По ту сторону удачи и неудачи

      Ощущение любимых рук на теле всё сильнее распаляло желание. Даже лёгкие касания вызывали отклики, каких стоило бы устыдиться — не престало ведь уже не мальчишке реагировать так бурно, — однако рядом с ним пропадало всякое стеснение. Оставались лишь наслаждение и ненасытность. И это было их общее состояние. Состояние, окончание которого хотелось отложить на далёкое-далёкое потом.       Но рано или поздно всё прекращается… Сейчас потому, что касания сосредоточились на лице и норовили из нежных превратиться в грубые. По-другому будить Масамунэ не умел.       — Просыпайся, Канэцугу… — шептал тот.       Сон ещё жаром окутывал такое непослушное сейчас тело, но уже оставлял разум. Открыв глаза, Канэцугу улыбнулся своему самому драгоценному человеку. Которому почему-то не спится по утрам после наполненных страстной любовью ночей. Даже в воскресенье.       — Доброе утро, — беззаботно произнёс Канэцугу. Впрочем выражение лица Масамунэ, с каждой секундой становящееся всё более серьёзным, заставило его обеспокоиться. — Случилось что-то, пока я спал? — спросил он, всеми силами — а их немного спросонья — стараясь удержать себя от падения в тревогу. Датэ обычно не беспокоил по мелочам.       К счастью, это было исключение из правил.       — Прости. Мне просто понадобилась твоя помощь, — смущённо признался Масамунэ. — Я один не справляюсь к завтраку.       — Что-то не успеваешь? — не понял Канэцугу.       — Приготовить всё, разве не очевидно? — возмущение он пропустил мимо ушей, поскольку знал — это лишь первый порыв. — Боже, прости. Сегодня особенный день, и я с ума схожу, потому что вчера совсем забыл о нём. Ещё и рук на всё не хватает… Мне нужна помощь.       Только теперь Канэцугу заметил следы муки на просторной чёрной футболке Масамунэ. И ощутил неуверенность — с тестом у него складывались напряжённые отношения. Встревожиться, однако, он не успел, поскольку вспомнил, что мука используется и для иных целей. Произошло это в считанные секунды. Так что ответ поступил прежде, чем Масамунэ решил, будто его просьба о помощи оказалась отвергнута:       — Я сделаю всё, что в моих силах. Только пожалуйста, направляй меня.       — Отлично! — воодушевился Датэ. — Тогда направляю тебя прямиком на кухню. Хотя нет… для начала всё же оденься.       Наоэ позволил себе кинуть скептический взгляд сначала на футболку Масамунэ, потом и на лицо того. Реакцией на это стал тяжёлый вздох, сопровождаемый закатыванием единственного глаза. А спустя несколько секунд промедления последовал ещё и смачный хлопок по так некстати торчащему из-под одеяла обнажённому бедру. Больше Канэцугу не заставил себя ждать — посмеиваясь, сполз с кровати и сгрёб в охапку свою одежду. Одевался он под внимательным взглядом, однако же нисколько не смущаясь.       — Возможно, ты прав, — неожиданно сказал Масамунэ. — Без одежды на кухне надёжнее.       — У тебя появились ещё какие-то задачи, помимо завтрака? — поинтересовался Канэцугу, лукаво прищурив глаза. Отношения с Масамунэ научили его быть готовым к молниеносному изменению планов.       — Ага. Твою футболку в живых оставить. Сними-ка ты её лучше… Если, конечно, хочешь, чтобы она осталась такой же белой.       Тут-то Наоэ совсем растерялся.       — На кухне поймёшь, что и для чего, — усмехнулся Масамунэ. — Но иди, наверное, не в белом сразу. Это мне так можно было бы готовить, — он указал на следы муки, рассыпанные по своей футболке. — Хотя отстирываться всё должно хорошо… Ладно, ничего не меняй. Тем более, у тебя нечему взлетать клубами. Идём!       Не то в напряжении, не то в предвкушении Канэцугу проследовал за Датэ. Когда же он вступил на порог кухни, действительно понял, что и для чего: заполненные водой с чем-то странным миски, стоящие особняком, предназначены для него, а тесто и нечто, завёрнутое в фольгу, в обозримом будущем превратятся, с вероятностью в восемьдесят пять процентов, в необыкновенную вкуснятину. Впрочем в чём заключается его зона ответственности, Канэцугу не догадался. Поэтому и посмотрел на Масамунэ, ожидая пояснений.       — Не парься, тут всё просто, — успокоил тот. — Кипятишь эти две миски хотя бы двадцать минут, потом закидываешь туда яйца и варишь ещё десять минут. Количество на твоё усмотрение.       — Звучит действительно просто. А что в мисках?       На этот раз вместо ответа Масамунэ лишь загадочно хмыкнул. Театрально закатив глаза, Канэцугу подошёл ближе к мискам и выловил из воды в первой какую-то шелуху. Ситуация яснее не стала. Тогда он принюхался и понял — луковая. Всё ещё находясь в замешательстве, Канэцугу внимательно рассмотрел, что там плавает во второй миске. Это был… чай? Наблюдающий со стороны Масамунэ уже тихо посмеивался.       — Я пока понял только то, что тут луковая шелуха и чай, — дал ответ — на свой же вопрос — Канэцугу. Сейчас он вполне ощущал себя участником какой-нибудь развлекательной телепередачи. — Сорт чая не берусь узнавать, да и вряд ли ему удалось бы рассеять моё замешательство. Для чего в них варить яйца?       — Цвет, Канэцугу, — наконец снизошёл Датэ. — Я не просто так обеспокоился состоянием твоей футболки, — напомнил он.       Тут-то всё встало на свои места.       — Вот как! Не знал, что с помощью луковой шелухи и чая можно добиться стойкого цвета. Интересно, что же получится… — говоря это, Наоэ впрочем догадывался, что ответ снова предстоит искать самому.       — Вот поэкспериментируй и узнай, — подтвердил его догадку Масамунэ. — У меня же продолжение начатой бойни… А! Когда яйца класть в воду будешь, про соль не забудь, — напомнил он.       — Так точно.       На том их задачи разделились. Канэцугу поставил доверенные ему миски на плиту и принялся следить, когда закипит вода, чтобы засечь условленные двадцать минут. Масамунэ же занялся тестом. И наверное, так и продолжалась бы готовка — тихо и мирно, — если бы тому не захотелось уточнить какие-то этапы в интернете.       — Какой ещё час? Оно и так два без дела валялось рядом с этой чёртовой ногой! — о чём речь, Канэцугу понимал смутно. Но уже через секунду он начал догадываться о нечто более важном. — Нет уж, так в духовку пойдёт. С этой же ногой!       Возникла пауза, и Канэцугу хотел было ей воспользоваться, чтобы задать вопрос, как вдруг…       — Да вы издеваетесь! — крикнул Масамунэ в экран телефона. И как только последний избежал участи отправиться в полёт? — В смысле, ты два часа запекаешься? Вы там нарочно не сходитесь? — на мгновение буря утихла, но в следующее разразилась вновь: — Чёртова нога, какие ещё тридцать минут после готовности?!       Дело не требовало отлагательств. Оставив миски кипеть, Канэцугу ринулся к Масамунэ и крепко обнял в намерении забрать хоть часть накопившейся бессильной ярости. Спросонья он не понял, но теперь догадался, что его самый драгоценный человек проснулся рано не в силу привычки, а из-за предстоящей работы. И работа эта оказалась такой выматывающей, что тот не справился и попросил помощи. Прежде всего, моральной. Сейчас Канэцугу всё понимал, а потому был уверен, что выполняет свою задачу на сто процентов. И ставшее ровным дыхание на его плече лишь подтверждало это.       — Сколько же часов ты уже тут готовишь? — ласково спросил Наоэ, когда убедился, что Датэ успокоился.       — С пяти утра… — признался тот. — Говорил же — это особенный день, а я о нём забыл. Как проснулся в магазин рванул, чтобы чёртову ногу достать. Ещё изюм, цукаты… Можжевеловых ягод не нашёл. Потом вроде нормально всё было. А затем и тесто, и ногу пришлось оставить на два часа. Мог бы успеть яйца приготовить, но… Я, кажется, уснул в какой-то момент. Прости, мне бы и в голову не пришло тебя будить, если бы всё было под контролем.       В очередной раз Канэцугу изумился, как много теперь Масамунэ озвучивает. И в очередной раз поймал себя на мысли, что так и не научился слышать того с первого раза. Впрочем он не кинулся бессмысленно обвинять себя — наоборот, воспрял духом и загорелся желанием как можно скорее постичь эту стезю. Ведь они уже изменились. И им остаётся меняться лишь в лучшую сторону.       — Получается, ты нормально спал всего четыре часа. Обещай, что ляжешь, как только мы всё приготовим и позавтракаем, — тихо попросил Канэцугу.       — Обещаю, — согласился Масамунэ, потираясь щекой о ключицу. — Но ты ляжешь со мной!       В этом и был весь он — подобный вулкану, то извергающий проклятья, словно лаву, то мирно делящийся теплом. И Канэцугу так спокойно становилось, оттого что в целом характер его самого драгоценного человека оставался прежним. Потому что уже в одном этом заключалась стабильность, а значит, и счастье.       — Конечно же, я лягу вместе с тобой. После такого грандиозного завтрака мне просто не захочется ничего делать, — улыбнулся Наоэ.       А его слова вызвали улыбку и у Датэ.

