На чердаке

Вечер только вступал в свои права, и закат окрасил небо в яркие жёлто-красные оттенки, припудрив лёгким пурпуром, когда Влад вернулся с работы. И на первый взгляд все было как обычно. Юля с растрёпанными волосами, такая домашняя и уютная, пропахшая разбавителем и какими-то приправами, вышла встречать с деревянной лопаткой в руке и полотенцем на плече, быстро, но чувственно припав к его губам, чтобы не успели ничего увидеть выскочившие из комнаты навстречу ему мальчики. Они обхватили его с обоих боков, терпеливо дождавшись, когда он поцелует каждого в макушку, Димка ещё и ткнул ему в лицо морду Боба, который позже упал прямо возле его ног, принявшись отфыркиваться и вылизываться с таким видом, словно своим случайным действием Влад замарал его честь и достоинство. Мама выплыла из кухни последней, то ли из правил приличия, то ли избегая ненужной суеты. Он аккуратно обнял ее, словно хрупкую бабочку, как она приучила его с детства, и невесомо коснулся губами протянутой руки. Галина Михайловна неожиданно ответила, приобняв и оставив едва заметный сухой поцелуй на щеке. Только благодаря своей железной выдержке Владу удалось удержать лицо и не выдать захлестнувших его эмоций, взволновавших душу так сильно, что он чудом сдержал порыв налететь на маму с объятиями. В отличие от Юли, тоже любившей осторожность в обращении, но с лёгкостью прощавшей ему некоторую пылкость, мама могла отвесить ему подзатыльник за несдержанность. Чувства ударили в голову. Сознание окутал туман, из-за которого он споткнулся о Боба и промахнулся мимо входа в ванную, стукнувшись лбом о дверной косяк. Влад думал, что никто не заметил его маленькой за минут но Димка с Данькой, выглядывавшие из-за двери своей комнаты, обменялись обеспокоенными взглядами. Даню, заметившего телячьи нежности (как выражался Димка), не свойственные практичной натуре Галины Михайловны, этот внезапный порыв материнской любви заставил напрячься. Он посчитал это ещё одним предзнаменованием. — Подлиза, — недовольно фыркнул над ухом Димка, а у Даньки по коже пробежали мурашки от посетившей его догадки. Влад в приподнятом расположении духа пришел на кухню, вдохнув стойкий аромат запечённой курицы. Душа в первые за неделю почувствовала привычную для дома лёгкость и непринуждённость. Юля хлопотала у плиты, мама читала у окна книгу, наконец не лезя к ней с помощью и ненужными советами, Димка под шумок играл в телефон, пока не начался ужин, а Данька… У Влада внутри все похолодело, когда он встретился взглядом с сыном. Тот пристально смотрел ему в глаза, будто пытаясь предупредить, и он уже собрался позвать того в спальню, чтобы поговорить, как со своего места поднялась мама. Боб, отчаянно кинувшийся ей в ноги, словно пытался остановить, чуть не въехал мордой в стену, заскользив лапами по плитке. — Владислав, — негромко позвала она, обращая на себя внимание, но он успел заметить, как раздражённо закатил глаза Данька, — я сегодня повстречала вашу соседку. Она на вас жаловалась. Влад услышал маму, но информацию должным образом не воспринял, будучи полностью сосредоточенным на сыновьях. Данька побледнел на глазах, а Димка вытаращился на брата со смесью восхищения и волнения. Ему необходимо было поговорить с детьми. — Мама, — вздохнул Влад, понимая, что должен как-то отреагировать, — Зинаида Львовна жалуется на все: холод, жару, больную спину, цены на хлеб, газ и бензин. Это приносит ей духовное удовлетворение так же, как тебе порядок в доме. — Не глумись над пожилой дамой, Владислав! — Галина Михайловна легко хлопнула ладонью по поверхности стола, но этого хватило, чтобы Влад замолчал и обратил на нее внимание. — На чтобы она не жаловалась, тебя в этом списке быть не должно. — Это невозможно, — фыркнула Юля, — Зинаида Львовна живёт чужими радостями и печалями, преобразованным в сплетни. Бедная старушка чуть не тронулась умом без дозы информации для пересудов за ту неделю, что мы отсутствовали, — она театрально вздохнула, состроив бровки домиком и сложив губки бантиком. Димка прыснул со смеха, поспешив зажать