Холодные Чёрные воды

Хэ Сюань засыпает накануне Цинмина: голодный, измотанный и злой. Пропускает все хоть сколько нибудь значимые даты — и Праздник Середины Осени, и Холодные росы, и ежегодную охоту. Даже день собственной смерти. Растекается по всей спальне: затапливает каменную скамью и чаши с духовным огнём, плещется вокруг кровати штормовым морем. Видит муторные тяжёлые сны о прошлом, сплетающиеся с кошмарными видениями будущего. Бьётся о каменные стены, не в силах вырваться из бездонного омута собственной памяти. Беспокойно просыпается, когда думает, что заметил призрачный огонёк. Но спальня остаётся пустой. Снова проваливается в сон, снова из него выныривает — и на третий раз, устав от этой карусели, собирает себя воедино. Встаёт. Голод холодом и злобой крутит внутренности, не оставляет ни единой мысли. Кое как одевшись, Хэ Сюань пинком вышибает дверь, ведущую на поверхность. Оказывается в реке возле столицы: зло щурится на сияние огней сквозь толщу льда. Скрипя зубами, прислушивается к Небесам — своему самому точному календарю. Скоро наступит Новый год, и хорошо бы успеть поесть до его прихода. Люди в эти недели чересчур шумные. Костяной плавник легко пробивает январский лёд. Хэ Сюань выбирается на его поверхность, тащится к берегу: иней покрывает волосы и одежду. Плевать. Демон Чёрных Вод слишком голоден. Первый попавшийся трактир оказывается призрачным. Тем лучше: Хэ Сюань широко разевает зубастую пасть и легко сжирает то, что несут перепуганные служки. Вообще всё сжирает, вместо платы оставляя недомерков дальше не жить. Дальнейшая охота сгущается, как тина на исходе лета: Хэ Сюань не обращает внимание, где ест и что. Только на мгновение выныривает из безумия, почему-то отпуская стаю волков. Наевшись, об этом даже не вспоминает. Снова обнаруживает себя у пригородов столицы. Только сейчас замечает метель. «...снять лучший трактир и гулять там дни напролёт», — почему-то слышится в завываниях ветра, и Хэ Сюань рыком вторит иллюзорному голосу. А потом, сам не понимая зачем, прячется за смертной маской и идёт в сторону города. Там наверняка должен быть храм, в котором можно обрушить парочку статуй. *** В отличие от деревенской, столичная обитель Повелителя Холода и Штормов поражает: размерами, количеством прихожан и... запахом. Хэ Сюань его не чувствует, но ясно видит по лицам богато одетых прохожих. Протолкавшись за ворота, понимает: во дворе — здание кухни и бань. Пар валит из труб, будто людей там заживо варят. А дальше во дворе, под навесами у костров собралась целая очередь. Демон Чёрных Вод удивлённо цокает языком. На него оборачиваются, и среди лиц — ни одного чистого. ...Ши Цинсюаню теперь поклоняются нищие? — Богатый господин, богатый господин, если вы пришли к Повелителю Холода, проходите скорее! — раздаётся со стороны, и толпа легко пропускает его к дверям храма. Кто-то даже подталкивает. — Если вы тут первый раз, спросите любого служителя, он скажет, где оставить пожертвования! Брезгливо морщась, Хэ Сюань входит в храм. Щурится от шума, гомона и яркого света, снова пялится на собственное лицо — вот же падаль, восстановил статую даже выше, чем предыдущую. Присматривается к балкам, выбирая, какую бы обрушить, чтобы разнести это непотребство. — Господин, вы первый раз у нас? — Девичий голосок привлекает внимание, и приходится опустить голову, чтобы разглядеть под ногами совсем молодую служанку. — Вам что-нибудь рассказать, господин? — Сам разберусь. — Сам не зная, почему, Хэ Сюань вкладывает в её руку золотую монету. И скрывается от глаз смертных, не желая никого больше слышать. Медленно обходит статуи: перед собственной обнаруживает только почтительную пустоту и горящие благовония — много, кошмарно много. С другой стороны, прислонившись прямо к постаменту, собрались люди. Сидят, лежат, едят, молятся — каждый занят своим, и подобное кощунство никого не смущает. Немыслимо для обители небожителя. Хэ Сюаню кажется, что он спит. Это почти смешно. В горле плещется едкая желчь. Князь демонов осматривается, медленно поворачиваясь вокруг себя — и не верит тому, что видит. Всюду — на многоярусных кроватях вдоль стен, у высоких колонн и там, где обычно ходят только жрецы — собрались прихожане. У бокового входа — с той стороны, где бани, их больше всего. Чутьё подсказывает: именно там смертных кормят. Во всём этом мельтешении ярко выделяются серо-зелёные одеяния служек — и богатые одежды господ, брезгливо косящихся вокруг, но всё равно сидящих в стороне, дожидаясь