Холодные Чёрные воды

Хэ Сюань просыпается спустя... понятия не имеет, сколько дней спустя. Просто в какой-то момент забытьё, мутное как воды садового пруда, отпускает его. И Демон Чёрных Вод открывает глаза.  Находит себя в купальне, всплывает — воспоминания о произошедшем вздувшимися утопленниками поднимаются следом. Тянут за собой мерзкую непривычную тревогу и волнение. И что-то, похожее на вину.  Хэ Сюань трёт заново собранное лицо и прислушивается к дому. Касается виска — утыкается в запертую «дверь». Вспоминает пароль, повторяет вслух... В ответ слышит только звенящую тишину.  Злится. Ищет Ши Цинсюаня, хочет спросить про...  Не находит.  Даже следов, даже эха его ци — не находит вообще ничего. Так, словно тот ушел, едва Хэ Сюань провалился в сон. Словно сбежал.  Испугался?  Обиделся?  Получил, что хотел, и теперь постарается забыть как страшный сон?  Скрип собственных зубов слышится будто со стороны, будто издалека. Демон Чёрных Вод раздражённо развоплощает выживших двойников — всех до единого — и, запахнув растёкшийся по плечам халат, выходит из купальни. На ходу обращается к своим шпионам: в Небесной Столице беглого бога видели только на Празднике Фонарей в компании принца.  Тревога, грызущая рёбра, разевает зубастую пасть и обращается страхом. Практически ужасом — таким же древним, как сам Хэ Сюань. Таким же забытым, как простые человеческие чувства.  Точно таким же, как когда-то при жизни. Точно таким же, как после похищения и смерти сестры и невесты. Точно таким же, как... Демон Чёрных Вод утробно рычит, стискивая раскалывающуюся голову ладонями. Вываливается в сад и не глядя шагает в застоявшийся пруд — проваливается в безымянные чертоги, на самое дно Чёрных Вод.  Подальше от мира людей и дома, отравленного воспоминаниями и запахом Ши Цинсюаня.  Сбежал бы и от самого себя, если бы мог. Но спать не хочется, охотиться ещё рано, а мерзкие мысли грызут голову изнутри с усердием гробовых червей.  Хэ Сюань оседает на край своего каменного ложа. Хочет растечься, но только скрипит зубами. Слишком свежи в памяти ощущения дрожащего от возбуждения и наслаждения — или от страха и боли? — тела в объятиях чёрной воды.  Мечется по коридорам и залам: дважды обходит большую гостиную, две малых, заходит в усыпальницу семьи. Долго стоит возле чёрных урн, невидяще глядя на почти погасшие палочки благовоний — не помнит, когда в последний раз заходил. А зажигая новые, испытывает мучительный стыд перед покойной невестой.  Механически обновляет духовные огни, подносит кораллы и перламутр. Выходит, крепко заперев за собой дверь. Совсем по-человечески сползает по ней спиной и боги знают сколько времени сидит, уставившись в одну точку.  Тонет в собственных мыслях. Тонет в собственных страхах.  Тонет в собственных чувствах.  Тонет, тонет, тонет... И только достигнув дна болезненно-жуткого отчаяния, касается виска. Зовёт Искателя Цветов, почти надеясь услышать что-то вроде: «Я тебя предупреждал, брат Черновод». Или: «Гэгэ очень расстроен, брат Черновод. Тебе больше не рады в моём городе».  Слышит привычно-удивлённое:  — Чем обязан, брат Черновод?  — Кажется, я всё-таки облажался.  *** В малой гостиной дома Блаженства светло, тепло и остро пахнет благовониями. На маленьком столике возле кушетки небрежно разбросаны свитки с уродливыми каракулями, грязные кисти лежат поверх. Тушечница валяется на полу.  Искатель Цветов полусидит на кушетке, прижавшись щекой к плечу своего Высочества, и выглядит до отвращения счастливым. Настолько, что Хэ Сюань с трудом проглатывает язвительный комментарий. И через силу заставляет себя остаться.  — Располагайся, брат Черновод. Рассказывай, с чем пожаловал.  — Ши Цинсюань пропал. И я не могу с ним связаться.  