Холодные Чёрные воды

Чёрное Бедствие унимается к середине зимы. Выбрасывает на берег обломки пустых кораблей — разбивает их о скалы, на которых раньше ютилась деревня — и уходит. Растворяется во вспененных штормом волнах. Утомлённо опускается на дно: возвращается домой, в безымянные чертоги, запертые снаружи и изнутри ото всех незваных гостей. Навещает четыре урны, согретые сиянием золотых огней, высыпает на маленький алтарь отмытое от крови золото. Четыре раза зажигает благовония, прежде чем удалиться в спальню. Падает на постель, в ворох так и не убранных покрывал, кое-где уже начинающих расползаться и обрастать ажурным кружевом плесени. Позволяет одежде просто стечь, раствориться в воздухе ледяным паром. И не двигается, бездумно глядя сквозь потолок, пытаясь унять шторм, бушующий в мыслях. Чудовищный тайфун противоречивых чувств рушит всё, что Хэ Сюань знал: разносит в щепки едкую ненависть, топит в пугающей жалости кипучую злость. Оглушает ураганом незнакомой одержимости, смутно напоминающей забытое человеческое влечение. И всё плотнее закручивается вокруг бывшего Повелителя Ветра, а ныне — хозяина Холода и Штормов. Хэ Сюань морщится: титул совершенно не вяжется с образом. С тем, что он знает о Ши Цинсюане — что помнит о нём из той, прошлой жизни небожителя. Для него Ши Цинсюань — солнце. Острое, злое, яркое. Зимнее. Смотреть на него невыносимо больно — особенно тому, кто привык к темноте и золотому мерцанию глубоководных огней. Не смотреть — невозможно. Ши Цинсюань — солнце. Холодное, далёкое, недосягаемое. Одинокое. Каждый взгляд, даже случайно брошенный сквозь глаза одного из дюжины двойников, отдаётся во всём теле злой мучительной дрожью и липкой дурнотой. Каждый взгляд, задержавшийся дольше, чем позволительно, ощущается, как удар в спину — остро саднит под рёбрами, как у живого. А Хэ Сюань всё равно смотрит. Смотрит в упор и издалека, бросает взгляды через стол и исподтишка разглядывает во время торжественных сборищ. Держит уважительную дистанцию, придерживается образа. И больше не приближается к его дворцу. Не хочет признавать, что ему понравилась хтоническая ярость, исказившая некогда приторно-нежные черты лица. И понравилась кровь, искрящая на языке. Ши Цинсюань — солнце. Нежное, ранимое, ласковое. Тёплое. Но его свет никогда не достигнет морских глубин. Рассеется, растечётся отсветами, утонет в темноте и холоде. Погаснет под убийственным давлением Чёрных вод. Хэ Сюань почти жалеет, что не может просто запереть это «солнце» в стеклянном фонарике. Забрать с собой на глубину, спрятать от всех трёх миров и любоваться в одиночестве. Наслаждаться тем, как медленно угаснет божественное светило, в конце концов превратившись в тускло мерцающий призрачный огонёк. Хэ Сюань почти жалеет, что никогда не получит ни капли этого света, слишком прекрасного и слишком далёкого от непроглядных морских глубин. Но только почти. Сон подступает медленно, накрывает волнами безмыслия, размывает реальность до мутных пятен. Затапливает сознание холодной вязкой усталостью. Безразличием. И Хэ Сюань с облегчением тонет в нём, погружаясь всё глубже в зимнее забытьё. Засыпает, растянувшись поверх покрывал и безотчётно подставляя раскрытую ладонь — всё ещё ждёт свой призрачный огонёк, который больше никогда не придёт. А жаль. *** — Я ненадолго, — говорит Ши Цинсюань, скидывая с плеч халат из чёрного шёлка. Его, Хэ Сюаня, халат. — Мне всё равно. Демон Черных Вод находит в себе силы показать из растёкшейся по кровати лужи целую голову. Поднимает её, внимательно следя за бледным силуэтом. Как ни пытается, не может разглядеть в полумраке деталей. — Как скажешь. Подвинься. Или не двигайся. Ши Цинсюань идёт — хромает — к кровати и падает рядом. На своё место: туда, где раньше болтался призрачным огоньком. Хэ Сюань не успевает убрать себя в сторону, и Повелитель Холода оказывается