Принц нации

На экране телефона загорается входящий вызов. Хуа Чэн, прежде чем ответить, одергивает себя, пытаясь привести мысли в порядок, дабы не начать нести околесицу, глубоко вздыхает и лишь тогда смахивает зеленый кружок. — Привет, Сань Лан! — звучит волнующе-знакомый голос. Хуа Чэн крепко прижимается ухом к динамику, будто это поможет ему прижаться душой к обладателю голоса на том конце. — Привет, гэгэ. Ему так много нужно сказать, столько вопросов задать, но он не знает, с чего начать, поэтому молчит. Зато сердце бьется на всю гримерку. В трубке тоже повисает пауза. Наконец, Се Лянь заговаривает первым. К полной неожиданности, из него вырывается поток сбивчивых извинений. — Прости меня, Сань Лан… Боюсь представить, что ты обо мне думаешь. Прости, что не отвечал и теперь внезапно звоню… Ты… Извини, я тебя правда не отвлекаю? — Гэгэ, прошу, — Хуа Чэн сухо кашляет, чтобы хоть немного скрыть шок от услышанного, — никогда не извиняйся передо мной. Тем более ты спас меня своим звонком. Се Лянь удивленно ойкает. — Хорошо, раз так. А что случилось? А вот об этом Хуа Чэн не подумал — что Се Лянь захочет знать подробности. — Э-э… Ерунда, не бери в голову. — Ничего не ерунда! Расскажи. Должен же я знать, от чего спас Сань Лана. — Я бы назвал это нежелательным вниманием, — от неловкости Хуа Чэн поправляет портупеи на груди, которые в поправлениях не нуждаются, и добавляет с какой-то идиотской застенчивостью: — Пока я говорю с тобой, у меня есть уважительная причина не возвращаться в этот балаган… Се Лянь странно хмыкает. Хуа Чэн бы решил «высокомерно», если бы не знал, с кем сейчас говорит. — Я правильно понял, что все хотят заполучить Сань Лана себе? Ха-ха… Почему я не удивлен? Хуа Чэн медленно, не доверяя ногам, садится на диван, с которого недавно вскочил. — А ты, гэгэ? — осторожно, как кот — в новое жилище, ныряет он в русло, в которое завернул разговор. — Хочешь? — М? — Хочешь заполучить… меня себе? Это было смело. И глупо. Но больше — глупо. Хуа Чэн не понимает, чего он ждет. Чтобы Се Лянь крикнул: «да, конечно, Сань Лан»? А Хуа Чэн бы ответил: «гэгэ, я тебе целиком отдамся, только скажи где удобнее и когда»? — Ха-ха-ха! Вообще-то, по этой причине я и звоню… Прости, Сань Лан, ужасно неловко. Наверное, я тебе уже надоел со своими просьбами… Остается лишь вытереть нервно вспотевшую ладонь — наполовину в потрепавшейся перевязке — о колено. Другая, такая же скользкая, крепче стискивает смартфон. — Совсем нет. Я очень рад, что ты звонишь. Меня беспокоило, что ты не отвечал на мои последние сообщения. Думал, что-то случилось. — Уже все в порядке… — вздыхает Се Лянь и наверняка хмурится, после чего обязательно потирает точку между бровей, чтобы расслабить лоб. — Кстати, я звоню с телефона моего друга. Он одолжил его мне, и теперь я всегда буду на связи. Если что-то понадобится, знай, к гэгэ можно обратиться в любое время! Сперва на душе становится легче, ведь «уже все в порядке», но «если что-то понадобится» мигом возвращает к мысли о том, на чьи деньги были куплены новые толстовки, джинсы и трусы… Воспоминания о походе по магазинам обжигают кожу ядовитым растением. — Спасибо, гэгэ, — механически, словно автоответчик, произносит он. — Хотел бы я возместить тебе все, но пока… Пока… — робот заедает. — Не говори такое, Сань Лан! — с заметным недовольством в голосе отрезает Се Лянь. Ну еще бы… Иной реакции быть не могло. — Уж не знаю, что ты собрался возмещать, я тебе запрещаю это делать. — Но… — Именно запрещаю! Не желаю ничего больше слышать на этот счет! И в первую очередь это я хотел поблагодарить тебя за завтрак и за то, что ты остался!.. — Се Лянь сбавляет обороты, а Хуа Чэн… да он, если откровенно, едва в состоянии переносить эмоциональные волны, которые ему посылают с сотовой вышки на маленький черный гаджет. — В отличие от обычных моих ночей, с тобой было очень спокойно, ха-ха… И слабый невеселый смех, и слова, сказанные с наигранной беззаботностью — от этого опускаются в груди неповоротливые тяжелые валуны, которые мешают дышать. И что на это ответить? А что принято