своей очереди... куда-то. Заинтересовавшись — почти забыв о планах по обрушению статуй — Хэ Сюань скользит мимо них. Нисколько не заботясь о приличиях, возникает прямо перед носом у того, кто должен был быть следующим. Всё равно никто не осмелится возразить. Дверь, перед которой сидят те, кто не привык ждать, открывается, выпуская кланяющуюся госпожу в сопровождении служанки. Человек, который провожает её, не глядя разворачивается и, опираясь на посох, хромает обратно к столу. Хэ Сюань идёт следом. Смотрит на тронутые сединой волосы, на висящую вдоль тела руку — морщится, узнавая. Слышит, как за спиной закрывается дверь. — Расскажите о вашей молитве. И не забудьте, что Повелитель Холода слышит только тех, кто готов делиться благами удачливой жизни. Несколько ужасающе дорогих чёрных жемчужин издевательски, по одной, падают в блюдо для подношений. Звенят, и Демон Чёрных Вод наблюдает, как они катятся по глазированной глине. Не смотрит на того, кто с ним говорит. Знает, что теперь его точно узнали. — Я слушаю. — Голос, лишённый маскировки, царапает уши хрипотцой. Хэ Сюань поднимает взгляд — и молча смотрит в ясные, как февральское солнце, глаза. Гнев, ярость, ненависть — голод — смешиваются, сиплым рыком вырываются из глотки. Демон Чёрных Вод чувствует в себе силу, хищно щурит потемневшие глаза, но не спешит. Тревожное ощущение странной уязвимости свербит в груди, разрастается под этим солнечным взглядом. Отравляет всё существо и ещё больше злит. А Ши Цинсюань смотрит на него с грустью и радостью весенней капели. Словно чего-то ждёт. — Стоило оставить тебя в том фонаре, — зло цедит Хэ Сюань, вспоминая тускло мерцающий огонёк, доверчиво ластящийся к руке. Пальцы впиваются в ладонь короткими человеческими ногтями. — Но ты не оставил. — ...Или сожрать, — продолжает Хэ Сюань, словно не слыша. Делает шаг вперёд, хищно щурясь. Принюхиваясь. Чувствует запах слабости. Сладкий, как гниющие фрукты. Горький, как дым пожарища. Пьянящий, как рисовое вино. — Но ты не сожрал. — Я могу исправить эту оплошность прямо сейчас. Может быть, вознесусь. В ваш гадюшник ведь принимают любую дрянь. Чем хуже демон, пожравший бога? Ши Цинсюань устало вздыхает. Так, будто кому-то другому отвечает: «Я же тебе говорил». — Давай не здесь. Эти люди ничем перед тобой не виноваты. — Мне наплевать на твоих людей. — В таком случае, пойдём. Покажу тебе место получше. — Сочту это последней волей. Посох тихо стучит по камням, когда небожитель, преспокойно повернувшись спиной, идёт к потайной, скрытой за ширмой двери. Делает это так медленно, что хромота почти незаметна. Хэ Сюань злобно пялится — и идёт следом. Минутой больше, минутой меньше... Всё равно не сбежит. В служебном коридоре почти темно. Глазам, уставшим от яркого света, становится легче. Ши Цинсюань стучит посохом в ещё какую-то дверь, просит себя заменить и предупреждает, что не знает, когда вернётся. Хромает дальше, ни разу не оборачивается. Демон Чёрных Вод фыркает: наглец рассчитывает уйти от него живым? У последней двери Ши Цинсюань останавливается. Достаёт из рукава лист с заготовкой для Путешествия в тысячу ли. Добавляет угольком несколько черт — медлит, прежде чем прикрепить бумагу и взяться за ручку. — Я только сейчас понял, что ты, возможно, сочтёшь это ещё и ловушкой. — Даже если так, я успею сожрать тебя раньше, чем она захлопнется. — Хэ Сюань сокращает дистанцию, прихватывает когтями шею Ши Цинсюаня, царапает кожу. Чувствует, как что-то внутри дрожит от голодного возбуждения, воскрешает в памяти влажный холод чужих клыков на горле. Сам не понимает, почему всё ещё медлит. — Придётся потерпеть ещё немного. Одна остановка, и отправимся, куда ты захочешь. Ши Цинсюань подаётся назад, ранясь о когти — в воздухе повисает аромат живой крови. На мгновение даже кажется, что Повелитель Холода сам ищет смерти. Но вместо этого он открывает дверь, прячет посох и вдруг становится выше, моложе, перестаёт хромать. А за порогом их встречают Верхние Небеса. Эту вонь и сияние Хэ Сюань не перепутает ни с чем. Прикрыв глаза ощетинившейся рукой, он шипит: — Изс-сдеваешься?! — Нет. Злость распирает, князь демонов готовится защищаться. Хватает Ши Цинсюаня за шею, мельком замечая, что тот явил, таки, прекрасный облик небожителя вместо притворной личины калеки. Мразь, падаль, трусливый ублюдок — так спокойно сказал про ловушку, и в неё заманил. Вот только... Ничего не происходит. Не надрывается колокол, бьющий тревогу, не бежит стража. Где-то