лезвие под языком

Олег лежит на животе на белой простыне постели, смирившийся и покорный, и Сергей садится ему на бедра, смотрит на спину. Скверно сшитые края шрама сочатся сукровицей, безобразный крест рушит татуировку, а Олег вздрагивает, стоит прикоснуться к краям раны ватным диском, смоченным хлоргексидином. Сергей дует ему на спину и ведет вдоль краев, вата окрашивается красноватым. Олег чуть дергает плечом. — Потерпи, — просит Сергей, словно им снова по десять лет, и он сидит перед Олегом, смывая кровь с его лица — нос разбит и на скуле ссадина — били самодельным кастетом, суки, следующую ночь они не переживут. Пережили, конечно, только не лезли потом ни к Олегу, ни к Сергею еще пару месяцев… Он проводит по шраму, целует рядом с его краями кожу, пробитую чернилами. Татуировка немного выцвела, края чуть расползлись, и Сергей нарочито весело говорит: — Как раз пойдешь обновить волка — и шрам забьешь. — Да не пойду я, — недовольно бурчит Олег. — Все, Серый, хватит, надоело. Сергей кладет ладони ему на плечи, чуть массирует. Нет, не хватит. Еще крем, чтобы кожа регенерировала быстрее, чтобы через месяцы выбеленной шрамированной кожи стало меньше хоть на миллиметр. Он уже который день утром и вечером мучает Олега своей заботой, невольно напоминая о тех долгих часах беспомощности, когда он сносил удары и насмешливо скалился, но не мог ударить в ответ; Сергей ощущает его боль как свою, в желудке — кинжалы, его раздирает гнев, но он должен, обязан смотреть на этот крест, на уродливую рану, и пытаться сделать его менее заметным. Когда в детстве Олегу доставалось за него, то не терзала и толика вины. Только вспыхивала чистейшая ярость, он на ее реактивном заряде мчал к обидчикам, получал сам и отвешивал им, ломал носы, пару раз — пальцы самым подлым приемом, Олег гордился им и снова лез драться, и все повторялось вновь; их кружил водоворот взаимных тумаков, веселого насилия, детской жестокости. Никогда не было обидно за новые синяки. Теперь же Сергей содрогается, глядя на крест Олега, и закрывает на миг глаза, словно вместе со зрением исчезнет и он. Хочется попросить Олега надеть футболку, чтобы больше не видеть раны, но это малодушно даже для него. И Сергей открывает глаза, продолжает обрабатывать крест, дуть на края, ненавидеть себя и тех, кто еще причастен к этому ранению. Но больше, конечно, себя. Стоит коснуться кончиками пальцев небрежно стянутых краев, как Олег дергает плечом. Сергей дует, распределяет крем, который советовала Лера, и бормочет: — Не больно. Потерпи. Я аккуратно. Совсем не больно. Он убеждает себя. Его передергивает, стоит Олегу дрогнуть. Тот ворчит: — Мне не больно, просто неприятно. Хватит, Серый, я серьезно. Сергей отвлекает его — устраивается удобнее на его ягодицах, ерзает. Олег, притихнув, заводит руку назад и касается его колена, бедра пальцами. Уже меньше реагирует на прикосновения к спине. Сергей дотрагивается до его окаменевшей поясницы, а Олег напрягает спину, чтобы мышцы вырисовались четче, — знает, что Сергей мир воспринимает в первую очередь визуально, что он с ума сходит от красоты человеческого тела, от красоты е г о тела. Но все же его фокус не может отвлечь настолько, чтобы Сергей бросил обрабатывать рану-крест. Так и трогает, так и мажет, вздрагивая словно от боли, сердце прошивает, будто от каждого прикосновения в него втыкают иголки. Олег терпеливо ждет награды за свои мучения и медленно поглаживает его колено, уложив голову щекой на подушку. Изгиб его бровей — горький. Наконец Сергей заканчивает, закрывает крышечкой тюбик с кремом, бросает его на пол. Пробегает кончиками пальцев по бокам Олега, поддевает резинку его свободных хлопковых трусов. Олег вздыхает. Обе руки уже — вдоль тела, чтобы касаться колен Сергея, чтобы поглаживать их острые углы. Сергей чуть покачивается на его ягодицах, дразнит самого себя. Все еще осторожничает с ним, все еще боится за него, хотя синяки на ребрах, спине и животе уже давно сменили багрово-синий цвет на желто-зеленый, а где-то и вовсе выцвели, и Олег всерьез злится от излишней заботы. Он возится, пытается вздернуть зад. От того, как он запросто показывает желание, как ерзает, Сергею голову сносит. Он наклоняется — осторожно, чтобы не коснуться спины, — и упирается ладонями в постель. Олег выворачивает шею, ждет поцелуй — глаза закрыты, губами хватает воздух; и Сергей его целует, целует его лицо и веки, его губы, его скулу. Изгибается, чтобы вжаться твердеющим членом ему между ягодиц, и Олег мягко, тихо постанывает ему в губы, а руками сжимает колени. Сергей проводит носом по его виску, по жестким волосам, жадно вдыхает — запах шампуня, так хорошо. На ухо шепчет: — Как хочешь? Меня? Или взять тебя?.. Он прижимается еще ближе членом к его ягодицам, в ямочку между волнующей упругостью мышц. — Возьми, — хрипло просит Олег. Возится, жмется к нему. Сергей трется о него, член стоит, тянет внизу живота, перехватывает дыхание. И все же выстанывает ему в ухо, пока шарит под соседней подушкой в поисках смазки: — Буду брать тебя медленно… чтобы ты просил сильнее… Олег шумно выдыхает. — Уже прошу… Сергей прикусывает его плечо, словно спелое яблоко, Олег стискивает его колени. Плавно выпрямляясь, Сергей целует его невесомо — лопатки, каждая мышца спины, ушко чернильного волка, шерстинки на его шее. Он подбирается назад, прихватывает губами резинку трусов Олега и тянет вниз, медленно оголяя ягодицы. Олег помогает ему, чуть приподнявшись на колени. Он упирается локтями рядом с головой, изгибается — чистый соблазн, суккуб. Сергей спускает его нижнее белье под ягодицы и любуется им, как скульптурой, любуется как в первый раз, с ним каждый раз как первый, — и неважно, угловатый подросток переодевается рядом с ним перед физрой в полной людей раздевалке, худой студент оголился, без стыда демонстрируя себя, раскаченный спецназовец сбросил на пол камуфляжную куртку, или вот сейчас — позволил обнажить себя израненный любимый человек. Сергей высвобождает его ноги из нижнего белья, оставляет его абсолютно голым, быстро раздевается сам. Замирает и трепещет от Олега — приподнялся на коленях, развел ноги, такой раскрытый. С губ срываются слова, за которые перед ним никогда не стыдно: — Ты такой красивый, ты не представляешь, какой ты красивый, ты просто не видишь, насколько ты… Он задыхается, а Олег, довольный, отвечает: — Так расскажи мне, насколько. Сергей приникает к нему с поцелуями — рассказать слов не хватит, он может только показать. Боготворит его бедра, выцеловывает их с внутренней стороны, кусает твердые мышцы. Умирает от их дрожи, каждый раз умирает и возрождается от того, как Олег беззвучно реагирует, с самой юности так — стискивает зубы, не стонет, демонстрируя, что он настоящий мужик, кремень, а бедра по-девичьи дрожат, дрожат колени, если поцеловать тонкую кожу с их внутренней стороны, если целовать его в шею, прижав к стене, если подчинять его себе, если позволить ему отдаться. Олег тихо выдыхает: — Ах-х, — и Сергей скользит губами