в объятиях Чёрной Воды. Улыбается, наверняка находя это забавным. Безжизненно бледные — когда-то соблазнительно яркие — губы обнажают едва заметные клыки. Льдистые глаза сверкают хищным золотом в свете духовных огней. Хэ Сюань не может больше смотреть на это. Отворачивается — чувствует, как исчезает с растекшейся части себя чужой вес. Снова смотрит. — Я ненадолго. — Светло улыбается с соседней подушки оторванная голова Ши Цинсюаня. И хозяин Чёрных вод просыпается, невидяще глядя в каменный потолок. Судя по вялым разговорам небесных бездельников, до Цинмина — чуть больше пары недель. *** Блёклое апрельское солнце слепит глаза, привыкшие к темноте. Обжигает теплом мёртвое тело, отсыревшее не хуже заплесневелых покрывал. Жалит случайными всполохами и бликами, причиняет боль: где-то под рёбрами ворочается новая, непривычная дурнота. В носу свербит запах молодой травы, безжалостно смятой сапогами, а слабый ветерок примешивает к нему призрачную тень горящих благовоний. Хэ Сюань недовольно морщится, словно пахнуло помоями. Смотрит на новенький, отремонтированный после сошедшего селя храм Повелителя Холода и Штормов. Ухмыляется, вспоминая бесплодные попытки младших служащих сдержать неистовый гнев. И заходит внутрь. Разбитая зимой статуя вновь холодно взирает с постамента, а у каменных ног горят многочисленные — ну надо же — палочки благовоний. — Непрошибаемый идиот, — бормочет Хэ Сюань, обходя «божественное» изваяние. Вглядывается в лицо второй статуи: либо скульптор был безруким калекой, либо годы и смерть жестоко изменили знакомое прежде лицо. Впрочем, Демону Чёрных Вод плевать. Его взгляд скользит по неожиданно пустующему алтарю — благовоний чуть меньше, чем у его ног, а из подношений — только уже подсохшие фрукты и миска риса. Хэ Сюань хмурится: это почему-то задевает, вызывает необъяснимое раздражение. Сквозь ледяную стену безразличия пробиваются чувства, но Чёрное Бедствие отказывается их замечать. Просто бросает на алтарь веер из вишнёвого дерева, расписанный золотыми карпами. И жемчужину размером с дикую вишню. Уходит не оборачиваясь, не давая себе времени задуматься над спонтанным поступком — забывает о нём, возвращаясь к привычному маршруту. Обходит деревню, разглядывает дома, обедает в дрянном — ставшим ещё отвратительнее — трактире. И долго сидит на кладбище, пустым взглядом скользя по надгробным камням. Вспоминает совсем не родных. — Мин-сюн! — Ши Цинсюань выглядит пьяным и, похоже, снова не ведает, что творит. Щёки у него раскраснелись, дыхание сбилось, а по пересохшим губам то и дело скользит язык. Глаза сверкают ярче закатного солнца, а ловкие пальцы ловят «Повелителя Земли» за край одеяний. Тянут за угол, в глухой коридор, где никто не увидит. — Прости, Мин-сюн, но ты меня так настойчиво избегаешь, что мне пришлось...! Ши Цинсюань дышит часто-часто, хлопает по-женски длинными ресницами и зачем-то лезет обниматься. Хэ Сюань не понимает, но, чтобы не портить легенду, пока это ему позволяет. Молчит. — Заранее прошу меня извинить, если я тебя неправильно понял, — выдыхает Ши Цинсюань и... целует. Слишком смело, отчаянно, искренне — словно не во второй раз, а в последний. Хэ Сюань замирает, стоит истуканом — не понимает. Не желает понять. Придя в себя, грубо скидывает с плеч нежные руки, отталкивает. Ши Цинсюань пятится, делая вид, что ничего страшного не произошло — на ресницах сверкают невольные слёзы. — Не надо, — хрипит Хэ Сюань, сдерживая желание вытереть губы. Понимая, что и без этого чуть не разрушил всю маскировку. — Я... Я тебя понял, Мин-сюн. — Повелитель Ветра виновато кланяется и торопливо уходит. Понимание обрушивается внезапно, словно первые заморозки: Ши Цинсюань тогда был не пьян. Пелена ненависти медленно сползает с воспоминаний, отпускает из цепких когтей предубеждённости. После того раза любвеобильный Повелитель Ветра ни разу не