Принц нации

Холодные утренние сумерки, стакан горячей воды натощак и контрастный душ — отбить желание сесть и заснуть, уткнувшись лицом во что придется. Хуа Чэн добредает до общажного спортзала, который оказывается намного лучше, чем ожидалось, и делает несколько силовых упражнений, чтобы к мышцам прилила кровь и они обрели хоть какое-то подобие себя прежних. Нервы, нервы… Вместе с ними к черту летит и физическая форма. Но вообще не стоит забывать, что спорт — лекарство от всего. Это жизнь. Здоровое и сильное тело; сосредоточенный ум; чувство единения с теми уникумами, которые также к восьми утра собираются в небольшом спортзале корпоративного общежития попотеть перед рабочим днем; и — основа крепких нервов. Если бы Хуа Чэн чаще отжимался, бегал, да хоть прыгал на скакалке — лишь бы не грустно мастурбировал на светлый образ того, чье имя носит на предплечье — его бы не так сильно задевало отсутствие по утру ответа на сообщения. Безусловно, это бы задевало, но, возможно, желание кричать от невыразимого стыда за себя и свое существование, рвать волосы и царапать стены было бы менее сильным… Как же он омерзителен. Да и хватило же ему дурости, чтобы написать то, что он написал. Подействовала ли это неожиданная популярность среди нескольких десятков интернет-пользователей? Неужели Хуа Чэн из тех, кому повышенное внимание противопоказано? Видимо, да. Он сразу становится неадекватным и чересчур бесстрашным. Хуа Чэн смотрит на свои последние сообщения в переписке и его аж всего корежит. Потом он прячет телефон. Но спустя минуту, желая еще раз надавить на больное, опять смотрит и плавится от стыда. «Сладких снов, гэгэ». «Пожалуйста, ответь». «Кажется, из моего окна видно твой дом». Сколько навязчивости, небрежности в словах… Се Ляня там, должно быть, затошнило от слащаво-липких сообщений нового странного знакомого, вот он и решил предупредительно проигнорировать, чтобы не давать повод продолжать диалог в подобном тоне. sweetsavage: видел твои фотки sweetsavage: ну ты соска..... sweetsavage: давай встречаться? Вот у кого нет проблем с выбором слов, так это у Сян Цзяна. Из него бьет ключом все, что надо и нет, не фильтруясь. Да и что уж там, выглядит это естественно. Невозможная картина — чтобы Сян Цзян парился из-за какого-то своего тупого сообщения. Иногда кажется, что он даже гордится ими… Считает себя большим оригиналом. SanLang321: Нет. sweetsavage: обидно но переживу sweetsavage: ты слишком скучный sweetsavage: ну рассказывай чувак sweetsavage: кинул родное агентство? sweetsavage: че там у тебя происходит? Хуа Чэн все взвешивает. Почему бы нет?.. Иногда полезно говорить с людьми вот так просто, потренироваться в социальных взаимодействиях. Тем более его новое место работы известно всем, кто интересуется обновлениями развлекательного канала, и ничего секретного он не выдаст. И Хуа Чэн рассказывает. Быстро набирая текст, пока медленно бредет по беговой дорожке и вытирает вспотевшую шею висящим на плече полотенцем. Он скрывает подробности, имена и все самое важное, но Сян Цзяну оказывается достаточно и такой выжимки, чтобы поострить. sweetsavage: вхахахахахаха ну ты даешь sweetsavage: бросил агентство и с ходу ушел в телик sweetsavage: ты внебрачный сын ши уду что ли? Хуа Чэн