Практические советы для начинающего шифу Аватара

      Тоф запускает обе руки в густую мягкую шерсть, чешет широкую, склонившуюся к ней морду. — Я скучала, приятель, — искренне говорит довольно урчащему бизону Бандитка.       Сокка сжимает несчастного Момо в объятиях с такой силой, что еще немного и выпустит бедному животному кишки. Но лемур устал вырываться, а потому обмякает в теплых руках южанина, с покорной обреченностью смотря на трясущийся перед его круглыми глазками мир.       Аанг, спустившийся с головы Аппы, хоть и кажется немного повеселевшим, все равно выглядит напряженным и уставшим. — А где Рури? — требовательно спрашивает Сокка, наконец, отпуская Момо. Тот ту же взлетает, прячась на крыше дома подальше от разошедшегося приятеля хозяина. С Аангом Момо уже наласкался, посидел у него на плечах, шебурша маленькими пальчиками волосы у того на затылке. Хозяин странный, не похожий сам на себя, пахнет он тоже необычно — большим городом и отчаяньем.       Аанг сразу же мрачнеет и качает головой, не торопясь отвечать на заданный вопрос. — Что с ней? — с нарастающим волнением обращается к нему Сокка. — Как обычно нашла себе какое-нибудь жутко важное дело, — приходит монаху на помощь Тоф, лениво растягивая слова. Она тоже волнуется за Рури, но знает, что говорить о ней здесь не стоит. Тоф чувствует направленное на них пристальное внимание, «видит» пятерых соглядатаев: кто-то притаился под землей, кто-то следит за ними из теней стоящих напротив домов. — Она вернула Аппу, — угрюмо оповещает Аанг, прижимая ладонь к мохнатой морде своего компаньона. — Выполнила обещание. — Но почему не вернулась с тобой? — Ее не было там. — Это я уже понял, — немного раздраженно фыркает Сокка. — Но куда она делась? — Она кого-то ищет, — коротко, не желая вдаваться в подробности, отвечает Аанг. Он идет в дом, и им не остается ничего другого, кроме как последовать за ним. — Она в городе? — тихо спрашивает Тоф, когда за ними плотно закрываются двери. Если говорить тихо, не повышать голоса и держаться подальше от окон и дверей, то их не услышат, не подобравшись совсем близко к дому. А Тоф точно почувствует и успеет предупредить. Поэтому пока можно разговаривать откровенно, высказывая все свои опасения и поделиться последними новостями.       Жаль, что Аанг совсем не словоохотлив. — Да. Она не хочет, чтобы мы искали ее. — Это почему же? — сварливо уточняет Сокка, уперев руки в бока. — Да потому что за нами круглые сутки следят, дурья твоя башка! — в сердцах бросает Тоф.       Сокка обиженно сопит, раздувая ноздри, смотрит на мага земли с обидой и возмущением, но гневной отповеди, на удивление, не следует. Сокка садится у низкого столика, зачем-то подвигая к себе лист бумаги, на котором еще с утра пытался нарисовать летающего бизона. — И кого она может искать в городе, что опасается нашего вмешательства? — серьезным голосом принимается размышлять он вслух. — Не нашего, — поправляет Тоф. — Лонг Фенга.       Сокка кивает, принимая замечание к сведению. Он переворачивает лист чистой стороной, выводя на нем карикатурный портрет теневого правителя Ба Синг Се и схематичную ораву его верных агентов в узнаваемых, приметных шляпах. — Этот кто-то должен быть очень важным, — думает он вслух. — Лонг Фенг его ценит и не позволит уйти вместе с нами. — Значит, от этого старого пердуна просто надо избавиться, — пожимает плечами Тоф. Она садится рядом с Соккой за столом и шлепает ладонью по листу, оставляя размазанный след на ладони еще непросохших чернил. — И как же нам это сделать? — присоединяется к разговору Аанг, приваливаясь плечом к ближайшей стене. — Теперь, когда Аппа снова с нами, мы без труда сможем войти во дворец. Агенты Дай Ли сосредоточенны по всему городу, и вряд ли сразу подтянуться на общую шумиху, — деловито размышляет вслух Сокка.       Тоф согласно кивает, сминая лист и точным броском отправляя его в сторону жилых комнат. — Если Рури не хочет, чтобы мы помогали ей напрямую, то поможем, как поможем, — подытоживает южанин, расплываясь в самодовольной ухмылке.       На лице Аанга появляется неуверенная улыбка. Тоф чувствует, как его сердце забилось быстрее, пульс ускорился, и Аанг становится больше похожим на прежнего себя. — Значит решено, — провозглашает он, и первым двигается обратно в сторону выхода. Сокка прав — времени мало. Один из агентов уже поспешил доложить своему начальству, что Аватар вернулся в город, притащив сюда и своего летающего компаньона. У них есть большее — час, чтобы претворить свои планы в жизнь и добраться до царя. Так что действовать придется экспромтом, брать дворец нахрапом и надеется, что удастся избежать больших потерь.       К счастью, у Тоф есть козырь в рукаве.       Аангу остается сделать всего шаг до двери; он уже протягивает руку к ручке, как дверь с грохотом распахивается, пропуская внутрь запыхавшуюся Катару. — Я видела… видела ее! — сбивчиво произносит водница.       Тоф хмурится. Сокка чертыхается; он подбегает к сестре, уцепив ее за руку и тянет в дом, попутно захлопывая дверь. — Рури? — тихо осведомляется он.       Катара запоздало кивает. — С ней был Монке. — Монке? — переспрашивает ее брат, словно не сразу вспоминает, кому принадлежит это имя. — Тот самый Монке? — с недоверием уточняет Тоф, и когда Сокка кратко пересказывает их встречу в прибрежном городишке, Бейфонг хмурится и заметно мрачнеет. Таких подробностей жизни своей подруги Тоф не знает, но понимает почему Рури не спешила этим с ней делиться. Тоф бы тоже не стала.       Тоф немногое знает об этом лихом бандите, но слухов ходило достаточно, чтобы иметь хоть какое-то представление, что это за человек. Жестокий, не знающий жалости и чувства сострадания, Монке убивал без разбору всех, кто стоял на его пути. Нет ничего удивительного, что его репутация перекинулась и на его головорезов, который бывший полковник тщательно отбирал в свой отряд. — Но почему она здесь с ним? — задает Сокка волнующий всех вопрос. — Я не знаю. Они представились мне другими именами. Сделали вид, что мы не знакомы. А еще... там был Джет, — взволнованным голосом, то и дело сбиваясь с мысли, торопливо излагает Катара. — Джет?! — Сокка закрывает ладонью глаза. — Что он здесь делает? — Они с другими борцами за свободу живут в Ба Синг Се. Они изменились. Все, кроме Джета. Он узнал Монке и…       Катара умолкает.       Тоф слышит как бьется ее сердце: то медленно, то вдруг ускоряется; пульс отбивает свой ритм у нее в висках, и Катара стискивает кулаки, отворачивается. Чувство стыда захлестывает ее, словно со всей силы пинает под зад, заставляет вздрогнуть и напрячься. Катара, как натянутая струна — коснись, и попросту лопнет. Но у Тоф нет времени разбираться в природе этих странных, неприсущих воднице чувств, да и кто такой Джет и почему все так напряглись, услышав его имя, нет времени разбираться тоже. — Значит, выдвигаемся прямо сейчас, — подытоживает Бейфонг, первой двигаясь к выходу.       Рури, куда на этот раз тебя понесло?

