Принц нации

Отсмеявшись, Се Лянь наклоняется вперед, опасно сокращая расстояние между собой и едва сохраняющим беспристрастный вид Хуа Чэном: — Я бы с тобой поборолся, но сперва подлечи боевые раны, — теплая улыбка, такая близкая, что стоит лишь потянуться навстречу и произойдет вожделенный «контакт», постепенно сменяется привычным беспокойством. — Сань Лан, и все-таки, если не секрет, что… Но Се Лянь не успевает договорить. Лежащий на столе мобильный начинает вибрировать. Удается заметить, что входящий звонок поступил от кого-то под скупым наименованием «Кузен». Не может ли это быть?.. На лицо Се Ляня мгновенно наползает раздражение — эмоция, которую редко у него увидишь, и догадка Хуа Чэна подтверждается: звонит Ци Жун. Схватив телефон, Се Лянь извиняется и быстрыми шагами удаляется вглубь апартаментов. Хуа Чэн смотрит вслед — туда, где стройный силуэт скрывается за углом. До него, оставшегося сидеть у стола, доносится лишь хлопок закрывающейся двери, а затем — тишина. Вот какого черта могло понадобиться проблемному Ци Жуну в такой час? И то, что они с Се Лянем родственники — слабое оправдание для того, чтобы трезвонить вечерами и, тем более, прерывать тот волнующий разговор, который велся на кухне минутой ранее. В памяти живо встает вчерашний день и малоприятная встреча в районе Санлитунь. Хуа Чэн фыркает при мысли, что двоюродный брат решил позвонить Се Ляню, дабы предупредить, что «тот оборванец, который лакает у тебя чай, отбил мне яйца. Вызывай полицию». Но это из жанра фантастики. От нечего делать Хуа Чэн поднимается, разминая ноги, и медленно бредет через зал к большим панорамным окнам, прикрытым легким тюлем. За занавесью огромный, мерцающий город, а над ним — темно-серые от тяжести тучи, подсвеченные огнями столицы. Раньше казалось, что из такого места и с такой высоты мир должен выглядеть так, будто лежит у самых ног. Однако теперь Хуа Чэн видит, что с этой высоты ощущается лишь бескрайняя отдаленность жизни внизу, словно та теряет плотность по дороге к окнам небоскребов. Капля. Одна, другая. Пекин в считанные секунды теряется в потоках воды. Мокрые дорожки стекают по стеклу порезами. Было ясно, что намечался дождь, но то, как он обрушился на землю, все равно стало пугающей неожиданностью. Внезапно до предплечья Хуа Чэна дотрагиваются прямо там, где находится татуировка. В нарастающем шуме стихии Се Лянь подошел незаметно, как призрак, и легким касанием попытался привлечь внимание. Хуа Чэн знал это до встречи с ним и убедился после — Се Лянь очень тактильный, ему важно ощущать тех, кто рядом. И это хорошо. Определенно хорошо. До сих пор невольно тянет закопаться в песок от неловкости, если Хуа Чэн припоминает момент, когда отдернул руку, а Се Лянь принял это за знак не прикасаться. Если бы он только знал, что на самом деле все было совершенно иначе… — В такую погоду ты и до такси не добежишь, — непререкаемо говорит Се Лянь. — А если попробуешь, я тебя не отпущу, Сань Лан. Сегодня ночуешь у меня. Ответом ему становится не поспешное отклонение щедрого предложения и даже не благодарность. Ответ — протяжное урчание в животе. Хуа Чэн натурально заливается краской, а брови Се Ляня поднимаются в изумлении.