задумчиво хмыкает. Пожалуй метаморфозы его жизни со стороны можно объяснить лишь так. sweetsavage: а обновки откуда на фотке? уже на съемках вкалываешь? SanLang321: Это они мне купили, я не просил. Надеюсь, не спишут в счет первой зарплаты. Сян Цзян резко перестает отвечать. Это не в его духе — обрывать диалог, хотя, с другой стороны, произойти могло что угодно. Это же Сян Цзян. Получив необходимую порцию социального контакта, Хуа Чэн убирает новенький смартфон подальше, точно анорексик отодвигает от себя тарелку с кашей, откуда съел всего ложку и наелся. На утро достаточно, к тому же удалось слегка развеять мысли о… Хуа Чэн трясет головой. Нет, нет. К черту рефлексию. Пора идти собираться. Корпоративное общежитие светлое, привычно для Пекина — стеклянное, а на этажах тихо играет лаунж-музыка. Вроде как все рассчитано на то, чтобы создавать благоприятную спокойную атмосферу, но когда внутри тебя бродят какие-то неясные тревоги, эта псевдо-идиллия лишь ухудшает состояние. Хуа Чэн игнорирует чувства, насколько может. Сегодня его ждут новая работа и новые встречи. Наступит ночь, и тогда вместе с ней время — думать, страдать и кусать подушку. Одеваясь, он мешает новые вещи со своими старыми, и последних надевает больше — в них и комфортнее и ощущается это не так глупо. Прежде Хуа Чэн не имел дел с брендовой одеждой, но что-то подсказывает: нацепив все марки за раз, он будет попугаем, который хочет продемонстрировать «я не ношу ваш массмаркет». Хуа Чэн повстречал достаточно вчерашних деревенщин, которые от роду не имели ничего дороже ста юаней, а потом дорвались — тем или иным образом. Всегда заметно, когда человек не умеет носить дорогое. А бывает наоборот… Бывает, что можно и в монашеском одеянии выглядеть, словно с обложки журнала Vogue. Все решает врожденная элегантность. Однако Хуа Чэн даже мысленно не произносит имя того, о ком в действительности думает. Концентрация, фокус. Инь Юй приедет через полчаса. Звонит телефон. Далеко не сразу доходит чей это. Сигнал новый, какой-то дурацкий, бьет по ушам. — Алло, — говорит Хуа Чэн, заранее предчувствуя неладное, ведь входящий от Сян Цзяна. — Слушай, чувак, я тут поговорил кое с кем, передал ему то, что ты мне рассказал, и он говорит… — Блять, — резко и зло обрывает Хуа Чэн. В животе неприятно холодеет от фантазии, где очередь каких-то левых типов передает друг другу его слова, которые обрастают слухами и сплетнями… И в конце концов этот франкенштейн доходит до тех, до кого дойти был не должен. Конечно, Хуа Чэн не делился ничем секретным, но, оказывается, не надо было делиться вообще ничем. Он запомнит на будущее. — Нахера ты это сделал?! — Остудись, приятель, — равнодушно кидает Сян Цзян и смачно харкает. Курильщик вонючий. — Лучше послушай, если тебе честь дорогá. — … — Я очень за тебя рад, серьезно, только ты или что-то не договариваешь, — когда Сян Цзян произносит это, Хуа Чэн сухо сглатывает, до боли в горле, — или чего-то не знаешь. И если последний вариант верный, приглядись там, не пялит ли кто на твой зад, когда ты отворачиваешься. В телике тыква без чьего-нибудь горячего желания в карету не превращается. Надеюсь, ты понял метафору, — на этих словах собеседник теряет серьезность тона и глупо ржет. — Пока, чел. Опаздываю.

