Холодные Чёрные воды

Ши Цинсюань сидит на постели, доверчиво повернувшись спиной. Хэ Сюань осторожно вынимает из его причёски украшения — медленно, одно за другим. Не глядя откладывает в сторону: любуется линией плеч, скрытых тонкой нижней рубашкой. Чуть подрагивающих от сбитого дыхания — от волнения? В памяти всплывают образы из далёкого прошлого — другой совсем жизни, когда Повелитель Ветра, снова напившись на божественном сборище, просил помочь. Так же доверительно подставлял спину, только одежды было больше, да и сам Хэ Сюань... Проклятье. Отложив очередную шпильку, Демон Чёрных Вод позволяет себе то, что не разрешал тогда. То, что прятал так невероятно глубоко внутри, что сам не видел. Не хотел видеть. Хэ Сюань вдыхает призрачный аромат почти выветрившихся благовоний, отводит в сторону чёрный занавес мягких волос. Открывает изящный изгиб шеи — целует острые выступающие позвонки со всей нежностью, на какую способен. Ши Цинсюань тихо стонет, подаётся навстречу — наклоняет голову, подставляясь под ласку. Именно так, как хотелось. Совсем забыв об оставшихся заколках, Хэ Сюань покрывает поцелуями бледную кожу — такую горячую, что можно обжечься. Ши Цинсюань роняет с плеч рубашку, сам пытается выпутать серебро из волос... Демон Чёрных Вод рычит, отстраняясь. Торопливо — всё равно стараясь не поранить — избавляется от оставшихся украшений. Два выдоха перебирает рассыпавшиеся по плечам волосы, наслаждаясь свободой. И роняет Ши Цинсюаня на чёрный шёлк простыни, нависая над ним. — Наконец-то, — шепчут раскрасневшиеся губы, и Хэ Сюань понимает: его вечный враг-друг-возлюбленный тоже этого ждал. От этой мысли становится так жарко, словно в груди вспыхнуло утонувшее солнце. Восторг бурлит, смешивается с приливом желания, затапливает всё существо. Наполняет мёртвое тело нетерпением, совсем по-человечески упирающимся в бедро Ши Цинсюаня. А тот так легко раздвигает ноги, пускает — трётся собственным возбуждением, ничуть не менее слабым. Стонет просяще. Хэ Сюань зарывается пальцами в мягкие волосы и целует. Глубоко, жадно, голодно. Каким-то чудом всё ещё помнит об осторожности — ласкает чувственно раскрытые губы. Пьянеет от этой близости так, как никогда не пьянел от вина. Чуть слышно стонет в поцелуй, когда чувствует клыки, касающиеся мягко и нежно. Когда чувствует пальцы, торопливо развязывающие нижнюю рубашку, скользящие по коже — шершавые от долгой жизни среди людей. Всё равно очень нежные. Ши Цинсюань ласково гладит грудь, спину — везде, куда дотягивается, — обнимает ногами, не желая отпускать. Длинные ресницы подрагивают, глаза закрыты: доверяет и... — Любовь моя... — Разносится шёпотом в мыслях, ладонь опускается на затылок, прося целовать глубже. — Как же я хочу тебя, всего хочу. Быть с тобой, любить тебя. Очень хочу. Пожалуйста, А... Хэ Сюань. — А-Сюань, — разрешает Хэ Сюань, не сразу понимая, чего опасается его Цинсюань. Не сразу улавливая смысл всего остального. — Пожалуйста, А-Сюань. Хэ Сюань разрывает поцелуй. Потрясённо вглядывается в раскрасневшееся лицо, теряется в обезоруживающем сиянии глаз, впервые замечает радостные морщинки в их уголках. И не может — не хочет больше — отказывать. Снова целует: нежно, коротко и дразняще. Осыпает поцелуями, лёгкими, словно морские брызги. Лицо, косые шрамы на лбу и подбородке, изящные брови, горячие щёки. Ловит губами новый стон и с довольным урчанием спускается к открытому горлу. Скользит нечеловечески длинным языком по ключицам, кончиком щекочет соски, потемневшие от пришедшей в движение крови — просящие стоны и горячие ладони на плечах ощущаются слишком приятно. Хэ Сюань бессовестно пятнает кожу засосами, заявляя свои права. Не оставляет без внимания страшные, вздувшиеся рубцами свидетельства смерти, оставшиеся на когда-то нежном теле. Касается их особенно ласково, согревая дыханием. С каждым поцелуем — с каждой светло-розовой, осторожной меткой — сползает всё ниже. К часто вздымающимся от напряжения и торопливого дыхания рёбрам, к приглашающе раскрытым бёдрам, к возбуждённому члену. Нетерпеливо высвобождает его, стягивает штаны... И жадно — голодно — вбирает его в рот. Обвивает языком по всей длине, медленно двигает головой, тщательно следя за зубами. Почти путает чужой рычаще-гортанный стон с собственным. Ласкает ладонями ноги, скользя от тазовых косточек до колен и поглаживая кончиками пальцев чувствительную кожу под ними. Цинсюань, раскрасневшийся и совершенно пьяный, подрагивает в его руках, смотрит так, будто не до конца верит. Тянется к волосам — не решается. Хэ Сюань поднимает на него пылающий взгляд и, обращаясь в духовной сети, просит: — Пожалуйста, Цинь-Цинь. И распускает кольцами свернувшийся вокруг члена язык, чтобы взять до конца, уткнуться носом в тёплый живот. И сглотнуть голодную слюну, ощущая в горле распирающую тяжесть. Цинсюань задыхается, сдавленно стонет — с трудом приподнимается на локте. — Мне... правда можно? — Он почти испуган: ресницы подрагивают, клыки нервно сминают губу. Почти невинен — порочно красив. — Тебе — можно, — всё так же мысленно отзывается Хэ Сюань и закрывает глаза. Иррациональный страх, что всё это сладкое наваждение в любой момент может осыпаться кровавым безумием и обратиться в кошмар, не отпускает. Липким холодом ворочается в животе, притупляет неистовое желание брать. Но отступает, когда тонкие пальцы касаются виска, тянутся дальше увереннее. Тяжело дыша — Хэ Сюань замирает и беззвучно стонет не размыкая губ — Цинсюань вытаскивает заколки, держащие хвост. Волосы рассыпаются по плечам — в них тут же вплетаются осторожные пальцы. Невесомо дразнят когтями. И за эту короткую нежность хочется умереть. Хочется растечься чёрной водой, окутать собой всё бледное тело, заласкать каждый цунь шёлковой кожи. Присвоить и никогда больше не отпускать, всюду следуя за своим божественно терпеливым демоном. Таким искренним — и непозволительно напуганным. Хэ Сюань медленно поднимает голову, оставляя во рту лишь головку, и снова заглатывает до конца. Млеет от ощущения тонких, но нечеловечески сильных пальцев, перебирающих волосы. Отдаётся этой ласке полностью, самозабвенно доводя Цинсюаня до пика. Пьёт его дрожь, его стоны — пьянеет от жара во рту, от коротких мгновений, когда пальцы в волосах сжимаются чуть сильнее. Больнее. — А-ах-Сюань! — Стон срывается, захлёбывется, сменяется хриплым рыком. Цинсюань выгибается навстречу, тонкое тело почти звенит от напряжения. Рука тяжелеет — заставляет уткнуться носом в живот, и жар прокатывается по горлу. Хэ Сюань расслабляется, глотает всё до последней капли. И замирает — на несколько ударов сердца, на вечность — а потом Цинсюань разжимает пальцы, почти растекается по чёрному шёлку. Смотрит пьяно — с каждым вдохом всё больше испуганно. — Я... Ох... Прости меня. Хэ Сюань открывает глаза. Медленно поднимает голову, выпускает член изо рта — напоследок скользит по всей длине языком, собирая жемчужные капли, смешанные со слюной. Облизывается, чуть не урчит довольно. — За ш-ш-што? — спрашивает вслух, влажно целует внутреннюю сторону бедра. Гладит бока, ожидая ответа. — З-за то что заставил... — Прячась, Цинсюань зарывается пальцами в собственные волосы, дышит неровно. Хэ Сюань смеётся рычаще-хрипло, беззлобно и искренне. Насмешливо скалит острые — рыбьи — зубы, глядя на небожителя, испугавшегося своего порыва. Встречается с опасливым удивлением. — Балбес. Если ты правда считаешь, что смог бы меня заставить, я не стану тебя переубеждать, — Демон Чёрных Вод сыто мурчит, всё ещё ощущая сладкий и острый, как талая вода, привкус во рту. Откровенно веселится, договаривая: — Ты вкусный. Мне нравится. Заставляй ещё, если захочешь. Я не против. — Я... — На мгновение хищный отблеск золотом сверкает в глазах, а потом Цинсюань снова смотрит растерянно. Так, будто совсем не этого ждал. Хэ Сюань приподнимается, садится между доверчиво раздвинутых ног, гладит острые коленки. — Что-то не так? — Настороженное беспокойство сквозит не только в голосе: читается в позе, в резко очерченных скулах, в замерших на середине движения ладонях. Дурашливое веселье, золотыми искрами пляшущее в глубине льдистых глаз, тускнеет и гаснет. — Всё так! — Ши Цинсюань мотает головой, тоже садится, почти упирается лбом в лоб. И тихо-тихо признаётся: — Я просто не думал, что ты... позволишь. Что я могу... к тебе... Что можно вот так... — Как «так»? Чего ты ждал, отдаваясь мне так безрассудно? — Хэ Сюань хмурится, но помнит советы Искателя Цветов и его сердобольного принца. Сдерживает всколыхнувшееся в груди раздражение. Даже говорить старается тихо и ровно: как когда-то давно говорил с сестрой. — Ты ждал, что я сделаю тебе больно? Или безжалостно использую и брошу в доме, который восстанавливал для тебя? — Я... Я предполагал. — Цинсюань коротко и нервно смеётся, кусает губы. — Думал, что ты, даже если захочешь меня, не позволишь к себе прикоснуться. Что придётся сдерживаться, чтобы ты не разозлился и не... ушёл. К концу признания его голос совсем гаснет, и Хэ Сюань молча качает головой. Запоздало понимает: поторопился. Не ответил ничего на признания. Вообще ничего не сказал перед тем, как подмять под себя. Просто разложил, решив что ласки будет достаточно, чтобы... Чтобы что? Чтобы забыть тот кошмар, что творил совсем недавно? Или чтобы простить за все злые жестокие слова? А может, чтобы залечить собственноручно оставленные рваные раны? Хэ Сюань впивается когтями в ладонь, выныривая из бессмысленных терзаний. Делает вдох — понимает, что забывал дышать всё это время. Отстраняется совсем немного: так, чтобы видеть лицо. Заглядывает в глаза. Ищет в яшмовой глубине ответ на свои сомнения — видит отголоски собственных жестоких кошмаров. — Я не причиню тебе боли больше. Не буду неволить и принуждать. Захочешь уйти — держать не стану. Захочешь остаться — не прогоню. Двери моих чертогов и этого дома открыты для тебя из моих... м-м-м... покоев в Призрачном городе. И... — П-правда? — Глаза распахнуты широко-широко, ресницы трепещут, блестят искрами слёз. Хэ Сюань кивает. И решительно ловит ладонями лицо Цинсюаня, гладит всё ещё горячие щёки, стирает слёзы и спустя целую вечность — три дюжины сбивчивых вдохов — решается. —Я... люблю тебя. — Слова признания даются с трудом, звучат будто сквозь толщу воды, повторяют слова Цинсюаня до последнего звука. Отражаются тревожной дрожью в кончиках пальцев. — Хочу тебя. Быть с тобой. Беречь тебя. Если ты мне позволишь. — А-Сюань... — Ши Цинсюань смотрит так, будто впервые видит. Завороженно, зачарованно — и не дышит. Не решается поверить — очень этого хочет. — Да. Только для тебя. Всё, что захочешь — для тебя. — Всё, что... захочу? — На льду появляются первые трещины. — И ты не...? — Всё. Что. Захочешь. — Хэ Сюань чеканит слова, звучит серьёзно, как штормовой ветер. Но внезапно смягчается, усмехаясь: — Даже пароль от духовной сети дам, только зимой не буди. — Не буду. — Цинсюань улыбается, оттаивая. — В чёрной пучине вода глубока. И цветом она — как тушь, — мгновением позже звучит в его голове. — Говорят, в ней живёт священный дракон, которого не видел никто, — заканчивает Цинсюань так же мысленно. — Или спит? — Раньше спал. А теперь вспоминает, как и зачем жить. Прохладные пальцы осторожно гладят висок, отводят в сторону растрепавшиеся волосы — заправляют за ухо. Ши Цинсюань вглядывается в лицо Демона Чёрных Вод так, будто правда надеется обнаружить там драконью чешую. — И даже... разрешит помочь ему вспомнить? — Если хочешь, всё разрешу, — отзывается Хэ Сюань вслух, и это звучит вопросом. Мгновением позже, не дожидаясь ответа, он нахально утягивает настороженно-осторожного Ши Цинсюаня в объятия. Прижимает к себе, шумно сопит в растрёпанные волосы у виска. Ворчит, успокаивая