Его Высочество не выглядит удивлённым, они с Хуа Чэном переглядываются. Кажется, переговариваются мысленно.  Это нервирует. Бесит. — Мне... важно знать. Если он решил, что не хочет продолжать, или что всё было ошибкой — его право. Я приму это, но пусть найдёт в себе смелость сказать мне об этом. Хоть духом, хоть письмом. Мне плевать как. Но я хочу услышать это от него. Если вы знаете, где он может быть, буду благодарен за помощь. Если нет, то прошу прощения за беспокойство. — Хэ Сюань наступает на горло собственной гордости. Говорит сухо и чётко. Ни тени эмоций не отражается на мёртвом лице, ни намёка на лютый шторм, бушующий в душе уже несколько дней.  — Гэгэ? — спрашивает Искатель Цветов вслух, и в его голосе слышно раздражающее сочувствие. Се Лянь молча кивает и отводит взгляд, словно не желая в этом участвовать. Хэ Сюань буквально чувствует его неодобрение. Наплевать.  — Повелитель Холода в Призрачном городе не появлялся с Праздника середины осени, — продолжает Хуа Чэн. Серебряная бабочка, взлетев с его плеча, роняет в руки Хэ Сюаню бумажку. — Но прислал записку. Как видишь, мы с уважением отнеслись к его просьбе. Демон Чёрных Вод вглядывается в неровные строки. Линии скачут больше обычного, и ему это совсем не нравится. Как и то, какие слова выбрал Ши Цинсюань. «Всё хорошо. Я жив, здоров и свободен. Только очень устал. Не ищите меня.  И не ругайтесь с Черноводом: я сам во всём виноват». Слово «свободен» больно цепляет, практически рвёт по живому зазубренными когтями обиды. Едкой и злой, отравляющей хрупкое и нежное чувство, успевшее распуститься в душе непревзойдённого демона за несколько дней, показавшихся счастливой случайностью.  Оказавшихся ложью.  Наивным — совсем не свойственным господину Чёрных вод — самообманом.  И от этого весь остальной смысл записки теряется в шторме эмоций. Хэ Сюань с трудом сдерживает отчаянный рык.  Нельзя. Не сейчас.  — Может, многоуважаемый градоначальник Хуа и его сиятельный муж подскажут, где искать... Повелителя Холода? — яд всё равно просачивается в слова, и Черновод не особенно рассчитывает на помощь. Лицо Его Высочества Наследного Принца очень живо выражает и его отношение к ситуации, и лично к гостю. Искатель Цветов смотрит на него, как на идиота. Почти вздыхает, но... — Осень, — тихо говорит Се Лянь, глядя в окно. — Попробуйте послушать молитвы, Повелитель Штормов. У вас к ним есть доступ. *** Ши Цинсюань находится не сразу. Не там, где молитв больше всего. Не в столице, где дары намного богаче. Он находится там, откуда звучат несколько самых отчаявшихся голосов. Осознав это, Хэ Сюань ругает себя за глупость. И, появившись в нужном месте, несколько минут вглядывается в сгорбленные фигуры на рисовом поле. Не может выделить одну: вся земля вокруг пропитана божественно-демонической ци. Узнаёт, только когда один из работников выпрямляется и неловко вытирает лицо неестественно изогнутой рукой.  Демон Чёрных Вод хочет сорваться с места, вынырнуть рядом, поймать, потребовать объяснений... Вместо этого он идёт по-человечески, ступает в холодную воду и не замечает, как тяжелеют полы длинных одежд. Скрывает себя от смертных, но не от Повелителя Холода. Пытается не напугать. Несколько долгих минут — Хэ Сюань сейчас плохо ориентируется в человеческом времени — он просто стоит неподалёку. Молча наблюдает, разглядывая гордого бога и сильного демона, бессмысленно копошащегося в земле.  Ши Цинсюань, слишком хорошо притворяющийся живым крестьянином, работает ловко и быстро. И не разгибается до тех пор, пока не слышит рядом шелест воды. Только тогда выпрямляется, смотрит снизу вверх и полурастерянно почти улыбается.  Губы у него потрескались, на щеках — болезненный румянец. Хэ Сюань разглядывает крестьянские одежды, закатанные рукава, полуголые — посиневшие от холода — ноги. Волосы, небрежно собранные в пучок.  Не понимает.  Не понимает, зачем. И, откровенно говоря, не хочет понимать.  Всё, что сейчас занимает Демона Чёрных Вод — это ответ на один простой, но очень болезненный вопрос. Который он никак не решается задать. Даже заговорить не решается первым, молча глядя в слишком живое — для мертвеца — лицо.  — Привет, — говорит Ши Цинсюань и возвращается к работе.  От его босых ног под водой расходятся духовные силы. Согревают землю, давая людям собрать урожай. А руки беспокойного бога, покрасневшие и исцарапанные, помогают смертным закончить быстрее.  — Повелитель Штормов приветствует Повелителя Холода, — цедит Хэ Сюань бесцветно и пусто. Так, словно между ними никогда не было ничего, кроме вражды, изжившей себя.  Ши Цинсюань удивлённо вскидывает голову, смотрит непонимающе. Кусает губу. Молчит, а потом... — Я тебя... вас понял, Повелитель Штормов. Вы что-то хотели? — Объяснений.  — Объяснений? — Ши Цинсюань выпрямляется, складывает руки на груди — искривлённое запястье сейчас особенно заметно. Горечь и боль в его голосе прячутся за толстой коркой льда, шелестят морозным ветром. — Боюсь, ранее я ввёл вас в заблуждение своим поведением. Я не собираюсь быть вашей вещью.  — Ш-ш-што? — Хэ Сюаня окатывает таким холодом, что ещё немного — ещё хоть слово — и кожа начнёт покрываться льдом.  Но ему плевать. — Так ты отнёсся к моим чувствам, в которые сам меня ткнул? Это ты услышал? Что ты — веш-ш-щь?! По лицу Ши Цинсюаня пробегает тень. Он подходит ближе, посылая рябь по холодной воде. И говорит, безуспешно пытаясь скрыть разочарование. Боль.  — А что, разве нет? Игрушка, с которой можно делать, что вздумается, и прогнать, когда наиграешься. И приказать вернуться. Или... к чему была эта ваша вежливость, Повелитель Штормов? — Не вы ли писали, что свободны? — Хэ Сюань скалится, с трудом сдерживая ярость. — Я не с-с-сделал нич-ш-шего, о чём бы ты не просил. Я не гнал тебя. Я ОТДАЛ ТЕБЕ ДОМ. И за это вы, Повелитель Холода, не удос-с-сужились даже лично передать мне свой отказ?! — Отказ? — Ши Цинсюань кривится, будто от боли. — Отказ, потому что я просто ушёл? Это ли не... — Потому что пропал. — Хэ Сюань не выдерживает. Зло хватает Ши Цинсюаня за здоровую руку, дёргает на себя — бесконтрольно вливает духовные силы. Пытается отдать так много, что вода, кое-где успевшая подёрнуться корочкой инея, наверняка потеплела бы на несколько ли вокруг.  Вот только Ши Цинсюань силу не принимает. Выдёргивает руку так резко, что едва не падает, потому что хватка разжимается при первом намёке на сопротивление. И зло молчит.  — Объяс-с-снись. Будь так добр-р-р. Если вс-с-ссё, что произ-с-сош-ш-шло, было для тебя так отвр-р-ратительно, з-с-сачем говорил о любви? З-с-сачем принял мои чувства? Или врал?  — С чего ты взял, что можешь так со мной обращаться? — Повелитель Холода снова складывает руки на груди. Будто не ощущая боли, поселившейся в ещё живом теле.  — Как? Волноваться? Искать? Перерыть всю столицу и не найти даже следов? Не получить даже записки? — Хэ Сюаня ломает злостью и обидой так сильно, что человеческий облик дрожит и едва держится. Так сильно, что вода у его ног чернеет. — Или узнать, что ты свободен, из записки для Его Высочества?  Губы Ши Цинсюаня дрожат, взгляд прикован к чужому лицу — а ледяная стена поднимается до колен, окружает Чёрную воду, не давая ей растекаться. — Не отр-равляй поле, — предупреждающе рычит Повелитель Холода. — И не с-с-смей на меня кр-рич-шать, не р-разобравшись. Всё верно. Я писал своему другу, что я свободен. Что на мне нет цепей и оков, что я могу видеть небо. Что ты не запер меня по старой памяти где-нибудь под Чёрными водами. Что я успел уйти до того, как ты решил это сделать.  