***

      Ему просто сказочно везет.       Аанг решает это, когда они приземлились перед главным дворцом и их встретили только приставленные охранять дворцовый комплекс стражники; он укрепился в этой мысли, когда Тоф пинком ноги покорежила металлическую дверь, снося с той стороны балку-засов. И окончательно убедился в этом, когда Дай Ли, подчиняясь прямому приказу царя, увели Лонг Фенга, чтобы запереть до выяснения всех обстоятельств.       Аанг не помнит, что говорил Куэю, но помнит его мрачное, сосредоточенное выражение. Кажется, он назвал царя трусом, боящимся взглянуть правде в глаза: он просто кукла в руках Лонг Фенга и его приближенных. Это он — Лонг Фенг, на самом деле правит, прикрываясь именем монаршей семьи, и умело играет на слабостях и нерешительности Куэя.       Аанг и сам давил, ища прорехи в его защите. Для любого правителя таким слабым местом является чувство уязвленного самолюбия. Правильно, кто потерпит, что на его власть брошена тень? Но никто не решался сказать об этом напрямую. Аватар же может себе позволить подобную дерзость.       Все остальные смельчаки, должно быть, давно поплатились за свое желание вернуть власть в руки истинного правителя.        Куэй хмурился, не замечая, как очки все больше съезжают на кончик носа; он растерянно, скорее, в попытке успокоиться, гладил своего ручного медведя, кажется, впервые размышляя над теми вещами, над которыми никогда в своей жизни не задумывался.       Но царь, никогда близко не подходивший к вопросам управления государством, разумеется, решить все сам не в состоянии. Тут-то Аанг кристально ясно и понимает — везение окончено.       И вот, две недели спустя, их команду, наконец, приглашают на собрание Совета.       Совет Пяти состоит из угрюмых, прожженных интригами и закулисными играми вельмож.       Старичье рассаживается за нелепо огромным столом, ждут, пока слуги подадут чай и угощения, и только после того, как все посторонние покидают зал, устанавливается напряженная тишина.       Генерал Хау изучает составленный еще секретарем Лонг Фенга документ о численности войск и сколько в этом году новобранцев будут призваны на службу. Поголовно все — выходцы Нижнего Кольца. По-простому — беженцы.       Генерал Санг сверяется со списками недавно прибывших в город, ища названные Катарой имена. Остальные генералы тоже заняты чем-то важным: подсчитывают доступные ресурсы, изучают карты линий снабжения, напоминают друг другу, что без главного казначея подобные вопросы решать нельзя, а потом вновь отвлекаются на обсуждение тактики и выборе лучших позиций, как для лагеря, так и для атаки.       Но вся работа останавливается, когда в зал входит Куэй.       Он занимает свое место в центре стола и жестом просит всех занять свои места. — Я успел обговорить состояние дел в городе и, боюсь, в нынешнем положении выводить войска из столицы будет недопустимо, — печально и почти виновато произносит Куэй. — Что? — кипа свитков выпадает у Сокки из рук, и он обалдело падает на стул, с которого так опрометчиво поспешил подняться. — Но это наш единственный шанс закончить войну малой кровью. Без Вашей армии это будет невозможно сделать!       Куэй непреклонен. Он опускает подбородок на сцепленные пальцы, наклоняется немного вперед — теперь он глядит исподлобья, его взгляд мрачный и суровый.       Аанг вздыхает, в очередной раз убеждаясь, что Рури все давно знала. Она предупреждала, что именно так и будет — еще тогда, в Библиотеке, когда Сокка взбудораженно кричал, что с царем Земли победа у них точно уже в кармане. — Сколько Вы можете выделить людей? — берет слово сам Аанг. — Два отряда, — после короткого обсуждения, отвечает генерал Хау. — По пятнадцать-двадцать человек в каждом.       Аанг кивает. Это уже что-то. — Все маги земли? — деловито осведомляется Катара.       Везение спотыкается о едва приметную кочку и растерянно оборачивается поглядеть, что, собственно, случилось?       Нет. Конечно же нет. Отряды соберут наспех, исключительно из числа добровольцев и, дай Вайю, они хоть раз издалека видели настоящий бой.       Затея обречена на провал. — Скажите спасибо, что мы вообще выделяем людей, — высокомерно заявляет генерал Вэй. — Нам нужен каждый, кто умеет сражаться! — горячо выступает Сокка. — Как вы не понимаете, затмение продлиться всего-ничего, и от мастерства воинов зависит успех нашего плана! — Плана? — хмыкает Вэй. — Я вижу сборище детишек. Вы проводили разведку? У вас есть данные о численности вражеских войск и их подготовке? Укреплениях, оборонительных позициях? Вооружение, в конце концов? — Ну, у нас есть карта страны Огня, — теряется Сокка.       Это звучит жалко, даже смешно. Аанг понимает всю бесполезность дальнейшего обсуждения участия армии царя Земли в их плане. Пару отрядов-новичков — это единственное, на что они могут рассчитывать.       А ради чего они вообще стараются? Царству Земли, судя по скепсису, царившему за этим столом, война со страной Огня и даром не сдалась, и даже преимущество в виде затмения не убедило их пошевелить задницами и сделать хоть что-то, чтобы закончить войну. «Война — быстрый способ разжиться деньжатами», — сказала ему как-то Рури. Эту же мысль почти теми же словами потом повторила и Джун.       И вот они — перед ним, пятеро генералов царства Земли во главе со своим царем: в дорогих одеждах, с безупречно уложенными волосами, не выгоревшими под безжалостно палящим солнцем, и лицами, не тронутыми загаром; отъевшееся за годы праздной жизни брюшко надежно скрывается за добротным доспехом. А Куэй… Он последний, кому Аанг мог бы доверить управление — не то, что таким большим городом, а даже захудалой деревенькой!       