рот ладонью, когда на него медленно обернулась побагровевшая от злости Галина Михайловна. — Ты находишь это невежество смешным? — казалось прошипела женщина, не сводя с Димки острого взгляда. — Мама, Юля хотела сказать, что… — Я слышала, что она сказала, — резко прервала Влада Галина Михайловна, — и подобное отношение возмутительно! Почему ты позволяешь ей проявлять неуважение?! Разговор нравился Владу все меньше и меньше. От хорошего настроения не осталось и следа. Внутри него снова напряглась пружина. Мама начала словесную атаку. Он знал, как для нее важно мнение других, но она могла высказать свое недовольство наедине, а не начинать распекать его при всех. Даня продолжал прожигать его взглядом, усиливая тревогу и вынуждая думать. — Мама, Юля уже взрослая девочка для того, чтобы я поучал ее, — продолжая искать кусочки пазла, осторожно ответил Влад. Он чувствовал, что волновался. На висках от внутреннего напряжения выступал пот. Влад давно не был ребенком, но рядом с мамой ощущал себя нашкодившим котёнком. И взгляд, и само ее присутствие морально давили, мешая здраво рассуждать. Он не мог сосредоточиться, бегая глазами по кухне, словно ища ответы на свои вопросы, на самом деле просто боясь встречаться с мамой взглядом. — Это не даёт ей права так пренебрежительно относиться к людям. — А что даёт такое право Зинаиде Львовне? — вспылила Юля, бросив в раковину ложку, громко звякнувшую о керамическую поверхность. — Она вечно устраивает от скуки какую-то театральщину, нарушая всеобщее спокойствие, и распускает слухи. Мне эти совещания бабок у подъезда уже надоели! — В таком случае, — процедила Галина Михайловна, едва повернув голову в ее сторону, — вам стоит не давать лишних проводов для сплетен. — Не думаю, — с плохо скрываемым раздражением отозвалась Юля. — Просто некоторым особам не нужно лезть в чужую жизнь и тем более, — выделила она, — учить, как ее жить. Галина Михайловна мгновенно отреагировала на словесный укол, вскочив со стула так стремительно, что Димку обдало порывом воздуха. Она вытянулась по струнке, ещё больше напоминая кобру, и хищнически уставилась на Юлю. Та не уступала, сцепив зубы и сжав от злости кулаки настолько сильно, что ногти впивались в ладони. — Душа моя, не надо так с мамой, — вклинился Влад, уловив брошенную женой шпильку. Юля моментально отреагировала, недоуменно нахмурившись. Стальные нотки в его голосе пришлись ей не по нраву. В сложившейся ситуации жертвой Юля ощущала именно себя, поэтому выпад со стороны мужа ей был не понятен. Она весьма выразительно посмотрела на него, вопросительно склонив голову и возмущённо вскинув брови. — А ей так со мной значит можно? — вспылила она. — Мама не сказала ничего, что стоило бы такой грубости, — возразил Влад, кажется намереваясь встать между дамами своего сердца, но Галина Михайловна то ли из благих побуждений, то ли в угоду собственной гордости сына вперёд не пускала. Он сам не понял, почему внезапно решил вступиться за маму, а не предотвратить конфликт на стадии его зарождения. Влад ведь знал, на какие искусные провокации она была способна, но то ли виной всему было внезапное щемящее чувство в груди, требующее материнского признания, то ли ученик еще не превзошел учителя, чтобы суметь раскрыть матушкин план. — Уверен?! — Юля опасно понизила голос, что говорило о крайней степени ее злости. — Любовь моя, — с нажимом предупреждающе отозвался Влад, словно не замечая, как медленно закипала жена. Зато это заметила Галина Михайловна. — Юлия, — встряла она, приняв свой лучший чопорный и нравоучительный вид, — вам стоит научиться прислушиваться к людям, это возможно поспособствует росту уровня вашего воспитания, в чем я сильно сомневаюсь. И я бы настоятельно советовала не перечить старшим при детях, вы подаёте им дурной пример своим возмутительным поведением. Лучше вообще не быть матерью, чем быть плохой. Даньке показалось, что он услышал треск в повисшей тишине. Сломала. Уничтожила. Нашла слабую опору, на которой держалась Юля, надавила, и… Хрустнуло. Лопнуло. Рухнула крепость, оставив