отвечать? Наравне с загадками вселенной человечество столетиями бьется над подобными вопросами. — Если тебе вдруг будет неспокойно, знай, к Сань Лану всегда можно обратиться, — повторяет Хуа Чэн услышанную минутой ранее фразу, переделанную на свой лад. — Спасибо, Сань Лан, — звучит растерянный (Хуа Чэну нравится думать — смущенный) смешок. — Кстати, а что это за картинка была на салфетке? Похожа на птичку, только вот я крутил, крутил и так и не смог понять… Хуа Чэн бессмысленно утыкается взглядом в замызганную черными росчерками от вешалок и вещей стену напротив. Птичка? Салфетка? Что он пропустил?.. Проходят долгие, невыносимо долгие секунды, прежде чем его осеняет: о боже!.. Неужели это та самая салфетка, где он написал «доброе утро и приятного аппетита»?! — Гэгэ, все не так… — он проясняет ситуацию, а заодно опять чувствует себя последним идиотом. — …Да? — Да. — Ох, Сань Лан!.. — от этого «ох!» у Хуа Чэна тоже все куда-то ухает, а от продолжения и вовсе пламенеет лицо: — Как учителя в школе понимали твой почерк? Не может быть. Этого не может быть… Перед глазами плывут черные круги. Рисует же он неплохо, а разве пишет настолько ужасно?! Хуа Чэн судорожно ищет вокруг себя ручку и какую-нибудь бумажку, намереваясь оценить свои способности в чистописании здесь и сейчас. Благо, ручка обнаруживается, как и бумажка — заляпанная пятнами от кофе последняя страница журнала. — Не знаю, — нервно отвечает он на, кажется, изначально риторический вопрос. — Как-то понимают. Могу спросить, если хочешь… Как раз нужно туда съездить. — «Туда»?.. Неужели ты еще учишься в школе?! Финальный выстрел — наповал. Хуа Чэна бросает в холодный пот и тут же обратно в жар. Давление скачет. Ручка падает на пол, не успев довести до конца иероглиф «Лан». Ужас… Се Лянь вконец заключил, что он, Хуа Чэн, неграмотный школьник! И — не стоит забывать — школьник, который еще и нуждается в финансовой помощи! И кто виноват?! Одно оправдание лезет на другое, и язык не может понять, что выдать первым. — Г-гэгэ… В тот раз, когда м-мы впервые встретились… Я действительно нашел тебя, э-э… случайно… Обычно я делал домашку в той комнате отдыха… — Сань Лан. Не осознав, что его позвали, Хуа Чэн продолжает оправдательную речь. — …Я не пошел в старшую школу, поэтому сейчас посещаю вечернюю. Правда… ее мне тоже придется пока отложить. Но это не проблема! Я постоянно занимаюсь сам! Так или иначе я обязан получить полное образование. И я получу, честно! Нужно немного времени… — Сань Лан! Хуа Чэн замирает с напряженной спиной, ожидая… ничего хорошего уже не ожидая. — Да, гэгэ. Се Лянь глубоко вздыхает, как перед прыжком в воду. — Слушай, хочешь, пока я буду с тобой заниматься, если ты доверяешь моим знаниям? Универ с отличием я окончил самостоятельно, кто бы что в интернете не говорил. Только вот не могу обещать регулярность занятий, сам понимаешь… Ответить бы что-то, да ничего в голову не приходит. Сознание, погруженное в тесную холодную темноту, не в силах до конца распознать посыл. — Ты настоящий герой, Сань Лан. Работаешь и учишься. Я горжусь, что я твой гэгэ. Так вот он какой — посыл. Впервые похвала и гордость… И конечно, это Се Лянь. С ним все впервые. Хуа Чэн любит его со всей горячностью, жаждет физически, близко, глубоко, навсегда. Это чувство проросло до костей, его невозможно отвергнуть, забыть, ослабить. Но если постараться и разложить эту безудержную любовь на мелкие-мелкие детали, отмести страсть, романтику и все то, что занимает сердце и ум чересчур чувствительного восемнадцатилетнего парня, — отыщется и желание быть признанным старшим братом, и одобренным наставником, и принятым просто добрым и умным человеком. Это то, чего Хуа Чэну всегда не хватало. И то, что он день за днем неожиданно получает от Него. — С-спасибо, гэгэ… Се Лянь будто не замечает робкой благодарности и бодро говорит: — Ну вот, теперь я боюсь делать тебе предложение, ради которого отвлек. Хуа Чэн выпаливает не раздумывая: — Я согласен! — Сань Лан! — в динамике давятся смехом. — Но я еще не сказал, что это за предложение! — Гэгэ, я же все равно соглашусь.