Аангу тошно, мерзко и хочется сбежать отсюда как можно дальше. Приходить в этот город, пытаться добиться какой-то справедливости — было ошибкой с самого начала. — Я иду искать Рури! — Аанг решительно поднимается из-за стола. Ножки тяжелого резного стула неприятно, громко скребут по мраморному полу. Эхо уносится высоко под потолок. В этой наступившей тишине взгляды всех собравшихся прикованы к нему. Но Аанг не чувствует никакого смущения, только непреодолимое желание побыстрее покинуть этот зал, дворец; схватить планер и кружить над городом до тех пор, пока где-то там, среди узких пыльных улочек не покажется знакомая фигура его подруги. — Ах да, мы наслышаны о Вашей шифу, Аватар Аанг. — Увесистая папка с громким хлопком падает на стол. Генерал Дешен с самой мерзкой ухмылкой поглядывает то на кипу бумаг перед собой, то на самого монаха. — Должен сказать, у нее весьма внушительный послужной список: убийства, шпионаж, кража государственного имущества, многочисленные покушения…       Аанг не понимает, к чему ведется этот разговор. Он знает о прошлом своей Берегини, но Басан осталась далеко в прошлом. К Рури это уже не имеет никакого отношения. — Лонг Фенг собрал на нее целое досье, — все с той же приторно-довольной улыбочкой продолжает Дешен. — И что с того? — холодно спрашивает Аанг. — Очень… опрометчиво с Вашей стороны выбирать на роль Великого учителя столь… хм… неблагонадежную особу. — Ой, можно подумать ваши холенные ручки не по локоть в крови? — перебивает генерала Тоф. Она качается на стуле, легкомысленно закинув руки за голову. Еще немного — и стул с грохотом упадет, да и вся поза Бейфонг нарочито расслабленная, выражает одну лишь скуку и желание побыстрее смыться куда-нибудь подальше. Но Аанг-то знает, что Тоф слушает всех очень внимательно, следит за каждым и если кто-то задумает сделать что-то опрометчивое, то Бандитка сразу же поставит наглеца на место.       Как сейчас.       Аанг видит растерянный взгляд Катары, как Сокка хмурится, с недоверием поглядывая на папку, словно на занимающийся пожар. Они знают, что в прошлом Рури была наемницей, тогда почему выглядят так, словно все перечисленное Дешеном стало для них неприятным открытием?       Нет. Только для Катары. Потому что Сокка испытывает неприязнь к самому факту существования подобных сведений об их подруге и так же, как и сам Аанг, не понимает, какое это сейчас имеет значение. — Доблестные воины нашей армии никогда не станут сражаться бок о бок с подобным контингентом, — подхватывает мысль генерал Вэй. Он ловит взбешенный взгляд Сокки и в недоумении приподнимает бровь. — Хотите сказать, на вашей стороне сражается только одна наемница? — Там где один наемник, обязательно будет целая свора, — поддакивает Санг. — Она была наемницей, но теперь она Берегиня! — упрямо возражает Сокка, едва сдерживаясь, чтобы не повысить голос.       Генерал Дешен кашляет в кулак и открывает папку, вынимая первый лист. — Недавно в Управление попал очень интересный молодой человек, утверждающий, что видел среди жителей Нижнего Кольца врага царства Земли. Мы проверили информацию. Некто Вейшенг вместе с женой и дочерью прибыли около месяца назад в город. С ними были их зять и его дядя.       Аанг запинается о ножку стула и медленно садится обратно. — Зять? — бестолково переспрашивает он. — С дядей? — одновременно с ним произносит Катара. — Вижу, вы знаете личности этих людей, — понятливо отзывается генерал. — Тогда, может, поделитесь информацией: кто они и что делают в городе? — Это… — растерянно бубнит Катара, но ее перебивает решительный голос брата: — Кто этот человек? Откуда такие сведения?       Еще никогда Аанг не видел Сокку таким серьезным; обычно легкомысленный, выворачивающий любую ситуацию во что-то несуразное и каламбурное, сейчас Сокка едва может сдержать свой гнев. — Его зовут Джет, — спокойно отвечает Дешен, словно не замечая злости в глазах южанина.       Катара громко всхлипывает, закрывая руками лицо. — Я бы не стал доверять ему, — оповещает Сокка. — Мы познакомились с ним во время нашего путешествия на Север. Он хотел взорвать дамбу и затопить приграничную деревню на территории страны Огня. Там даже военных не было, между прочим! — С этим мы еще разберемся, — прерывает все ненужные подробности генерал Санг. — Но если вы хотите помощи царства Земли, то должны сотрудничать с нами, а не покрывать наших врагов. — Минуточку! — вмешивается Тоф. Передние ножки стула с громким стуком приземляются обратно на пол. — Вы говорите так, словно победа над Хозяином Огня нужна исключительно нам, а вы тут вообще ни при делах! Очнитесь! Народ Огня уже пытался прорвать Внешнюю стену, и если бы мы вовремя не оказались рядом, то они уже давно захватили бы город! — Поэтому прислали диверсантов в лице полковника Монке и этих мутных личностей, о которых вы по какой-то причине не торопитесь сообщать! — ударяет кулаком по столу Вэй. — А ваша наемница его сообщница! И это ставит под сомнение и вашу лояльность. — Лояльность? — будто ослышавшись, вкрадчиво переспрашивает Аанг. Он обводит испытующим взглядом собравшихся, пока не останавливает его на притихшем Куэе. — Я вернул власть в руки царя, разобрался с узурпатором и сейчас предлагаю решение, как покончить с этой войной. А вы смеете сомневаться в моей лояльности? — Тогда, получается, Ваша шифу действует без Вашего ведома? — звучит весьма справедливый вопрос.       Аанг не увидел, кто именно его задал, но чувствует направленные на него ожидающие его ответа взгляды. Он не может сказать ни «да», ни «нет». Как это выглядит?       Да, он в курсе, что его Берегиня инкогнито прибыла в город и притащила за собой врагов Царства. Зачем? Да без понятия!       Нет, он первый раз слышит, что его шифу в городе, да еще в компании столь сомнительных личностей. Но тут уже ставится под сомнение его влияние на нее. Что это за союзник, который действует за спиной своего господина?       