чтобы хоть как-то разогнать давящую тишину. Смотрит на друга исподлобья, тяжело и мрачно. — ...а он хорош. Даже гэгэ ничего не заметил, — невпопад отвечает Хуа Чэн и вдруг встаёт. — Мне нужно отлучиться ненадолго. Никуда не уходи, я скоро вернусь. Хэ Сюань фыркает и допивает третий кувшин. Демонстративно открывает четвёртый и салютует им спине уходящего Искателя Цветов. Закрывается дверь, и Демон Чёрных Вод остаётся в одиночестве. Снова. *** В маленькой гостиной почти темно: большая часть свечей догорела, а те, что остались, едва теплятся. Зачарованные музыкальные инструменты тоже замолкли, оставив гостя в полной тишине. Но Хэ Сюань этого даже не заметил. Откинувшись в кресле и запрокинув голову, он бездумно пялится в потолок — вглубь собственной памяти. Снова и снова воскрешает в мыслях тот злосчастный момент, с каким-то извращённым удовольствием созерцая, как рушатся их странные отношения. Как кровавым льдом осыпается всё, что связывало его с Цинсюанем на протяжении стольких лет. Возвращение Хуа Чэна остаётся незамеченным до последнего. Звон серебряных цепочек проникает в затуманенное вином и мыслями сознание только тогда, когда Искатель Цветов Под Кровавым Дождём опускается на кушетку напротив. Вот теперь на лице Хуа Чэна написано, что его названый брат — идиот. — Не уверен, что хочу знать, что именно ты выяснил и как, — ворчит Хэ Сюань, но вопреки собственным словам садится ровнее. На руку прилетает серебряная бабочка. — Посмотри запись. — Зачем? — Там про твоего Ши Цинсюаня. — Он уже не мой, — сухо бросает Хэ Сюань и касается спинки бабочки, проникая в записанное воспоминание. Оказывается в кабинете, в котором до сих пор ни разу не был. Но за окном — знакомый двор знакомого дома удовольствий. Дальше, за забором, знакомая улица. Воспоминание совсем свежее: Призрачный Город готовится к Новому году. «Господин градоначальник, что вы хотели узнать?», — спрашивает Ци Линь, закрывая дверь. На ней — и на окне — поблёскивает плёнка, созданная печатями тишины. Хозяйка дома удовольствий не улыбается, как обычно, не стремится угодить: только деловая сосредоточенность. Хэ Сюань машинально подмечает эти детали. Как во сне слышит голос Хуа Чэна: «Вечный Скиталец Идущий За Холодом. Клиент?». «Да, господин», — Ци Линь раздумывает долго. Вспоминает. — «Когда мы только услышали о нём, он стал бывать у нас часто. Потом стал заходить реже и перестал заказывать много и многих. Несколько лет назад было странно: приходил с господином Чёрных вод, но это вы, наверное, помните... Вы про это спрашиваете, господин?» «Нет. Когда он последний раз был здесь?» «Этой осенью, но в этом не было ничего странного». «Ничего странного?» «Ничего странного», — мысленно повторяет Хэ Сюань, со стороны наблюдая за допросом. Чувствует глухую злость, пенящуюся у самого горла рыком. С трудом сдерживается — теперь он должен выяснить всё до конца. «Да, господин. Вечный Скиталец Идущий За Холодом каждый год посещает нас перед наступлением Холодных рос. Несколько лет не появлялся, но в последние годы — всегда». «А перед этим?» «Прошлой осенью. В последние годы он приходит только накануне Холодных рос». «И что он делал в этом году?» «То же, что и в прошлые годы. Заказал комнату и служанку, чтобы подносила вино и трубки. Курил самое сильное зелье. Всё как обычно. Хотя... Нет, в этом году Ледяной Господин ушёл раньше. Ещё до того, как Тихий Покой должен был выветриться...» — Ци Линь пугается, подозревая худшее. Замирает в поклоне. — «Господин, простите, с ним что-то случилось? Так и знала, что не нужно было его отпускать...» «С ним всё в порядке», — голос Хуа Чэна стихает и растворяется. Воспоминание кончается, выпуская в реальность. И Хэ Сюань тяжело оседает в кресле, провожая призрачную бабочку тупым опустевшим взглядом. Осознание накатывает приливной волной и разбивается кипучей пенной злостью о закаменевшее недоверие. Хэ Сюань не хочет верить, что на самом деле всё было так невинно и просто. Не хочет верить, что сам разрушил их эфемерное хрупкое счастье. Но безжалостная реальность не оставляет шанса