Шкалулка с черепами

      Под ногами поёт прозрачное море, складывая звуки в свой сложный, однобокий язык, а вдали разливается хрусталём тишина. Хрустом хрусталя. Так рвётся пространство, когда заблудшая тварь хочет крови и душ. Когда проклятая душа инстинктивно тянется к источнику жизни. Так открывается Сенкаймон. Так открывались врата в Ванденрейх. Так зев гарганты выпускает Пустых. Хруст лопающихся нитей и несущих стен, что делят между собой территории разных миров, бьёт громогласным набатом, мешая наслаждаться умиротворением и разжигая в разуме гнев и желание устранить источник шума. Как можно быстрее. Ичиго стоит, закрыв глаза и чувствуя спиной тяжелый взгляд. Но знает, что ни за деревом, ни за камнями, ни за углами никого нет. Её никто не преследует. Иногда в её тени мелькает монстроидное рогатое проклятие, в радужке которого тлеют угли прошлого, что некогда горели безумным и жадным светом. Будь он голодным, было бы легче. Будь этот свет желающим, было бы проще. Будь угли свежи, их можно было бы потушить. Белая рука заправляет рыжую прядь за ухо и шепчет, что если заменить воду на розжиг, то можно было бы дать новое дыхание. Ичиго задаётся вопросом — чему именно — но ответа она не получает. Знает его, но не хочет признавать само знание. Беспощадному чудовищу, что уже не сможет уснуть, не зачем страшиться оков морали, ведь когда оно рождалось их попросту не существовало. Прошлое хватает её за лодыжки не хуже железных, ржавых капканов, дёргает туда, в мрачные небесные своды, бескрайние леса и развалины. Так же неожиданно и болезненно. Но сейчас солёная вода лижет ноги, шепчет неземные стихи, что отдают звонким гулом и хриплым смехом. Они успокаивают не только их души и мысли, но и тайны, что отдают дань могучей стихии. Ичиго думает, будто помнит, что стоять по щиколотку в крови такие же ощущения. И смеётся кто-то в далеке так же. Не хватает только пронизывающего ветра и запаха гари, что прозрачной, но тяжёлой вуалью оседают на плечи. Шелестят уже не стихи, успокаивающие встревоженный разум, а прозы, драмматичные, из тех, что на языке отдают вязкостью и, совсем немного, металлом. С неизменно плохим концом. Цыкнув, как только до неё дошли знакомые голоса, Куросаки быстро развернулась и подхватила сандалии. Море — это великолепие, которым она хочет наслаждаться в кругу близких или одна. Внутри бурчит голос белого меча, мол, выглядит это как побег. Ичиго плевать как это выглядит, Ичиго просто не хочет никого видеть, слышать и знать. Ичиго не думает, что в карих глазах расцветает красное золото, по крупицам, проявляясь с каждым днём всё больше и больше. Она умеет смотреть в зеркало и жизнь научила её замечать разного рода детали. Опыт же научил закрывать глаза на мелочи, о которых знаешь и которые не контролируешь.       Стоя около дорожного храма и складывая руки в молитвенном жесте, Ичиго слышит только вой страданий, мириады тянущихся к небу рук, далёкий вожделенный взгляд. Даже если перед ней маленький домик. Они как будто отпечатались на обратной стороне век и заставляют каждый раз кривиться, скрежетать зубами. Дыхание замирает, а сердце ухает куда-то вниз и тянет её разум за собой. Ичиго десять, и она молчит о своих снах, где Зангетсу от её лица сотрясали мир в мести. В заветном желание. В прихоти и знании того, что так должно. О всех тех кровавых дорожках, что ручьями текли по ступенькам и улочкам городов, стран, стекаясь в единую реку, что багряной лентой поила океан и его владычицу. Они виделись мельком и они помнят, как когда-то взгляд молодой лазури отразил всю глубину непостоянного тёмного космоса. О жестоком и влюблённом человека, что разбудил не разум, но инстинкт. Это заставляет бежать от себя, от своих мыслей, от осознания. Не позволяет себе думать об этом дольше минуты. Ведь тогда он смирится с тем, что уже готов принять ту чёрную правду о себе. Закончив молитву и напитав маленький дом силой, Ичиго двинулась в сторону пекарни. Стоит подложить завтра Карин несколько её любимых булочек, пока она держит в секрете от них свои внешкольные занятия по футболу.       — Держи крепко. Ишшин учит её бою с мечом, пока только на боккэне, но это так успокаивает, хотя в будущем, придётся корректировать всё под потенциальные размеры Зангетсу. Обоих. Короткий меч можно использовать не менее эффективно. Если подумать об этом больше, чем за несколько минут до катастрофы межмирового масштаба. Это уводит от неприятных мыслей и воспоминаний лучше, чем бегство. Старик привёл забавную аналогию, что заставила второй меч скатиться в неописуемо-презрительный хохот и, вместе с тем, искренний в своей простоте восторг. Как родители уводят детей от опасных мест и людей, так Ишшин уводит разум старшей-сейчас-дочери от опасных фрагментов её воспоминаний. Очень навряд ли, что он знает об этом, но это не делает ситуацию хуже. Ей сейчас абсолютно всё равно на осознанность, главное — эффект. А он был и это уже стоило благодарностей. На осознанность, кстати, ей только недавно стало всё равно. А Ичиго всё продолжает сжимать деревянную рукоять боккэна, дышать через раз, да пытаться не слышать у себя в голове того набата, крика, перемешенного с воем, утробным хохотом и бликами пируэтов. Таких знакомых, отточенных. Она делает резкие взмахи, что Ишшин принимает и парирует. Сейчас важен только тренировочный бой. А все тени прошлого пусть стоят в очереди за стенкой и ждут своей секунды, чтобы впиться в шаткий разум шипами-воспоминаниями сотворённого и пережитого ужаса. Ичиго старается не замечать, что тени, будто бы, начинают шевелиться. Будто внутри само всё подбирается и настораживается.       Это так забавно, думает Куросаки, когда сидит на уроке истории и слушает. И хочется зевать, ведь ночью старик рассказывал такие захватывающие истории про дракона и принцессу, как она воссела потом на трон и никто не мог перечить ей, ведь за троном королевы не было места из-за громоздкой огнедышащей ящерицы, что скалила зубы и сияла лунным взглядом. Это хорошо, думала тогда Ичиго. А сейчас ей остаётся только зевать и слушать. И она слушает-слушает-слушает, а в голове в красках происходят все действа, все перевороты, поэтические диспуты и знаменитые церемонии. Ичиго знает, что они там не были, но кажется теперь это знание — часть её сущности. То, чего она не очень хотела, но приобрела. Да и чего греха таить, времени у неё теперь много больше. Как и загадок в самой себе. На размышления, на учёбу, на семью, себя и кропотливое изучение. Передёрнув плечами, Куросаки недовольно хмурится как когда-то. Неприятное, отдающее сыростью ощущение, хоть она и одна это чувствует. Порывы ветра, что отдалённо знакомы, но, вместе с тем, будто бы она ощущает их впервые. Камакура встретила их сначала настороженно, но быстро признала врача-специалиста. А потом и вовсе от своих не отличала, хоть они и сами ощущали себя чужими в большей степени. — Ичиго-чан, твой отец сегодня дома? — Здравствуйте. Да, папа сегодня дома, но никого не принимает из-за гостей, — отвлекаясь от храма, рядом с которым остановилась, и грузных мыслей, девочка смотрит снизу вверх на смотрителя. Миролюбивый мужчина, что постоянно захаживал к ним в поликлинику. Слишком болезненный монах, думается ей. Кто-то из чёрных теней шепчет ей, что это всё грехи его прошлых жизней, вся его жестокость выливается на него сейчас, мучительно долго. Бывшая и.