Вопрос-ловушка, на который просто невозможно ответить правильно. Аанг сжимает кулаки, ощущая разом и злость, и бессилие. А еще усталость от всего происходящего с тех пор, как он преодолел Внешнюю стену города.       Но одно он может утверждать наверняка: — Я доверяю Рури больше, чем кому бы то ни было в этом мире. От этого города она никогда не видела ничего хорошего, поэтому нет ничего удивительного, что действует тут инкогнито. Эти бумаги — самое лучшее тому подтверждение.       Сокка тут же согласно кивает, а Тоф расплывается в широкой, нахальной улыбке. Одна только Катара сидит, низко опустив голову и старается ни на кого не смотреть. Но у Аанга нет времени да и желания разбираться, что так расстроило подругу. По крайней мере не сейчас. — Так значит Вы признаете, что она незаконно пробралась сюда и притащила за собой врагов государства? — упорствует Дешен, опустив руку на папку с пожелтевшими листами. — Справедливости ради, мы тоже не проходили пропускной пункт, — в очередной раз приходит на помощь Тоф.       Аанг бросает на нее благодарный взгляд, пусть Бандитка и не увидит признательности на его лице, но зато почувствует его эмоции. Но Тоф не поворачивает в его сторону головы, не дает никак понять, что уловила его чувства; она сцепляет пальцы в замок, опуская те перед собой на стол. — А что это вообще за наемница такая? — с детским любопытством спрашивает Куэй. Но его то ли не слышат, то ли не считают нужным отвечать. Царь обиженно дует губы и откидывается на спинку своего стула, складывая на груди руки. А Аанг в очередной раз убеждается, что проще было бы просить помощи у Лонг Фенга, потому что царь точно ничего здесь не решает.       И его власть, и трон под ним — все это пустое и бесполезное. Даже сидя за решеткой в подвалах дворца, изолированный от своих шпионов и ближайших сподвижников, Лонг Фенг был тем, кто правил городом, и, возможно, даже страной.       Может, еще не поздно все переиграть? Может, он еще может просто развернуться и уйти, покинуть этот проклятый город и больше никогда сюда не возвращаться? Пусть варится в собственном дерьме, захлебнется им и уничтожит сам себя. После всего, что Аанг имел несчастье увидеть здесь, только такой судьбы Ба Синг Се и заслуживает.       Он запускает руку в волосы, лохматя заметно отросшие прядки на затылке и испускает резкий выдох. Что бы сказала ему на это Рури? — Вам нечего сказать, Аватар Аанг? — медовым голосом интересуется Дешен. — С ней… с ней наверное Зуко и его дядя Айро, — вдруг подает голос Катара.       Тоф чертыхается, Сокка с удивлением косится в сторону сестры. А Аанг тут же вскидывает голову, вцепляется в водницу взглядом, силясь поверить, что Катара могла так подставить Рури. — Дракон Запада? — неверяще переспрашивают генералы. — Не может такого быть! А он разве не умер? — Они на моей стороне, — спешит вмешаться Аанг, поднимая твердый взгляд. Не на «нашей», а на «моей». Это вырывается легко, и так естественно, что позволяет понять истинное положение вещей. Он и его команда — по одну сторону, а все эти снобы — по другую.       Разговор больше не имеет смысла, и Аанг поднимается, направляясь к выходу. — Но на вашем месте я бы переживал о другом, — внезапно говорит Аанг, остановившись на пол пути. — Принцесса Азула тоже в городе. И вот она точно здесь по приказу своего отца.       С этими словами Аанг быстрым шагом покидает зал Совета, оставляя за собой оглушающую пустоту.

***

      Рури курит, привалившись к стене у черного входа в чайную. Напротив высится груда мусора, источая резкий, неприятный запах.       Чайная соседствует с овощной лавкой, стухший товар сваливают сюда из обоих заведений.       Рури уже привыкла к этому запаху, как не странно немало помогает непроходящий насморк, а першение в горле от крепкого табака, к которому она в последнее время пристрастилась, перебивает привкус помоев, которые приходится употреблять в пищу.       Отголоски заварушки в Верхнем городе неуверенным шепотом докатились и до Нижнего. Люди вполголоса переговариваются, делясь выдуманными подробностями, но сходясь в одном: Лонг Фенг сидит за решеткой, а царь Куэй взял власть в свои руки.       Рури не обманывается, прекрасно зная, что подобное положение вещей сохранится ненадолго. Но этим глупо не воспользоваться — Рейдена надо вытаскивать сейчас.       Только Яма опечатана, все входы завалены, словно их никогда и не существовало и без толкового мага земли, который превосходно ориентируется в хитросплетении туннелей здесь все равно не обойтись.       Где бы еще взять такого…       Рури неспеша подносит самокрутку к губам, обхватывает шершавую бумагу губами и делает глубокую затяжку. Пары уже не царапают горло, вызывая приступ кашля, но оседают на корне языка тягучим и горячим осадком.       От нее воняет. Нет, не запах крепкого табака, пропитавший одежду, или близость помойки позволяет Рури прийти к подобному выводу, а внутреннее самоощущение разрушения вырывается наружу вместе с долгим, усталым выдохом.       Все валится из рук, и ничего не получается. Пора признать собственный провал и успокоиться на этом, вернуться к Аангу. Но какое-то глупое упрямство и чувство незавершенности не дает Рури кинуть окурок под ноги, давя тлеющий огонек сапогом, и решительно зашагать в сторону вокзала.       А еще мысли. Много-много самых разных мыслей и подозрений не дают ей покоя.       Рури выпускает дым из легких, поднимает голову, глядя на узкую полоску затянутого тучами неба, виднеющуюся между крышами.       Дверь в чайную открывается, выпуская наружу едва сдерживающего свое раздражение Зуко.       Рури понимающе хмыкает. — Опять эта девица? — учтиво спрашивает она. Зуко кривится и даже не кивает в ответ. — А ты говорил, что глубоко и безнадежно женат?       