возможный испуг, касаясь губами острого уха: — Если скажешь, отпущу. — Хочу. Не скажу. — Цинсюань прижимается сильнее, подставляет шею — ведёт кончиками пальцев по спине. Осмелев, повторяет этот путь когтями, едва касаясь, дразня. — А чего хочешь, скажешь? — Хэ Сюань касается губами открытого горла, облизывает подрагивающий от неровного дыхания кадык, целует ямочку между ключиц. Почти забывается в тёплых ласковых касаниях, но всё ещё осторожничает. Не хочет снова возвращаться на тонкий лёд взаимного недоверия. — Уже сказал. — Когти нежно чертят на спине одному Цинсюаню известный рисунок. — Тебя. И... знать, что ты не разозлишься. — Даю слово, — фыркает Демон Чёрных Вод и заваливается на спину, оставляя Ши Цинсюаню выбор: упасть вместе с ним или остаться гордо сидеть верхом. Провожает удивлённым взглядом — и рваным вздохом — когда тот выбирает третий вариант: сползает ниже, целует над поясом штанов и поднимает полный задорной желтизны взгляд. — Я тебе верю. «А не стоило бы», — думает Хэ Сюань, но забывает об этом почти сразу. Решительность в демоническом взгляде его божества дурманит, лишая разума лучше любых зелий. А его руки... Ладони, снова горячие, гладят бёдра плотно и жадно. Задерживаются на внутренней стороне, посылая искристое предвкушение. А потом Цинсюань избавляется от остатков одежды, откидывает волосы на одно плечо — не торопится. Ведёт губами по всей длине члена, согревает дыханием, сбившимся и совсем человеческим. Задорно поглядывает наверх — встречает тёмный от желания взгляд, замечает закинутые за голову напряжённые руки — и жар дыхания сменяется холодом. Контрастирует с горячими пальцами. — Собираешься коварно мстить? — Шутка, дурацкая и корявая, сама собой срывается с языка. Хэ Сюань почти смущается своей нелепой попытки, но Цинсюань легко подыгрывает. — Причинять удовольствие. — Этот демон повинуется твоему желанию, — откровенно передразнивая Искателя Цветов отзывается Хэ Сюань. — Не представляешь... — Ледяной язык обводит головку, сменяется жаркой ладонью. Цинсюань почти смеётся, целуя всё ниже и ниже... — ...как давно я хотел это услышать от тебя. — ...и широко открывает пасть. Мягко, будто острых клыков вообще нет, обхватывает тёплыми губами яйца, посасывает их, играет холодным языком. Слишком старается. — Догадываюсь. Демон Чёрных Вод хмурится, недовольный происходящим: ласки Повелителя Холода слишком отдают борделем Призрачного города, и это вызывает глухое раздражение, перерастающее в злость, но.. Хэ Сюань сдерживается. Вздыхает чуть громче, считает до трёх. Приподнимается на локте, нежно поглаживая за ухом, и просит, стараясь не обидеть только-только осмелевшего Цинсюаня: — Свет мой, смилуйся над этим демоном. Смени пытку. Эта — слишком изощрённая для меня. — Не думал, что такое возможно, — Цинсюань смеётся и отстраняется, возвращая почти человеческий облик. И просит, касаясь бедра почти невинными поцелуями: — Расскажи, какие пытки предпочитает мой демон. — Твой демон, — повторяет Хэ Сюань и прислушивается к себе. Удовлетворённо урчит, наслаждаясь осознанием. Гладит Ши Цинсюаня по волосам, откровенно любуется им. Чуть было не забывает вопрос. — Сегодня ночью твой демон предпочёл бы безыскусную и скучную классику. Оставим эксперименты на другой раз — я слишком давно ни с кем не был, чтобы достойно вынести их сейчас. — Значит, начнём с простого? Так мне тоже нравится. — Цинсюань ухмыляется, цепляет клыком губу, что-то придумав. Снова наклоняется, нежно щекочет языком кожу. Облизывается. И берёт в рот. Почти обычно — мягко и осторожно, помогая себе по-человечески тёплыми пальцами. Закрывая глаза. Кажется, отдаваясь простым ласкам больше, чем демоническим. Хэ Сюань с довольным стоном откидывается назад. Торопливо закидывает руки за голову, обхватив запястья — доверяя себе меньше, чем самой лживой нечисти. Небезосновательно опасается сделать больно, забывшись. А Цинсюань