Contra spem spero

      Для маглов происхождение Вселенной объясняется теорией о Большом взрыве, единственном событии, которое мгновенно породило всю материю, из которой создано все и вся.       Древние греки и волшебники того времени, (и некоторые, кто сейчас придерживается тех же взглядов), имели другую теорию. Они говорили, что все началось не со взрыва, а с Хаоса.       Был ли Хаос богом, каким-то божественным существом, или просто состоянием небытия? Или Хаос, как используется это слово сегодня, был ужасным беспорядком, похожим на комнату подростка, только еще хуже?       Возможно, стоит представлять себе Хаос как зияющую пропасть или пустоту. Ни один ныне живущий волшебник не знает, Хаос породил жизнь и материю из ничего, или Хаос зевнул и создал жизнь, или она ему приснилась, или он создал ее каким-то другим способом. Ведь их там не было. И все же в некотором смысле они были там, потому что все те частицы, из которых они состоят, были там. Достаточно сказать, что греки с волшебниками считали, что именно Хаос с сильным зеванием, или сильным пожиманием плеч, или икотой, или рвотой, или кашлем начал долгий путь творения, который закончился волками и пенициллином, мухоморами и змеями, барсуками, воронами, львами, людьми и нарциссами, убийствами и искусством, любовью и растерянностью, смертью и безумием.       Так что тот Хаос, который положил начало всему, также является тем Хаосом, который закончит всё.       Сквозь тусклый свет свечи Мунбрук методично перелистывала страницы старого учебника. Грубые переплетённые волокна пергамента издавали глухой шелест, а чернила, выцветшие от времени, оставляли странное ощущение прикосновения к чему-то давно умершему. Забвенному. Подобному тому, что она и планировала отыскать. Один из разворотов заставил её на мгновение замереть. Женский силуэт, в полумраке едва различимый, казался одновременно прекрасным и пугающим. Тонкие черты лица излучали трагическую красоту, а волосы — разметавшиеся, словно в порыве ветра, — скрывали часть сущности. Их глаза, вечно меланхоличные, будто выжженные светом луны, смотрели из вечной тьмы.       Банши, гласила подпись, — предвестницы смерти. Их крики, разрывающие ночное молчание, служили предупреждением о близкой кончине. Но кричали они не для всех. И далеко не всегда.       На противоположной странице шла запись: «Плач Банши. Его слышат не уши, а душа. Он тонет в сознании, будто яд, медленно заполняющий жилы. Ведьмы, обращенные в этих существ, могли применять силу одним лишь голосом. Вербальная магия была главных их преимуществом».       Эленора провела пальцем по строчке, останавливаясь на каждом слове. Мунбрук вздохнула —всё не то. Серебряных волков в учебнике не было. Ни одной строки, ни одного намёка. Это казалось странным — в работах известнейшего магического зоолога даже малейшего упоминания не обнаружить.       Комната погрузилась в тишину, нарушаемую лишь треском свечного фитиля. Слабый свет мерцал, отбрасывая иллюзорные тени на стены. Эленора закрыла глаза, словно пытаясь услышать что-то за пределами этих четырёх стен, в ночной тишине Хогвартса. Но в памяти звучал не крик Банши с картинки учебника.       Крик мамы.       Он эхом раскалывал девичье сознание, возвращая в прошлое отчетливо и явно. Громкий, пронзительный, почти нереальный, срывающийся в плач. Это был последний звук, который та услышала от самой дорогой и близкой женщины в её жизни. После этого — ничего. Тишина.       Мрак комнаты, наполненной холодом осенней ноябрьской ночи, нависал, поглощая всё живое. Странный запах парафина усиливался с каждым вдохом, заставляя мысли Эленоры всё глубже уходить в воспоминания.       Она продолжала смотреть на страницу с изображением Банши, но больше не видела бледное, устрашающее лицо. Образ матери, стоящей посреди гостиной в тот страшный день, заполнял всё сознание Мунбрук. Крик звучал так, словно он всё ещё эхом гулял по её памяти.       Тогда Эленоре было всего тринадцать. Она не понимала, что происходит. Только громкий лязг стали, крик матери: «Я не монстр! Она не монстр!», и тяжёлый удар об пол.       Странно, но теперь восприятие тех событий казалось ей почти нереальным. Кто-то когда-то писал, что мозг стирает все неугодные и неприятные ему воспоминания — видимо, в её случае, это действительно было так.       Но Мунбрук знала точно, что этот мужчина приложил свою руку не только к бедрам и груди начиная с её четырнадцатилетнего возраста, но и к смерти мамы. Почему же он позволял дочери каждый год возвращаться в это, как он выражался, место греховности и тьмы, та понять так и не смогла.       «Никогда не кричи, хорошая моя».       «Бывает больно, да, но ни за что на свете не кричи».       Свеча в комнате затрещала, вырвав её из плена образов.       Эленора отложила книгу и поднялась. В комнате было холодно, но холод не проникал в душу, тело или мозг. Он витал поблизости. Он жил снаружи. Ледяной узел всё хотел затянуться на девичьей шее, но Мунбрук не позволяла. Она ведь пообещала, что не будет кричать.       Что бы не происходило. Что бы с ней не делали. Как бы больно и страшно не было. А страшно и больно было. Каждые каникулы, каждое лето после её смерти. Ведь она возвращалась к настоящему монстру, но ничего сделать с этим не могла. Только тихонько плакать, закрывая руками рот.       На полу лежала беспорядочная груда пергамента, исписанного мелким, порывистым почерком. Эленора листала их, перекладывая одну страницу за другой, но ничего из записей не связывалось в цельную картину. В её заметках обрывки слов и фраз казались бессмысленными. Пара строк о серебряных волках, перечеркнутые догадки о Хранителях, кусочки семейных легенд датированные девяностым годом прошлого века. И одно имя: «Гипнос».       Она вспомнила подслушанный недельной давности разговор Рейны с шармбатонцем. «Двоюродный брат»… Это получается сын? Нет, стоп, какой сын, Рейне же всего восемнадцать. Тогда… воспитанник? Ещё бредовее.       Ещё запутаннее. Ещё непонятнее.       Надо бы узнать или вспомнить фамилию этого шармбатонца. Может, тогда всё встанет по полочкам.       Мысли её прервал звук двери.       Рейна вошла в комнату, несмотря на отбой, с грацией кошки, но без ловкости картошки, не обращая внимания на соседку. В одной руке она держала гренку, которую неспешно жевала, в другой — белоснежную кошку, что сразу же спрыгнула на пол, оказавшись в спальне.       — Чего делаешь? — пробормотала Рейна, даже не глядя на Эленору.       Мунбрук сделала вид, что не услышала. Переложив листы в одну аккуратную стопку, она отвернулась, чтобы не выдать своего смятения и ужасной моральной подавленности. Вряд ли такой, как Рейне, будет интересно её выслушать.       — Банши… — задумчиво протянула Рейна чуть громче, подойдя к открытой книге впритык и заглянув. — Мило.       Эленора махнула рукой:       — Это так, эм, — вздохнула, украдкой глядя на соседку. И всё же… Не попробует, не узнает. — Мне… были интересны те волки, ну, которые…       Рейна только фыркнула, направившись к своей кровати. В тишине комнаты было слышно лишь тихое похрустывание гренки.       — Так сходи к Хагриду, — буркнула Вандербум. — Он эту псину холит и лелеет.       — Но… ты ведь тоже ходишь туда каждые выходные, — заметила Мунбрук, вспоминая. — Мне больше интересно, откуда они…       Но не успела Эленора договорить, как была успешно прервана:       — А мне почем знать? — Рейна пожала плечами, поглаживая кошку, примостившуюся на коленях. — Откуда-то.       — Но у них же есть своя история, происхождение, — Мунбрук решила не отступать. — Почему они появились здесь? Тебя же отправили их искать.       — Вместе с квалифицированным мракоборцем, — уточнила Вандербум, прищурившись.       — В отставке, — парировала в ответ Эленора. От упоминания Профессора Грюма её легко передёрнуло.       — Они вроде предвестники бед и несчастий, а Поттер как раз удачно стал четвертым чемпионом, — более серьезно ответила Рейна, поджав губы. — Чем тебе не предзнаменование?       — Но где это написано? — замотала головой девушка, приподнимаясь. — Серебряные волки были верными помощниками Лунной богини, а не…       — А это где написано? — и тут голос соседки зазвучал по-новому. Рейна подчеркнула свой вопрос с особым, новым и слегка пугающим холодом. Эленора попятилась, неоднозначно нахмурившись. Осознав, что та могла звучать даже пугающе, ведьма прочистила горло, отряхнув руки от крошек. — В сказках? Оставь эту дурость. Банши вон и те интереснее будут.       — Но… — Мунбрук сжала в ладонях рукава вязаного кардигана, однако побеждено вздохнула. — А… а как там твои тренировки с Уизли?       Рейна закрыла глаза, поморщившись так, будто сама эта тема вызывала у неё физический дискомфорт. И очень тяжело вздохнула. Очень. А после одними лишь пальцами потушила свечу на прикроватной тумбочке, оставляя соседку без отчетливого ответа.       Эленора, тоже собираясь отходить ко сну и собирая пергаменты с книгами в одну кучу, не заметила одной детали. Прежде, чем накрыться одеялом с головой, Вандербум бросила быстрый взгляд прямо в желтые кошачьи глаза Никки, незаметно кивая в сторону соседки.       А кошка на это послушно кивнула в ответ.