От Ши Цинсюаня веет горьким морозом, но ещё больше — опасливым недоверием. И от этого почему-то становится больно. Очень. Впрочем, Демон Чёрных Вод... заслужил? — Вот как, — Хэ Сюань отступает на шаг. Стирает с лица холод и липкую дурную злость, молчит несколько долгих мгновений. — Мне больно осознавать, что всё произошедшее для тебя оказалось насилием и пленом, а моя любовь — чем-то страшным и болезненным. Так или иначе, ты свободен — был и остаёшься. Я не собираюсь тебя держать и уговаривать. Прощай, Ши Цинсюань. Повелитель Холода в моём сердце.  — Идиот, — тихо звучит сломленный голос, а морозное кольцо резко — и нежно — смыкается, не оставляя вокруг Черновода воды. Только лёд. Хэ Сюань хмурится и складывает руки на груди. Молча ждёт: объяснений, удара — чего угодно. Уже не важно, что это будет.  Демон Чёрных Вод уже всё для себя решил: он...  — Я про себя. Ты делаешь мне больно, а я всё равно не хочу, чтобы ты уходил.  — Тогда у нас больше общего, чем тебе бы хотелось. Ты тоже делаешь мне больно. И не даёшь уйти.  — А ты хочешь? — Не вижу причин оставаться. Не хочу мучить тебя дальше.  — Ответь на вопрос. — Это ничего не изменит, но: нет, не хочу. Иначе бы не искал по трём мирам. Ши Цинсюань идёт вперёд и становится выше: под его ногами вырастают ледяные ступени. Ещё шаг, ещё, и вот он уже смотрит в глаза, близко-близко.  — Никогда больше не смей кричать на меня. Или упрекать в чём-то, не разобравшись. Или думать, что я настолько труслив, что не решусь сказать тебе прямо.  — Слишком много требований для того, кто нормальному разговору предпочёл сбежать и ничего не объяснять. Но допустим. — Хэ Сюань смотрит открыто и не двигается, замерев (не)живой статуей. — Что-то ещё?  — Да. Извини. Я слишком увлёкся в тот раз. Позволил себе лишнего. Испугался, что ты... поймёшь всё неправильно. И ушёл, чтобы не быть снова... — Цинсюань скрипит зубами, заставляя себя произнести последнее слово, — пойманным.  — В таком случае, я тоже хочу потребовать кое что. — Хэ Сюань хочет коснуться бледного лица, но не решается. Всё ещё не понимает, к чему приведёт этот странный, как и все их отношения, разговор. — Никогда больше не смей сбегать вот так. Не смей исчезать без объяснений. Ты можешь думать обо мне, что хочешь, но знай: я всегда держу слово.  — Допустим. — Ши Цинсюань всё ещё выглядит насторожённым. — Что-то ещё?  — Да. Этот демон просит прощения за то, что повёл себя недостойно. — Хэ Сюань склоняет голову в вежливом подобии поклона. Смотрит себе под ноги и не может сдержать кривой улыбки.  Цинсюань так боится быть пойманным и скованным, а сам именно это и сделал с Демоном Чёрных Вод.  — Идеальная ловушка, — невпопад бормочет он и поднимает голову.  — Я её не планировал, — еле заметно улыбается Цинсюань. — Но воспользуюсь.  И целует, осторожно и медленно. Касается тёплыми потрескавшимися губами холодных, давая возможность отстраниться.  — Сочту это прощением, — шепчет Хэ Сюань в поцелуй и обнимает Ши Цинсюаня за пояс, целуя глубже, но всё равно аккуратно.  Лёд вокруг них отступает: остаются только ступеньки, скрадывающие разницу в росте. И замерзшие руки Повелителя Холода, обнимающие за шею. — Обещаешь, что никогда не запрёшь меня и не причинишь мне вреда? — шепчет он в духовную сеть. Всё так же целует.  — Я уже обещал это. И повторю снова. Я не стану делать того, чего ты сам не захочешь. — Обещаю, что больше не исчезну, не предупредив. — Цинсюань расслабляется, прикрывает глаза. Почти... верит?  Такое обещание совсем не нравится Хэ Сюаню, но продолжать бестолковую ссору не хочется, да и сил нет. Стыдно признавать, но Демон Чёрных Вод не на шутку испугался и перенервничал, снова ощутив забытый ужас потери. Поэтому он просто целует крепче и обнимает плотнее, заново присваивая себе беглого бога.  