по бедру выше, а пальцами, измазанными в смазке, лезет между ягодиц. Он лижет складочки у паха, прихватывает губами тяжелые яйца, пальцами — кружит вокруг сжатого отверстия, не торопится. У Олега стоит, каменный, крупный, склоняется в сторону под едва заметным углом; но он себя не трогает, знает — Сергей не разрешит, пока еще рано; Сергей вылизывает его, гладит пальцами мышечное кольцо, мокро целует мошонку, бедра, яйца — что угодно, только не член, и подушечками давит, дразнит, но не проникает внутрь. Тогда Олег взмаливается: — Хватит… пожалуйста, Серый, давай уже… Сергей прикусывает его ягодицу, и Олег от неожиданности хрипло вскрикивает. — Давай — что?.. — игриво мурлычет Сергей. — Вставь мне, — выдыхает Олег, и Сергей плавно погружает в него указательный и средний, и Олег блаженно стонет: — Да-а, вста-авь… Угодить ему так просто — только проникнуть в него, чуть согнуть пальцы, касаясь нужной точки изнутри, и вот он, всхлипнув, подается назад, насаживается на пальцы. Он обхватывает плотно, он шелковый и горячий внутри, он заставляет Сергея кусать губы и мелко, часто дышать — так хочется его, так хочется взять, так хочется еще мучить, чтобы стонал и просил. Но Сергей щадит его, ласкает, медленно трахает пальцами, растягивая, и широко лижет ягодицы — проводит языком по одной, по другой, и Олег дрожит, стонет, уткнувшись лбом в подушку. На изгибе его поясницы проступают капельки пота, испарина появляется изнутри на бедрах, и он, крупный, сильный, весь алчет, просит, и Сергей шепчет: — Потерпи, Волч, еще немного потерпи… Он проникает в него тремя пальцами, вставляет четыре, его алые мышцы натянуты, давят, к члену еще не готовы, но Олег глухо, в подушку, стонет: — Не хочу терпеть, Серый, хватит дразнить… От вечной теперь хрипотцы в его голосе перекручивает, Сергей хочет слышать, как он просит, постоянно, и проворачивает в нем пальцы, вставляет до костяшек, кусает упругую ягодицу, оставляя еще одно белое полукружье зубов, и требует: — Скажи еще. — Возьми. Трахни. Выеби меня, — хрипло выпаливает Олег. Приподнявшись на локтях, он оглядывается на Сергея, ловит его взгляд и отрывисто говорит: — Сейчас же. Сергея его короткие приказы хлещут, словно пощечины, голова кружится. Олег горит, лицо раскраснелось, задница — в укусах, завтра будет вся в синяках, Сергей и не помнит, когда ее так истерзал, но стоит на нее взглянуть, как рот слюной наполняется. Он сглатывает, зализывает укусы, языком — по гладкой коже, пальцами — жестче, быстрее, наскоро касается члена Олега — того гляди взорвется, и Олег громко стонет. Смазав себя, выдавив на него, Сергей приставляет головку, терпеть больше не может, и Олег тоже не вытерпит. Скользкое отверстие все равно узкое, Сергей медленно тычется в него. Олег скулит, пряча лицо в подушку, и его бедра, его дрожащие бедра дергаются назад, пытается насадиться. Вогнав пальцы в крепкие мышцы его ног, Сергей его удерживает. Контролирует. Толкается внутрь — ме-едленно, едва-едва, только головкой, под ней смыкается его анус, и Сергей давится воздухом. Сам весь дрожит от того, как надо, как хочется, но сдерживается. Считывает ладонями волнение Олега. Скользит взглядом по его телу — блестят от не впитавшегося крема края ненавистного шрама, напряжена спина, лопатки — такие, что хочется уткнуться между ними губами на всю жизнь. Бицепсы скрещенных под головой рук вздулись. Сергей едва заметно толкается в него, а Олег всхлипывает, Олег подается навстречу, Олег без слов умоляет — еще, еще, еще. И