заикнулся о чём-то подобном. Неизменно держал дистанцию — слишком короткую для Хэ Сюаня, но точно дружескую. И злил, до голодных судорог столетиями злил своей ветреной глупостью, бесстыдной привычкой флиртовать с каждым третьим. Злил не только потому что Хэ Сюань привык его ненавидеть. А потому что... Ши Цинсюань улыбался не только ему. И уединялся с другими. Хэ Сюаня тошнит, к горлу подкатывает едкая желчь. Истончившееся марево гнева обнажает воспоминания о редких, таких отчаянных взглядах, которые бросал на него Ши Цинсюань, завоевав чью-нибудь благосклонность. Так, будто надеялся, что Мин-сюн — Хэ Сюань — вмешается и остановит. А тот просто разворачивался и уходил. Застарелая ярость разлагается, отравляет мысли сомнениями. Вспоминается незаметная забота и совершенно неподдельная радость. То, как Ши Цинсюань следил, чтобы Мин-сюну всегда хватало еды. Самой вкусной, никак не иначе — и это при том, что не знал. Как плакал на меланхолично подставленном плече, снова разочаровав брата. Только наедине не стеснялся собственной «неполноценности, слабости». Как прося помощи, Хэ Сюаню — Мин-сюну — единственному ни разу не предложил даже десятка заслуг. Вспоминается мимолётная растерянность, привычно мелькающая в небесных глазах в ответ на каждое: «Мы — не друзья». И то, как Хэ Сюань, поглощённый жаждой мести и злобой, не замечал — не хотел замечать — за образом Повелителя Ветра его самого. Подлая тоска голодной акулой выгрызает разом все рёбра, Демон Чёрных Вод топит изорванное сердце рисовым вином. Отказывается признавать, что все эти годы слепцом был не только Ши Цинсюань. *** Закатное солнце красит небо кроваво-красным, разливает над горизонтом кипящее золото, сползая в безмятежные волны. Рисовое вино давно кончилось, а мутные воды памяти схлынули, оставив Хэ Сюаню только тянущую боль и смутное чувство вины. Рука тянется к виску привычным жестом, дурацкий пароль срывается с языка раньше, чем Демон Чёрных Вод вспоминает, что вроде как повздорил с давним другом. Осознание приходит вместе с чуть удивлённым ответом Искателя Цветов: — Брат Черновод? — Выпей со мной. И поговорим. — В Призрачном городе всегда... — Нет. У меня. Мне нужен ты, а не твоё обожаемое Высочество. — Хм. Хорошо. Хэ Сюань опускает руку, обрывая связь. Трёт лицо, пытаясь собраться с мыслями. Чувствует себя невыносимо уставшим: слишком много незнакомых и сильных эмоций обрушилось на него этим днём. Слишком много воспоминаний разбудил проклятый Ши Цинсюань. Но Демон Чёрных Вод больше не чувствует к нему такой оглушающей ненависти. И это пугает. Тряхнув головой, Хэ Сюань встаёт. Поднимает опустевший кувшин, стряхивает налипшую грязь с одежд и открывает дверь в свои чертоги прямо в стволе дерева. С облегчением ныряет в сырую прохладу и темноту. В ожидании гостя разжигает золотые огни в малом — единственном — зале. Достаёт вино, расставляет закуски: солёная рыба, копчёный угорь, устрицы. Не то чтобы это было необходимо, но глупо отказывать себе хотя бы в таком удовольствии. Встречает Искателя Цветов под Кровавым Дождём полулёжа на каменной кушетке возле стола — поверх немного заплесневелых подушек. — Рад видеть тебя в здравом уме, — вместо приветствия бросает Хуа Чэн, насмешливо улыбаясь. — И тебе здравствуй. — Хэ Сюань кривится, нехотя признавая чужую правоту. Разливает вино по пиалам, приглашающе кивает на свободную — вторую и единственную, кроме хозяйской — кушетку. Подушки на ней новые и даже почти не сырые. — И о чём же ты хотел поговорить? — Хуа Чэн неспеша тянет вино, смотрит слишком уж пристально: словно под кожу лезет взглядом. — О Ши Цинсюане. — Даже так, по имени? Не «грязное ничтожество», не «двуличная дрянь»? Я удивлён, брат Черновод. И, признаться, даже рад. — Искатель Цветов смеётся и залпом допивает вино. — Чему? — Хэ Сюань пропускает все остальные вопросы мимо ушей, не обращает внимания