о. шинигами хмурится, хочет сказать, что не верит своим же мыслям. Но запинается на половине мысли, когда смотря на своё милое отражение в окне соседского дома, слышит хмык и ловит боковым зрением шевеление тени. — О, нет-нет. Я всего лишь отблагодарить. Передашь? Девчушка принимает корзину и смотрит, как монах неспешно уходит вверх по дороге. Как за ним тянется шлейф благодати и праведности. Криво улыбнувшись, под довольное замечание пустого-меча, она развернулась на пятках и поспешила домой. Скоро обед, нечего заставлять беспокойную семью волноваться. Как, однако, быстро пролетел школьный день, вроде только же была история.       Ичиго десять, она неспешно поднимается вверх по дороге и на пригорье виднеется минка, которую выкупил Ишшин. Крепкое здание сначала было убрано, а после вытряхивания всех углов и прошлых жильцов, они приступили к ремонту и растягиванию реацу. А ремонт, как известно, дело бесконечное. Не самое увлекательное занятие. Зато учит усидчивости. И сожалению о принятых наспех решениях. Ну и о кропотливой работе тоже не стоит забывать. Так, Карин ругалась, злилась, уже несколько раз готова была бросить это дело, но продолжала расписывать седзи своими руками. Не без помощи взрослых, конечно, но именно процесс нанесения и выведения рисунка сестра возложила на себя сама, о чём вскоре ужасно пожалела. Юзу всерьёз взялась за сад камней и потому не могла помочь сестре в подобном кропотливом деле, сама утопая в идеях и нехватке знаний. Так что Ишшин и Ичиго, в основном, и занимались ремонтом, обоюдно решив не припахивать к этому внутричерепных жильцов. Дольше будет. Куросаки-старший расстарался, вспоминая свою бытность в клане Шиба. Минка снаружи действительно не выглядела как-то выделяющейся на фоне других, но внутри... Сразу видно, что молодость бывший капитан провёл не в современном мире и слишком хорошо разбирался куда что распределять, что двигать, что нужно, и куда пихнуть современную приблуду, чтобы и взгляд не беспокоила и работу свою исправно работала. Остался только внутренний двор. И тут пришла подстава откуда не ждалось. Школа. Хотя, конкретно она, уже и так планировала заняться ей. Чтобы отвлечься от судорожных наплывов мыслей и холодных объятий прошлого. Чтобы вместе с садом ещё и площадку для тренировок сделать хорошую. Уроки мешались с рутиной и укладывались в новый жизненный устой. Он пах ностальгией, пробежками по пыльным улицам, булочками из соседского и смехом боевитой подруги-шатенки. И чтобы никакой сакуры, кивает Ичиго сама себе, отвлекаясь на растущее рядом дерево. Но увы, приходится думать об этом на переменах. Им троим. В основном конечно Юзу, но младшая сестра переняла прекрасно материнскую черту, которую сама Ичиго окрестила как «мягко впрячь всех для коллективного решения своей проблемы». Что не сказать о Карин и Ичиго. Слишком ответственные и самостоятельные. То, что когда-то в будущем-прошлом ей прощалось куда больше, в Камакуре не прокатит. Тут на одно место несколько задниц и ей просто повезло, что её дорога до школы лежит не за три мили, на другую стороне префектуры. И если она ещё, худо-бедно, но добиралась бы, о сёстрах Куросаки так сказать не могла. Приходилось бы покидать тело. Хотя, покатушки на крыше поезда звучат как хорошее начало дня. Идя мимо дорожного храма она оставляет несколько онигири и молится, краем уха слыша, как голодный дух, что наконец проснулся, принимает подношения и просит скорее уйти, чтобы он мог спокойно насладиться своей едой. Глупо думать, что шинигами рвутся в пригороды и работают тут не покладая рук. Зато местная мифическая живность с превеликим удовольствие раздаёт пинков пустым, а самых настойчивых переваривает. Энергия есть энергия. Ядро души уходит на покой, а духовное тело насыщает духа. Удобно. Честно. Почти