Сергей входит в него на полную, обхватывает его талию, берет в кулак его член. Олег стонет, дрожит, и эта вибрация, проходящая по его пояснице, по его бедрам, способна довести Сергея до оргазма в ту же секунду. Но он старается — старается, чтобы Олегу было хорошо. Чтобы он забылся. Чтобы отвлекся от назойливой боли, из-за которой он не может спать на спине, из-за которой переворачивается на бок со стоном. Чтобы его отпустили тяжелые мысли, воспоминания о слабости — он считает это слабостью, а Сергей ему твердит, что это беспрецедентное мужество. Сергей старается, чтобы самому отрешиться от неизбывной вины, живущей под ребрами, от ярости, от разрывающей жалости и обиды — лучше бы ему располосовали спину, сыграли на ней ножом в крестики-нолики, превратили в сплошное месиво, чем коснулись Олега. Он старается — ласкает рукой в такт своим проникновениям, держит ладонь на его талии, иногда наклоняется и целует в плечо, в затылок, между лопаток. Олег выстанывает от каждого толчка внутрь — еще бы, Сергей сегодня берет неглубоко, не думая о себе, чтобы ему было хорошо, чтобы у него от проникновений фейерверк под закрытыми веками взрывался. Он отрешен, словно и не скручивается все внутри от жажды глубже и сильнее, и жестче, он сдержан; и только Олег, обнаженный, открытый под ним, не может больше сдерживаться, скулит, всхлипывает, умоляет не останавливаться — он не говорит этого, конечно, но по звукам, срывающимся с его губ, по напряжению его члена, каждой его мышцы, это ясно. Сергей берет его, присваивает с каждым движением так же, как присваивает поцелуями, засосами, укусами. Сергей имеет его во всех смыслах, на всех гранях, Сергей владеет им и принадлежит ему, и он убьет любого, кто еще посмеет коснуться. Олег поворачивает голову набок и, сбиваясь, просит, зажмурив глаза: — Н-назови… Сереж, назови… Он так редко об этом умоляет, но Сергей понимает. Выдыхает, склоняясь к нему: — Волчик… Олеж… Олеж… — ласкает его именем, ласкает его ладонью, берет его в четком ритме. — Мой хороший мальчик, сладкий мальчик… Во-олче-е, — выстанывает ему в ухо, обжигая дыханием, и вылизывает раковину. — Олеж… мой… мой Волч… Олег всхлипывает, утыкается лицом в подушку, всем телом дрожит, у основания его члена — пульс, он весь вокруг Сергея — сжимается. Сергей ласкает его своим голосом: — Волче, хочу тебя, люблю тебя, Олеж… И Олег, замерев всем телом, кончает с хриплым криком, кончает ему в ладонь и себе на живот, сжимается так, что больно. Сергей застывает, собрав всю волю в кулак, хотя хочется вбиться в него, вытрахивать такого узкого, сжатого, но он ждет, он ловит каждое его движение и каждый шумный выдох, касается губами плеча — и там, где острый конец ненавистного креста заканчивается; мягко целует его взмокшую спину рядом с раной, пока Олег, дрожа, кончает. Отпускает его обмякающий член, лишь когда он со стоном бессильно растекается по постели. Сергей вытаскивает из него с сожалением, хочет вечность оставаться в его теле, но надо, надо, грубо себя — кольцом пальцев, глядя на его ягодицы, глядя, как вздымается его исчерченная чернилами и ранами спина от глубокого дыхания. Дрочит — себе, а ласкает — его, ласкает взглядом его лопатки и поясницу, его растрепанную голову. Его порозовевшую щеку — повернул голову набок и лежит с блаженно прикрытыми глазами. Сергей судорожно надрачивает себе, любуясь им, и кончает тихо, с прикушенной губой, с замершим сердцем, — какой Олег красивый, какой Олег его от первой и до последней буквы.