лезвие под языком

У Леры море забот и проблем; она не успевает решить, что дарить на день рождения лучшей подруге из-за тренировок, учебы, ночных вылазок; она не успевает подумать, что еще дополнительно сделать, чтобы попасть в ординатуру; она не успевает поговорить с папой, чтобы он перестал переживать из-за ее вечерних отлучек. И почему в условиях этой нехватки времени она вот уже несколько минут размышляет о маньяке Разумовском? Словно мало его присутствия то за плечом, то в наушнике, то в пугающей близости, когда он не то угрожает, не то мотивирует — Лера не знает, как расценивать эти монологи. Но все равно, наливая себе из турки кофе, она ловит себя на том, что застыла и вновь прокручивает в голове увиденную вчера сцену: Разумовский сидит к ним спиной за ноутбуком, Олег наклоняется к нему, опершись ладонью о стол, а вторую кладет ему на обтянутое красной шелковой рубашкой плечо и едва заметно поглаживает большим пальцем. А потом, рассуждая, что проникнуть в ангар можно и с крыши, убирает прядь волос Разумовскому за ухо. Тот никак не реагирует, а у Леры начинают гореть щеки. Олег потом оборачивается и преспокойно продолжает тренировку, как ни в чем не бывало. Разумовский, скорее всего, вообще ничего не замечает. Зато у Леры остаются засечками в памяти эти сдержанные, но все-таки слишком интимные жесты. Она пытается представить, чтобы кто-то из друзей Кири обошелся с ним так же; чтобы сам Киря вдруг поправил волосы кому-то из приятелей; что-то не сходится. Лера искренне хочет переключиться, но перед глазами стоят ладони Олега, так невинно, но вместе с тем нежно касавшиеся Разумовского. Она не осуждает, не испытывает негативных чувств; но хочет понять. Каково это — любить человека, подобного Разумовскому, любить чудовище? Впрочем, она ведь не знает, что из себя представляет Олег. С ним привычно и спокойно благодаря череде тренировок, он всегда на ее стороне, и есть в нем что-то такое, от чего Лера отчетливо ощущает: надежный. Доверять можно. Но что в его жизни было до их знакомства — она понятия не имеет. Больше всего удручает, что она раз за разом себя спрашивает: а может, ей мерещится и она видит то, чего и в помине нет? Некоторые люди более тактильны. Кто знает, вдруг после тренировок Олег уходит к себе домой, забывая о Разумовском на несколько блаженных часов? Но лишних прикосновений к ней Олег не допускает. Да и в целом он не производит впечатление чересчур тактильного человека. Спустя пару дней она спрашивает Олега, воспользовавшись тем, что Разумовский ушел на кухню: — А как вы познакомились вообще? Олег утирает пот со лба и перекидывает нож в левую руку. — В приюте вместе росли. — Вы… довольно-таки разные, — аккуратно подбирает слова Лера. — Противоположности притягиваются, — пожимает плечами Олег. Разумовский возвращается с бутылкой ледяной воды и протягивает ее Лере. Елейным тоном интересуется: — Ну что, насекретничались? Лера вспыхивает — не думала, что ее способ поговорить с Олегом тет-а-тет настолько топорный и бросается в глаза. Ладонь становится мокрой от конденсата с бутылки. Разумовский хмыкает и возвращается за ноутбук. — Олег научил меня драться в детстве. Я же говорил. Чем ты только слушаешь? Как же ты учишься в медицинском с такой короткой памятью? Уставившись на рыжий затылок — даже спиной он излучает самодовольство, — Лера борется с желанием пнуть стул так, чтобы Разумовский полетел с него на пол. — Серый, не прессингуй ее, — миролюбиво говорит Олег. Посмотрев на Леру, он произносит: — Я тоже половину всего, что он болтает, мимо ушей пропускаю. Ты пить-то будешь? Лера вспоминает про бутылку воды, которую попросила у Разумовского, и молча делает несколько глотков. У нее словно открываются глаза. Она каждую встречу замечает безмолвный диалог Олега и Разумовского: они касаются друг друга постоянно, то плеча, то локтя; иногда Олег дотрагивается до его пальцев, и нет ничего в этом жесте, что могло бы выдать любовников, но почему-то в его исполнении это все равно выходит откровенно. Она отворачивается, когда Олег смотрит за тем, как Разумовский после бега снимает футболку; она хмурится, когда взгляд Разумовского рассеянно скользит по Олегу, показывающему очередной прием. Олег щелкает пальцами у нее перед носом, велит не ловить ворон, и она искренне пытается не обращать внимания, насколько их отношения осязаемы, как они обволакивают собой все вокруг, заполняют комнату, и становится трудно дышать. В итоге Олег сам спрашивает ее, когда они едут в очередной раз бить гопников: — Что происходит, Валер? Из-за чего ты злишься на Серого? Она бросает на него короткий взгляд. Притормозив на светофоре, Олег глядит на нее в ответ и добавляет: — Я отключил микро. Ненадолго. Поэтому — говори, если есть что. Я клянусь, что он ничего плохого не замышляет. А то, что постоянно поддеть пытается… это стиль общения у него такой. — Вы с ним! — не удержавшись, выпаливает Лера. — Это постоянно, постоянно видно. Как будто он только и ждет, пока я уйду, чтобы тебя… — она краснеет и не может закончить предложение. Сердце стучит где-то в горле, пульс подскакивает. А вдруг она ошиблась? И на самом деле ничего между ними нет… Олег на миг ошарашенно на нее смотрит, а потом тихо смеется. Загорается зеленый, он трогается с места. — Вообще-то так и есть. После наших с тобой тренировок он тоже хочет, ну, потренироваться. Это проблема? — Никаких проблем, — заверяет Лера. Олег дважды касается своего наушника, а голос Разумовского звучит в головах у них обоих: — ...Олег! Что случилось? Вы пропали. Олег! — Какой-то сбой связи, — беззаботно говорит Олег. — Сейчас нормально? — Нормально, — сердито отвечает Разумовский. — Ну и хорошо. Мы почти подъехали. — Во второй ряд гаражей прошли трое. Камеры там разбиты. Но они без кусачек, так что забор вряд ли сняли… Они переключаются на деловой разговор, звучат как коллеги, только с идеальным взаимопониманием, угадывают друг друга с полуслова. Лера молчит — ей места в этом диалоге нет. Проблем действительно никаких. Просто она не любит недомолвок. Ей иррационально становится проще в следующие дни — постепенно она перестает концентрировать внимание на особых отношениях Олега с Разумовским. Это становится нормой в ее глазах — они касаются друг друга ненароком, почти как ее папа и мама, едва ли замечая это за собой. Быть может, Разумовский не такой уж маньяк, как она считала раньше, быть может, есть какое-то объяснение всему, что он делал. Должно же быть объяснение. Ведь нельзя любить чудовище так, как любит его Олег.