двигает головой совершенно самозабвенно. Берёт глубоко, но не до конца — так, будто не лишён человеческих рефлексов и необходимости дышать. Наоборот, иногда выпускает член изо рта, ведёт им по губам — переводит дыхание. И берёт снова: то жадно, то ласково, останавливаясь у самого края удовольствия. Заставляя Хэ Сюаня дышать тяжело и рвано, чуть слышно рычать от кипящего под кожей желания. Бёдрами подаваться вперёд — толкаться навстречу ускользающим в последний момент губам и пальцам. Тяжёлой ладони, заставляющей остаться на месте. Наслаждаясь этой сладкой пыткой, Хэ Сюань очень старается не думать, где и когда его — теперь уже только его — Ши Цинсюань научился этому. Кого ласкал, будучи небожителем, о ком мечтал. — Цс-с-с-цинь-Цс-цинь, — шипит Демон Чёрных Вод, захлёбываясь удовольствием, слишком яростным и пьянящим от долгого хождения по краю. Чувствуя снова успользнувшее удовольствие и крепкое кольцо пальцев у основания, рычит почти угрожающе, скалится — в последний момент вспоминает с кем он. Усилием воли сдерживает демонический порыв намотать шёлк волос на кулак и заставить взять глубже. Губы Цинсюаня невесомо касаются слишком чувствительной кожи. — Да, любовь моя? — Он изгибает брови, смотрит вопросительно — совершенно точно насмешничает. Играет, будто с добычей, и только неровное дыхание и помутневший взгляд выдают его собственное желание. — Ты чудовищно коварен, — Хэ Сюань не находит сил говорить вслух. Даже в духовной сети звучит хрипло и голодно. Восхищённо. Цинсюань смеётся, и его дыхание ощущается щекотными искрами. — Скажи, чего мой демон хочет сейчас? — Тебя. — Демон Чёрных Вод смотрит в волчье золото глаз и думает только о том, чтобы взять своё. Присвоить, пометить изнутри... От нереализованного желания становится физически больно. Налитый кровью член дёргается, пульсирует в жёсткой хватке нежных пальцев. Хэ Сюань остаётся неподвижным: предоставляет Ши Цинсюаню полную свободу действий. И очень по-человечески ждёт милосердия. — Тогда тебе повезло. Я ведь уже здесь. — Цинсюань облизывает губы, задевая языком головку, а когда берёт в рот, перестаёт дурачиться. Сосёт, закрыв глаза и тихо постанывая — так, будто сам получает от этого удовольствие. Не замедляется больше, не отстраняется, размыкает пальцы. Старательно ласкает, забыв обо всём. Урчит, когда впервые с начала «пыток» длинные пальцы Хэ Сюаня вплетаются в волосы. Не тянут, не давят — с неловкой нежностью скользят сквозь пряди, гладят затылок и шею. Подрагивают и замирают в такт рычащим стонам. — Цинь-Цинь... — шепчет Демон Чёрных Вод и едва успевает отдёрнуть руку до того, как шёлковые пряди оказываются намотаными на кулак. Цинсюань разочарованно стонет, и этот звук вибрирует в горячем горле. Хэ Сюаня сносит шквальной волной: накрывает оглушительным удовольствием, топит в тёплой ласковой бездне и тянет на дно тихого безмыслия. Сопротивляться ему не хочется, но он всё равно усилием воли открывает глаза. Успевает увидеть — почувствовать — с каким удовольствием Цинсюань облизывает уже чистую кожу. — Ты тоже вкусный, — он нисколько не смущается. Выглядит слишком довольным. — Иди сюда, — хрипло зовёт Хэ Сюань, просяще тянет за руку. А поймав, утягивает в объятия и целует, целует, целует... Долго, отчаянно и самозабвенно. Вылизывает рот изнутри, кусает и посасывает губы, дразнится длинным языком — чувствует на плечах непривычно сильные пальцы. Смотрит прямо в глаза: из-за слишком близкого расстояния единственный, двоящийся и расплывающийся, но всё равно божественно прекрасный. — А-Сюань. — Цинсюань, усевшись сверху, не перестаёт целовать. Касается губами щёк, подбородка, шеи — хаотично, будто не зная какое место выбрать. — А-Сюань, ты хочешь... меня? — Мне кажется, это очевидно, — Хэ Сюань усмехается в поцелуй, гладит ладонями бёдра, нахально мнёт пальцами ягодицы. — Но я повторю: хочу. — Тогда бери. — Цинсюань снова смеётся.