Зуко не отвечает. Он вдруг приваливается к стене, касаясь ее плеча своим. Рури чувствует, исходящее от его тела тепло, ощущает запах цветочного чая и сладких рисовых пирожков. Уютно. Хочется вжаться в его одежду носом и сделать глубокий вдох, наполняя легкие чем-то, кроме зловония.       Но Рури давит в себе спонтанное желание и спешит снова затянуться. — Говорил, но она, кажется, не услышала. — Хочешь, я доходчиво ей все объясню? — Не надо, — немного подумав, говорит Зуко. Рури не собирается настаивать. Она вообще не видит проблемы, если напарник сходит куда-нибудь с этой девицей, развлечется, отвлечется, в конце концов. Но у него есть принципы и свое собственное представление о приемлемом и недопустимом. А Ли так и вовсе человек военной закалки и знает, что такое хранить верность стране и жене.       За Рури тоже пытаются ухлестывать, но ей не интересно ничего из того, что ей с такой настойчивостью предлагают. Хотя иногда Рури ловит себя на грешной мысли, что ее воздержание рано или поздно выйдет ей боком: энергию куда-то надо девать, а вынужденная игра в мирный образ жизни не оставляет никакой возможности выпустить пар. — Ну, тогда я могу поцеловать тебя, — предлагает она, почти не подумав. Зуко не ведется на ее очевидную провокацию. Вместо этого он отбирает у нее почти скуренную самокрутку и сжигает, брезгливо отряхиваясь от пепла. — Иногда я не понимаю, говоришь ли ты серьезно или опять строишь из себя непонятно кого, — нравоучительным тоном говорит он.       Рури усмехается. — А как бы тебе хотелось? — Мне бы хотелось, чтобы ты прекратила страдать фигней! — искренне выпаливает Зуко. — Сейчас не то время и не то место, чтобы вести себя настолько легкомысленно. — Как раз сейчас — самое время, — не сдается Рури. — В конце концов, ты же мой муж, и может же жена целовать своего супруга, не спрашивая его высочайшего дозволения? — Рури, — одними губами предостерегающе произносит ее имя Зуко. — Ты заигралась.       Рури давит разочарованный вздох. Действительно. Она заигралась.       Она потерялась в этом месте, устала от него: жить, постоянно оглядываясь, контролируя каждое слово, жест, даже магию. Понимая, прекрасно осознавая, что ее план был безнадежен и глуп с самого начала.       А еще…       Нет. О нем Рури думать не будет. Слишком больно, слишком тяжело.       Но Айро, должно быть, сейчас еще тяжелее. Вот уже два дня, с тех пор как они вернулись с того пикника, он ходит сам не свой и почти ни с кем не разговаривает. Рури интересно, какое решение он примет, кого выберет.       Жестокий выбор. Почти невозможный. И все ради призрачной надежды…       Нет. Это не ее дело. Хватит с нее этой невыносимой мысли, что она достаточно наломала дров, испортив стольким людям жизнь.       Плевать!       Рури берет Зуко за руку, переплетает их пальцы и первой возвращается в чайную. Ладонь принца теплая, сухая; Рури ощущает неровность мозолей и легкое покалывание от бурлящей в нем в этот момент магии.       Рури благодарна ему, на самом деле. Не будь он таким принципиальным, точно знающим, чего хочет и таким совестливым, что способен сдержать все ее глупые порывы, она давно бы сорвалась, пустившись во все тяжкие. Как когда-то в жизни «до».       Да, в жизни «до» все было так просто, без всяких ненужных «но, если, а вдруг…». Рури хочется махнуть на все рукой, броситься — как раньше — в омут, не думая о последствиях, не решая никакие глобальные проблемы человечества.       Она — просто Рури, бывшая наемница. А теперь…       Рури крепче стискивает чужую ладонь, вынуждая Зуко остановиться и немного удивленно взглянуть на нее. — Спасибо, — искренне произносит Рури, толком и сама не представляя за что благодарит. Она привстает на носки и невесомо целует его в щеку, а потом печально улыбается, стирая след своего прикосновения подушечками пальцев.       В зале отчетливо громко хлопает дверь. Назойливая девица ушла, поняв всю безнадежность своих попыток добиться внимания угрюмого официанта. Тот не шутил, и жена у него действительно имелась.       Но Рури нет до нее никакого дела. Эта сцена была не для этой глупышки, она была для Рури. Она все еще держит напарника за руку, видит его взгляд и ощущает тепло его тела. И сердце почему-то сжимается, пропускает один положенный удар, а потом бьется медленно и больно. Рури жаль. Ей столько хочется сказать, за столько извиниться.       Но ее хватает лишь на одно короткое «спасибо», не выражающее и сотой доли того, что бурлит, кипит сейчас в ней. — За что? — почему-то тихо спрашивает Зуко. — За что ты благодаришь меня?       Рури упускает момент, когда сокращается между ними расстояние, а она уже стоит, прижимаясь к напарнику, смыкая руки у него за спиной. Руки Зуко тоже неуверенно ложатся ей на лопатки, и неуверенность, и легкое смятение, исходящие от него, ощущаются почти физически. Но Рури трется носом об его пропахнувшую кухней одежду и смыкает руки крепче. — За то, что я знаю тебя. За то, что у меня есть такой друг как ты, — бормочет она.       А потом делает шаг назад, словно ничего и не было, улыбается, как улыбалась всегда. Зуко дарит ей ответную, неуверенную улыбку и спешит вернуться в зал.       Рури ловит на себе внимательный взгляд Айро. Тот тяжелый, понурый — он смотрит на нее, но будто не видит. Рури знает, о чем он думает, и ее сердце разрывается от боли за своего учителя.       А внутренний огонь вздыбливается от злости, норовя пробежаться по коже компрометирующими всполохами. Рури усилием воли давит в себе эту вспышку эмоций, спешит отвернуться. А после — сбежать.       Жизнь любит поворачиваться то так, то эдак, подкидывая людям самых разных испытаний.       Жаль, что не все могут выбраться из этой подло расставленной ловушки.       У нее не получилось. Как не получилось и у старого Дракона.       Она выскакивает на улицу, идет, почти бежит к знакомой лавке резчика и вбегает в душное помещение, почти сразу натыкаясь взглядом на Монке. — Я устала ждать, — оповещает она.       