Принц нации

Хуа Чэн околачивается у длинной каменной столешницы, наблюдая за тем, как Се Лянь, категорически отказавшийся от помощи, гремит тарелками. Большая и светлая кухня, незаметно переходящая в просторную гостиную, наполняется тонким запахом свежих кондитерских изделий. В животе урчит — кажется, Хуа Чэн ел вечность назад, и чтобы замаскировать этот неприличный звук, он неловко прокашливается. — Присаживайся, Сань Лан. Се Лянь, вытянувшийся настолько, что под кардиганом мелькает голая поясница, возится на верхних полках и достает банку с заваркой. Выглядит он при этом настолько непринужденно, словно они стабильно чаевничают как минимум раз в неделю на протяжении многих лет. Ничего необычного. Хотя для Се Ляня, наверное, действительно ничего. Это у Хуа Чэна культурный шок от поворотов событий в последние дни. — Я включу музыку, не против? — вопрос задан уже после того, как Се Лянь парой нажатий на планшет, встроенный в стену, активирует спрятанные где-то под потолком колонки. С первых мягких джазовых аккордов становится ясно, что за композиция будет играть, но, намереваясь удостовериться, Хуа Чэн без всякой задней мысли спрашивает: — Это Шадэй? Се Лянь оборачивается через плечо с искрой интереса в глазах. — Как ты узнал? Вместо того чтобы придумать отмазку «я люблю британские группы, популярность которых пришлась на восьмидесятые», или «я танцевал под них», или «я слышал эту песню», Хуа Чэн сознаётся, как есть. При этом смущение — он опять показывает, что знает о Се Ляне слишком много — нарастает внутри волной. — Ты говорил, тебе нравится их музыка. — Когда я такое говорил? — Се Лянь хмурится, продолжая готовить чай. Хуа Чэн покачивает ногой в воздухе и замечает — с заваркой ощутимо переборщили, но не вмешивается. Он тут гость. — В одном интервью, года два назад, — произносит Хуа Чэн, чувствуя, что молчание — несмотря на ненавязчивую музыку — начинает давить. — Возможно… — заварник перемещается на столешницу к тарталеткам, и в нос бьет резкий, но приятный аромат бергамота. — Странно, что ты помнишь. — Гэгэ, мы же вчера выяснили, что я… Се Лянь, забираясь на соседний стул, с улыбкой отмахивается: — У тебя просто хорошая память, раз ты запоминаешь такие вещи из старых интервью. Кажется, он не воспринимает Хуа Чэна как обычного фаната — как любого другого помешанного и влюбленного психа с концерта, фансайна или за кулисами. Их знакомство в агентстве и последующая работа вместе, хоть та и продлилась каких-то пару дней, все-таки успели придать почти «деловой» характер их отношениям. И если поначалу Хуа Чэн радовался, как ловко скрывает свои чувства, теперь же… Теперь, кажется, нет особых причин скрывать хотя бы небольшую часть из них. Он делает глоток горького чая, силясь наскрести в себе побольше храбрости, чтобы объяснить — однозначно донести до Се Ляня простую истину: он хорошо запоминает только то, что связано с гэгэ. Но столько храбрости найти не удается. Вместо этого Хуа Чэн пускается в рассказы о своем опыте посещения телекомпании, неожиданно — для самого себя — делясь впечатлениями о странном здании, где не найти вход, об офисных пчелах в серых костюмах, о Ши Уду и о том, что тот выливает на себя по бутылю одеколона перед работой. Се Лянь жует любимое лакомство и запивает разбавленным до бледности чаем (который сам же заварил до черноты), при этом внимательно слушая, кивая и посмеиваясь. До чего же, однако, бывает приятно рассказывать, как прошел день, когда тебя с таким интересом слушают. — Он назвал меня «мальчиком», — говорит Хуа Чэн с легким вздохом. — Ну, я и правда ни черта не смыслю. Имеет право. — Это нормально чего-то не знать, ты же только начал, — Се Лянь ободряюще дотрагивается до локтя Хуа Чэна, вызывая тем самым мгновенный приступ аритмии. — Кстати, кого они нашли тебе в пару? — Э-э… — Хуа Чэн, сосредоточенный на ощущениях в локте, не сразу вспоминает имя. — Сюань Цзи. Гэгэ, знаешь ее? — Слышал кое-что. Давай вместе посмотрим. И, Сань Лан, не забывай кушать пирожные. Се Лянь достает из кармана кардигана телефон и пододвигается ближе, чтобы дать заглянуть в экран — точно ему совсем нечего скрывать в мобильном, в отличие от большинства. Хуа Чэн тоже подтягивается вбок, случайно прикасаясь щекой к каштановым волосам, и вздрагивает. Щекотно. И больно из-за нагрузки на ушибленное ребро. Хотя это помогает оставаться в реальности и не разомлеть от близости Се Ляня до невменяемого состояния. А пирожные, конечно, выглядят вкусно, но велика вероятность ими сейчас с позором подавиться, поэтому Хуа Чэн лишь из вежливости кладет одну тарталетку на блюдце. Тем временем под холеными пальцами открывается браузер, а затем новостная лента.       «Убийственный визуал. Се Лянь по пути из агентства» Герой статьи с абсолютным безразличием смахивает выскочивший заголовок и вводит в поисковую строку: «Сюань Цзи». Пролистнув ниже информации о возрасте и месте рождения, Се Лянь переходит по первой ссылке.       «Сюань Цзи вновь всколыхнула общественность. Модель и артистка опубликовала селфи, сделанное в элитном клубе Cycle. На заднем плане пользователи заметили силуэт, предположительно принадлежащий известному шоумену Пэй Мину. Известно, что члены клуба обязаны делать ежегодный членский взнос в размере 80 тысяч юаней, а вступительный взнос составляет 120 тысяч. Доступен ли такой досуг Сюань Цзи после того, как FStar расторгли с ней контракт? И если нет, то кто платит?» Комментарии пользователей: Опять Сюань Цзи ищет влиятельных людей, как собака ищет кость. Неужели она думает, мы поверим, что «силуэт» попал в кадр «случайно»? Кажется, она готова на все ради денег и славы. Это просто жалко. Почему все еще удивляются? Она всегда была такой — использует людей для своей выгоды. Пэй Мин и Сюань Цзи — идеальная пара для скандалов. Один не может устоять перед юбкой, другая — перед славой. Сюань Цзи, сколько еще таких фото от тебя мы увидим? Сюань Цзи снова в центре скандала? Ничего нового. Она всегда умела создавать проблемы вокруг себя, начиная с тех времен, когда конфликтовала с агентством и группой. Она позорит себя и всех вокруг. Пэй Мин всегда был слаб перед красивыми лицами. Вот увидите, скоро эта дамочка появится на национальном телевидении.               — История так себе. — Журналистам можно верить на одну треть. Зато она красивая девушка, — Се Лянь листает фотографии Сюань Цзи, прикрепленные к статье, и каждую демонстрирует Хуа Чэну. Вид перекроенного под ножом пластического хирурга лица практически вынуждает Хуа Чэна вернуться на место, покинув теплого — через одежду и расстояние в несколько цуней — Се Ляня. — Мне так не кажется. Се Лянь поворачивает голову и с озорством щурится: — Смотрю, в силу своей внешности Сань Лан довольно привередлив. Брови от данного заявления невольно ползут вверх. — Гэгэ меня неправильно понял, — Хуа Чэн выпрямляется на стуле и с достоинством выдает: — Просто у меня есть идеал, и для меня красив только он. Се Лянь натурально столбенеет. Неужели Хуа Чэн перегнул палку со своей серьезностью? Он лишь не хотел показаться высокомерным... — Идеал? — переспрашивает Се Лянь. — Интересно, как же он выглядит? «Как ты». Слова повисают в воздухе, создавая почти осязаемую недосказанность. Се Лянь смотрит отрешенно, задумавшись в этот момент о чем-то своем, пока Хуа Чэн надеется, что по его лицу можно прочитать ответ. Или наоборот — нельзя. Черт! Он сам не понимает, чего хочет больше — быть раскрытым в тайном грехе или унести правду с собой в могилу. — Прости, Сань Лан, это не мое дело. Хуа Чэн стискивает зубы, жгуче злясь на себя за то, что вынуждает любимого человека произносить напрасные извинения. Дабы взять себя в руки, он смыкает ладони — здоровую и перевязанную — в замок. — Все в порядке, гэгэ. Ты можешь спрашивать, о чем хочешь. Я отвечу честно. Они вновь встречаются взглядами, и сложно не заметить, что Се Лянь колеблется. Должно быть, Хуа Чэну стоит поучиться контролировать лицо, иначе такими темпами Се Лянь быстро раскусит, насколько его «друг» странный. И тогда точно, ну точно! — испугается и прекратит общение. — Я слышал, ты встречаешься с кем-то из агентства. То, что тебе пришлось уйти — это большая проблема для твоих отношений? Что угодно было ожидаемо, но... Это? Хуа Чэн отвечает так быстро и искренне, что его слова на фоне тихой музыки звучат почти как крик: — Нет, конечно нет! От резкости ответа Се Лянь приподнимает брови, его лицо выражает еще больше вопросов. — Славно, — говорит он, даря легкую улыбку, и берет со спинки соседнего стула кухонное полотенце, чтобы вытереть со столешницы несколько пролившихся из заварника капель. — Я переживал, что вся эта ситуация отразится на твоей личной жизни. — … Гэгэ. — Да? Узкая рука с зажатым в ней полотенцем скользит туда-сюда. На столе уже сухо. — Я имею в виду, у меня нет отношений. И никогда