Соевое молоко

Джерард своей дурацкой развязной походкой с рюкзаком вроде школьного на спине подскочил к краю крыши и уселся, свесив ноги над пропастью. — Не зассышь? — похлопал он пыльный бетон рядом с собой. Моя дырявая душёнка с каждым днём теряла способность к чувствам. Даже таким первородным, как страх, ведь ничего не задерживается в решете. Я не боялся высоты. Я боялся, что Джерард разобьётся, а с ним моё сердце — на крохотные, как пыль, стеклянные осколки, складывающиеся в один понурый и скучный витраж. Он вдохнул жизнь в моё тощее тело, а теперь пусть несёт ответственность и сидит, крепко впившись в края крыши, не смея упасть. Джерарду Уэю нельзя было умирать так просто, как полагалось мне, но я нуждался в его честном слове. Слове актёра и лгуна. — Какой ты видишь свою смерть? — подсел рядом я и тут же съёжился от свежего сентябрьского дыхания города, проносящегося ветром по восточной части крыши. — Я пропаду без вести, — Джерард оглядывал недремлющий мегаполис. — Знаешь, как животные, которые уходят умирать в одиночестве. И этот многогранный ответ показался таким ясным и правильным. Я отчётливо видел, что так и случится его смерть. Wanted dead or alive*. Джерард Уэй, 21 год. Актёр и лгун. Рост невысокий. Тонкие, но сильные руки. Девчачьи ресницы и наглые глаза с кокаиново-пьяным блеском. Отрезанные крылья и развязанные шнурки. Но сначала Джерард Уэй похоронит меня. Прощание с телом обязательно выпадет на дождливый выходной, чтобы мамуля, не прогуливая работу, смогла раскрыть изящный зонт с ручкой из слоновой кости и представить себя в низкопробном кино для нытиков, переживающих гормональный психоз. Ярмарка тщеславия для моих друзей. Трагичный парад жалости ко мне. Все нувориши Лупа соберутся в траурных одеяниях из тончайшего шёлка, согласно заранее составленному дресс-коду, и будут смущенно мямлить жалкую, позорную правду обо мне. — Он всегда улыбался, когда это уместно. — Он не тянулся через весь стол. — Он не носил женские сумки и не сочетал серебро с золотом. — Он делал всё, как мы любим. А когда настанет слово Джерарда, единственного ангела, разглядевшего с небесной высоты меня настоящего, мамуля разревётся, как последняя дура, и кинется на него, замахиваясь чёрной пушистой сумочкой, со словами: «Это ты погубил моего бедного, бедного мальчика! Ты, негодяй, не вылечил его больное сердце». Так все узнают, что в семье Айеро всё же не без урода. — А ты как видишь свою смерть? — нежный тенор Джерарда. — А я не вижу её, — моя гнусная ложь. — Потому что ты будешь жить долго, Фрэнк, — его пронзительный взгляд нежно слился с моим, и я почувствовал, как он проскользнул рукой, опирающейся о крышу, чуть ближе к моей. Я даже представил, что он захотел успокаивающе накрыть мою ладонь, но передумал. Моим излюбленным делом было обманываться фантазиями и снами наяву, рождать иллюзорные образы и строить на них свою шаткую жизнь. Подует ветер и разнесет её в щепки, но я построю на этих руинах новую, такую же хилую и неустойчивую. Я проскользнул своей ладонью по шершавому бетону поближе к его в ответ. Тик-так. Тик-так. — Мы гадали сегодня в комнате с телевизором. — Да, я знаю, — кивнул Джерард. — Что там у вас произошло? Мне доложили, что вас с Томом пришлось разнимать. — Он предсказал мне смерть, — выдавил я, и Джерард, запрокидывая голову назад, заливисто и громко расхохотался. — Это несмешно! — оскорблено возмутился я. Когда тебе исполняется 21, твоё чувство юмора начинает подводить, и Джерард Уэй не был исключением. Он шутки ради расталкивал в порошок таблетки слабительного и пересыпанную в зиплок смесь продавал малолеткам, жаждущим праздника. Он же считал, что его чувство юмора в полном порядке. — Нет, Фрэнк, это очень-очень смешно. Я надеюсь, ты не веришь в эту чушь? Джерард считал, что его чувство юмора в полном порядке. Он смеялся над смертью. Посмотрим, как