***

      — Ты хочешь, чтобы Поттер погиб во время испытаний или хочешь ему помочь победить? — прерывая угнетающую и напряженную тишину, Вандербум легко взглянула на сидящего напротив Лже-Грюма.       — А ты хочешь найти свою побрякушку или совать нос в чужие дела? — фыркнул тот, кто скрывался под изуродованным лицом Аластора.       Рейна лишь пренебрежительно фыркнула в ответ, словно пародировала недовольную лису, упустившую добычу. Но она скорее падальщик, впитывающий в себя одну лишь гниль и иногда обращая внимания на цветные, драгоценные побрякушки. Её патронус, когда ведьма ещё могла его вызвать, всегда был сорокой — как и любой вид из семейства врановых — быстро обучаемый, умный, но злопамятный и присматривающийся. Почти шесть лет обучения на змеином факультете тоже когда-то давали свои плоды. Но сейчас при ней нет ни патронуса, ни слизеринского знамени над головой, ни уверенности в том, к кому действительно стоит присмотреться, а кого обходить десятой дорогой. Ведьма наша, опять же, уж слишком мудрой не была. Вряд ли мудрости набраться можно, всматриваясь в одну лишь бездну на протяжении девяноста пяти лет.       Парой минут назад, Рейна конечно же совершенно случайно подслушала, как Грюм предложил Поттеру использовать призывающее заклинание и вызвать на завтрашнее испытание метлу. И ей стало интересно, пытается ли «Профессор» ему действительно помочь или хочет подставить. По ходу диалога казалось, что Гарри был даже воодушевлен идеей и в силах своих стал более уверенный.       Вандербум, рассуждая, сама не поняла, как так быстро и хаотично пронесся ноябрь. Завтра уже двадцать четвертое число, первое испытание, через неделю у неё поганый зачет по Полетам на метле и уже с неделю она избегает попыток Джорджа напомнить об их договоре, ибо всё прекрасно помнит, просто оттягивает момент.       И тут ведьме стало паршиво вдвойне — прошло уже почти три гребанных месяца в школе, а в поиске, как выразился Лже-Грюм, побрякушки, та не продвинулась ни на миллиметр. У неё просто не было времени, словно его насильно у неё отнимали. И да, пусть и Директор Дамблдор сказал, что поиски её поспешные следует оставить и плыть по течению, но что-то подсказывает Рейне, что тут не всё так однозначно. Нужно продолжать искать, ни за что не опускать руки и искать. Существовать же хочется, ой как хочется.       Пока отсчет не пойдет на месяцы, а то и на дни.       Отгоняя ненужное наваждение, Вандербум фыркнула в ответ:       — А в чьи дела?       Рассекая воздух около бледной щеки и задев пару волосинок, острый, кажется, серебряный кинжал, вонзился в дверцу шкафа прямо за её спиной. И боггарт, живший между десятками старых ученических работ, по-видимому, встрепенулся. Тусклый свет, струившийся из лампы над столом, делал и без того изуродованное лицо Лже-Грюма ещё более устрашающим. Блики метались по стеклянному глазу, словно мужчина видел всё и сразу: и сейчас, и завтра, и дальше, туда, куда остальным не дано заглянуть.       Ужаснулся бы он, заглянув внутрь Рейны?       Тьма, обволакивающая её изнутри, не была яростной или пульсирующей, как огонь. Это была холодная, бездонная пустота, тяжёлая и неподвижная, как водоворот, что медленно, но верно затягивает в глубину. Ведьма знала её слишком хорошо, чтобы пугаться или бороться. Это состояние стало привычным, почти естественным.       Пустота. Одиночество. Мимолетная скорбь и ностальгия. Зияющая дыра.       Хаос?       Нет, до Хаоса ей ещё далеко.       Свинцовый взгляд задержался на светлых бликах в глазах Лже-Грюма. Нет, он бы не ужаснулся. Тот, кто скрывался за этим лицом, по-видимому, знал такие бездны. Возможно, он сам был соткан из тех же теней. Но знал ли он, каково это — сидеть наедине с этим чудовищем внутри себя? Оно не рычало, не угрожало — оно просто было. Как вечный спутник, как смирённый наблюдатель, оно растворялось в каждом слове, каждом жесте, напоминая, что они не значат ровным счётом ничего.       Рейна, напротив, сидела с показной лёгкостью, закинув ногу на ногу и лениво облокотившись на спинку стула. Кинжал, едва не задевший её, теперь дрожал в дверце шкафа за спиной.       — Ты слишком много спрашиваешь, гадина, — фыркнул Лже-Грюм.       Он с грохотом опёрся на стол, нависая над ведьмой, словно грозовой фронт. Рейна, не моргнув, выдержала этот напор.       — Если вас так тяготит моя компания, Профессор, — выделив последнее слово, почти шипя, проговорила та. — Надо было прибить меня в лесу.       Аластор не сдержал злой усмешки, оскалив зубы:       — Надо было.       Рейна рассмеялась, коротко и холодно, уж слишком наигранно, даже не поднимая уголков губ. Но Лже-Грюм бы понял. Он бы посмотрел в эту пустоту и не отшатнулся, не дрогнул. Она не была ему чужда. Он, возможно, даже нашёл бы в этом что-то знакомое, что-то своё.       — Но ты просто трус, — Вандербум склонила голову набок, прищурившись.       — Трус? — голос Лже-Грюма был низким, сдержанным. Он медленно обошёл стол, оперевшись на посох. — Кто бы говорил. Ты лишь делаешь вид, что смела для той, кто сидит на пороховой бочке. Один неверный шаг — и она взорвётся.       Рейна, не сменив позы, лишь наклонила голову вбок. А другие? Не привыкшие? Они бы увидели лишь зияющий провал. Увидели бы и отвернулись, потому что в этом мраке, в этом равнодушии, скрывалось нечто, чего люди стараются избегать. Что-то большее, чем одиночество. Что-то, что нельзя назвать словами.       — На этой бочке, Аластор, мы сидим вдвоём, — ответила Вандербум.       Джордж. Мысли находились вдалеке от происходящего в комнате. Рейна едва заметно вздрогнула, поймав себя на мысли, что именно Уизли первым пришёл ей в голову. Вот кто действительно ужаснулся бы. Вот чья жизнерадостность разбилась бы вдребезги, стоит ему заглянуть в эту пропасть. Его свет, его смех, его лёгкость — всё это разлетелось бы осколками при столкновении с такой безмолвной тьмой.       А может, если показать ему эту пустоту, эту темноту, эту дыру, он наконец оставит ведьму в покое и позволит вновь стать пылью?       Или Джордж из тех, кто эту дыру сиюминутно начнет залатывать?       Даже если так, Рейна сейчас почему-то не может дать себе ответ на вопрос, почему она всё ещё не попробовала отогнать его подальше.       Грюм прищурился, его стеклянный глаз крутанулся, осматривая кабинет.       — Ты знаешь, почему ты всё ещё дышишь, Вандербум? Потому что ты — хтоническая, не убиваемая тварь.       — Очень даже убиваемая, — вынырнув из мыслей, она склонилась чуть вперёд, опираясь локтями на стол и продолжила. — Потому что тебе это выгодно. Ровно настолько, насколько и мне.       — Предложишь что-то? — мужское лицо исказилось злобной усмешкой. — Холить и лелеять тебя, например? Не дождешься.       — У нас, вроде, уже было перемирие, — вздернула бровь Вандербум. — Нужен новый этап. Например… взаимовыгодная помощь.       — О-хо-хо, — Не-Грюм насмешливо фыркнул, скрещивая руки на груди. — Что же такого случилось у бедненькой ведьмочки, что она решила пасть так низко?       — Ну… корабль тонет, красим якорь, — развела руками Вандербум. — Про меня начал разнюхивать кое-кто другой.       Всё началось с метаний Эленоры по комнате сегодняшним утром в поисках чего-то, а закончилось на заднем дворе, за разглядыванием исписанных листков бумаги. Белоснежная кошка принесла их в зубах, вручив «хозяйке». Из написанного можно уже было составлять «бинго»: серебряные волки, хранители, Рейна Вандербум прошлого века и несколько раз обведенное по кругу имя «Гипнос» с ведущей стрелочкой к имени Эребус и тремя знаками вопроса. Сегодняшним днем Рейна удостоверилась в том, что пропавшие пергаменты Мунбрук нашла за столом — видимо ветер или кошачий хвост их нечаянно туда столкнул.       И пусть было очевидно, что Эленора даже не понимает всей глубины того, что случайно отыскала, этот факт всё равно был неприятным. Ей стало обидно. На миг. Какой-то отчётливый, но мгновенный укол — будто не остриё кинжала, а холодное прикосновение его плоской стороны к коже.       Аластор насмешливо выгнул бровь, скорчив неприятную, ехидную гримасу:       — Мне что, прибить кого-то ради спасения твоей задницы? — Лже-Грюм усмехнулся, с трудом сдерживая рвущийся наружу грубый смешок.       — Что? Нет, — Рейна вздохнула, закатив глаза. — Завали шестикурсницу Эленору Мунбрук домашкой. А с тем, что будет дальше, я сама разберусь.       Грюм помолчал, разглядывая ведьму с таким видом, будто в ней заключалась вселенская глупость этого мира. Затем разразился глухим, рывистым смешком:       — Тебе не кажется, что проще было бы просто… — мужчина большим пальцем руки провел по своей шее, приподняв бровь.       Рейна смерила его холодным взглядом.       Вандербум не торопилась доводить это дело до конца. Останавливаясь перед мысленным образом Эленоры, она всякий раз колебалась. Что-то в тихой, едва заметной девушке с вечно меланхоличными глазами заставляло Рейну чувствовать лёгкий дискомфорт. Но и тянуло к ней. Возможно, это был тот самый взгляд, в котором сочетались одновременно и незнание, и настойчивость. Мунбрук не была угрозой — ещё нет. Но даже это малейшее прикосновение к её существованию, к её жизни, к её прошлому, вызывало странное сопротивление.       Рейна решила сбросить этот груз на другого. Пусть Эребус, с его любовью к хитросплетениям, займётся этим, раз дело теперь и косвенно касается пушистых морд Рэгдоллов. Запутает следы, превратит факты на пергаменте в хаос. Пусть уведёт Мунбрук от правды, отвлечёт её чем-то другим, чем угодно. Пусть возьмет Никки. Пусть оторвет Гипноса от руководства книжным (не в этой жизни), да хоть пусть рыжеволосую мегеру, так же известную как свою мать, Калипсу, притащит.       Что угодно, лишь бы Эленора не копнула слишком глубоко.       И нет. На раскрытие своего «легендарного» и «великого» прошлого, на все преступления и репутацию, Вандербум глубоко насрать.       Эленора не должна коснуться Матери.       Стук посоха Аластора вернул её к реальности. Его голос, теперь уже вобравший в себя всю профессорскую серьезность, хлестнул по нарастающему гулу вошедших в класс учеников:       — А ну, перестаньте топтаться! Всем — на улицу. Отработка заклинаний на дуэлях. Да, Джордан, опять.       Рейна заметила, как несколько учеников, уже примостившихся на задних рядах, застонали от разочарования, и поняла, что относится и к их числу. Сидеть на влажной от росы или проливного ночного ливня траве, опять в скрюченной позе проверяя рефераты, ей не очень-то и хотелось.       Она нехотя поднялась, следуя за общей волной, двигающейся к выходу. Но на пороге остановилась и обернулась к Грюму:       — Мы договорились?       Он посмотрел на неё своим кривым взглядом и ухмыльнулся, отравляя воздух своей неприятной усмешкой:       — Я подумаю. Мне же нужно придумать, что ты сделаешь для меня в ответ.