не было. Я один. Хуа Чэн, обычно скрытный в таких вопросах, выкладывает все как на духу и поражается сам себе. Осталось добавить: «я берег себя для тебя», и это будет финиш. Се Лянь перестает тереть стол. — Но я слышал от команды… А еще то фото… Фото? — Какое фото? — хрипло интересуется Хуа Чэн, готовясь к худшему. Се Лянь неуверенно объясняет: — То фото с перчаткой, которое ты прислал. Там были подвесные фонари… Это же Цяньмэнь? Я решил, ты там с кем-то гуляешь. Хуа Чэн смеется, но лишь для того чтобы не заплакать от абсурдности того, что услышал. — О нет, гэгэ. Я гулял не там, причем был в одиночестве. Ребята сами выдумали эти несуществующие отношения и сами же в них поверили. Мне в самом деле нравится один человек, но мы не вместе. И, полагаю, никогда не будем. В который раз за вечер Хуа Чэн балансирует на краю, пока Се Лянь чутко его слушает и что-то там себе думает. Один Бог знает что. — Почему? Перед тем, как ответить, Хуа Чэн на всякий случай отводит взгляд в сторону — на забытый и остывший чай. Настолько крепкий, что до сих пор горчит на языке. Однако Хуа Чэн соврет, если скажет, что это не самый вкусный за всю его жизнь напиток. — Этот человек — моя путеводная звезда. Он всегда освещал мне путь. И я не тот, кто сможет его добиться. Моя любовь — сияет на небесах, а я могу лишь смотреть на нее с земли. Хуа Чэн чувствует на себе внимание, но боится заглянуть в чужие глаза. Он весь напрягается в предвкушении какого-то волшебства, которому не место и не время случиться. Наконец, Се Лянь осторожно произносит: — Не представляю, каким должен быть человек, о котором так говорят… Я верю, что при большом желании можно добиться чего угодно. И ты своего добьешься, Сань Лан. Если та, кого ты любишь, вправду особенная, она тебя не упустит. Хуа Чэн, бросив на Се Ляня ироничный взгляд, не может сдержать смешок. — Гэгэ действительно так считает? — Я не один так считаю, — бодрее добавляет Се Лянь. — Ты талантливый, ответственный и располагающий к себе молодой человек. Все в команде это отметили. Они очень расстроились, когда ты не пришел. — Обычно я стараюсь как можно меньше располагать к себе людей. И весьма в этом преуспел, — Хуа Чэн шутя показывает на подбитый глаз. Шутка не получает должной оценки. — Ты все-таки подрался, — строго констатирует Се Лянь и делает глоток из своей остывшей чашки. — А я вот ни разу не дрался. Хуа Чэн смотрит на него с удивлением: — Это ведь хорошо. — Разве мужчина может ни разу за всю жизнь не подраться? Хуа Чэн усмехается. В таком ключе он никогда не думал. — Гэгэ, драки — удел всякого отребья. — Не хочу верить, что Сань Лан причисляет себя к этой категории. Хуа Чэн только пожимает плечами. — Ко мне всегда боялись подходить, — вдруг говорит Се Лянь и кладет кончики пальцев на край стола, будто пытаясь найти опору в этом простом движении. — Я про школу и университет, там ведь принято заводить друзей. В моем случае все стояли в стороне и смотрели, даже подраться не предлагали, — глухой смешок. — Хорошо, что со мной был Фэн Синь и я не выглядел, как последний аутсайдер. «Они боялись, потому что ты знаменит и кажешься недосягаемым. Ты не можешь этого не знать». Есть ли смысл озвучивать самоочевидные вещи, которые вряд ли чем-то помогут тому, кто почти в открытую признаётся, что всю юность чувствовал себя изолированным от других. Хуа Чэн страдал от подобного лишь в далеком детстве, когда еще был достаточно глуп, чтобы мечтать о дружбе с сельским хулиганьем. Потребность дружить отпала вместе с молочными зубами. Но это у него. Се Лянь — совершенно другой. Хуа Чэн перебарывает желание сгрести беспокойные руки Се Ляня в свои, прижать того к себе целиком. На мгновение он прикрывает веки, будто это поможет справиться с эмоциями, и в противовес сложившейся атмосфере беззаботно комментирует: — Обычно дерутся без предварительных приглашений. Се Лянь замирает. Ему требуется время, чтобы вынырнуть в реальность и осмыслить услышанное. А потом… Происходит то, на что и была ставка — Се Лянь прыскает со смеху. — Видишь, Сань Лан, я и этого не знаю. — Гэгэ, если тебе правда хочется поучаствовать в драке, — Хуа Чэн, замявшись, проводит ладонью по шее, — я могу побороться с тобой. Например, — он оглядывается на зал, — тут, на ковре. Но предупреждаю, я буду очень аккуратным, поэтому многого обещать не могу. Се Лянь смеется уже в голос: — Подраться с Сань Ланом? Очень заманчиво, я подумаю!