Монке откладывает инструмент и поднимается с расшатанного, совершенно ненадежного табурета. — Выглядишь так, словно за тобой злые духи гонятся, — хмыкает он.       Рури кривится, подозревая, что от бега у нее, должно быть, растрепались волосы, а лицо покраснело. Но ее мало заботит внешний вид. Либо все, либо ничего. — Так ты со мной? — спрашивает она, с замиранием сердца глядя на папашу.       Тот медлит: сначала снимает фартук и вытирает об него руки, потом подхватывает с полки початую бутылку и делает длинный глоток. Он протягивает бутылку и Рури, и та, не спрашивая, что это такое и не испытывая никакой брезгливости, отпивает из нее. Горло обжигает что-то крепкое и горькое, но Рури не кашляет, вместо этого давя этот порыв новым глотком, а потом бросает бутылку в горящую печь. Пламя разгорается сильнее, благодарно принимая подпитку.       Тяжелая рука папаши опускается ей на плечи, рывком притягивая к своему боку. Рури давится вздохом и с возмущением поднимает голову, глядя на Монке. — Разве я могу пропустить все самое интересное?       Рури видит на лице папаши зловещую, не предвещающую ничего хорошего ухмылку.       Два дня назад       Рури подстраивается под неторопливый шаг старого генерала. В руках она несет плетеную корзинку, накрытую сверху простой клетчатой тряпкой.       Они уже успели пройтись по нескольким лавкам. Покупок немного: хлеб, саке, несколько палочек благовоний, и вот теперь старая лютня, с отлетевшим с правой стороны колком, мирно покачивается на широкой спине старика в такт его неторопливым шагам.       И зачем она только понадобилась ему?       Рури не спрашивает. С утра она навязала свою компанию, справедливо отметив, что вдвоем бродить по рынку веселее и безопаснее.       Айро, недолго думая, согласился. Но предупредил, что на сегодня у него назначена очень важная встреча. Рури пообещала уйти сразу, как только старый генерал сочтет нужным.       Айро держится за ее подставленный локоть. По легенде она — его невестка, а долг детей перед родителями еще никто не отменял. Хоть город и большой, но многие торговцы на их улице уже заприметили добродушного старика, а Рури, частенько сопровождающая Муши, тоже примелькалась. Но Рури, в отличии от Муши, запомнили по ее «тяжелой ауре», и каждый раз при ее появлении отводят взгляд, всерьез считая, что если встретятся с ней глазами, то день обязательно не задастся.       Муж у Явэн ей под стать: угрюмый и нелюдимый вояка, вечно огрызающийся и спорящий до хрипоты за каждый лишний медяк.       Ничего путного с таким муженьком не нажить, — искренне считали торговки. — Но, может, хоть детишки у них народятся хорошенькими — обоих супругов природа наградила лицом.       Бабочки-однодневки, — смеялась Рури, пересказывая Зуко собранные за день сплетни. Принц хмурился и глядел на Рури с немым укором. А потом они ложились спать. Лежать на узком футоне, предназначенным для одного, — неудобно; сохранять дистанцию — почти невозможно. Первое время Зуко поворачивался к ней спиной, ложась с самого края, а утром все равно просыпался на спине. Рури уже не было рядом.       Она просыпалась затемно — перед самым рассветом. В доме всегда царила сонливая тишина, и лишь ее учащенное дыхание нарушало этот покой.       Кошмары не снились. Вернее, они снились, конечно, но потеряли свои очертания, лишились голоса и тел. Остался лишь страх, заставляющий Рури вскакивать ни свет, ни заря и мчаться к умывальнику, чтобы отогнать от себя остатки дремоты.       А однажды Зуко не пришел ночевать. Он остался в доме старосты огневиков вместе с их внучком, в котором только-только пробудилась магия огня.       В ту ночь кошмары вновь вернулись, напав на нее с утроенной силой. Во сне Рури бежала среди темноты, отбиваясь от тянущихся к ней костлявых рук. — Ты все равно умрешь, — твердили они. — Зачем тебе бороться? Иди к нам, с нами ты обретешь покой.       Рури кричала, пытаясь призвать на помощь свой огонь, но на ладони огненный сгусток упрямо не желал формироваться, даже кожа не нагревалась.       И тогда она в отчаянье завопила, падая на черную землю, вцепляясь пальцами в рыхлую, грязную почву. — Не слушай их! — услышала она чей-то смутно знакомый голос.       Рука возникла из темноты, схватив ее, как котенка, за шкирку и вздернула на ноги.       Рури вцепилась в чужую ладонь, сжала ее так крепко, что наверняка оставила бы синяки. — Не оставляй меня, — всхлипнула она. — Прошу тебя. Не оставляй меня здесь одну!       Ее щека прижалась к чей-то сильной, широкой груди, но Рури не услышала под своим ухом биения сердца. Или просто ее бешено долбящий в висках пульс помешал ей услышать.       Ее окружила, словно теплое пламя, темно-оранжевая ткань, закрывая от ее слезящихся глаз темноту. — Я больше никогда не оставлю тебя одну, — шепотом, касаясь холодным дыханием ее волос, пообещал ей Амар.       Рури вскинула голову, встречаясь со взглядом темно-серых глаз. На нее смотрело грозовое небо и где-то в его глубине отсветами отражались далекие вспышки молний.       Рури видела только их — эти глаза, а мир за их пределами перестал иметь значение, потерялся. — Я больше не могу, — выдохнула она. — Не хочу! — Ты должна обуздать эту силу. Должна взять всю энергию и заполнить ею себя. Только тогда ты выживешь. — А кошмары? — Они уйдут.       А потом ее выдернуло, выкинуло из этого сна. На нее смотрели другие глаза — золотые, в обрамлении усталых морщин. — Это всего лишь сны, — сказал ей Айро. — Не верь им, и не слушай, что они тебе говорят.       Рури всхлипнула, еще не отошедшая от кошмара. Айро приподнял ее, заключая в объятия. Рури растерянно прижалась к нему, ощущая, как ее утешающе поглаживают по спине.       Еще никогда, никто не обнимал ее вот так, пытаясь утешить, защитить. Еще никто не был к ней так добр. Еще никогда Рури не позволяла себе быть настолько слабой.       