бартер. — Пока одни плюсы. Придя в школу, девушка упала головой на парту. « — Ичиго, тебе стоит уделить время уроку. — Еп, вашество. Это география, будем знать, где лес, в котором будем прятать трупы.» Всё лучше, чем погружаться в воспоминания. Открыв учебник, Куросаки погрузилась в чтение о горных породах и кристаллах. — Хей, рыжая! Не успев договорить, мальчишка получил сумкой по лицу и упал в лужу. Камень сделал дугу над головой, а сама Ичиго не изменившись в лице, продолжала строчить в телефоне. Карин жаловалась на заносчивых гостей - в основном на юношу в очках и его снобизм. Рюукен и его сын уже несколько дней «отдыхают» у них. Горная дорога бежала под ногами, забрав несколько пропавший кодам, что потеряно топтались у обочины, Ичиго хмурится. Мимо пронеслась знакомая фигура в черных одеждах. Они с отцом ещё вчера пришли на помощь местной фауне и выкосили всех пустых города. — О, идёшь со школы, Ичиго-чан? Кивнув монаху и присев у дорожного святилища, откуда лесным духам, дождавшись хозяина алтаря, будет проще добраться до родного леса. А значит и ночь спокойнее будет. Сложив руки в молитвенном жесте и позвав хозяина святилища, Куросаки спокойно вздохнула. Осталось только дойти до дома. — Хорошо. Такая способная девочка. Твой отец, наверное, гордится тобой, — они церемониально раскланялись и разошлись. Этот человек вызывал у неё массу вопросов. На самом деле, если бы не ворчание сестры, Ичиго ушла бы в Уэко Мундо, как только вышла с территории школы. В последнее время, желание сократить популяцию масконосящих, увеличивалось в геометрической прогрессии. Так же, как и подавляемая агрессия. А скрежетание пустого из внутреннего мира с каждым часом, становилось всё заманчивее и заманчивее, как и непрошеная ностальгия. Сравнить бы Зангетсу со змием, да не шипит. Так, поскрипывает иногда. Но до Камакуры добиралась только мелочовка. Её разрушало давлением реацу от одного присутствия Ичиго, сосредоточенного на них. Была ли она хороша в контроле? Нет. Осознанно она вообще не контролировала ни себя, ни свою силу. Только норов и характер, но и то, пока никто не приближался к черте. Да и вообще, кроме как во время боя она её осознанно не применяла никогда. Другое дело, что во время сильных эмоций и ментальной раскачки, Куросаки не обращает внимания, как давит на оппонента. — Твоя школа, — ворчливо скрежещет белый. А осколок души Яхве даже не скрывает гордого взгляда, смотря в небесную высь. — Периоды стагнации и хаоса прошли, настало время упорядочить и направить эту энергию. — Порядок приведёт к застою! Не позволю погрязнуть королю в косности! — голос пустого взвивается, чуть ли искры из глаз не летят. Не будь у Зангетсу уважения к коллеге, то он бы кинулся не задумываясь. Или это всё-таки инстинкт самосохранения? — Да, верно. Жёсткий порядок лишит Ичиго многих возможностей, — но за столько времени, проведённого под одним небом, что сейчас радовало их золотисто-красным закатом, они оба уже привыкли друг к другу. Они уже знают друг друга. Занпакто не одну ночь потратил, чтобы прорваться сквозь силу осколка Бога. Бог не один день душил его, лишая желанной алой нити, что придавала им обоим смысл существования. — Например быть собой. Так что ты давай, завязывай с этим своим, — меч уходит, напоследок махнув рукавом и скрылся за поворотом высотки. — Жёсткий порядок и бесконтрольный хаос. В больших количествах это всё действительно станет проблемой. Поэтому для уравновешивания друг друга они нужны оба. Ичиго уверена, что именно в этот момент, оба меча криво заулыбались, ведь были единодушны в своих рассуждениях.       Что же, кажется, скоро она сможет составить компанию отцу и Энгецу, что радует больше хороших оценок.