By the way

      Хиджиката смотрит на странный букет цветов на тумбочке, и не может сказать, кто именно его принес. Его одолевают сомнения, вроде того, что, может быть, эта та подозрительная медсестра, что постоянно за ним наблюдает, но он не знает, как подтвердить это или опровергнуть. Впрочем, ему не особо то и хочется.       У него на носу другая проблема.       Проблема представляется ему именем Ямамото-сенсей, скрывается за убогими очками, похожими на улитки, через которые явно ничего не видно, и за приклеенными усами, что не вызывают у Хиджикаты ни малейших подозрений.       Он, честно говоря, смеется в голос, как только его видит, и Гинтоки, наверное, всерьез обижается.       – Ты не придумал другого способа сюда вломиться? – спрашивает Хиджиката почти что серьёзно. Гинтоки, слава всем богам, снимает свои тупые очки и усы, усаживается на край больничной кровати, и ведет себя так, будто его кто-то приглашал, чувствует себя буквально как дома.       – Скажи спасибо, что Гин-сан выделил время в своем плотном графике для тебя, – усмехается он настолько глупо и наигранно, что Хиджиката смеется снова. Отчего его сворачивает пополам, потому что огнестрельная рана, что он поймал буквально вчера в левой части живота, напоминает о своём существовании. Успокаивает его только то, как резко меняется на обеспокоенное выражение лица Гинтоки, как хватают его самого за плечи и настойчиво пытается помочь. Хиджиката отмахивается. Ему не нужна помощь свыше той, что уже оказала хирургическая бригада, когда вынимала из него пулю.       – Я вообще-то волновался, – говорит Гинтоки внезапно честно, и что делать с этим Хиджиката еще не знает. Он не так давно смирился с фактом, что у них с боссом Йородзуи какие-то малообъяснимые претензии на жизни друг друга, которые… ладно, сейчас, смотря, как у Гинтоки поблескивают глаза, он готов назвать это чувствами. Хиджиката просто ни черта не привык, что они существуют. И вот так просто Гинтоки им не сопротивляется, прилетает почти что около полуночи, стащив где-то медицинский халат и напялив тупые очки, меньше чем через сутки после того, как Хиджикату вытолкали с операционного стола, потому что, по его же словам, волнуется.       Хиджиката думает, что наркоз из него не выветрился полностью, и ему все это кажется. Чтобы проверить, он тянется рукой к плечу и обхватывает Гинтоки за пальцы, те холодные, но вполне настоящие. Что успокаивает и волнует одновременно. В своем воображении Хиджиката знать не знает, как реагировать на подобное. Он пытается сконфуженно улыбнуться, но у него вряд ли выходит. По большей части из-за того, что Гинтоки забирается на постель с ногами, наклоняется вперед, обхватывает его руками и обнимает, шепча полузадушенно:       – Никогда больше так не делай.       Хиджиката задерживает дыхание, Гинтоки теплый, от него почти что жарко, и он старается не тревожить раны, только сжимает руки вокруг плечей и дышит возле уха. Хиджиката чувствует, как сердце бьется словно заполошное, и очень хочет выкурить сигарету, чтобы успокоиться.       – Ты знаешь, что сделаю, – отвечает он.       – Знаю, – соглашается Гинтоки, сжимая еще крепче. Хиджиката почти не может дышать из-за стягивающих бинтов и внезапной аритмии, но его это не слишком-то беспокоит, он знает, что ребята в Шинсенгуми беспокоиться о нем, что даже какая-то медсестра притащила ему цветы и, может быть, на что-то надеется, но никто из них не предпринял попытку проникнуть в его палату еще до того, как разрешили посещение.       И вряд ли кто-то из его друзей был на такое способен.       Хиджиката не уверен, что в мире существует еще один идиот, похожий на Гинтоки.       Он как раз отпускает и привычная ухмылка растягивается на его лице, когда он говорит:       – Ну так что, можно тебе двигаться?       – Наверное, – пожимает плечами Хиджиката, – но я, скорее всего, выблюю все внутренности, если попытаюсь.       Гинтоки в ответ продолжает улыбаться, проводит по волосам, пытается заправить края торчащей челки и пригладить взъерошенные подушкой пряди. Хиджиката старательно наблюдает, ловит каждое движение, в полутьме Гинтоки до сих пор кажется ему сном или призраком, мысли о призраках Хиджиката гонит подальше, пока они не пробираются в сознание достаточно, чтобы все испортить. Затем Гинтоки кладет руки на его плечи, наклоняется и коротко прижимается губами к губам, всего на секунду перед тем, как отстраниться. Хиджиката рефлекторно облизывается и ощущает сладкий привкус. Он не слишком ему нравится, но в комплекте с Гинтоки кажется неотъемлемой частью.       – Тогда нам придётся довольствоваться малым, – улыбается тот.       – Боюсь спросить, что ты собирался делать с человеком после операции, – хрипло смеется Хиджиката, не способный совладать с голосом. Его сердце бьется где-то в глотке, и это явно не то, что сердцу следует делать. Одно существование с Гинтоки в одной комнате способно убить, но Хиджиката старается выжить всеми силами.       – Какого ты обо мне мнения, – возмущается Гинтоки, совершенно наигранным голосом. – Я здесь исключительно из положительных побуждений.       – Я знаю, – признается Хиджиката. – Я рад, что ты здесь.       Лицо Гинтоки теряет остатки наглой усмешки, его глаза чуть расширяются, а взгляд соскальзывает в сторону, он явно краснеет, хоть в темноте этого и не различить. Хиджиката, впрочем, не уверен, что, находись они в освещенной комнате, он смог бы списать свои красные уши на что-то не связанное с ситуацией. Он также рад тому, что Гинтоки не кидается в него нелепыми шутками только чтобы скрыть смущение, а обхватывает за щеки и целует, на этот раз уже серьезно. И, чтобы Хиджиката ни говорил ранее, сладкий привкус его ни капли не беспокоит.