Соевое молоко

Попадание в сумасшедший дом и знакомство с Джерардом Уэем породили во мне странное чувство — желание трагедии. По каждой нейронной магистрали мозга проносилось колкое ощущение местного климата — особой среды, существовавшей исключительно за стенами подобных убежищ для тех, у кого химические процессы в черепной коробке проходили со сбоями. Я старался с гордостью принять окружение как родное, погрузиться в атмосферу пораженных недугом мозгов, странностей, подкрепленных бездельным шатанием по коридорам и передающихся воздушно-капельным от одного к другому, едва различимой какофонии всхлипов и стонов, проклятий в сторону невидимых врагов и смеха над шутками вымышленных друзей. Я растворялся в блаженных томных взглядах маниакальщиков под транквилизаторами, словно младенцев, впервые увидевших небо. Зная, что мне здесь не место, я видел в этом так горячо желанную трагедию и мысленно молил о её продолжении. Я был не прочь идти до конца и разбиться вдребезги, в последний раз мчась по дороге из монохромных снов наяву. В дурдоме каждый ужинал по-своему, как в жизни подбирал плохую привычку под цвет глаз. С завтрашнего утра моя трапеза должна проходить внутривенно, снабжая организм всем недостающим. «Малоежка» для взрослых. Помощь маме и папе. Сегодня же царил своего рода праздник, и я, ничем не обделенный, сидел в общей столовой в компании таких же безумцев и доедал порцию салата, предварительно впитав растительное масло салфеткой с подвядших овощей. Томас Хейз накручивал на вилку спагетти напротив меня, нервно выстукивая носком ботинка какой-то шифр. Тик-так. Тик-так. — Ну и как твоя первая встреча с доктором Уэем? — наклонил он голову в бок, рассматривая мою нетронутую тарелку второго. — Я не удержался и посмотрел ему в глаза, — с сожалением ответил я. — Вот чёрт, а я ведь предупреждал! — театрально взмахнул руками он, не обращая внимания на слетающие с вилки спагетти. — Он узнал тебя, да? Я непонимающе нахмурил брови, утомившись от бесконечного потока бреда, которым подросток кормил меня вместо ужина. — Ну ты говорил, что вы были знакомы в прошлой жизни, — напомнил Том. — Ах, да… — затупил взгляд я, отрешённо продолжив: — В этом и проблема. Мы друг друга узнали. — Расскажи это мистеру Робертсону, и тебе дадут другого врача. — Нет, ты что? Я этого не хочу! — замахал руками я, проклиная свой длинный язык. — Это наш секрет, понял? Никто не должен знать о том, что мы с доктором Уэем были знакомы в прошлых жизнях, Томас. — Хорошо, хорошо… — испугавшись моей реакции, залепетал подросток. — Я вот не помню своей прошлой жизни. Кстати, придёшь сегодня на гадания? — Что за гадания? — обрадовался я сменившейся теме разговора. — После ужина по средам я гадаю в комнате с телевизором. Могу и тебе погадать, — предложил Том, самодовольно улыбаясь. — Давай, — усмехнулся я этой затее, настороженно добавив: — А твои собаки голодные? — Вечно голодные! — воскликнул Томас и, резким движением выдернув у меня из-под носа тарелку, отправил остатки ужина на пол. Хороший мальчик этот Томас Хейз. Не треплет секреты и кормит питомцев.