дракона оплакивать развалины. Не справился, не смог выполнить долг: спасти, защитить, сохранить. Нет крепости — нет цели, нет смысла жизни. Рыцарь в смятении. Дракон повержен. Ведьма ликует. Димка, чувствуя, как накалилась атмосфера, прижал к себе Боба, зарывшись лицом в его мех и исподлобья наблюдая за взрослыми, боясь даже случайно напомнить о своем присутствии. Разъяренных маму с «бабушкой» ещё можно было перетерпеть, но папа в гневе все ещё был страшнее. Они по прежнему не знали, чего от него ожидать. Данька, увидевший насколько искусна была Галина Михайловна в манипуляциях и чтении людей, вцепился в край стола, переживая бурлящую внутри смесь страха и восхищения. Ему бы вмешаться, да язык словно отнялся. Что бы о Юле не думал Даня, он точно знал: она сильная. Тщательно вылюбленная родителями она не страдала от комплексов, не боялась людей, легко находя с ними общий язык, знала цену другим и самой себе. Ей было все равно на мнение общества, Юля делала так, как велело сердце, подчинялась порывам души, научившись не жалеть о моментах, когда выбирала быть счастливой. Задеть Юлю постороннему человеку было сложно, почти невозможно, особенно после появления в ее жизни Влада: охранника за спиной, что неизменно наставлял дуло пистолета на любого, кто пытался вторгнуться в пространство его сокровища, и следил за тем, чтобы Юля не забывала о своей ценности. Но Галина Михайловна оказалась опытным снайпером, ликвидировавшим охранника, и после долгого прицела, наконец, сделавшим решающий выстрел. — Пропускайте, пожалуйста, слова не только через рот, но и через мозг, — процедила сквозь зубы Юля, метнувшись вперёд и замерев напротив свекрови. — Кто вы такая, чтобы указывать мне, как себя вести?! — она повысила зазвеневший голос, упрямо смотря снизу вверх прямо в глаза, — это мой дом, моя семья, моя жизнь, и я сама решу, как ее жить. Если у вас какие-то комплексы, то работайте над собой, а не лепите из окружающих, что вздумается! Я не позволю помыкать ни собой, ни Владом, ни тем более нашими детьми. Не вам попрекать меня тем, что я плохая мать, — вскрикнула Юля, — в отличие от вас дети для меня важнее общественного мнения, и я не буду портить им жизнь из-за собственных маразматических загонов. Звук хлесткой пощёчины громом разнёсся во внезапно возникшей тишине. Неверяще распахнули глаза мальчики, вскочив со стульев, да так и замерев на месте. Шумно втянул воздух носом Влад, инстинктивно подавшись вперёд, но остановился, не зная, за кого заступаться. Юля разговаривала на повышенных тонах, вела себя неуважительно со старшими, перечила и переводила стрелки, неудивительно, что мама поставила ее на место. В голове отчётливо прозвучал хлопок кожаного ремня, а взгляд упал на перепуганных сыновей, внезапно напомнивших его самого, и Влад чуть не поперхнулся воздухом, с ужасом осознав промелькнувшие мысли. Он болван. Дурак. Идиот. Юля поступила правильно, решив указать маме ее место, раз сам Влад не удосужился сделать этого. Это была не мамина семья, а его, и хозяйкой была именно Юля. Мама не имела права устанавливать свои порядки. Вина в перемешку со страхом мутили рассудок. Он знал о реакции мамы, знал, что она не примет его выбор, не смирится и попытается все переделать, но в душе ещё теплилась надежда. И это была его оплошность. Влад поддался чувствам, повелся на эмоции, разрешив им вести, и даже не попытался включить голову и подумать. Он повелся на мамины уловки, как ребенок, который поверил, что дядя стоматолог «просто посмотрит». И его ошибка дорого стоила всей семье. Юля рефлекторно прижала ладонь к горящей щеке, не сводя широко распахнувшихся глаз с невозмутимо возвышавшейся над ней Галины Михайловны. Разгоряченную кожу под пальцами словно прознали иглы, но не от боли слезы внезапно затуманили взор. Во рту ощущался неприятный металлический вкус и, проведя дрожащей рукой по губам, Юля по-рыбьи уставилась на оставшийся кровавый след. Она посмотрела на Влада, бестолково замершего у Галины Михайловны за спиной, растерянно взирая на нее, и жгучая обида поднялась