Отпускай

      Госпожа Нин Гуан возникает только через несколько дней. К удивлению молодого человека, она выглядит совершенно как обычно, будто никуда и не пропадала. Более того, женщина не смущается высказать недовольство его нравами, но, к счастью Чайльда, не развивает мысль дальше лёгкого укора.       Тарталья отделывается фырканьем и гордым отступлением в спортзал, где с похвальной даже для самого рьяного работника яростью принимается чинить ножку длинной скамьи. Он ворчит себе под нос и тихо посмеивается, чувствуя себя таким же старым, каким всегда представлял себе окружающих его учителей.       Признаться честно, он хочет с кем-то поболтать. Возможно, Нин Гуан была права, говоря ему, что он слишком раскован для культурной школы. Помнится, когда-то примерно то же самое говорил ему господин Чжун Ли. Что ж, значит, он не создан для исполнения ветхих традиций. Жаль, что директор не позволит ему вести себя достаточно вольно.

***

      Чайльд считает себя самым успешным человеком, когда после шумного класса умудряется проскочить мимо кабинета госпожи Нин Гуан незамеченным. Правда, он не находит на месте всегда готовую обвинить его в домогательствах мадемуазель Люмин, но не печалится по этому поводу слишком сильно. В конце концов, когда-нибудь она всё равно будет вынуждена вернуться к себе, тогда они и поболтают.       Тарталья даже ловит одного из своих учеников, бегающего по коридору несмотря на строгий запрет, и делает внушение. Правда, он не взывает к совести нарушителя и просит лишь, чтобы он не попадался на глаза другим преподавателям.       Конечно, Чайльд мог бы занять себя делом и в самом спортивном зале, но он не хочет. Достаточно того, что он проводит там все уроки, наблюдая за одними и теми же упражнениями похожих друг на друга детей. Пожалуй, всё же работа тренера была бы менее скучной, чем та деятельность, которую он предпочёл, да и пользы он принёс бы гораздо больше. Но господин Чжун Ли работает только здесь, а смотреть на коньки молодой человек определённо не в силах.       Уж лучше бороться со скукой, почти не находясь на перемене в отданном в распоряжение кабинете или же занимаясь там дурацкими пустяковыми делами, чем причинять себе боль, уже давно решил Тарталья. Вероятнее всего, он мало что теряет, служа народу в государственном учреждении. Антон уже совсем скоро поступит в институт, а значит, после этого сможет обеспечить хотя бы основные свои нужды. Необходимость в том, чтобы Чайльд приносил в семью большой заработок, становится всё меньше.       Правда, Тарталью ещё иногда тянет на роскошь, которая и раньше-то была ему не под силу, но он быстро усмиряет всё свои желания. Нужда, в которой он рос, научила молодого человека не быть особенно требовательным к тому, что он имеет. Полное отсутствие раздумья о тратах преследует его только в вопросе обеспечения желаний младшеньких. Разве можно устоять перед молящим взглядом маленьких глазок?       Чайльд вздрагивает всем телом, едва успевая отскочить от двигающейся в его сторону Люмин. Девушка выглядит не менее удивлённой, чем он сам, поднимая голову только в последнюю секунду. — У Вас ко мне какой-то вопрос? — интересуется она как можно холоднее.       Тарталья фыркает. Именно её манера держать себя заставляет его хотеть её подкалывать всё больше и больше. Жаль правда, что она редко оценивает его шутки, но это не такая уж и большая потеря. — Как поживаете? — спрашивает Чайльд, не пытаясь подавить улыбку.       Люмин качает головкой и закатывает глаза, одной рукой отстраняя молодого человека. — Я занята, — отвечает она сурово. — Попрошу Вас беспокоить меня в рабочее время только по относящимся к работе вопросам. — А в нерабочее? — интересуется Тарталья, нисколько не задетый. — А в нерабочее не беспокоить вовсе, — отрезает девушка и исчезает в кабинете.       Чайльд уверен, что выглядит как идиот, когда едва ли не сгибается пополам от смеха, побороть который не в силах. О да, он выбрал идеальную мишень! По крайней мере, уж она-то никогда не даст слабины, поставив его в неловкое положение после всей той дури, которую он наплёл.       Что ж, теперь, пожалуй, можно и вернуться к себе, решает Тарталья. Вряд ли дама будет вновь столь милостива, чтобы ещё раз заговорить с ним сегодня, да и опаздывать на свой же урок молодой человек не хочет. Совесть не позволит ему настолько пренебрегать установленными правилами и огорчать господина Чжун Ли.       Правда, вряд ли директор будет специально вызнавать, кто где шатается, но всё же Чайльд не хочет знать, что виноват перед ним. Этот человек сделал уже слишком много для юноши и продолжает помогать, поэтому Тарталья не имеет права подводить его. Да и как он может заставить померкнуть спокойствие и довольство в глазах господина Чжун Ли?       С кем Чайльд хотел бы болтать днями напролёт, так это именно директор. Жаль, что он не может. Господин Чжун Ли порой рассказывает весьма интересные вещи, а если его истории и кажутся Тарталье скучными, то он слушает их из желания просто общаться с директором. Интересно, каким образом в голове господина Чжун Ли укладываются старые традиции и почти равные отношения с подчинёнными? Было бы смешно задать ему подобный вопрос, но Чайльд уверен, что директор найдёт на него ответ и нисколько не смутится. Да и не хочет юноша смеяться. Если кто и заслуживает его уважения, то это господин Чжун Ли.