***

Комната с телевизором — достояние и единственная отрада в любой психушке. Игровая комната с бассейном пластиковых шариков для взрослых. Здесь пахнет бисквитами, и озаряется светом экрана бессмысленное и беспощадное существование каждого пациента. Еженедельное шоу Томаса Хейза оказалось даже популярнее столь же регулярной программы на дурацком Comedy Central*. Толпа сумасшедших окружила мальчишку-переростка и шумно галдела в предвкушении пророчества. Том, сидя на полу с поджатыми коленями под себя, неумело тасовал массивную колоду карт, и цветные картонки то и дело разлетались в стороны, а другие подростки подскакивали со своих мест и бежали им вдогонку. Колода таро обращала заурядного мальчишку в почитаемого владыку комнаты с телевизором, предводителя магического культа, в котором десяток больных тинейджеров мечтали безоглядно раствориться. — А это неопасно, гадать? — перешагнул я сидящих на полу ребят, устраиваясь рядом с Томом. — Не знать себя и своего будущего — вот что опасно, — поднял парень указательный палец вверх, тыча им в Бога. — Только не гадай на прошлое, я не хочу его знать, — попросил я почти шёпотом, и мой понятливый друг кивнул. Светловолосый красавец, глядя в небо, шагает к краю обрыва, который омывают волны. Котомка с пожитками закинута на плечо, и белая роза колит шипами держащую её ладонь. Белая собака догоняет юношу, предупреждающе лая. — Шут! — воскликнул Томас. — Шут… шут… — подхватили заговорщическим шепотом очевидцы происходящего чуда. Подростки перекликались, толкая друг друга локтями и кивая в сторону диковинной картинки. — Мне конец? — забегал глазами по галдящей толпе я, в конце останавливая взор на карте. — Не, — протянул Том. — Это же Шут. Может, он и дурак, но точно не глупец. У него чистая душа, добрая, даже наивная. Он тебя не обидит. Правда, он бывает импульсивен и непредсказуем, но это не со зла. — Да, Шут хороший, — воскликнул голос в толпе. — Иногда безответственный и всегда свободный, как ребёнок, — возбужденно всплеснул руками Томас, и комната осветилась улыбками сумасшедших. — Да, точно, у него детская душа. Сколько бы ему ни было лет, он навсегда останется дурным мальчишкой, понимаешь? Ещё шут — это карта про героизм на грани сумасшествия. Он сможет сделать всё ради тебя, если захочет, даже самое опасное и безрассудное. Он не испугается бросить всё и начать с чистого лица. И всё без плана, сплошная импровизация. — Он типа дурной? — резюмировал я. — Ага. — То есть это человек? — впервые подала голос девочка с короткими, торчащими в разные стороны, как шипы, рыжими волосами. Её звали Мия Ларсон. — Может, и человек, а может, и событие или состояние, — пожал плечами Том и добавил, снова обернувшись ко мне: — Возможно, тебя ждёт неожиданный переезд или приключение. — Мне кажется, я знаю, кто это, — тихо пробормотал я. — Я тоже, — на удивление, улыбнулся Том и тыкнул пальцем в пса на картинке. — Белая вражеская собака. Томас Хейз и правда понял, кто этот Шут. Белая вражеская собака, которую шизофреник всегда видел рядом с доктором Уэем, так и не давала ему покоя. Том тоже был дураком, но не глупцом. Он умел хранить тайны и не стал озвучивать при остальных пациентах, что моей судьбой был предписан доктор Уэй. Хороший мальчик этот Томах Хейз. Не треплет секретов и кормит питомцев. — Шут беден, но всё равно ест за одним столом с королём, — продолжил парень, выделяя каждое слово и ощущая себя мудрецом. — Видишь, какой у него маленький узелок? Он понял, что всё, что действительно в этом мире важно, может уместиться в котомке. Он пришёл в твою жизнь, чтобы помочь или преподать тебе урок, Фрэнки. — Какой урок? — Узнаем, — начал снова перетасовывать