***

— Почему сразу не сказал, что голоден? — интересуется Се Лянь, ставя на разогрев в духовку ресторанные равиоли — единственную готовую еду в доме. Его движения быстрые, но точные, в отличие от процесса заваривания чая. Должно быть, к таким мелочам он привык. Заморóзки, полуфабрикаты, еда навынос… Хуа Чэну это знакомо. И как жаль, что Се Ляню — тоже. Хуа Чэн, потупив взгляд, вертит в руках кружку с остывшим чаем. — Я не хотел утруждать тебя всякой ерундой, — бормочет он. — Гэгэ, ты уже столько для меня сделал. Еще и приютил… — Не говори так. «Большое» дело — ночевка. Се Лянь поджимает губы и облокачивается о столешницу. Вздыхает, словно собираясь сказать что-то важное. В комнате повисает тишина, нарушаемая лишь тихим гудением духовки и шумом дождя из другого конца помещения. Хуа Чэн ловит чужой взгляд, и тот незамедлительно смягчается. — Прости, это все брат, — неожиданно произносит Се Лянь, словно они с Хуа Чэном не закончили какой-то разговор, и чуть отталкивается от стола, покачиваясь на месте. — Знаю, родственников не выбирают, и ужасно просто то, что я говорю об этом… Но, если бы у меня была возможность, я бы выбрал в братья без раздумий кого-то другого. Например, тебя, Сань Лан. Хуа Чэн позорно давится слюной. — Я… — начинает он, откашлявшись, и замолкает, пытаясь найти хоть какие-нибудь слова. — У меня нет братьев и нет опыта братских отношений. Не уверен, что подхожу на эту роль. Се Лянь широко улыбается и подмигивает, его глаза искрятся как-то по-особенному. — Твой гэгэ готов это исправить, — говорит он с добродушной насмешкой в голосе. Определенно национальный принц не забыл, кто тут его фанат, и все-таки решил подразнить Хуа Чэна, на минуту войдя в свое звездно-обольстительное амплуа. Так сказать, порционно выдал лекарство больному. А внутри Хуа Чэна, который с притворной легкостью улыбается в ответ, чтобы подыграть, творится что-то невообразимое. Быть братом… Он и о том, чтобы быть другом, мечтать не смел. А уж братом! Но все же — лишь братом. Дружба, побратимство и бесконечный океан френдзоны… Хуа Чэн вдалбливает себе, насильно и методично: он должен благодарить за любую возможность быть рядом с Се Лянем. Вот только эта рациональная благодарность не обманет истинные чувства. Ему всегда будет хотеться большего, особенно — когда искушение так близко.