на сомнение. В другой ситуации он бы с лёгкостью объявил хозяйку борделя лгуньей... Если бы допрашивал её кто-то другой. Но градоначальнику Хуа не решился бы врать ни один демон Призрачного города. Хэ Сюань трёт лицо — сгоняет остатки хмельного отупения — и поднимает взгляд на друга. Хуа Чэн смотрит без насмешки: очень внимательно и насторожённо. Ждёт ярости, злости — лучше других знает, каким импульсивным идиотом бывает Демон Чёрных Вод, славящийся своим спокойствием. — Что ж... — выдыхает Хэ Сюань, собираясь с мыслями. — Кажется, на этот раз я серьёзно облажался. — И что ты собираешься теперь делать? — Ничего. Он меня не простит после всего, что я ему наговорил. — Даже не попытаешься? — А смысл? — Извини, брат, но... Ты дурак? — Вопрос, по всей видимости, риторический, — огрызается Хэ Сюань и трёт висок. — Я действительно не вижу смысла бегать за ним только для того, чтобы ещё раз услышать «прощай». На этот раз не хватит никаких фонарей и извинений. — Понимаю. — Хуа Чэн саркастично кивает. — Ты «уже разобрался» и всё решил. — И ты считаешь, что я не прав, так? — Я считаю, что ты слишком много думаешь за других и слишком быстро за них всё решаешь. — И что ты предлагаешь? Посоветуй мне, о великий мастер любовных дел. Подарить ему оружейную? Или вырубить ради него сто тысяч статуй? А может, вручить собственный прах?! Глаз Искателя Цветов сверкает алым. И без того тёмную гостиную затягивает мраком, жуткой демонической ци... Всё исчезает спустя пару мгновений. — Подождать восемьсот лет, — убийственно-серьёзно говорит Хуа Чэн. — Отличный план. Пожалуй, именно этим я и займусь. — Тебе нужна помощь или нет? — ...да. Искатель Цветов тяжело вздыхает и тянется за вином. Даже без слов ясно: Хэ Сюань ему снова должен. — Знаешь, чем отличаются настоящие небожители от остальной толпы на Небесах? Они добрые, пусть даже в глубине души. Ты бы тоже это заметил, если бы захотел присмотреться. — И? — Они умеют прощать. Может быть, через сотню лет. Может быть, после того, как случится что-то... важное. — Хуа Чэн хмурится, вспоминая что-то своё. — Вопрос только, веришь ли ты, что твой Цинсюань — настоящий? — Он не мой. И моим не был. — В голосе Хэ Сюаня слышится ревность и тоска, а на лице, словно в водной глади, отражаются мрачные мысли. — Я верю, но понятия не имею, что такого важного должен сделать, чтобы он меня действительно простил. Я даже не говорю о том, чтобы вернуть его — хотя бы простил. Хэ Сюань снова трёт лицо, путает пальцами и без того растрёпанные волосы и выглядит совершенно потерянным. — Извиниться? Ну, для начала. А потом ещё раз. И ещё. Насколько хватит твоих чувств и терпения. Я не шутил про восемьсот лет. — Ты говорил про ожидание, а не про действия — ворчит Хэ Сюань и качает головой. — Но я тебя услышал. Вряд ли от этого будет прок, но... — Не цепляйся к словам, — машинально парирует Хуа Чэн. В полумраке гостиной почти незаметно, что взгляд его помутнел: общается с кем-то по духовной сети. — Осталось только найти его. Свою игральную кость он оставил в... Не взял с собой, в общем. — Ощутив странное дежа вю, Хэ Сюань тяжело вздыхает. Невесело резюмирует. — За восемьсот лет управлюсь. — Тебе нужно всплывать почаще. — Искатель Цветов радостно скалится, довольный полученными новостями. И, конечно, не упускает возможности поиздеваться. — Совсем мозги растеклись. Сейчас зима, понимаешь? — И что? Ты думаешь, это облегчит мне поиски? Он носится по миру людей как раненый тигр, и поймать его сложнее, чем цилиня. — Что, даже не попытаешься? — Хуа Чэн почти смеётся. — Как будто у меня есть выбор, — бубнит Хэ Сюань и решительно поднимается с кресла. — Попытаюсь, конечно. — Ладно уж, сделаю сегодня скидку на пользование моей удачей. В честь Нового года. — Хуа Чэн оказывается у двери, в руке у него поблёскивают игральные кости. Хэ Сюань улавливает бормотание, почти не предназначенное для его слуха. — И гэгэ побыстрее вернётся. А то знаю я их... Серебряные кубики подлетают и опускаются обратно в ладонь. Искатель Цветов открывает дверь, в проёме плещется темнота. — Брат. Подойди