на поддёвки. Тоже допивает вино и с удовольствием заедает послевкусие ломтиком угря. — Тому, что ваш «конфликт» вышел из острой стадии. И, возможно, однажды исчерпает себя полностью. — Ты отвратителен. — Но тебя это устраивает. Хэ Сюань молча разливает вино и какое-то время оба демона просто пьют. Кувшин пустеет наполовину, прежде чем Демон Чёрных Вод спрашивает: — Как он умер? Хуа Чэн ухмыляется: для любого другого это был бы глупый и неприличный вопрос. И пожимает плечами. — Понятия не имею. Говорит, что даже не понял. Просто однажды ночью замёрз. Утром встал и пошёл, спохватился, когда не почувствовал холода. Но ты наверняка уже видел, как проявляется его демонический облик. — Видел, — кивает Хэ Сюань. И про себя добавляет: «Совсем не просто замёрз». Допивает и снова разливает вино. — Давно это было? — Давно. — Хуа Чэн прикрывает глаз, вспоминая. — Лет семнадцать он прожил человеком. Ещё лет через десять впервые явился к тебе. Дальше сам считай, хотя, с твоим чувством времени... Хэ Сюань пропускает заслуженную подколку мимо ушей. — А во второй раз? — Вознесение? — Да. — С этим проще. Холода стояли такие, что он растратил на смертных все силы. Почти развоплотился, но вместо этого вернулся к бездельникам. На Небесах терпеть не могут эту историю. Мало того, что «какой-то демон» вознёсся, так еще и оказался бывшим Повелителем Ветра. Хэ Сюань хрипло смеётся, признавая: история достойна ещё одной картины. Даже жаль, что он умудрился проспать такое событие. Впрочем, пересмотреть воспоминания двойников ему никто не мешает — будет чем заняться перед сном. Вовсе не потому, что ещё раз хочется увидеть Ши Цинсюаня — просто потому что это смешно. *** Нежизнь Хэ Сюаня возвращается в привычное русло. После беседы с Искателем Цветов он снова остаётся в блаженном одиночестве. Остаток весны и почти всё лето проводит на глубине в компании своих питомцев. Разбирает грузы с утопленных зимой кораблей, наводит порядок во владениях. Изредка поднимается на поверхность, чтобы погреться на солнце. И оставить очередное подношение Повелителю Холода: разномастные веера, случайно найденные среди утонувших сокровищ или купленные у уличных торговок. И драгоценные жемчужины, равных которым нет даже в столице. Хэ Сюань не хочет думать, зачем он делает это. Ему просто нравится выбирать из своих сокровищ самые красивые жемчужины. Находить к ним в пару подходящий веер. Нравится ходить по мягкой траве босиком — спонтанная блажь истосковавшегося по ощущениям тела, уставшего от глубоководной невесомости. И нравится не замечать ворочающиеся внутри сомнения и чувства. Даже не пытаться с ними что-нибудь сделать. От приглашения на праздник в Призрачном городе Хэ Сюань отказывается почти вежливо. Наследный Принц Сяньлэ звучит будто бы грустно, а ухмылка Искателя Цветов ощущается даже через духовную сеть, но Демон Чёрных Вод непреклонен. Он всё ещё чувствует себя отвратительно уставшим после той встречи с Ши Цинсюанем. После навалившихся следом за ней воспоминаний. Праздничную неделю в самом сердце демонического разгула он просто не вынесет. Вместо этого Хэ Сюань вновь выбирается на поверхность. Гуляет под луной, наслаждаясь запахами трав, земли и человеческого жилья. И, уже возвращаясь, забредает в пустующий этой ночью храм Повелителя Холода. Долго стоит возле каменной пары, обходит по кругу то в одну сторону, то в другую. Задумчиво касается пальцами края навек застывших одеяний, зажигает благовония у ног покровителя нищих. В самом центре стола для подношений разворачивает большой, безумно дорогой, наверное, белый веер с вышитыми горными пиками. А сверху кладёт небольшую жемчужину: в свете огней она перламутрово переливается всеми цветами весны. Кажется осколком радуги — первой в году. Закончив, Хэ Сюань медленно идёт к выходу. А когда оборачивается напоследок, драгоценных даров на столе уже нет.