Слезы лились против ее воли, впитывались в темную, пропахнувшую кухней ткань чужой одежды.       Айро все не отпускал ее, гладил, говоря что-то утешительное, рассказывая о коварстве мира снов и, что ни в коем случае нельзя поддаваться тем иллюзиям, что обитают там. Ведь поддашься — потеряешь себя.       Утром оба сделали вид, что ничего не было. Рури вновь была улыбчива — улыбчивее обычного. Зуко встретила с ворчанием, громко сетуя, что если он сбегает ночью куда-то пить, то мог бы и ее с собой взять.       Зуко не оценил ее хорошего настроения и весь день глядел на нее с подозрением.       А Рури все думала о том, что произошло, почему совершенно чужой человек был так добр к ней, не прося и не ожидая ничего за свою доброту.       Совсем как Нуэ…       Рури только в радость быть полезной такому уважаемому человеку. В глубине души ей бы хотелось, чтобы у нее действительно был такой родственник. Но с родней Рури не повезло: ни с матерью, ни с отцом.       Айро тоже. Впрочем, не ей судить. Рури точно знает, что не повезло Айро с младшим, завистливым братом, положившим свою жизнь на то, чтобы отнять у старшего все его права и привилегии. Как-то Зуко нехотя обмолвился, что когда-то у Айро была жена. Брак их был договорной, как это водилось у знати, но затем стерпелось, слюбилось. Айро уважал свою супругу, ценил ее кроткость и душевность, любил в ней ее доброту — такое неприсущее дворцу качество. Детей у них долго не было, а потом родился единственный сын.       Теперь у Айро остался только Зуко, в своем лице заменившим старику всю семью. Рури больно думать, кем бы они были друг без друга. Для Зуко Айро стал отцом, а Зуко для старика — сыном.       Жизнь причудлива в своей избирательности: отнимает все ценное, важное, любимое безжалостно, не церемонясь и не спрашивая дозволения, но и дает тоже немало — только надо разглядеть, понять намеки Вселенной и ухватиться за предоставленную возможность, вцепиться в нее, чтобы не выпустить из рук.       Для Рури таким даром стал Аанг. А вот теперь еще и Зуко с дядей. — Смотри, Явэн, это луноцвет, — указывает Айро на чахлый цветок, стоящий в кружке под палящими полуденными лучами. — Он любит тень.       Айро двигает цветок под навес, и через некоторое время цветок оживает: бледно-желтые лепестки расправляются, обнажая ярко-розовые пестики. — Разбираетесь в цветах? — с любопытством спрашивает торговец. — Немного, — скромно отвечает Айро. Мужчина протягивает ему пиалы, за которыми они, собственно, и подошли к этой лавке. — Собираетесь на свидание? — лукаво интересуется его жена. Полненькая низенькая женщина в простом платье, но модной шляпке, явно сшитой собственноручно, блестит задором светло-карих глаз. Интерес вызывает, конечно, Рури. Наверняка женщина уже придумала для себя историю, где Рури, охочая до денег и праздной жизни недалекая девица охомутала наивного старичка, надеясь, что скоро тот отчалит в мир иной, а она останется вдовой при его деньжатах. — Нет, не на свидание, но событие тоже очень важное, — с улыбкой отвечает Айро.       Рури, давя в себе тяжелый вздох, убирает посуду в корзину и с готовностью подставляет руку, ожидая, когда они продолжат путь. — Идем, дочка, — говорит он Рури, своим обращением лишая сплетников возможности раздуть небылицы из наспех выдуманной истории. И они идут дальше. Минуют улочки, ловко избегая всех темных мест, где, таясь, их могут поджидать воришки. Им не нужно привлекать к себе внимание, а встреча с карманником наверняка повлечет за собой ненужные проблемы. Рури не потерпит, если на нее или на ее учителя будет направлено оружие или посыпятся пустые угрозы. Айро тоже знает это, а потому предпочитает не испытывать судьбу.       Они выходят с рынка, идут среди перекошенных, многоэтажных домов, минуют шатающиеся на ветру наспех возведенные картонные бараки и выходят к полю, где вдалеке виднеется холм с растущим на нем одиноким раскидистым деревом.       Айро останавливается, о чем-то размышляя и думая. Рури терпеливо ждет, стискивая ручку корзинки.       Ей пора уходить, она понимает это. Она уже протягивает корзинку Айро, как тот вдруг оборачивается, одарив ее почему-то смущенной улыбкой. — Знаешь, — обращая на нее взгляд светящихся на солнце как-то по-особенному глаз, произносит он. — Я был бы рад компании. Если у тебя есть время, то я хочу пригласить тебя на очень важную для меня встречу.       Рури улыбается и на душе почему-то становится легко и тепло. — Почту за честь.       Идут молча, неторопливо. До холма добираются уже к закату.       Айро расстилает полотенце, достает из корзинки хлеб и саке. У небольшого камня он ставит пожелтевший от времени портрет, и зажигает рядом благовония. — Это мой сын — Лу Тен, — говорит он. — А это Рури, — обращается он к портрету сына. — Она спасла меня и твоего кузена Зуко.       Рури присаживается рядом, смотрит… и чем дольше она вглядывается в глаза давно мертвого человека, изображенного на дорогой рисовой бумаге, тем больше ей кажется, что она знает его. — Он погиб здесь, на этом самом месте, — говорит уже ей Айро. — Вот уже более десяти лет...       Айро умолкает, сглатывает, опустив взгляд. Его руки сначала сжимаются в кулаки, но потом, встрепенувшись, Айро неловко тянется за лютней и начинает наигрывать грустную мелодию и тихо напевать песню, которую Рури слышала лишь однажды.       Дрожь пробирает ее, бьет изнутри. Она вспоминает ночь, когда вместе с Нуэ сидела в засаде. Было холодно, шел дождь, и она продрогла так сильно, что уже не чувствовала рук и ног.       Потом она заболела, лежала в лихорадке, не отличая день от ночи. И сквозь гул, забивший уши температуры, она слышала слова этой песни; мягкое прикосновение к ее щеке будто остужало, отгоняло жар и развеивало в голове туман.       