***

Хуа Чэн не медлит, чтобы разобраться во всех деталях вчерашнего дня. Еще до того, как завалиться на переднее сидение серого Ниссана Инь Юя, он задает мучающий его вопрос. Человек-задача в неясного оттенка макинтоше лишь неопределенно мычит, словно стремясь окончательно вывести Хуа Чэна из себя. — Честно, я знаю не больше твоего, — наконец говорит он. — Госпожа Линвэнь перевела на рабочую карту определенную сумму и сказала, куда ее необходимо потратить. Вчера мы это сделали. Хуа Чэн скрипит зубами: — А раньше она переводила деньги на подобные цели? — М-м-м… — Ясно. И правда — все яснее некуда… Сян Цзян — умный и крайне внимательный гад, а Хуа Чэн будто вчера родился. Инь Юй сказал, что так у них принято и гуляем за счет компании, значит — пойдем скупать все, что попадается на глаза! Откуда на это счастье деньги? Да похер! Инь Юй же сказал… Если бы Хуа Чэн всегда воплощал в реальность свои желания относительно самонаказания, его бы уже не было на свете. Может, в какой-нибудь параллельной вселенной он бы переродился после самоубиения в маленького жалкого призрака, а потом снова и снова… Однако в этой версии реальности жизнь — как бы он тупо ее не проживал — лучше поберечь. Откуда же деньги? Предположение Сян Цзяна о том, что кто-то в CCTV хочет от Хуа Чэна оплаты долга натурой, настолько же нелепо, насколько нереально. Кроме того что он выглядел, как бродяга, когда пришел на собеседование… кому из двоих — Ши Уду и Линвэнь — мог приглянуться его зад? Нервный смешок на секунду привлекает озабоченный взгляд Инь Юя. Хуа Чэн тут же с суровой миной отворачивается к окну. Благодаря кому он едет не в забитом метро на подработку — разносить бутыли по этажам и мыть полы, а на съемки рекламной компании нового сезона танцевального шоу? Кто, по словам Му Цина, «подписался на какой-то шлак», чтобы «порадовать» его, Хуа Чэна? Вот и ответ. Се Лянь. Всегда Се Лянь. Что десять лет назад сжалился и не побрезговал вытащить из равнодушной толпы, что сейчас. Хуа Чэн вызывает у своего любимого человека лишь жалость и желание прикупить ему чего-нибудь, только бы он не выглядел до того позорно… В груди все сковывает — горько и стыдно — когда на ум приходит догадка: в гостях Се Лянь рассмотрел его хорошенько, оценил и вынес вердикт — замарашка, срочно вымыть и переодеть. Сказать такое прямо Се Ляню не позволило воспитание, и тогда он сделал анонимное благотворительное пожертвование. Оттого что Хуа Чэн не имеет возможности как-нибудь отплатить Се Ляню, да и просто-напросто поговорить с ним, поскольку тот не отвечает, кажется, что вокруг растут стены, отгораживающие от мира и перекрывающие кислород. Беспомощность. Хуа Чэн киснет, как двухнедельное молоко, и Инь Юй поглядывает в его сторону уж совсем жутко. Они приезжают на место. Опять двери, двери, коридоры, лифт. Инь Юй приводит в небольшую, но светлую и довольно уютную комнату, которую сложно с чем-то спутать, и говорит: «сиди тут, я скоро». Хуа Чэн послушно садится на диван, приставленный к стене гримерной, и с опаской вытаскивает телефон. Ничего нового, кроме комментариев на Вейбо, а оповещения о них в принципе можно отключить. Это Инь Юй, естественно, вчера позаботился. Рядом с диваном стоит столик с журналами, на противоположной стене — зеркало. В углу комнаты пристроилась длинная вешалка для одежды, на которой аккуратно развешаны костюмы. Хуа Чэн замечает этикетку со своим именем. Инь Юй возвращается в миг. Убирает глянцевые издания вниз и раскладывает доставку еды на столике. — Ешь. Желательно все. Прости, но выглядишь ты плохо. Хуа Чэн быстро изучает невероятно пахнущие и умопомрачительно привлекательные по внешнему виду цзяоцзы со свининой, рис с овощами, лепешки с зеленым луком… и, не сумев избавиться от ломких уязвленных нот в голосе, интересуется: — Это тоже за счет компании?

***

Сперва Хуа Чэну аккуратно укладывают волосы и наносят макияж, старательно скрывая следы усталости и пожелтевшие за пару дней синяки. Визажистка, невысокая девушка с выдающимися формами, кружится вокруг него бабочкой и, судя по ее тихим комментариям себе под нос, постоянно остается недовольной результатом. Когда она переходит к нижней части лица, неожиданно спрашивает: — А ты делал губы? Хуа Чэн вскидывает причесанные щеточкой брови и мотает головой. Ловкие пальцы визажистки мягко подхватывают его за подбородок: — У тебя такой классный дерзкий изгиб. Круто, что естественный, — говорит она, продолжая бегать по коже мягкой кистью. Со стороны входной двери слышатся голоса. — Инь Юй, это он? — Да, как он, на ваш взгляд? — Все равно вижу припухлость. — Разве вы не сможете это убрать? — Я не хочу перекраивать его в фотошопе. Смысл фотографии как искусства напрочь пропадает, к тому же мальчик и без обработки красивый. Давай-ка поступим следующим образом… Дорогая, поищи что-нибудь красное. — Конечно, госпожа. Вокруг Хуа Чэна — центра притяжения — суетятся люди, которые незаметно, но стремительно заполонили гримерку. Единственное, что можно разглядеть в этом хаосе, — это инструменты визажистки, ее глубокое декольте, которое невольно попадает в поле зрения, сложенные крест-накрест руки Инь Юя и большой беременный живот под свободным льняным платьем. Последний принадлежит, исходя из разговоров, фотографу, женщине лет сорока, энергичной и звонкой. Совсем не к месту Хуа Чэн чувствует в «положении» фотографа странный упрек. Кто-то вдвое старше, физически слабее и с таким грузом внутри — более живой, чем он, девятнадцатилетний здоровый увалень. — Хуа Чэн? — А? Он поднимает голову и встречается взглядом с веселыми прищуренными глазами. — Не против побыть пиратом, который похитил прекрасную даму?