***

      — И ты каждый год на Пасху примерно столько готовишь? — удивился Канэцугу, с восхищением смотря на проделанную — в основном Масамунэ — работу. Панеттоне уже остыл, но оставался несравненно мягким. Нога же, оказавшаяся бараньей, ещё дымилась и источала сок. Такая это была роскошь, что о холодных яйцах — впрочем красивых оранжевых и фиолетовых цветов — даже думать не хотелось. — Если да, то ты, должно быть, настоящий христианин!       — О чём ты? — жуя яйцо — и когда только от скорлупы очистить успел? — удивился не меньше Масамунэ. — Не, обычно я только яйца крашу, а остальное покупаю, — последовало вскоре признание. — Потому что вера не соизмеряется с роскошью стола! — глубокомысленно изрёк он, дожевав.       — Тогда почему же сегодня ты решил приготовить всё это? — с замиранием сердца поинтересовался Канэцугу.       Прежде чем ответить, Масамунэ жестом указал сесть и отделил от исходящей паром бараньей ноги крупный кусок. На мгновение Канэцугу даже забыл, о чём спрашивал — настолько соблазнительным оказался аромат. К счастью, Датэ всё помнил и уж точно не собирался делать вид, будто вопроса не было.       — Потому что в полной мере Пасху нужно праздновать только с самыми дорогими людьми.       С такими вот словами Масамунэ положил отделённый кусок бараньей ноги на тарелку Канэцугу. И вероятно, вкуснее этого куска не снискать было в целой жизни.