по соседству спокойно занимаются делами двойники. Хэ Сюань осматривается, всё ещё сжимая пальцы на чужой тонкой шее — живой бы уже задохнулся, но Ши Цинсюань только улыбается грустно. Молчит. Вокруг них — огромная, размером с дворец и обнесённая высоким каменным забором пустая площадка. Под ногами — серая твёрдая муть, которая заменяет Небесам землю. И больше ничего — только дверь, идиотски торчащая рядом. — Издеваешься, — выплёвывает Хэ Сюань. Его пленник указывает на горло, намекая, что сложновато так говорить. Когти размыкаются — совсем немного. — Хотел, чтобы ты знал об этом месте, даже если я не смогу тебе рассказать. Можешь приходить сюда, когда пожелаешь: в этой части Небес тебя не обнаружат. Это твоё. — Ши Цинсюань вскидывает руку, предвосхищая ругательства. — Твоя часть из того, что подносят в храмы. Я не тронул ни единой заслуги. И не стал ничего строить, только сокровищницу. Дверь ведёт туда — или куда пожелаешь. Открыть её можешь только ты, так что тебе решать, куда мы дальше отправимся. Хэ Сюань разжимает ледяные пальцы — кривые когти царапают тонкую кожу, пуская кровавые дорожки за ворот верхних одеяний. Отступает на шаг, оглушённый услышанным. Молчит, парализованный необъяснимым ужасом, поднявшимся в груди штормовой волной. Смотрит, крепко стиснув зубы: было бы больно, будь он жив. Было бы больно... Больно. Хэ Сюань с удивлением понимает: ему по-настоящему больно. Мёртвое сердце ноет, пытается трепыхаться клетке рёбер, и лихорадочный румянец, больше похожий на трупные пятна, проступает на острых скулах. — Мне. От. Тебя. Ничего. Не. Нужно, — чеканит слова Демон Чёрных Вод. Швыряет их в лицо Ши Цинсюаню, словно камни. Будто надеется разбить лицо, бесстрастно застывшее, как у статуи. Оставить уродливую кровавую каверну на месте небесно-прекрасного личика. Повелитель Холода, впрочем, молчит. — Выброси всё в духовную сеть. Ты же так любил делать это раньше?! Привлекать внимание, красоваться, кичиться своим могуществом и красотой. Так вперёд. Зарабатывай статус. Выслуживайся, пресмыкайся. Это же то, что ты умеешь лучше всего! Щи Цинсюань не ведёт даже бровью. — Я не приму ничего, что связано с тобой. Как Чёрные воды не приняли кости твоего братца. Снова тишина. Безразличие. — Вы омерзительны. Оба. Один — вор и убийца, а второй — лживая двуличная тварь без стыда и совести. И опять ничего: можно подумать, что небожитель обратился собственной статуей: не хватает только посоха и миски с подачкой. Хэ Сюань издаёт короткий булькающий рык и отшвыривает Ши Цинсюаня в ограду с такой силой, что сыплется каменная крошка. Неспешной походкой хищника, играющего со своей жертвой, подходит ближе. Хватает за волосы — всё ещё мягкие, словно шёлк — и встряхивает так, чтобы наверняка стало больно. Неосознанно повторяется: тянется оторвать ублюдку голову, как поступил с его братцем. Замирает, разглядывая окровавленное неподвижное горло. Открытое, бледное, с нежной родинкой возле уха, в котором искрясь, качается льдистый хрусталик серёжки. Навязчивое желание попробовать кровь на вкус звенит в натянутых нервах. И берёт верх. Хэ Сюань тянет за волосы — заставляет встать. Тянется к бледной коже длинным нечеловеческим языком и размазывает по ней притворно-тёплую кровь. Наслаждается вкусом искрящей во рту божественности и чем-то ещё, чему пока не может дать названия. Чем-то неуловимо будоражащим и незнакомым, давно забытым. Не сразу замечает, что Ши Цинсюань распускает пояс и сбрасывает с плеч верхнее одеяние, ещё больше открывая израненную шею. — Ш-што ты творишь?! — Раздеваюсь, — спокойный голос слышится исходящим из заледеневшего за ночь колодца. — Люди вложили много сил в это ханьфу. Будет жаль, если оно испачкается или порвётся. Нижняя рубашка распахивается, обнажая худые плечи и острые ключицы, слишком живое и знакомое тело. Хэ Сюань с отвращением отшатывается, вновь с силой впечатывает Ши Цинсюаня в ограду — мягкие волосы, спутанные злой хваткой, на глазах тяжелеют от крови. Брезгливо сплёвывая, Демон Чёрных Вод вытирает испачканную руку о рукав и презрительно цедит: — Убожество. Омерзительно. — Лживый двуличный мерцавец. — Ши Цинсюань поднимается, даже не пытаясь утереть кровь. Глаза, отражая свет, сверкают по-волчьи. — Который тебе ни разу не лгал. Хэ Сюань разворачивается на каблуках, взрывая серую муть Небес. Пинком открывает любезно предложенную дверь и уходит. А мгновением позже она разлетается фонтаном острых щепок, уничтоженная мощным всплеском демонической ци.