сюда. — Что ты собра... — Хэ Сюань, подошедший ближе, не успевает даже договорить. Дружеская рука тяжело ложится на плечо и с силой толкает в услужливо распахнутую дверь. Демон Чёрных Вод почти рычит, чувствуя не менее дружеский удар по спине — и ци, вложенную в него. — На удачу, — доносится весёлый голос Хуа Чэна, и Хэ Сюань вываливается на мороз. Запинается о собственные ноги, едва не путается в полах одеяний и только чудом удерживает равновесие. Матерится сквозь зубы, поминая друга и его «помощь». Очень надеется, что одолженная им удача на этом не кончилась. Под ногами что-то хлюпает, и падать туда совершенно не хочется. Хэ Сюань поднимает взгляд. Щурится, привыкая к яркому солнечному свету, льющемуся через огромный пролом в скале. Вокруг — обледеневшая пещера, такая большая, что могла бы вместить тварь размером с дракона. Возможно, и вмещала: на каменном полу, залитом кровью, возвышается груда плоти вперемешку со льдом. Ещё дышит, кажется. А рядом... — Саньлан... — вздыхает Его Высочество, потирая висок, и укоризненно смотрит в сторону всё ещё открытой двери. Явно продолжает разговор мысленно. Хэ Сюань, всё ещё дезориентированный резкой сменой обстановки, стоит на обломке камня посреди липкой грязи, подтаявшего льда и полусвернувшейся крови, словно статуя давно забытого бога. С трудом собирает мысли во что-то связное, изгоняет из тела остатки хмеля и... — Хуа-сяньшэн опять что-то придумал? — от звуков этого голоса Хэ Сюаню хочется развернуться и постыдно сбежать обратно в Призрачный город. Но он не успевает: из-за горы останков выходит Ши Цинсюань. При виде Демона Чёрных Вод улыбка на лице Повелителя Холода тут же тает, обращается убийственной стужей. — Что ты здесь делаешь? — Я пришёл к тебе. — Хэ Сюань до невозможности лаконичен и краток. Звучит так же холодно, как зимний шторм, но почтительно кланяется обоим небожителям, приветствуя их. — Пришёл. Можешь теперь уходить. — Я останусь, — в тон отвечает Хэ Сюань, совершенно забыв о Его Высочестве. Тот, впрочем, напоминает о себе сразу же. — Цинсюань, всё в порядке? — От Се Ляня веет насторожённостью такой же колючей, как морозный воздух в пещере. Его Высочество не удивлён холодной встрече двух демонов, и других вопросов не задаёт. Ши Цинсюань кивает. Хэ Сюань, вопреки собственной природе, смиренно ждёт. Давит больную гордость и глухое раздражение, ворочающееся в груди вместе с тревогой. И молчит, не двигаясь с места. — Да. Не волнуйся, Лао Се. Мы с тобой сегодня быстро управились, сил у меня ещё предостаточно. Даже если Черновод пришёл опять нарушать обещания, льда вокруг больше, чем воды. Едкий комментарий бьёт точно в цель, цепляет за больное и Хэ Сюань кривит губы, почти цедит язвительное «как и ты нарушил обещание не исчезать», но всё ещё молчит. Напоминает себе: Цинсюань прав. — Тогда... — Его Высочество качает головой неодобрительно. Бросает короткий взгляд на Хэ Сюаня, и этот взгляд не обещает ничего хорошего. — Не буду вам мешать. — Не волнуйся! — Ши Цинсюань улыбается, на пару мгновений становясь похожим на себя настоящего. — Я буду в порядке. — Если не свяжешься со мной на закате, я буду знать, с кого спрашивать. — С этими словами Се Лянь скрывается в черноте проёма. Дверь за ним закрывается и бесследно растворяется в воздухе. В горной пещере остаются трое: Демон Чёрных Вод, Повелитель Холода и полудохлая безымянная тварь. — Я пришёл поговорить, — Хэ Сюань говорит тихо, так и стоя на почтительном расстоянии, но стены пещеры усиливают его голос эхом, и от того простые слова звучат почти приказом. — Нам не о чем говорить. — Ши Цинсюань отворачивается, возвращаясь туда, откуда вышел — за тушу издыхающей твари. Хэ Сюань различает в кроваво-ледяном месиве пару копыт и кабаньи клыки, но монстра опознать не может. Не хочет думать о том, насколько глубока злость Повелителя Холода, если он вымещал её так. — Тогда выслушай. — Ты мне не мешаешь, — доносится безразличное с той стороны. — Я пришёл извиниться. Я... разобрался во всём и хочу попросить прощения. Я был жестоко неправ и не должен был