внутри. Заворочалась уязвленная гордость. Она чувствовала себя преданной, беззащитной, безжалостно брошенной на съедение. У нее не было и шансов против свекрови. Галина Михайловна показала силу, продемонстрировала, что имеет оружие против неповиновения. Власть была на ее стороне — Юля оказалась бессильна против нее. В последний раз смерив мужа презрительным и разочарованным взглядом, она, не оборачиваясь на Галину Михайловну, от отчаянья сжимая кулаки, вылетела из кухни, чувствуя, как слезы уже бегут по щекам, а из груди рвутся рыдания. Юля не могла показаться на глаза в таком виде, иначе ее гордость, и так державшаяся из последних сил, будет уничтожена окончательно и безповоротно. Побеждена, но не сломлена. Наверное. Рассуждать об этом Юля не могла, выскочив из квартиры и взобравшись на чердак, где, упав на старый диван, дала волю эмоциям. В груди неприятно давило, перекрывая воздух, отчего приходилось делать прерывистые вдохи, перемешанные со всхлипами. Слезы лились водопадом, словно вымывая изнутри все переживания и негатив прошедших дней. Все скопившиеся эмоции, скрытые, подавленные, теперь вываливались из нее, как вещи из переполненного шкафа. Одновременно тянуло и кричать, и истерично смеяться, волком выть, а может молчать. Ее будто изнутри разрывало на части и никак не удавалось взять разбушевавшиеся чувства под контроль. Юля, уткнувшись покрасневшим лицом в пыльную обивку дивана, тихо поскуливала от бессилия, а внутри кипела злость. На себя за слабость, на Влада за нерешительность, на Галину Михайловну за скотство. Она шумно втянула носом воздух, поднявшись. Кулак со всей силы врезался в спинку дивана, вызвав жалобный скрип и выбив столб пыли. Юля замерла на мгновение, смотря, как та неспешно оседала на поверхности и, роняя слезы, с усилием принялась колотить мебель, гортанно порыкивая, не давая родиться крику отчаянья. Димка, стоило Юле скрыться, встрепенулся, словно сбросив оцепенение, и медленно перевел взгляд на Галину Михайловну. — Что вы себе позволяете?! — взвился он, метнувшись к женщине. Не пришедший в себя Данька поздно бросился останавливать брата, уже не имея возможности заставить его молчать, он хотя бы пытался вытащить его из зоны «бабушкиной» досягаемости. — Дмитрий, успокойся, — обхватив брата за грудь, просил Данька, тщетно пытаясь оттащить его назад. — Я смотрю, тупость передается воздушно-капельным путем, — удивленно вскинула бровь Галина Михайловна. — Ты разве не понял, что нельзя разговаривать со старшими в таком тоне? — Ну вы же за столько лет не поняли, что манипуляция приводит к разрушению, — сдерживая слезы, огрызнулся Дима. — Обвиняете нас за реакцию на вашу резкость и бесцеремонность, при этом в упор не видите свое неуважение, спровоцировавшее всех. — И после этого, мой сын будет уверять меня в том, что ты — мой внук, — вновь понизив голос, нависла над ним Галина Михайловна. — Просить быть бабушкой для невежды. — Бабушкой?! — взвился Димка. — Вы не бабушка. Бабушка — это милая старушка, которая безмерно любит своих внуков, балует их и пичкает пирожками, а вы — деспот, тиран, манипулятор, изворотливая змея, которая пытается разрушить нашу семью. А ты этого даже не видишь! — Димка истерично ткнул пальцем в сторону Влада, пытаясь вывернуться из хватки брата. — Дмитрий, успокойся, прошу, — зажмурившись и не выпуская Кудряшку, причитал Данька. — Не смей повышать голос на отца! — громко хлопнула рукой по столу Галина Михайловна, заставив вздрогнуть всех, включая тенью затаившегося под столом Боба. — А то что? И меня ударите?! — прошипел в ответ Димка и выразительно посмотрел на Влада, уверенный, что вот сейчас папа наконец очнётся и покажет, кто в доме главный. Но внутренний триумф погас, не успев толком разгореться. Влад остался на месте, словно выпав из реальности, а Галина Михайловна, обернувшаяся на него вместе с Димой, вновь вернула свое внимание к ним с Данькой, и пусть лицо ее не изменилось, он чувтсвал ее внутреннее ликование. Его будто ударили под дых. Дима резко перестал трепыхаться, тряпичной куклой повиснув