***

      Если не считать нескольких комментариев коллег и похвалы директора, дебют Чайльда в роли экскурсовода проходит тихо. Молодой человек даже рад такому повороту. Он не хочет вспоминать о происшедшем, считая его главным позором всей своей короткой жизни. Нет уж, если и блистать ему перед камерами, то только в роли всемирно известного спортсмена, а не жалкого преподавателя физкультуры.       Тарталья даже удивлён, что господин Чжун Ли не сердится на него за оговорки и ошибки. Кажется, он совершенно удовлетворён, и это немного пугает Чайльда. Где это видано, чтобы такой педант, как их директор, прощал настолько очевидные ляпы?       Тарталья не привык быть столь легко прощённым. Где вынужденные оправдания и обиды? Господин Чжун Ли становится для него ещё большей загадкой, чем был до этого. Видимо, он послан Чайльду, чтобы заставить его привыкший уж ко всему мозг перестраиваться снова. Впрочем, всё, что происходило за последний год, так или иначе меняет мировоззрение молодого человека. То, что казалось ему совершенно неважным ещё вчера, сегодня составляет основу всей его жизни. Ему кажется, что он с огромной скоростью деградирует, но в то же время развивается рядом с директором.       Чайльду всё проще и проще проводить пять дней в неделю, однообразно сидя в спортивном зале и наблюдая за визжащими толпами неугомонных детей. Впрочем, его дни были одинаковыми и до этого, да и выходных было явно меньше. Однако тогда он видел перед собой цель, ослепительную и ясную, и готов был трудиться, чтобы достичь её. Сейчас же всё, для чего он работает — заставлять двигаться тех, кто через несколько лет после окончания школы забудет не только имена, но и лица преподавателей.       Ладно, он уже запомнился, утешает себя Тарталья. Да и частенько развлекается вместе с детьми, забывая о том, что должен следить за их дисциплиной. Они его забудут. Что ж, не забудет хотя бы он. Наверное, он будет отвратительным стариком, всё время жалующимся на боли и вспоминающим всех, кого когда-либо учил. Хорошо было, если бы он поминал их только добрым словом, надеется молодой человек.       Интересно, скоро ли забудет его Царица? Она не особенно настаивает на продолжении отношений после его позорного побега и появляется в жизни Тартальи не чаще раза в месяц, скорее лишь из приличия напоминая о себе. Чайльд только рад, что она не вынуждает его общаться. Он готов сгореть со стыда на месте каждый раз, стоит ему просто услышать властный голос Царицы. Когда-то она была для него материальным представлением успеха и надежды, но теперь только гложет воспоминаниями.       Воскресная беседа совершенно забывается к утру понедельника, когда Тарталья едва живой скатывается с кровати, яростно борясь с никак не желающим отключаться будильником. Он слишком занят мелкими делами, которые раньше если и не презирал, то не уважал уж точно, чтобы думать о Царице. Жаль, что Синьора ещё жива и смеётся над ним, мимолётно думает юноша шутливо, когда разливает кофе и тащится за тряпкой. Она всегда была слишком язвительной и, по скромному мнению Чайльда, старой для фигурного катания. Однако каждый раз с упорством, удивляющим его, добивалась успеха и продолжала презрительно коситься на неуёмного мальчишку, не скупясь на порой обидные замечания.       Тарталья всегда ждал, когда она наконец рассыпется, в душе надеясь, что этого не произойдёт. Всё же даже такая женщина, как Синьора, дала ему так много знаний, что он не мог не привязаться. Теперь же оказалось, что она продолжает царствовать на пьедестале победы, в то время как он с грохотом упал оттуда. Спасибо хоть, что Синьора решила всё же воздержаться от шуток на эту тему и просто исчезла.       Пожалуй, это лучшее, что могут сделать ранящие юношу осколки воспоминаний — просто исчезнуть.