Шкалулка с черепами

Если мы не прикончим войну – война прикончит нас.

      Это было громко, бешено, разрушительно. Земля вздымалась вверх, наслаиваясь и зажимая насмерть неугодных или медлительных. Рядовые квинси легли, как карточный домик, который смахнули, случайно задев рукавом и даже не заметив этого. А те, кто не умер от хаоса и разрушения, видели только бледную линию света, что уже казнила бесчисленное множество. Их знания не приносили полезных вестей, все однообразные. Одинаковые. Это раздражало. И только эхо смеха – глухое, похожее на кровавый кашель. Оно будоражило и пробуждало странную боль в груди. Яхве кривился и пытался отогнать это чувство, не силясь даже в собственных мыслях назвать его мерзким.       Может ли дитя Бога, тоже считаться Богом?       Юграм щурился – клубы пыли, словно морок, мешали разглядеть фигуру разрушившую клетку Опи, что в ужасе и неверии начал отступать. Это наталкивало на неутешительные мысли: или в империи всё это время был предатель, или в мире существует ещё одна, неизвестная, сторона конфликта, что уже мало вероятно. Но Хашвальт отвлекается на ощущение того, как по спине побежали мурашки, впиваясь в загривок, покуда выворачивающий холод вцепился в брюхо, будто ударил. Дышать становилось с каждой секундой всё тяжелее. Будто что-то приближается. Неумолимо и беспощадно. Голод, непроглядная бездна пустоты, не чёрной и не белой. Никакой. Почти бесцельной. Как будто прозрачной. Короткий клинок касается шеи, но штернриттеру не дано возможности отреагировать. Правая рука императора, Бога квинси, смотрел в это непроглядное «ничего», в провалы пустоты. Колени дрожали, пусть и не заметно. Юграм ощутил за этим голодом, беснующимся рядом, вокруг, везде, его исток и начало. Оно скрывало секрет. Страшный, заманчивый, звенящий. Он предлагал раскрыть себя, обрекая любопытных на ужас тайны. Юграм, в первые за свою долгую жизнь не знает что ему делать. - Мы прекрасны, не так ли? Озорной тембр смешался с воем тысяч проклятых душ, звуча настолько отвратительно, что аж завораживало. - Мерзость. - холодно отвечает грандмастер. Смешок привёл в себя, слишком знакомый в своей интонации, и мужчина уходит от удара только с благодаря опыту и реакции. Не без потери. Они разминулись, но в отличие от странного существа, квинси себе трофей не смог получить, а вот тварь, скрывая за маской ехидство и задорность, махала блондинистой прядкой. То-то волосы с боку, обозрению мешать перестали. Кажется, стоило сделать это давно. - Жаль. А я надеялся снести твою мерзкую башку! Пустой, вестимо, прошедший мили эволюции, взмахнул двуручным клинком, будто он ничего и не весит. Странный, не разрушающийся, не распадающийся. Как бы он хотел это обдумать, но не может. Сияющие чернильной тьмой полумесяцы щедро сыпались с неба, корёжили пространство, открывая гарганты. Квинси ниже уровня Шуцштаффеля, не могли пошевелиться, а рядовые уже давно рассыпались, как мёртвые души на частицы рейши. Штернриттеры, попадающие под удар, плавились, будто воск свечи, мерзко, оставляя после себя эхо мучений, белые кости и стоны, полные боли и отчаяния. И пока голодные твари дожирали недобитых зольдат, Хашвальт вскидывается, чтобы применить шрифт, но тень скользит как будто сквозь него. Мир перед глазами скользит и он видит небо, такое беззаботное и всегда неизменное. Что-то рядом грузно падает, смазанное бледное пятно, но он не может повернуться, чтобы узнать, что это. Хашвальт, медленно закрывая глаза, понимает, что уже ничего не может. - Простите, ваше... - Мы передадим. Мы обязательно передадим. А теперь не мешайся. Голос, такой мелодичный и отвратительный, что он не может сравнить его ни с чем. Самое лучшее, что можно было услышать в конце своего долгого пути.       На месте, где должен быть дворец Короля душ, в момент его смерти, открылся зев бесконечной пустоты. С воем ярости и ликования, появилось нечто, с маской Пустого на лице и пламенной гривой. Чернота пожирала само пространство, будто ржавчина разрушала металл. Болезненно, бесконечно быстро, безвозвратно. Тени наполнялись кровью, тянули корявые руки за чудовищем, не пуская или же стараясь поспеть за ним.       Скажи нам, Яхве, смертны ли боги? Сумасшедший смех грохотом разносился по изменению. Так, словно, падают разрушенные здания. Яхве, восседавшему на троне, он казался таким... Искренним. Будто дитя, дорвавшиеся до долгожданной, уже любимой, игровой комнаты, веселилось. Резвилось. Бах тяжело поднимается, но пара шагов и он вновь чувствует своё могущество и лёгкость. Рогатая голова качнулась. Ранения. Кости павших квинси. Треск пространства. Вариации будущего скачут нервной кардиограммой больного. Не сбивая, не смея мешать, не путая. Но внося свой вклад во внимательность и её потерю. Император не проигрывал. Но казалось что этот бой, с безликим и безличным, может длиться всю вечность и секунду одновременно. Серо равняет ландшафт, рука с мечом огненной напасти падает на землю. Это был равный размен, чуть поодаль упали меч и кисть Баха. И оба не могут восстановиться. В провалах безумной тьмы маски, яркой искрой загорается ненависть и раздаётся вой, от которого содрогается под ногами камень. Такой же искрений, как и смех, крик сожаления. Серо, разминувшееся с атакой Яхве, снесло остатки дворца. Голодное нечто прогрызает всё больший проход, из которого с ветром доносится хлад, пепел и громогласная, мёртвая, тишина. Чужая вина, не боль, плещет через край. Бесконечные тени перестали быть союзниками и тянулись, чтобы схватить, удержать, подставить. Сейчас он видит не будущее, не прошлое – лишь бой, что мельтешит на тонкой границе между мирами, будто на лезвии. Эта короткая мысль, маленький блик стоил богу сердца. И взгляд тысячи глаз, что расплываются во тьме устремлён на персону перед ним. Рука, покрытая бледной бронёй, распространяет по телу яд, а бритвенные когти впиваются в сердце. Оно трепещет, с каждым ударом утихает. Он видит. Он видел уже эту сцену. Она как кадры плёнки, каждый раз мелькает и забывается. Он знает это дитя. Он знает, что умрёт кто-то из них. Он знает, что они не могут существовать обоюдно, зная друг о друге. - Как досадно, что даже обретя такое могущество, мы не можем познать истину и остаться живыми. – пожалуй, именно сейчас он может позволить себе каплю жалости и искренности. - Таков изначальный закон, на котором держится этот мир. Жилистая ладонь касается напряжённой спины и Бах затапливает тьмой весь дворец, и она льётся за края, переполняет пространство и по трещинам вытекает и в Общество душ, и в мир людей. Даже паразиты, что грызли изнанку, тонут и эта чернильная вязь полноводной рекой вытекает в пустыню. Вязкая, ядовитая тьма смешивалась с кровь и землёй, золой и пеплом, пропитывая её, насыщая. Пожирая остатки жизни и перерабатывая их в материю. - Спи. Покуда Богу не дано знать своё продолжение, в своей вечной темноте он будет один. Наблюдать и познавать. Пока не вырастет новый Бог. А пока спи. Можно ли переиначить закон, которому подчинялся первый бог?