***

      На следующий день Грюм ответа так и не дал.       Эленора всё осторожнее начала поглядывать на Рейну, вечерами пропадая в библиотеке, да так, что пришлось подговаривать Никки следовать везде за Мунбрук, наблюдая. Студенты медленно, но уверенно направлялись вдоль главного холла, глазеть на первое испытание Турнира.       — Чего-чего ты хочешь, чтобы я сделал, бабуль? — глаза Эребуса выпучились, как две медные монеты. — Слушай, я к тебе в агенты «007» не нанимался.       — Я очень рада, что ты прочитал всего Флеминга, которого я тебе дарила, но послушай ещё раз, — Рейна глубоко вздохнула, оглянувшись по сторонам. — Просто отвлеки её. Это в интересах уже твоей семьи, а не одной меня.       — Мы одна семья, — уточнил Рэгдолл, прищурившись. — Чего такого нам может сделать шестнадцатилетняя блондиночка?       Вандербум, двигаясь с парнем вдоль стены, спокойно начала загибать пальцы:       — Раскрыть мою личность, отследить причастность к моим деяниям всех Рэгдоллов, начиная с Морригана, сдать нас, начать ещё сильнее вынюхивать, что же это за дар-то такой…       — Ковен, — оборвал её Эребус, заставив в ту же секунду напряженно замолчать. — Так и думал.       — Я втянула туда Никкею и Гипноса, и не хочу, чтобы… — спустя недолгую паузу, Рейна вздохнула.       — Они сами туда пошли, ради тебя, к слову, — в ту же секунду Рэгдолл снова её перебил. — Ты боишься, что блондиночка выйдет на Ковен, что найдет в нём что-то, чего ей не хватало, а то я тут уже слухов разных наслушался…       — Каких слухов? — Рейна остановилась, глянув шармбатонцу в затылок.       — Ты переживаешь не за себя, и уж тем более не за нашу семью, — Эребус, один из главных сплетников в её жизни, неожиданно оставил ту без ответа. — Ты переживаешь за блондиночку.       Шум голосов заполнял пространство, отдаваясь эхом в высоких сводах, и казалось, воздух вибрировал от предвкушения.       — Глупости, — бросила Вандербум через плечо и продолжила путь, не оглядываясь. — Мне плевать, чем она занимается. Всё, что я делаю, — в интересах нашей безопасности.       Эребус, прежде, чем наконец присоединиться к своей делегации, показательно обернулся, скрестив руки на груди и выдал практически убийственное:       — Её.       Поправив серую шелковою мантию на плечах, Рэгдолл развернулся на пятках и улыбчиво, словно ничего и не было, направился в сторону шармбатонцев и Мадам Максим.       «Ты переживаешь за блондиночку.»       Слова всплыли, как что-то липкое и нежелательное, оставляя неприятный осадок. Рейна почти чувствовала, как её внутренний мир давал трещину под их тяжестью. Она не переживает. Она не может переживать. Не должна.       Её жизнь, её правила, её границы. Это было аксиомой. Девяносто пять лет в магической коме и пять лет, прошедшие практически вне социума, научили её многому, но главное — не впускать никого в этот тесный круг, где и так слишком мало места. Никки, Гипнос, Эребус. Остальные Рэгдоллы — когда терпение позволяло. Этого было достаточно. Люди приходили и уходили, оставляя за собой лишь пустоту. Не хватало ещё одного нежданного хаоса в лице шестнадцатилетней гриффиндорки с пыльными книжками и тягой к неизведанному.       Но стоило Вандербум представить, как Эленора, бледная и тихая, погружается в этот водоворот, её воображение рисовало самые ужасные сценарии.       Ковен.       От одного слова хотелось поморщиться. Рейна пыталась не думать об этом, но это было бесполезно. Стоило закрыть глаза, и перед ней снова вставала тёмная комната или круг в лесу, свечи, шёпот, многочисленные молитвы и подношения на перекрестках, желание быть услышанными и злоба, обращенная к единственной, кто может быть услышана Матерью… Это было частью её прошлого, к сожалению, частью её настоящего. Эленора не должна туда попасть. Не должна.       Почему?       Потому что…       Остановившись около входа на трибуны, ведьму словно током шибануло. Потому что Мунбрук повторяет тот же сценарий, написанный когда-то для Вандербум. С одним «небольшим» отличием, конечно, но…       Они похожи.       И это её напугало больше, чем всё остальное.       Толпа вокруг двигалась в одном направлении, казалось, слаженно и уверенно, но каждый отдельный ученик спотыкался, толкался, натыкался на других. Рейна вдруг остро почувствовала эту раздробленность вокруг. Каждый из них — отдельный мир, хаотичный и непонятный. А Вандербум была точно такой же.       И Эленора такая же.       Рейна глубоко вдохнула, присев на свободное место на лавке. Толпа вдруг показалась удушливой.       Привыкание. Это было слово, от которого хотелось бежать. Девяносто пять лет сна. Пять лет одиночества, в котором та нашла свой комфорт. И вдруг — время начало кончаться. А потом ещё раз вдруг — Хогвартс. Толпы подростков, их смех, шум.       Это тянуло её обратно.       — Какая-то ты бледноватая, дождик, — с озаряющей этот пасмурный день улыбкой с одной стороны лавки к ней подсел Джордж. — Драконов боишься?       Оторвав глаза от носков своих ботинок, а после и медленно повернув голову в сторону его голоса, да так медленно, что со стороны ведьма могла показаться заторможенной, Вандербум через силу попыталась приподнять бровь в своей привычной манере, но всё лицо словно парализовало. На мгновение мир перед глазами словно поплыл, замедлился, наполнившись странным, отрешённым гулом. Она моргнула несколько раз, пытаясь сфокусироваться на лице Джорджа.       На выдохе лишь получилось:       — Откуда ты знаешь, что тут будут именно драконы?       — Вандербум, уши почисть, это пять минут назад объявили, — с другой стороны к ним подсел Фред. У него на руках почему-то оказалась белоснежная кошка.       Рейна так же медленно перевела взгляд на Фреда, потом медленно устремила на Никки и после угукнула, поджав губы. Толпа волновалась, как единый организм, отбрасывая на трибуны волны напряжения и предвкушения.       Она бросила быстрый взгляд в сторону Эребуса, устроившегося с шармбатонцами на соседней трибуне. Его насупленный взгляд, брошенный на белоснежную кошку, уютно свернувшуюся у Фреда на коленях, вызывал почти комичное недовольство. Никки, казалось, совсем не замечала этих взглядов, сонно моргая своими огромными желтыми глазами.       Толпа вдруг взревела, выбивая её из странной прострации. Вандербум посмотрела на арену: первая фигура — чемпион Дурмстранга — вышел вперёд.       Рейна глядела на арену, но глаза её не видели происходящего. Её внимание сосредоточилось на другом. Она могла бы подняться, тихо удалиться, пробраться в замок. Никто бы её не остановил. Цель была ближе, чем когда-либо: пустые коридоры, тишина. Ведьма крепче сжала руки. В голове пульсировали мысли. Толпа кричала, взрываясь восторженными возгласами. Каждое движение трибун, каждый толчок окружающих будто усиливал этот рой мыслей, пока наконец он не стал почти невыносимым.       Вандербум глянула чуть левее — через пару рядов Эленора сидела рядом с каким-то пуффендуйцем и изредка переговаривалась.       — Эй, ты точно в порядке? — голос Джорджа пробился сквозь этот шум.       Она повернула голову к нему, механически, как будто двигал ведьму не внутренний импульс, а сама инерция. В глазах Уизли было что-то странное — смесь лёгкого беспокойства и заинтересованности.       — Да, — отозвалась та коротко.       Джордж прищурился, изучая девичье лицо. Черты были каменными, но что-то в напряжённой линии губ, в едва заметных подрагиваниях ресниц выдавало внутреннюю бурю.       — Уверена? — продолжил он, подаваясь чуть ближе.       Вандербум скользнула свинцовым взглядом к нему, затем снова уставилась вперёд, на арену. Она хотела сказать что-нибудь колкое, сбить его настойчивость, но язык будто прилип к нёбу. Та лишь крепче сцепила пальцы, почти впиваясь ногтями в кожу.       — В полном порядке, — проговорила она, чуть громче и жёстче, чем планировала.       — Ну-ну, — протянул Джордж, всё так же улыбаясь. — Раз в порядке, тогда сегодня вечером — тренировка. Летать учиться ведь надо, так ведь?       Вернулась из паники на землю Рейна моментально. Её глаза резко метнулись к нему, и на секунду ведьма застыла, пойманная в ловушку.       Толпа взорвалась очередным криком: чемпион уже вывел дракона из себя, и он полыхал огнём, метаясь по арене. Уизли, в отличие от неё, на секунду отвлёкся, чтобы посмотреть на происходящее. Рейна воспользовалась моментом, чтобы перевести дыхание и вернуть себе контроль.       И глаз с близнеца Уизли та не сводила.       — Вечером — это когда? — сказала Вандербум неожиданно для самой себя.       — Как и в прошлые разы, когда я тебя звал, — удовлетворённо протянул Джордж, вернув внимание к арене. — В се…       — В семь, на поле, — закончила за ним Рейна. Выдержала паузу, поймав удивленный взор карих глаз. — Ладно.       — Ого, сегодня, что, снег пойдет? — довольно фыркнул Джордж, но благодарно кивнул, отворачиваясь.       Улыбка на его лице и радостные возгласы, которые он разделял вместе с братом, создавали странный контраст с её внутренним состоянием.       Рейна аккуратно поднялась с лавки, оглядывая трибуны. Эленора всё ещё сидела там же, но теперь её лицо выражало задумчивость. Эребус, видимо, иногда прожигал во Фреде дыру, пару раз оборачиваясь в их сторону.       Даже объяснять никому ничего не стала — все настолько были поглощены процессом. Удалилась быстро, как только ноги перестали быть ватными. Фред и Джордж переглянулись, но не стали удерживать её. Никки на коленях Фреда даже не пошевелилась, одним глазом наблюдая за блондинкой через несколько рядов от них.       Замок встретил Вандербум гулкой тишиной. Ноги сами вели её знакомыми маршрутами, где ступеньки перемещались в строгом соответствии с расписанием, а портреты шептались о своих делах, не обращая на нежданную ведьму внимания.       Рейна остановилась, облокотившись о прохладную каменную стену. Тишина давила на неё, как и шум трибун. Проведя пальцами по своему виску, чуть надавливая, пытаясь унять пульсирующую боль, которая поднималась всё выше, Рейна привела мысли в порядок.       Эленора.       Руки вновь задрожали. Нет, пока что не то.       Тренировка.       Она не могла понять, почему согласилась именно сейчас. Не могла найти рационального объяснения. Но нет, тоже не то.       Сфера.       Да, точно.       Достав из кармана штанов палочку и слегка встряхнув, Вандербум набрала полные легкие воздуха и выдохнула.       Спустя час, а именно столько продлилось первое испытание, Рейна без задних ног откинулась на кресло в пустой гостиной Гриффиндора. Сферу та не обнаружила, но был и существенный плюс.       Первый этаж, каждая комната, каждый кабинет, кухня, каждый уголок — был пуст. Осталось еще семь, подземелье и, Мерлин помоги, катакомбы.