карты Том. Обезоруженный рыцарь в белой сорочке сидит на кровати, а ноги его укрыты лоскутным одеялом. Его ночь бессонна, и он закрывает лицо руками от ужаса или слёз. Над головой рыцаря висят девять сверкающих мечей, загораживая собой беспросветное чёрное небо. — Девятка мечей, — прошептал Том, и толпа загалдела, в страхе переглядываясь между собой. По одной иллюстрации мне и самому было ясно, что ничего хорошего эта карта не предвещает. — Жизнь стала ночным кошмаром, — с сочувствием выдохнул Том, качая головой, словно не желая верить увиденному. — Ох, это страшная карта тоски, вины и истерзанности. Карта владыки отчаяния и ужаса перед жизнью. По девятки мечей у человека есть жестокие враги. — Но у меня нет врагов, — несогласно перебил я. — Хмм… Может, ты сам себе враг? — прищурился Том. — О чём ещё может быть эта карта? — возмутился я, не желая, чтобы мальчишка продолжал пороть чушь при десятке шушукающихся подростков. — Знаешь, монах, постригаясь в монастырь, умирает для мира, — отрешённо заговорил парень. — Он разлучается со всем привычным и ожидает чуда, живя в эскапизме. Я знаю, эту карту часто трактуют именно так, — серые глаза Тома уставились на меня с чувственной мольбой, и он добавил: — Дай этому несносному ребёнку помочь тебе. У него есть именно то, о чём ты грезишь в ожидании чуда. — Давай следующую карту, — поёжился я. — Ладно, но помни: у Шута чистая душа и вражеская белая собака. Бледная лента обвивается вокруг тела и рук темноволосой девушки. Её глаза закрыты повязкой. Обездвиженная и ослепленная, она стоит посреди болота, и подол её рыжего платья почти соприкасается с трясиной. Восемь мечей вонзились в землю, образуя преграду вокруг неё, однако этот круг не замкнут. Позади девушки на скалистой горе красуется замок с башнями. — Восьмёрка мечей, — снова поникши произнёс Том. — И о чём эти мечи? — О милой даме, ожидающей рыцаря, — принялся растолковывать он. — Принца, что спасёт её. Хотя ноги её свободны для шага вперёд навстречу своему же благу. — Почему же она не спасётся? — пропищал высокий голосок позади. — Видишь, сомнения и страх ослепили её, ещё и сковали руки. Она так подавила себя собственноручно, а причины и решения своей несвободы эта дама видит в других. Это карта божественной жертвенности. Что-то терпишь, смиряешься и видишь причину в окружающем мире, объясняя это как ритуальную порку провинившегося. Такое вот саморазрушение. — Полный бред, — заключил я. — Следующая карта будет на будущее, — возбужденно заулыбался Томас, тасуя колоду. Рыцарь на бледном коне в блестящих доспехах переступает мертвеца. Рыцарь без плоти и крови, один череп с костями торчат из-под раскрытого шлема. Его ладони крепкой хваткой сжимают чёрный флаг с белой розой, а навстречу ему с мольбой протянул руки епископ. — Смерть, — зазвенели осколки тишины от звучного голоса Тома. Тик-так. Тик-так.
 — Не может быть! — худенькая девочка с ужасом вскрикнула и заревела. Траурные вздохи, возгласы, стоны и всхлипы резко заполонили комнату с телевизором, и я снова окунулся в колкое осознание того, в каком учреждении нахожусь. Простая картонка вывела из строя итак ослабшие мозги и души, вызывая скрипучие помехи у больных подростков и детей. — Когда она выпала у Фина, он умер через два месяца, — пояснила Мия, единственная сохранявшая непоколебимое равнодушие. — Отчего он умер? — обернулся я к ней с нетерпением. — Наглотался таблеток. — Ты веришь в это? — я положил руки на плечи Томасу, придвинувшись поближе и крепко впиваясь пальцами в его коротенькую майку. — Похоже, иногда Смерть — это просто смерть, — напуганно пожал плечами он. Каждый вечер я укрывался одеялом, готовый уснуть вечным