срываться на тебе, не дав даже объясниться. — Поздравляю с тем, что ты опять всё понял и во всём разобрался. Ши Цинсюань снова показывается на виду. Что-то чертит на полу концом посоха. Не обращает на Хэ Сюаня никакого внимания. — Я не прошу тебя вернуться, забыть обо всём или что-то подобное. Я просто... прошу прощения. Повелитель Холода молча пожимает плечами, не глядя в сторону Хэ Сюаня. Переходит к следующей точке и продолжает своё дело, методично замыкая круг, начерченный на камнях. — Хорошо. — Хэ Сюаню стоит большого труда снести подобное пренебрежение, но он только крепче сжимает кулаки и продолжает. — Значит я приду снова. И снова. И буду приходить до тех пор, пока твоё сердце не растает. Этот демон благодарит Повелителя Холода за уделённое внимание. — Я не шлюха, чтобы ко мне приходить, когда вздумается. Слова — острая горечь в них — бьют наотмашь. Но лицо Ши Цинсюаня не меняется: он заканчивает последние знаки, легко касается их навершием посоха. Круг вспыхивает духовной энергией, заклинание теперь легко узнаётся. Повелитель Холода обыденно и неторопливо запечатывает в ледяной кристалл побеждённую тварь. — Я никогда так тебя не называл. И не думал. Я... был пьян и неправ. И если тебе... — Избавь меня от словесных упражнений, пожалуйста. Мы оба знаем, в чём ты меня обвинял. — Если бы я считал тебя шлюхой, я сказал бы это прямо. И не бегал бы за тобой после этого. Груда костей и мяса с хлюпающим стоном оседает, начиная разлагаться в ту же секунду, когда последняя крупица энергии покидает её. Ши Цинсюань подставляет ладонь, и в неё опускается грязноватый ледяной ком. — Это читалось между строк. Где-то между «дрянью» и тем, что я провожу время в борделе. Рядом с обвинениями в том, я тебя предал. Пальцы сжимаются, лёд хрустит — на пол льётся мутная красноватая вода. — Я был неправ. И прощу прощения за это. В первую очередь. А кроме этого — за своё поведение и жестокость, которую не имел права к тебе применять. Я, гуль задери, не небожитель и не отличаюсь добродетелями, но мне искренне жаль. Хэ Сюаню самому уже противно повторять одно и то же «прости», но другие слова не идут в голову. И совершенно непонятно, как ещё достучаться до Цинсюаня сквозь толстенный слой льда между ними. — Тебя похвалить за это? — Край губ Ши Цинсюаня дёргается, показывая отголосок эмоций. — Поздравляю, ты научился признавать поражение в споре. Смотрит Повелитель Холода на собственную руку, с которой стекают последние капли воды. Размыкает пальцы, и на ладони переливается багрянцем кристаллическая жемчужина, полная демонической ци. Ши Цинсюань пару мгновений разглядывает её на просвет — и небрежно закидывает в рот. Лёд тихо хрустит на клыках. — Да что, в конце концов, ты хочешь услышать от меня? Что я идиот и смертельно виноват перед тобой? Что я в очередной раз сам разрушил всё, что мог и что не мог?! Я не умею извиняться. Обещать тебе снова, что никогда не вспылю больше, не причиню боли, тоже не буду. Потому что знаю, что не смогу его сдержать. Потому что даже если я не хочу — я всё равно умудряюсь сделать тебе больно. И я понятия не имею, как это изменить. Стряхнув с руки остатки кровавой воды, Ши Цинсюань поворачивается. Смотрит холодно, пристально. Прямо в глаза. — Я ничего не хочу от тебя слышать. Невозможно причинить боль тому, кому всё равно. — На последних словах голос дрожит еле слышно, но лицо Повелителя Холода по-прежнему напоминает погребальную маску. — Я тебя понял. Оставлю прошение в твоём храме. И буду ждать, когда у тебя найдётся время и желание вновь поговорить. Хэ Сюань разворачивается на пятках и идёт прочь. Переступает обломки камней и льда, не оборачивается, но не спешит утекать водой в ближайшую лужу. Чувствует, что уже повезло сказать что-то правильное. Не понимает, что это было. — Не найдётся. — Долетает тихое. Звучит... приглашением? — Но я не могу запретить тебе являться в Призрачный город или в наш небесный дворец. — На Небесах мне нет места, — не оборачиваясь, бросает Хэ Сюань, но вместо ответа слышит лишь звон осколков ледяной — снова разбитой — двери.