***

      Общего у людей только одно: все они разные.       Сидя на скамье для запасных, едва заметной в сумерках, Вандербум пускала клубки пара изо рта. Морозный воздух слегка обжигал кожу, напоминая, что осень вот-вот уступит место зиме. Ведьма обернулась в плащ, стараясь не дрожать от холода. Ветер гнал по полю опавшие листья, их сухой шелест приятно щекотал душу.       На фоне тёмного горизонта возвышались трибуны, которые днём гудели, словно улей, наполняясь восторженными криками, смехом и аплодисментами. Победа чемпионов над драконом обсуждалась в каждом уголке замка, но Рейну это не трогало. Ей было всё равно. Поттер выжил, а это значило лишь то, что Лже-Грюм убивать его не собирался.       Она отогнула плащ и достала из расширенного магией кармана брюк небольшой термос, за которым последовал мешочек с заваркой. Аккуратно высыпав листья в крышку термоса, ведьма практически беззвучно прошептала заклинание и та наполнилась кипятком. Пар взметнулся тонкой струйкой, заполнив воздух успокаивающим ароматом.       Чай был спасением. Он согревал руки, немного успокаивал нервное напряжение, которое всё ещё стучало в висках, даже несмотря на тишину вокруг.       — Опаздываешь, Уизли, — пробормотала Рейна сама себе под нос, делая глоток и почти сразу же обжигая язык.       На другом конце поля, между высоких трибун, в тени укрывался Фред. Он устроился на холодном полу, спрятавшись за балками и облокотившись на деревянную стойку, играл с белоснежной кошкой, которая, свернувшись клубком, устроилась рядом.       — Будет весело, — задумчиво проговорил он, протягивая пальцы к животу Никки. Та лениво хлопнула его лапой, но когти выпускать не стала. — Такого пропускать никак нельзя.       Кошка лишь забурчала, издав странный полуворчливый звук.       Фред усмехнулся, поднял с пола принесенную ветром веточку и начал вертеть её перед носом Никки, чтобы заставить ту поиграть. Однако кошка игнорировала его попытки, лишь стрельнув недовольным взглядом.       — Неправильная ты какая-то кошка, — ухмыльнулся Уизли, почесав белоснежную за ушком. — Точно волшебная.       Никки фыркнула и снова уткнулась носом в белоснежные лапы.       На поле раздался топот. Рейна подняла голову, увидев, как через траву к ней бежит Джордж. За его плечом покачивались две старенькие метлы.       — Извини, что задержался, — прокашлялся Джордж, подойдя ближе, и остановился, слегка запыхавшись. — Совсем замёрзла?       Рейна поставила термос на скамейку, пожав плечами. Джордж, оценив ситуацию, ещё раз энергично потер руки, пытаясь согреться. В отличие от Рейны, кутавшейся в плащ, он явно не замечал холода.       — Ну, раз не замёрзла, начнём, — тот подбросил одну из мётел вверх и поймал её за конец древка.       Глядя на вторую метлу, словно на бомбу, Вандербум скривилась.       — Ты же обещала, — усмехнулся Джордж, протягивая вторую. — Я не вынесу ещё одного реферата, смилуйся, а?       — Ты точно и нагло списал, — фыркнула Рейна, закатив глаза. — Может Грюм и не заметил, но я…       — Ничего я не списывал, — практически обиженно заявил Уизли.       Упрямо угукнув и смирившись, ведьма вздохнула, вытащила из-под плаща руку и осторожно потянулась к метле, будто та могла её укусить. Джордж терпеливо ждал, пока её пальцы не сжали шершавую поверхность.       — Отлично, теперь садись, — скомандовал он, указывая на метлу.       — Сначала ты, — та отступила на шаг.       — О, нет, дождик, ты, — Джордж сделал шаг вперёд, преодолевая сопротивление. — Повернись к метле лицом, закинь ногу, сядь. Это как… м-м-м… обязательные требования при подготовке к написанию работы. Без них ничего хорошего не выйдет.       Если бы у Рейны не было бы на данный момент эмоционального диапазона, как у зубочистки, то та выпятила бы глаза по пять копеек и рассмеялась бы. Но вместо этого молча уставилась на метлу.       Зачет! Ей сто девятнадцать лет, а гребанные зачеты до сих пор её преследуют! С этой системой образования точно нужно что-то менять.       Почему так происходит? Почему в этом моменте её раздражение сдерживалось не привычной холодностью, а чем-то иным, более мягким? Почему нельзя было бы приготовить зелье удачи и с его помощью сдать зачет? Почему нельзя было держать язык за зубами?       И, что ж, если ответ на многочисленные «почему?» не приходит, она идет к нему сама.       — Ты слишком много думаешь. Просто доверься процессу, — вмешался Джордж, словно почувствовав витавшие рядом сомнения.       Вандербум молча кивнула, развернулась к метле, через непреодолимое желание сбежать закинула ногу и села. В этот момент её спина невольно выпрямилась, а пальцы крепче сжали древко.       — Ну вот! А теперь…       — Теперь самое время притвориться, что я заболела, — пробурчала Рейна, глядя в затянутое черными тучами небо. — Сегодня я разобьюсь.       — Ох, какая драма… Да ладно тебе, — удивленный Джордж сел на свою метлу и поднялся на несколько дюймов от земли. — Ты, что, никогда не летала?       — Летала, — Вандербум сжала зубы, вглядываясь в пустое пространство перед собой, словно надеялась найти в нём ответы на абсолютно все свои вопросы. Потом глубоко вдохнула, сосчитала до трёх и оттолкнулась. Метла неуверенно поднялась, слегка качнувшись.       Рейна поднялась всего на метра два, но этого было достаточно, чтобы сердце заколотилось как бешеное. Опять, как по кругу, перед глазами проносились картинки: ранение в бок, колющее, не мешает лететь всё выше и выше. Оминис погиб пару минут назад. Метла начинает брыкаться, не вывозя такой нагрузки. Рука предательски соскальзывает, отпуская в пропасть.       — Обманщица, — возвращая в реальность своим голосом, Джордж кружил вокруг неё, легко балансируя на своей метле. — Неужели всё это время ты притворялась, чтобы поиздеваться надо мной?       — Если я упаду, это будет на твоей совести, — сухо хмыкнула ведьма, проигнорировав сказанное.       — О, я же тебя поймаю, — подмигнул тот и поравнялся с ней. — Так что случилось?       — Что? — выгнула бровь Рейна, всё ещё мертвой хваткой держа основание метлы, недоверчиво поглядывая вниз.       Непринужденно вздохнув, Уизли подлетел ещё поближе, скрестив руки на груди:       — Если ты летала до этого, а потом перестала и так панически боишься…       — Я не боюсь, — оборвала его ведьма резким колющим взглядом, нахмурившись.       — Как скажешь, — кинул Уизли, а затем продолжил с того же места: — Если ты боишься летать, то значит, что что-то случилось в последний раз.       — Да, в последний раз ты с братом скинули меня с неё, — язвительно фыркнула Рейна, закатив глаза.       — И не думали, что ты так испугаешься, — вскинул руки Джордж, усмехнувшись. — Помниться мне, что ты тогда сама нам предъявила, какие мы плохие, раз даже не спросили, почему. Так вот, спрашиваю.       Вандербум вздохнула, отводя взгляд в сторону.       — Упала однажды неудачно, — пожав плечами, Рейна начала аккуратно снижаться.       — И всё? — удивился Уизли, стремительно направившись за ней.       — Очень неудачно, — подчеркнула Вандербум, наконец почувствовав под ногами твердую землю.       — И что, хочешь сказать, что до этого была превосходной летуньей? — хмыкнул Джордж, закружившись вокруг ведьмы.       — Вполне себе, — одним лишь уголком губ улыбнулась та, уже собираясь слезать с поганой швабры и никогда больше, (кроме зачета), на неё не садиться.       — А не хотела бы опять так полетать? — Уизли легко спрыгнул со своей метлы рядом, вопросительно склонив голову на бок. — Как раньше?       — Возможно, когда-то, — пожав плечами, честно призналась Рейна.       В ту же секунду Джордж кивнул словно самому себе, одним жестом подзывая к себе метлу. Ведьма тут же инстинктивно вся сжалась.       — Тогда садись, — кивнул на метлу Уизли, приглашая.       — Мне показалось, что того, что я села на метлу и взлетела вполне хватит для зачета, — Вандербум ступила небольшой шаг назад, думая, что в этот раз Джордж сможет заставить её ещё и пролететь пару кругов по полю, чтобы точно довести до горячки. Но близнец Уизли лишь улыбнулся.       — Да, этого вполне хватит, — согласился Джордж, уводя взгляд в сторону пустых трибун. — Я даже уверен, что ещё чуть-чуть и ты доведешь Мадам Трюк до истерики.       — Тогда зачем мне садиться на метлу? — вполне логично поинтересовалась ведьма, даже озадачено нахмурившись.       — Полетаем вместе, — Джордж развернулся, заглянув той в глаза и облокотившись на ствол левитирующей метлы, усмехнулся ещё больше. — Обещаю тебе, ты ни за что не упадешь.       Рейна на секундочку застыла. Взглянула на Джорджа повнимательнее, вглядываясь не в золотистые прожилки в радужке глаз, а за белки, в череп, по ниточкам в мозг.       Джордж — летний ветер, несущий смех и аромат луговых трав. Душа легка, как перо, и кажется, что живёт он, слабости и тяжести не зная. Но это было лишь первое впечатление.       Он знает, что мир несовершенен, и поэтому смеётся над его глупостями. Джордж любит хаос, видя в нём энергию, движение, жизнь. Его характер — жаркий огонь, согревающий других, даже если самому приходится терпеть удары судьбы. Он склонен скрывать свои слабости за весёлыми шутками, будто боится, что если кто-то увидит его настоящим, вся магия и очарование исчезнет.       Рейна, на первый взгляд, — осенняя дождливая хандра. Ледяная вода, в которой каждый взгляд, каждое слово, отзываются скрытой тяжестью. Она стремится к тишине, но тишина её пугает. Она пыль на полке, как мы с вами помним.       И эту многолетнюю пыль легкий летний ветерок только что удачно сдул с полки, на которой залежалась та уж слишком долго.       Взглянув на метлу, Рейна поджала губы. И один её положительный кивок заставил засиять улыбку на лице Джорджа Уизли стократно.       Кошка, наблюдавшая за происходящим одним открытым глазом, внезапно потянулась. Выпрямилась, усевшись поудобнее. Фред, лежавший на балке, поджав одну ногу под себя, ухмыльнулся.       — Если бы я мог, я бы поспорил с тобой на сикль, что закончится это катастрофой, — хмыкнул Фред, прикрыв глаза. — Но зачем кошке сикль?       Никки повернулась к парню мордой, прищурившись. Мяукнула, то ли принимая ставку, то ли попросту привлекая к своей пушистой персоне внимание.       Рейна слегка поколебалась. Сомнения вязли в голове, но что-то — возможно, его уверенность, или, скорее, раздражающее упрямство, или, поверить даже сама себе не может, сияющие от радости глаза — заставили её, стиснув зубы, согласиться. Перекинув ногу через метлу, села чуть дальше от хвоста, освобождая место. Ведьма ощутила, как чужие руки мягко, но уверенно обхватили древко метлы по обе стороны от её собственных. Тепло ладоней ощущалось даже миллиметры соприкосновений.       — Готова?       — Нет, — ответила та, но метла уже начала подниматься под тихий смешок над ухом.       Глядя вниз, Вандербум вздохнула полной грудью. Различия между ними кажутся непреодолимыми. Рейна анализирует, Джордж чувствует. Она ищет смысл, он ищет момент. Её разум живёт в холодной логике, его — в интуитивном потоке. Рейна держит мир на расстоянии, опасаясь потерять себя или оступиться, а Джордж ныряет в него с головой, зная, что иногда стоит утонуть, чтобы найти что-то ценное.       Там, где Рейна видит опасность и напряжение, Джордж видит вызов и возможность. Его смех, лёгкость и неуклюжая, но искренняя забота заставляют её задуматься: а не слишком ли много она требует от жизни?       Может, Джордж как раз тот, на кого ей нужно ровняться, чтобы понять смысл фразы: «Поживите жизнь, которую вы сами у себя и отняли»?       Когда они поднялись в воздух, Рейна почувствовала, как напряжение в её плечах чуть-чуть ослабло. Джордж держал метлу так уверенно, что казалось, будто она летит сама по себе, хотя глядя на эту старенькую и уже пошарпанную временем метлу, хочется лишь усомниться в её работоспособности.       Они продолжали подниматься, делая плавные круги. Джордж смотрел на неё через плечо, отмечая, как напряжение в её теле постепенно растворяется. Её лицо всё ещё оставалось серьёзным, но в уголках губ затаилась слабая тень удивления.       Метла мягко покачивалась под ними, колебалась между землей и небом. Вандербум, чувствуя каждое движение, сжала древко пальцами так, что костяшки побелели. Джордж, сидевший позади, лениво облокотился на девичью спину, пока его руки всё ещё обхватывали древко по обе стороны от её собственных.       — Расслабься, дождик, — Джордж слегка сместил хватку, чтобы показать, как держать метлу более уверенно. — Метла тебя не укусит. Меня же не укусила.       Ведьма закатила глаза, но позволила себе сдержанную усмешку, не скрывшуюся от Джорджа.       Метла сделала плавный круг, и ветер лёгкими касаниями дотронулся до лица, взъерошив волосы. Рейна слабо улыбнулась, глядя на раскинувшиеся вокруг просторы. Небо казалось бесконечным, усеянным огромным количеством звезд, а Хогвартс, снизу выглядевший как пустой и лишенный всего прежнего трепета, теперь напоминал иллюстрацию из сказки. Множество огоньков усеивали окна, словно магловская гирлянда на рождественской ёлке.       — Как тебе? — спросил Джордж, чуть подаваясь вперёд, так, что его подбородок почти коснулся её плеча.       — Лучше, чем я ожидала, — призналась Рейна неохотно.       — Лучше, чем ты ожидала? — наигранно обиделся он. — Этот вид как минимум должен был растопить ледышку внутри тебя.       — С того балкона было приятнее, — парировала Рейна, но уже без резкости. — Я хоть на ровной поверхности стояла.       Джордж рассмеялся, и смех его прозвучал как тёплый ветер в прохладный вечер. А потом оказалось, что дыхание действительно согрело и защекотало ухо.       — Ладно, теперь твоя очередь рулить, — как довольный кот, тот расплылся в наглой ухмылке.       — Что? — Вандербум тут же напряглась, и метла слегка покачнулась.       — Безбилетникам вход воспрещён, — Уизли убрал руки с древка и развёл их в стороны.       Рейна почувствовала, как метла едва заметно потеряла равновесие. Ведьме пришлось резко схватиться за древко, выпрямляясь.       — Уизли, ёб твою за ногу! — выкрикнула та, оборачиваясь к нему.       — Всё под контролем, — ухмыльнулся Джордж, абсолютно непринуждённо. — Твоим, конечно…       Рейна сглотнула, но руки дрожали меньше, чем она ожидала. Метла откликалась на малейшее движение, и вскоре ей удалось выровнять полёт. Почувствовав напускную уверенность, ведьма вздохнула, решилась и сделала небольшой полукруг, проверяя себя. Они поднялись выше, ветер стал прохладнее, и внезапно Рейна поняла, что почти не думает о том, что может упасть.       — Отлично, а теперь поведаю тебе, повелительница мётел, главную тайну, — почти завороженно Джордж наигранно выпучил глаза, выпрямляясь, заставляя Рейну на секунду оглянуться через плечо и послушать. — Ты же знаешь, что мы не просто так тут крутимся. Летать — это не просто висеть в воздухе, это же… — и тут он широко раскинул руки, почти сваливаясь с метлы.       — Не смей! — Рейна резко дёрнула древко вверх, стараясь выровнять их, пока сердце колотилось где-то в горле. — Ты идиот? Под нами метров десять!       — Испортил момент, нет? — легко выпрямился на метле Джордж, вновь облокотившись торсом на женскую спину. — Что, ёкнуло сердечко?       Рейна напряжённо вздохнула, чувствуя, как её сердце всё ещё бешено колотится от такой выходки.       А если бы он упал? А если бы она не среагировала?       — Вздрогнуло, — буркнула Вандербум, пытаясь взять себя в руки и снова сосредоточиться на управлении метлой.       Джордж тихо хмыкнул, и его голос прозвучал едва ли не у самого её уха:       — Ну, вздрогнуло, значит, бьётся, — парень вздохнул. — А то на тебя как не взглянешь, на трупик похожа бываешь.       — Если ты и дальше будешь так пугать, долго я не проживу, — пробормотала Рейна, вздохнув и вновь почувствовав лёгкость управления.       Словно без этого она долго проживет.       — Тогда я должен буду рассказать всем, что погубил девушку в расцвете сил. Правда, подумают, что это не из-за полётов, а из-за моего обаяния, — Джордж состроил такое важное лицо, что Рейна, сама того не замечая, улыбнулась.       — Твоё «обаяние», — Вандербум сделала акцент, который буквально сочился сарказмом. — Рано или поздно сведёт в могилу не одну ведьму.       — Благородная жертва, не хочешь спасти всех остальных? — с его лица не сходила озорная ухмылка.       Рейна фыркнула, чувствуя, как её напряжение понемногу отпускает. Ветер стал чуть сильнее, и волосы на её лице начали путаться. Она автоматически убрала их одной рукой, оставив лишь одну на древке. Метла откликнулась на её движение почти мгновенно, слегка качнувшись.       Джордж моментально заметил, как метла качнулась, и с лёгкой улыбкой подался вперёд, обхватывая древко рядом с её руками. Метла мягко покачивалась под ними, будто лениво дразня Рейну своей непредсказуемостью. Каждое движение давалось ей чуть легче, и хотя напряжение ещё не отпускало её до конца, Вандербум уже не ощущала прежнего страха.       — Ну, что, как ощущения? — Джордж придвинулся ближе, и она вновь почувствовала тепло дыхания у самого уха.       — Нормальные, — коротко ответила Рейна, не оборачиваясь.       — «Нормальные» — это что, похвала? — тот наигранно фыркнул, и, слегка надавив на основание, заставил метлу ускориться. — Я ведь, знаешь ли, жертва обстоятельств. Ты сама согласилась.       — Ты вымучил согласие, — пробормотала она, уже не пытаясь скрыть слабую улыбку. — И не мешай.       Ветер снова стал чуть сильнее, и она почувствовала, как распущенные волосы легонько ударили по щеке Джорджа. Он рассмеялся, лёгким движением убрав прядь с лица.       — Даже не думал, — его голос звучал так близко, заставив ведьму невольно напрячься. А потом Рейна почувствовала, как его подбородок мягко опустился ей на плечо.       — Чего делаешь? — спросила Вандербум, инстинктивно поморщившись.       — Отдыхаю, — спокойно ответил Уизли. — Ты справляешься, зачем мне напрягаться?       Она слегка сместила плечо, пытаясь небрежно сбросить его, но он только поудобнее устроился.       — Уизли, ты вообще знаешь, что такое личное пространство?       — Конечно, знаю, — с улыбкой ответил тот. — Просто у нас с тобой сейчас его нет.       Рейна на секунду замерла, обдумывая его слова. Она хотела отпустить саркастичный комментарий, но почему-то вместо этого только закатила глаза и тихо пробормотала:       — Ты неисправим.       Решив, что на сегодня хватит, Рейна наклонила метлу вниз и медленно, но уверенно пошла на снижение.       Джордж усмехнулся, слегка прижавшись подбородком к её плечу:       — А ты колючка.       Она нахмурилась, но прежде чем успела ответить, метла начала слегка дергаться. Вандербум насторожилась, инстинктивно крепче сжав древко.       — Эй-эй-эй! Спокойно, я не хотел тебя обидеть, — попытался было подшутить Джордж, но метла снова резко дёрнулась, словно капризный зверёк.       — Уизли, это не я! — выкрикнула Рейна, когда метла резко потеряла высоту.       Никки, напряженно смотрящая за происходящим с трибун, обернулась на хихикающего и держащего в руках палочку Фреда, одарив самым презрительным кошачьим взглядом. Тот, в свою очередь, сквозь смех, одними лишь губами ответил ей:       — А что такого? Скучно было на всё это смотреть.       Белоснежная кошка фыркнула, сдувая с носа внезапную снежинку и на секунду глянула вверх. Пошел снег. Но, кажется, пушистую это не впечатлило — она вытянулась, встала на все свои четыре лапы и удалилась в темноту, оставив Фреда одного.       Он уже захотел закатить глаза, но замер, прислушиваясь. Ему показалось, что вместо топота лап, он услышал звук отчетливых шагов.       За несколько метров до земли Рейну и Джорджа резко сбросило с метлы вниз на землю. Рейна сжалась, инстинктивно прикрывая голову руками. И тут она ощутила, как пара сильных рук обхватывает её, а что-то тёплое и твёрдое накрывает сверху.       