сном, но не верил, что мои глаза больше не распахнутся от фанерного Чикагского солнца. Мрачный Жнец в обиде на меня вечно скитался вокруг да около, дразня и воротя нос. Смерть — эгоистичная своенравная дрянь, которая никогда не вспомнит о тебе, когда ты её позовёшь. Как и дурочка Оливия, она любит сюрпризы и драматичные появления, сбивающие с ног и перекрывающие воздух от неожиданности визита. И сейчас она снова дразнила меня, как гадкая девчонка. — Что ещё может значить эта карта? — разозлившись, я оттолкнул плечи Тома. Хмурые санитары обернулись на наш эзотерический кружок и лениво зашагали навстречу, чтобы также оставить жалостливый комментарий по поводу моей скорой погибели. — Может, это смерть в переносном смысле… Я не знаю, это очень редкая карта, и тут она выпадала лишь однажды у Фина. Ну, ты слышал… — Я так понял, все эти карты связаны, — искал разгадку я. — Может ли Шут убить меня? От своей безалаберности, по неосторожности? — И такое может быть, — смертоносная карта впитала остатки уверенности Тома, и он боязливо мямлил, тупя взгляд на колени и пряча глаза от моих. — Знаешь что, Томас? Ты отстойный друг. Какого чёрта ты меня пригласил, если не умеешь гадать? Ты кормишь своей чушью меня не первый день, а эта толпа дураков верит в магию карт. Я понимаю, магическое мышление**, все дела, но не надо отравлять мозг хотя бы остальным, — рассерженно кричал я, когда санитары принялись нас разнимать. — Так, ребята, пора на отбой. Расходимся, представление окончено, — твердили стражи комнаты с телевизором в белых халатах, и дети начали разбегаться в рассыпную, оставляя нас двоих сидеть на коленях в окружении разложенных карт. — Фрэнки, прости, — залепетал испуганный Томас, и пальцы более крупного санитара вцепились в край его футболки, заставляя встать мальчишку с пола. Попадание в сумасшедший дом и гадание с Томасом Хейзом породили во мне странное чувство — желание трагедии. Чем дольше я оставался в этом учреждении, тем ближе я оказывался к ней и мысленно молил о её продолжении. Я был не прочь идти до конца и разбиться вдребезги, в последний раз мчась по дороге из монохромных снов наяву. — Не забирайте его, — вдруг и я схватился за руку друга, придвигая его к себе. — Давай новую карту, Том! Я не хотел на тебя ругаться, ты всё ещё мой друг. Мёртвой хваткой меня резко схватили за шиворот и протащили метр прямо по полу, заставляя наши с Томом руки разъединиться. — Давай новую карту, Том! Если бы санитары только знали, что их коллега и смерть предписаны мне судьбой, они бы дали нам раскрыть ещё хоть одну карту, оставив свою единственную заботу — не допускать волнений в райской комнате с телевизором. Томаса Хейза вывели из комнаты первым, пока он пускал слёзы и сопли то ли от перевозбуждения, то ли от смертоносной карты и моих грубых слов. Хороший мальчик этот Томас Хейз. Не стоило на него повышать голос. — Фрэнк, доктор Уэй хочет поговорить с вами буквально на десять минут перед отбоем, — к нам с санитарами прицокала мисс Дэвис. Пелена усталости покрывала её игривую радужку, а укладка пшеничных волос растрепалась. — Он ещё в больнице? Почему так поздно? — не поверил я. — Да, он сегодня задержался. Пройдём со мной, — замурчала она, делая благовольный жест, чтобы гады в халатах отпустили меня. — Я хочу спать, — соврал я, но мнение анорексика, как обычно, было не в счёт, и медсестра потянула меня за собой. Джерард Уэю было 21, и он не задерживался на смене до половины одиннадцатого. Он засыпал под ксанаксом и слушал полуночный эмо-рок. Его наглые глаза и ласковые губы порождали во мне странное чувство — желание трагедии, о продолжении которой я мысленно молил каждый раз при виде его.