***

В гостевой спальне находятся исключительно те вещи, что необходимы для сна: двухместная кровать, тумбочка со светильником, вешалка, пара элементов декора и дверь в отдельную ванную — ничего лишнего. При этом обстановка, несмотря на свою минималистичность, определенно нацелена сделать пребывание гостя максимально комфортным. Кофейные оттенки и плотные блэк-аут шторы, которые, кажется, заглушают удары капель о стекло, — тому доказательство. Но Хуа Чэн все равно настороженно оглядывается — он пытается уловить невидимые следы проживания других людей. Тщетно. Спальня стерильна, как операционная. Здесь будто никогда не ступала нога человека. А если у Се Ляня и остается на ночь кто-нибудь важный, разве станет этот человек ночевать в гостевой спальне, когда есть хозяйская? И спальня, и кровать, и потребность в близости… — Сань Лан, тебе дать пижаму? Я всегда беру на размер побольше, тебе должно подойти, — непринужденно предлагает Се Лянь. — Надеть твою пижаму? — Хуа Чэн хмурится, стараясь скрыть удивление. Кощунство — надевать варежки Се Ляня. А что говорить о пижаме? Мягкая ткань, наверняка пропитанная его ароматом, ласкающая его кожу каждую ночь… Что, если он спит в ней голым?! Касается ткани всем телом, в том числе и… Хуа Чэн резко прерывает беспардонный поток размышлений, пытаясь вернуть себе самообладание, но голос все равно предательски подрагивает: — У-у… у меня все с собой. В рюкзаке. Спасибо, гэгэ. Когда позади закрывается дверь ванной, Хуа Чэн прислоняется к ней спиной и делает глубокий вдох-выдох. Помнится, однажды он смотрел какое-то сопливое романтичное кино, и его поразило, что главная героиня, когда дело дошло до секса с главным героем, заперлась в ванной и не выходила оттуда так долго, что в итоге осталась ни с чем. Казалось бы, любишь — не драматизируй и прыгай в постель с удовольствием. А теперь… Теперь Хуа Чэн ловит себя на трусливом желании как можно дольше не покидать свое укрытие, хотя ему предстоит всего лишь поспать несколько часов в полном одиночестве. Всего лишь в соседней с Се Лянем комнате. Просторное светлое помещение обставлено со вкусом, как и все в доме. На полке у раковины аккуратно разложены полотенца, одноразовые зубные щетки, бритвы, гели и шампуни. Хуа Чэн, приказав себе не строить из себя девственника в первую брачную ночь, берет необходимое и направляется к душевой кабине. Теплая вода приятно расслабляет мышцы и смывает приставшую за долгий день грязь. Успокаивает. Хуа Чэн подставляет лицо под струи воды. Правда, осознание, в чьем душе он стоит, не покидает ни на мгновение, вызывая странное чувство нереальности, и мысли снова утекают в нежелательное русло… После нескольких минут под профилактической холодной струей Хуа Чэн наконец решает, что пора выходить. Выключает воду, берет одно из мягких полотенец и, наскоро высушив голову феном, надевает свою черную пижаму, которая по виду почти не отличима от уличной одежды. В апартаментах тихо. Лишь за дверью одной из комнат слышен приглушенный шум бьющейся воды. Се Лянь тоже принимает душ. Можно было и догадаться. Хуа Чэн возвращается в спальню и садится на кровать. Посидев без дела, догадывается поставить планшет на зарядку, а заодно поменять на устройстве обои. Не хватало еще, чтобы Се Лянь случайно увидел себя на заставке. Наверное, вечность спустя стихает вода, потом раздаются шаги, тихий стук. — Сань Лан, еще не спишь? — сначала в узком дверном проеме появляется высокое полотенце, замотанное на голове, а затем и сама голова Се Ляня и его лицо, очаровательно раскрасневшееся от жаркого пара. — Я хотел дать тебе крем от синяков. Это не авторства моей мамы, поэтому запах обычный. Он не помешает ночью. — Спасибо, гэгэ, — Хуа Чэн подходит к двери и осторожно забирает баночку из протянутой руки. — Тебе помочь нанести? — спрашивает Се Лянь, слегка наклоняя голову в сторону, отчего и полотенце ползет вбок. Хуа Чэн отрицательно качает головой: — О, нет, я справлюсь. Спасибо. — Спокойной ночи, Сань Лан, — Се Лянь отступает назад. — Спокойной ночи, гэгэ. В тишине, разбавляемой стуком капель по стеклу, Хуа Чэн наносит крем на лицо, ставит будильник с вибрацией на планшет и кладет тот рядом с собой на кровать, чтобы точно почувствовать утром. Ложится на белоснежное белье, стараясь устроиться поудобнее, и закрывает глаза. Сперва ему кажется, что он долго не сможет уснуть, но не проходит и нескольких минут, как он начинает погружаться в забытье. Понимание того, что совсем рядом в мягкой кровати за компанию засыпает Се Лянь, неожиданно убаюкивает. Накатывает теплая темнота, приносящая с собой незнакомые запахи банной свежести и чистого пространства. Возможно, так пахнет настоящий дом. Сравнивать все равно не с чем. Тело расслабляется, и разум медленно отступает в мир сновидений. Перед тем как полностью отключиться, Хуа Чэн теряется в мечтах, где Се Лянь видится ему отстраненным, как небесные звезды, свет которых доходит до Земли спустя миллионы лет, но искренним, как те же звезды, что, несмотря на расстояние и время, достигают взора терпеливого наблюдателя. И он падает. Падает в пустоту и черноту.