Удар был неожиданным, но не таким болезненным, как ведьма ожидала. Вандербум медленно открыла глаза и увидела… Джорджа, лежащего на ней практически пластом, пока его руки всё ещё обхватывали её макушку.       — Ну, привет, — ухмыльнулся Уизли, когда их взгляды встретились.       — Привет? — произнесла Рейна, чувствуя, как её голос предательски дрожит.       — Ты это… жива? — спросил тот, не двигаясь с места.       Она с тяжестью выдохнула и попыталась ответить что-то колкое, но вместо этого, на фоне внезапного выброса адреналина, рассмеялась. Смех сначала был нервным, а потом стал громче, искреннее.       Джордж поднял брови, удивлённо смотря на неё сверху.       — Ты что, смеёшься? Второй раз за последний месяц? Сильно головой приложилась?..       — Замолчи, — сквозь смех выдохнула она, смахивая с лица прядь чёрных волос.       — Нет-нет, — усмехнулся Джордж, наконец поднимаясь на локтях, но всё ещё оставаясь слишком близко и буквально придавливая своим весом ведьму к холодной земле. — Это исторический момент. Я должен запомнить на всю жизнь.       Она снова закатила глаза, но улыбка всё не сходила с бледного лица.       — У тебя так много веснушек, — хмыкнула Вандербум, прищурившись, чтобы получше разглядеть лицо, замершее в паре сантиметров. — У моей младшей сестры тоже их было очень много. Папа постоянно шутил, что на неё мухи накакали.       — Очень мило, — саркастично протянул Уизли, искривив брови.       И тут что-то холодное коснулось девичьей щеки. А перед этим и сердца — внезапное воспоминание об уже давно почившей семье, меланхолией и какой-то неожиданной грустью, проникло прямо под грудную клетку.       — Снег? — тихо прошептала Рейна, взглянув поверх рыжей макушки близнеца, на небо.       Джордж тоже поднял взгляд. Первый снег кружился в воздухе, мягко укрывая поляну тонким белым покрывалом. Его внимание вернулось к Рейне, и на мгновение он замер.       Её чёрные волосы, в которых уже блестели снежинки, контрастировали с её светлой кожей, делая её образ каким-то уж слишком магическим. Волшебным. Очаровательным. Джордж смотрел, как её глаза искрились после смеха, а губы всё ещё хранили тень улыбки.       Он слегка наклонил голову, поймав себя на мысли, что не может оторвать взгляда.       — Знаешь, — протянул он, всё ещё удерживая этот момент. — Ты…       Рейна резко подняла взгляд, оторвавшись от пожирающих мыслей:       — Я?       Джордж замер. Казалось, даже перестал дышать. Глядя на Рейну, он в какой-то момент наконец осознал, что лежит на ней, придавливая всем телом к земле, между их лицами можно вытянуть один лишь указательный палец, чтобы измерить свободное пространство, а кровь отлила от головы.       В другое место.       А кадр, в котором Вандербум лежит под ним с довольной улыбкой и раскиданными вокруг волосами, глубоко дыша, никогда не выйдет у него из головы.       Он подорвался с места так быстро, как только мог. Только бы она ничего не заметила. Только бы она не успела почувствовать что-то не то около своего бедра.       О Мерлин, нет-нет-нет.       Понимая, что со стороны это выглядит как минимум дико, Джордж прочистил горло, слегка сгорбившись, чтобы мантия не обтягивала тело.       — Ты… хорошо сегодня справилась, — отозвался Уизли, подбирая с земли мётлы. — Холодно просто, да и снег. Простынем ещё.       Рейна, вставая с земли, вопросительно вздернула бровь, обеспокоенно заморгав.       Фред, наблюдавший с трибун, обреченно вздохнул. Он и сам видел, что ещё чуть-чуть и на одну сладкую парочку может стать больше. Старший близнец только собрался уходить обратно в замок, чтобы встретить Джорджа в комнате нахальными аплодисментами, как вновь услышал звук шагов за своей спиной.       Не успел он оглянуться, как кто-то в черном плотном и теплом плаще, капюшон которого прикрывал не только голову, но и прятал во тьме лицо, присел рядом. Фреду пришлось замереть на секунду и глянуть вниз, чтобы увидеть, что этот кто-то протягивает ему закрытую ладонь.       Вытянув руку в ответ, на ладонь Фреда мягко приземлился один сикль.       — Попросили передать, — очень тихо и игриво донеслось из-под капюшона.       Шепот оказался женским.       И Фред, при всём своем ступоре и при всей своей сообразительности, уже готов был схватить девушку или побежать за ней, если начнет давать дёру, но когда тот поднял глаза, таинственной незнакомки рядом не оказалось.       А вместо топота шагов вновь был слышен топот лап.

***

      Джордж залетел в комнату, случайно хлопнув дверью слишком громко. К счастью, Ли в комнате не оказалось, лишь один Фред.       Эмоции, от самых окрыляющих до самых ужасных, просто переполняли. Хотелось и глаза прикрыть, чтобы снова вспомнить образ Вандербум под ним и лучше даже в пустой и закрытой комнате, а хотелось и сквозь землю провалиться, залить себе глаза кислотой или ядом, чтобы ничего больше не видеть. Не думать. Не загоняться. Не вспоминать. Не переживать.       Не получалось.       Джордж взглянул на брата, уже одним взглядом хотя сообщить, что дело пахнет жареным, как слегка поутих. Фред, сидящий на кровати уже в пижаме, поджал под себя колени, а между пальцев крутил серебряную монетку, изучая с разных сторон, словно никогда в жизни сикль не видел. Не придав этому особого значения, Джордж уселся на свою кровать, перед этим скрестив ноги, ибо эффект ещё не прошел.       — Есть проблема, — начал Джордж, взглянув на брата.       — Да, у меня тоже, — задумчиво ответил тому Фред, не отрывая карих глаз от монеты.       Близнецы переглянулись, втупившись в друг дружку обреченными взглядами.       — Ты первый? — предложил Джордж, стараясь перевести дух.       — Можем одновременно, — пожал плечами Фред.       Джордж кивнул. Они мысленно сосчитали в голове до трех и одновременно выдали:       — Мне кажется, кошка Вандербум — анимаг, — сказал Фред.       — У меня встал на Рейну, — в ту же секунду выпалил Джордж.       Повисло секундное молчание, за которым, тут же, раздался хохот Фреда. Близнец захохотал так, что аж окна задрожали.       — А что, до этого разве не вставал? — сквозь смех поинтересовался Фред.       — Нет, — сухо отрезал Джордж.       — О Мерлин, у тебя, что, проблемы? — насмешливо заметил Фред, смерив брата наигранно-обеспокоенным взглядом, а потом вновь уткнулся в серебряную монету. — Ну, ты вроде взрослый мальчик, знаешь, что с этим делать.       — Да, но… — начал оправдываться Джордж, захотев объяснить брату, что Рейна Вандербум не та девушка, на которую внезапно и резко должно было что-то встать и у них только-только наладился дружеский контакт, как остановился на полуслове, переварив сказанное братом парой секунд назад. — Кошка Рейны — кто?