 Джерарду Уэю было 21, и у него уже был кабинет с именной табличкой. Крайний север и ледяное безмолвие. Я ступал в него, и руки немели. — Что ты хотел? — мой осторожный голос и скрипучая дверь. — Я просто соскучился по тебе, — его губы расплылись в доброй улыбке.— Что у тебя нового? — Во мне появилось странное чувство, — серьёзно произнёс я, присаживаясь на стул, привычно ставя кеды на его краешек. — Какое чувство, Фрэнк? — придвинулся он ближе. — Желание трагедии. Возможно, это чувство появилось во мне неспроста. Подсознательное предчувствие скоропостижной смерти разжигало во мне эту тягу к драме. Если карты и чертов Томас Хейз меня не надурили, то разгадка этого пленительного желания была у меня в руках. — Хочешь подышать свежим воздухом? — Джерард испытывал моё терпение похуже Мрачного Жнеца. — Мы сделаем это трагично, я обещаю. — Я не могу выходить из больницы, ты же знаешь, — шутка Джерарда меня только огорчила. — Меня запалят охранники. — Мы не будем выходить, — его голос звучал серьёзно. — В окошко подышим? — На крыше. Дурдом — детский летний лагерь для ослабевших душой. Наивная свобода вдали от родителей. Все секреты сберегут крепкие стены, а воспитатели не пожалуются на недопустимые пакости, ведь их работа пристально приглядывать за детьми-недоносками, от которых избавились родители на время, чтобы вдоволь потрахаться. — В полночь у двери в твою палату. У тебя же есть часы в комнате? — спросил Джерард, и я кивнул. — А теперь расскажешь, что случилось в комнате с телевизором? Вы гадали? — Вызволишь на крышу — расскажу, — хитро прищурился я, в ответ на что Уэй хмыкнул. — У меня есть кое-что для тебя. Это не подарок, особо не радуйся. Джерард отошёл в смежную комнату, прикрывая дверь за собой и оставляя меня наедине в леденящем кабинете. Мне нравилось наблюдать за его чудной походкой, как у малышки, недавно научившейся бегать, как у хронического пьяницы, привыкшего выполнять бытовые действия под градусом, так что никто и не узнает его сокровенного пристрастия. Мне в целом нравилось наблюдать за Джерардом. За тем, как он время от времени пытался строить из себя умницу и паиньку. Серьёзного врача с зелёными глазами от ароматной дури, которую он забивал в косяк в вечер субботы. За тем, как он заправлял тёмные пряди за ухо, а после передумывал и нервно взлохмачивал свою копну, отчего его волосы начинали торчать шипами в разные стороны. За его мимикой, смешной и милой, за вздёрнутым кончиком носа, наглыми глазами и милой, всепрощающей улыбкой. Таким я себе и представлял своего ангела-хранителя, когда соединял ладони в молитвенном жесте, а голос в голове молил о помощи. — Это брошюра про популярную фарму, которой мы тут кормим, — вернулся Джерард. — Пока будешь ждать меня, почитай про прозак и кветиапин. Но я итак буду присматривать за тобой, так что не боись. Беги, у тебя отбой, — засмеялся он, протягивая книжечку «Антидепрессант и с чем его едят».

***

На самом деле в стационаре переростка было два: Томас Хейз и Фрэнк Айеро. Том был таким из-за нескладной фигуры и короткой обтягивающей одежды, словно снятой с младшего брата, а я из-за того, что мне было 17. Ещё годик и я бы откисал в крыле для взрослых со стариками в деменции, пускающими слюни и не узнающими своих детей. Антидепрессант и с чем его едят. Ну точно не с картофельным пюре или консервированным горошком, как было нарисовано на детской иллюстрации брошюры. Я развернул книжку, которую мне так радушно всучил доктор Уэй, и из неё выпал разукрашенный листок бумаги. Так продолжилась наша тайная переписка с Джерардом Уэем — слишком юным доктором, бескрылым ангелом, актёром и лгуном. Двойка кубков***. Два парня сидят на крыше, и их освещают фонари недремлющего Чикаго со своими понурыми небоскрёбами. В руках ребят бокалы, соприкоснувшиеся друг с другом, и капли вина расплескиваются в ночном воздухе. С черничного неба им улыбается игривый месяц, окруженный рассыпанными пятиконечными звёздами. Синими чернилами шариковой ручки я вывел ангельские крылья у патлатого мальчика за спиной и, улыбнувшись рисунку, прижал к груди листок. Тик-так. Тик-так. ____________ *Comedy Central — американский развлекательный телеканал, транслирующий преимущественно комедийные программы, мультсериалы и стендап-шоу. ** Магическое мышление — вера в то, что мысли, знаки или ритуалы могут напрямую влиять на реальность. Магическое мышление в патологии часто является симптомом расстройств шизофренического спектра. Фрэнку также свойственно магическое мышление. *** Двойка кубков — владыка Любви.