в руках брата. Защипало от жгучей обиды глаза. Его снова разбили. Сначала кропотливо склеили из осколков, забоиливо залепив трещины пластырями, а сейчас взяли и со всей силы ударили о бетон, раскалывая на ещё более мелкие кусочки. Он дал Владу шанс, поверил ему, доверился… Чтобы его снова уничтожили. Внутри что-то с противным хрустом надломилось. Димка снова выжидающе посмотрел на отца, еще мгновение тепля надежду, что тот вступится. Скажет свое твердое словно, ведь он никому не позволит поднять руку на детей. И даже собственной матери. На собственных детей. Они же его сыновья? Влад даже не удосужился встретиться с ним взглядом. Замер каменным изваянием, бесцельно пялясь в пустоту, словно в этот момент познал всю тщетность бытия и ему не до мелких проблем каких-то там детей. И безэмоциональное лицо его так напоминало Галину Михайловну, что у Димки внутри все окончательно рухнуло. — И после этого ты смеешь называться отцом?! Влад словно вынырнул из-под толщи воды, успев заметить мелькнувшие в темноте коридора кудряшки. Сердце болезненно сжалось и тело среагировало, потянувшись остановить сына, да так и не сдвинулось с места. Конечности словно свело и никак не удавалось сбросить с себя оцепенение. Происходящее виделось дурным сном, только проснуться не получалось. — Дмитрий! — услышал Влад отчаянный крик Даньки, а после ужасный грохот и звон посуды. Периферийным зрением он успел заметить, как Даня, впавший в ступор, как-то весь напрягся, сцепив зубы, и в немом порыве злости смел все, что успели поставить на стол. Бокалы, тарелки, ещё пустая салатница — вся посуда полетела на пол, разлетаясь на осколки. Плитка оказалась усыпана стеклом. Куски побольше и поменьше долетели даже до выхода, несколько оказалось в коридоре. Влад одновременно с мамой ошалело уставились на Даньку, замершего в центре всего этого хаоса, смотря на них не менее растерянно. Грудь его часто вздымалась, а глаза блестели от слез. Он встретился взглядом с Владом и внутри у того все оборвалось. Там не было ни злости, ни осуждения, ни разочарования, только боль. Тупая и надоевшая настолько, что хотелось просто исчезнуть и не чувствовать. Не дожидаясь, пока у Влада пройдет шок, он чудом не наступая на осколки, убежал за братом. Не одеваясь, выскочил на темнеющую улицу. Пустовал двор, едва слышался шум машин с шоссе, Димки вокруге ожидаемо не обнаружилось, и Даня, пнув от бессилия носком ботинка асфальт, растирая рукой глаза, двинулся к качелям. Боб, задрав хвост трубой, преданно трусил вслед за ним, и в животных глаза причудливо виднелось совершенно человеческое понимание и сочувствие. А Влад, так и стоявший на кухне, ничего не видя перед собой, нащупал рукой стул, бессильно опустившись на него. В доме царила гробовая тишина. Даже у Зинаиды Львовны не работал телевизор. Он не видел, но почувствовал, как мама шагнула к нему. — Уходи. — Владислав, — в голосе послышалысь укоризненные нотки. — Прошу, уйди, — настойчивее процедил он, уперев локти в колени и сжав голову руками. Пустота. Голодная, дикая жрала его изнутри. Эмоции внутри смешались в один сплошной клубок, переплелись, мешая проанализировать свое состояние, взять себя в руки и попытаться все исправить. Он не мог даже встать с места, чтобы собрать осколки. Сердце глухо колотилось в груди и стук его отдавался в ушах, заглушая все прочие звуки. Галина Михайловна попыталась сказать что-то ещё, но Влад так посмотрел на нее, что она, поджав губы, наконец бесшумно ушла, оставив его одного, посреди руин. Семья — его мир, появившийся совсем недавно и внесший краски в его серую жизнь, рухнул. Сломался, разлетелся на куски, как посуда, как души ее членов. И внутри у него зияла дыра. Треснула и внешняя защита. По щеке скользнула одинокая слеза, скатившись до подбородка и, задержавшись на мгновение, капнула на пол. За ней ещё одна и ещё. Они падали подобно грибному дождю после долгой засухи. «Мальчики не плачут», — прозвучало в голове голосом матери. Влад закрыл ладонями лицо, прячась от всего мира. И только подрагивающие плечи выдавали его.