Потом еще не раз, когда было особенно погано, Рури вспоминала ту песню, но никогда не пела ее сама.       А глаза с портрета смотрят на нее, вперились, словно заглядывали в самую душу. И Рури смотрит на давно мертвого человека и видит в нем почему-то совсем другие черты. У этого человека складки морщин на лбу, у глаз и рта, многодневная щетина, вечно взлохмаченная, потрепанная прическа, а шрамов так много, что не хватит жизни, чтобы рассказать историю каждого. — С днем рождения, сынок, — слышит Рури тихий шепот старика. — Прости, что не помог тебе.       Рури не шевелится, не двигается. Два разных человека сходятся в одного, один образ накладывается на другой, а на кончике языка вместо положенных слов сочувствия чужой трагедии и утешения, щиплется лишь одно имя: — Нуэ? …       Айро вскидывает голову, с непониманием, хмуро смотря ей прямо в глаза. — Что? — переспрашивает он. Но Рури мотает головой. Какие глупости… Только Айро, видимо, глупостью это не считает. Неожиданно сильно он хватает ее за плечи, разворачивая к себе. Лютня падает с его колен, издав жалобное, фальшивое треньканье. — Почему ты назвала имя своего напарника? — Просто Ваш сын напомнил мне о нем, — в полной растерянности говорит Рури.       Айро смотрит на нее так, словно видит впервые, словно не понимает языка, на котором она говорит. — Расскажи мне о нем, — внезапно просит он, так и держа руки, показавшиеся Рури слишком тяжелыми, на ее плечах.       Рури не знает, что можно сказать о своем семпае. Она даже не уверена, что должна… — Он вырастил меня, учил. Именно он выкупил меня у Гильдии. Сказал, что денег ему дал Белый Лотос. Именно Нуэ рассказал мне об этом Вашем Ордене. — Нет… не может такого быть.       Руки Айро обессиленно падают, словно он растерял все силы. Он поворачивается к портрету, смотрит, вглядывается в лицо своего сына, словно у давно мертвого человека найдутся все ответы на загадки мироздания. Но потрет умиротворенно, даже слегка скучающе молчаливо взирает на них, совершенно равнодушный чужим волнениям.       Больше десяти лет…       Догадка прознает Рури, словно удар молнии. А потом становится холодно, дрожь пробивает ее изнутри. Хочется обхватить плечи руками, согнуться под безжалостными порывами судьбы, покорно склоняя голову перед тем, что она никогда не будет в силах понять.       Ведь Лу Тен был совершенно точно магом огня! В монаршей семье не может родиться не-мага. Но Нуэ не маг — он умелый мечник, именно владению мечом он учил Рури! Будь он магом, тем более магом огня, Рури совершенно точно смогла бы это определить!       А еще он был гладиатором, был пленником Лонг Фенга. Мог ли он лишить его магии? А это вообще возможно? — Что еще ты о нем знаешь? — возвращает голос Айро из ее сбивчивых мыслей. Голос его звучит совсем по-другому, он такой же холодный, как ветер, все-таки заставивший Рури то и дело вздрагивать. Такой голос может принадлежать только великому генералу, Дракону Запада. Рури отчего то становится страшно. Огонь внутри него трепещет, разгорается, но он ледяной, такой, что не испепелит — обожжет своим холодом, если рискнешь к нему прикоснуться. — Я не знаю, кем он был до того, как пришел в Гильдию, — сбивчиво говорит Рури. — Он как-то обмолвился, что дезертировал из армии. Вроде как его подставили и собирались казнить. Потом угодил в плен к магам земли, а потом был отправлен рабом в гладиаторскую Яму. Он сбежал оттуда. Как — не знаю. — Яма… — едва слышно повторяет Айро, а потом закрывает лицо руками и беззвучно плачет, все ниже и ниже наклоняясь к портрету. Рури опомнилась — тянется к старику, хватая его за плечи и не давая упасть. Лицо у Айро бледное. «На полтора», — мог бы дать характеристику Зуко. И Рури действительно думает, что еще немного и Айро просто умрет у нее на руках.       Она хватает пиалу, подносит ко рту старого Дракона, вливая в него саке.       Потом еще одну.       Айро понемногу приходит в себя, трет лицо, стирая с щек еще не высохшие слезы. — Вы думаете… — Рури не может, не смеет закончить эту мысль. Слишком жестоко произносить подобное вслух. Но все сходилось! Все белые пятна вдруг заполнились подробностями. Если Нуэ дезертировал, то как потом оказался в Яме? Бегут ведь от войны, а не в осажденный город!       Нет, он попал в руки Лонг Фенга, а тот, поняв какого стратегически-важного пленника заполучил, не собирался отпускать его так просто, пока принц страны Огня не расскажет все, что знает. А чтобы у него было время, нашел похожего на него солдата, переодел в его одежду, обезобразил лицо, чтобы невозможно было опознать.       Но Лу Тен не рассказал ему ничего, старый ублюдок не сломил его. — Прошлое на то и прошлое, что прошло, — как-то сказал ей семпай, улыбаясь так, словно в его жизни не было никакой боли и потерь. — Я тот, кто я есть, кем я создал себя, и не хочу быть никем другим. — Я не знаю, — глухо отзывается Айро. — Я боюсь надеяться.       Он смотрит на портрет Лу Тена, брови его сходятся на переносице, а грудь вздымается тяжело, словно ему трудно дышать.       Преодолевая свой страх, Рури осторожно касается плеча Айро, и когда чужое горе не обжигает ее, она более уверенно приобнимает его, деля с ним эту минуту.       В своей жизни Рури разрушила много хороших вещей, но еще никогда она с такой жестокостью, так просто не ломала людей. Но после встречи с Аватаром это получается у нее как-то само собой.       Аанг, Зуко, Айро… даже в какой-то степени Монке.       Мир разрушит не хаос, а добрые намерения.       Если Нуэ — это действительно Лу Тен, то Рури нашла самый действенный способ как «отплатить» ему за все то добро, что видела от него в своей жизни.       Нуэ бежал от своего прошлого, а Рури с безжалостным изяществом вновь столкнула его в эту пропасть, не оставляя ему даже шанса убежать от своей судьбы.