Тихо урчит, когда слышит: — Люблю тебя. Всё ещё — теперь гораздо сильнее — сомневается в собственных чувствах и искренности Ши Цинсюаня, но... — Люблю, — эхом повторяет Хэ Сюань, всё-таки доверившись непривычной щемяще-сладкой горечи.  Ши Цинсюань зарывается пальцами в его волосы, целует глубже — тоже отчаянно хочет верить. И не отпускает долго-долго, словно пытаясь заполнить пустоту дней в разлуке.  — Поможешь мне? — отстранившись, Повелитель Холода оглядывается на поле, убранное только наполовину.  — Рассказывай, что делать, — хмыкает Хэ Сюань и целует в шею. Коротко и быстро, почти украдкой. Всё ещё чувствует напряжение, висящее в воздухе, но очень не хочет про него думать.  Ши Цинсюань возвращает поцелуй, и губы его кажутся холоднее. А когда отстраняется, крестьянские одежды сменяются божественными. — Обычно я так не поступаю, но... сейчас хочу уйти с тобой. Явим им маленькое чудо. Собери то, что я срежу. Вон туда. И забери лишнюю воду. — Повелитель Холода показывает неизвестно откуда взявшимся посохом в сторону навесов. Им же развеивает иллюзию себя, копающегося в земле.  — Хорошо. Но... не думаю, что мне стоит являться. Люди неплохо знают Чёрное Бедствие в лицо, — невесело хмыкает Хэ Сюань. — Ошибаешься, господин Повелитель Штормов. Покажись им. — Ши Цинсюань улыбается хитро, почти становится похож на себя обычного. И ударяет посохом в лёд, на котором стоит.  Мириады сверкающих лезвий разлетаются в стороны. Режут стебли, не ранят людей. Те даже не сразу поднимают головы: не понимают, что произошло. Несколько мгновений — чуть больше двух ударов сердца — Хэ Сюань просто любуется снова своим богом, а после — смахивает с себя иллюзию, словно пыль. Выступает из морозного воздуха чёрной тенью, мрачно застывает за плечом Ши Цинсюаня и велит стылой воде подчиниться. Приливной волной смахивает срезанные колосья в сторону навесов.  Не может не слышать неверящие — благоговейные — шепотки. Смертные жмутся вместе, смотрят испуганно — обсуждают Повелителя Холода и Штормов... Двух Повелителей? Благодарно падают ниц — молятся... им обоим? Ши Цинсюань ласково улыбается людям, но глаза его остаются холодными. Совсем не такими, как когда он смотрит на Хэ Сюаня.  И мысленно подсказывает: — Убери воду. Хэ Сюань задумчиво — кажется, будто презрительно — смотрит на людей, согнувшихся в молитвенных позах. Удивлённо поглядывает на божественно-прекрасного Ши Цинсюаня, преобразившегося так разительно, как расцветший куст шиповника по весне. И не задумываясь, словно отгоняя назойливых мух, заставляет мутную воду уйти в землю быстрее, чем первый дождь после засухи.  — Спасибо, — мысленно шелестит Ши Цинсюань и скрывает их присутствие. Даже не смотрит на людей, удивлённо глядящих на убранный урожай. И больше не кормит землю собственной силой. Становится ниже и старше, отпускает божественность облика.  — Позволишь теперь помочь тебе? — Хэ Сюань осторожно касается плеча, мягко опускает вторую ладонь на пояс. Предлагает собственные силы, слишком встревоженный ощущением чужой почти слабости. Ши Цинсюань прислоняется спиной к его груди.  — Если тебе так больше нравится. Но я немного потратил. Давай лучше вместе... ну, например, пообедаем? — Мне нравится чувствовать себя в тебе, — шутит Хэ Сюань, склоняясь к заострённому уху и касаясь губами его кончика. — И это совершенно не помешает нам пообедать, например.  Ши Цинсюань фыркает, подставляя шею. Без слов просит о новой ласке. Думает о чём-то, от чего бледная кожа покрывается алыми пятнами... Хэ Сюань целует острый кончик уха, чувствительное место за ним, шею. Не решается спускаться ниже, но и останавливаться совсем не хочет. И, конечно, делится силами. — Слушай, а тогда... — Цинсюань, наконец, решается. Сердце его бьётся неровно и громко. — Тогда, в купальне, я слишком увлёкся, да? Ты теперь наверняка думаешь, что я...  «Слишком распущенный» кажется чересчур мягким определением для того, что думает сам о себе Цинсюань.  — Что ты крайне изобретателен. Это было интересно и неожиданно. О таком я раньше не задумывался, но мне понравилось, — честно отвечает Хэ Сюань, не понимая волнений своего бога. — А что? Я сделал тебе больно? Что-то было не так, как ты хотел? — Я... Мне тоже понравилось, но... — Цинсюань опускает голову, напряжённо замирает в объятиях. — Ты не думаешь, что я вёл себя... неподобающе? Слишком развязно, открыто, как последняя шлю... — Нет! — Хэ Сюань обрывает его до того, как прозвучит обидное слово. Ши Цинсюань оборачивается так резко, что лёд под его ногами хрустит. Ошарашенно смотрит. Не моргает даже, только дышит по старой привычке. А в глазах у него — тень будущих слёз. Наконец Хэ Сюань начинает понимать и причины поспешного бегства, и недоверие своего небожителя. Вспоминает, что нечто подобное любил говорить Ши Уду — и уже тогда хотелось ему что-нибудь оторвать. Сейчас Демон Чёрных Вод тоже злится: на собственную недогадливость, на жестокие слова дохлого самодура.  — Нет, — повторяет Хэ Сюань осторожнее, нежно обхватывает лицо Ши Цинсюаня ладонями. — Забудь все эти глупости, я даже не собирался так думать. Мне нравится твоя открытость. Меня восхищает твоя искренность и то, как ты честен со своими желаниями. Со мной. Изобретательность тоже нравится. Я... люблю тебя настоящим, Цинь-Цинь.  Ши Цинсюань выдыхает, и с его губ срывается облачко пара. Прикрывает глаза — по щеке катится одинокая слеза. Хэ Сюань ловит её большим пальцем.  И не знает, что ещё сделать, чтобы развеять сомнения своего переломанного небожителя. — Прости, — зачем-то извиняется Цинсюань. — Бестолочь. Любимый, но бестолочь, — фыркает Хэ Сюань и прижимает к себе. Прячет в объятиях от всех трёх миров, от всех злых слов, от всего на свете. И обещает. — Если кто-то посмеет так про тебя думать, я скормлю его рыбам. Ты — самое светлое и чистое, что было в моей жизни за последние сотни лет.  Несколько минут Ши Цинсюань шумно и горячо — совсем по-человечески — сопит в шею, не находя слов. Плечи его чуть подрагивают, но слёз больше нет.  А потом он отстраняется, и на щеках у него — румянец. На губах — улыбка, неуверенная, как весеннее солнце. Искренняя. — Твоему светлому и чистому слишком нравится мысль, что ради него ты готов скормить кого-нибудь рыбам.  — Ради моего светлого и чистого я кого угодно готов скормить рыбам. И сам понадкусывать могу.  — Любишь же ты есть всякую гадость. — Повелитель Холода смеётся, довольный, что двоякость смысла нисколько не задевает Хэ Сюаня.  — Еда есть еда, какая разница, какая она на вкус? — Демон Чёрных Вод пожимает плечами и старательно не обращает внимания на всплывающие в памяти обрывки прошлого. Сейчас этому не время и не место. Сейчас всё совсем по-другому.  — Совсем всё забыл без меня, — улыбается Цинсюань. Тянет руку, заправляет Хэ Сюаню волосы за ухо. Целует в щёку, наслаждаясь возможностью безнаказанно трогать. — Есть пара новых мест, которые я давно хотел тебе показать. — Удиви меня.  — Это вряд ли. Но тебе понравится. — Твоя скромность очаровательна, — ухмыляется Хэ Сюань и едва не мурчит от осторожной ласки. Забывается в ней, расслабляется, отпуская дурное и грустное. Позволяет себе наслаждаться внезапным штилем посреди безумной бури эмоций.  Повелитель Холода улыбается и называет место. Лёд под его ногами приглашающе обращается лужей.  — Снимем сегодня в ресторане отдельную комнату, — обещает Цинсюань за мгновение до того, как Хэ Сюань утягивает их обоих под воду. — Как пожелает мой бог, — шелестит в духовной сети тихий голос.  И стылая вода уходит в землю, не оставляя и намёка на то, что здесь ссорились два Повелителя.