теперь ты посмеёшься, дружок. — Мия Ларсон сказала, что Финну тоже выпала эта карта, и через два месяца он наглотался таблеток. Улыбку с лица Джерарда как рукой сняло. — Финн страдал от глубокой депрессии, не единожды пытался покончить с собой. Это всего лишь глупое совпадение, Фрэнки, и я не хочу, чтобы ты верил в него, — проговорил он по-родительски серьёзно, словно отчитывая за пакостное поведение. Джерард закурил сигарету, не предложив мне. По его отрешенному выражению лица можно было писать картину, так оно было прекрасно. Ведь это было редкостью — в его самоуверенности расковырять такую страшную плешь. Вжух. Взмах кистью и пустота во взгляде Джерарда. Вжух. Растерянность на кончиках ресниц. Вжух. Сожаление на уголках губ. До физической боли в глазах было убийственно смотреть на эту священную красоту, поэтому я поспешил перевести тему, чтобы заставить его снова обрести покой в определённости и самонадеянности. — Знаешь, Томас увидел и тебя. Ну в гадании… Тебя показали карты. — Я тоже умру? — его родная ребяческая улыбка нарисовалась на лице вновь. — Вроде нет, — я вынул из его пачки сигарету, так и не дождавшись угощения. — Я не могу рассказать, что там было. — Так значит, я твоя судьба? — Похоже, что так, — стряхнул пепел я, улыбаясь тому, что заранее знал, что Джерард тоже придёт к этому заключению. — И вообще, пока я ждал тебя в своей палате, я думал о гадании. Что, если это всё не ерунда? — Это всё — бредни шизофреника, — похоронил мои фантазии парень. — Не стоит верить всему, что говорит Томас Хейз. Джерард вынул из рюкзака бутылку красного чилийского, на этикетке которой пошло блестел золотой герб. — Знаешь, что с французского значит пино-нуар? — отполз от края я поближе к ангелу. — Что? — на этот раз Джерард вытащил из рюкзака два массивных скомканных свитера из дешёвой шерсти. — Чёрная шишка. — Ужас какой! — всплеснул руками он, разворачивая шерстяные клубни. — Я бы такую курить не стал. Ты знаешь французский? — из свитеров показались стеклянные бокалы, и Джерард наполнил их наполовину уже на один вид терпким вином. — Мило, — улыбнулся я, придвигая к себе напиток. — Помнишь, я говорил, что мечтаю умереть и оказаться в Париже? Так я и начал его учить. — Тогда за мечты. Наши бокалы звонко столкнулись, наполняя друг друга перелившимися за края каплями. А значит, если один подсыпал яд второму, отравятся оба. — Кстати, у меня есть небольшой секрет для тебя, — Джерард прищурился, как хитрый воришка с детских иллюстраций. — Что за секрет? — Я сейчас отстаиваю твои права на свидания у мистера Робертсона и твоих родителей. — Свидания с кем? — с трудом верилось, что мамуля с папулей жаждали навещать меня в больнице, ведь они у меня такие деловые киски. — Как с кем? Со мной! — Джерард карикатурно удивился, бросая недовольный взгляд на меня. — А ты что хотел бы ходить на свидания с кем-то другим? — он встал на колени, опираясь руками перед собой о бетон, и подполз навстречу мне. — С Лорой Дэвис, да? — Нет. — Значит, с Томом Хейзом?! — ещё один крошечный шаг. — Прекрати! — я легонько толкнул в плечо Джерарда, и он присел, опуская задницу на кроссовки с поджатыми ногами под себя. Казалось, что я впервые за пару лет так спокойно разговаривал о возможности чего-то романтического между двумя парнями. Общество Лупа было довольно нетерпимым, и я не встречал ни одного открытого гея среди своих дрянных друзей. — Я просто не знал, что в Клинике Меннингера возможны свидания, — не нашёл я ответа получше. — Но мы же не будем никому говорить, что мы идём на свидание, — подмигнул Джерард, высушивая бокал до дна. Пока Джерард наполнял бокалы по-новой, я, не мешкая, решил воспользоваться моментом и подложить в рюкзак доработанный мной рисунок «Двойки Кубков» с расправленными крыльями у одного из мальчишек за спиной. — Воришка! — взвизгнул Джерард, ударяя меня по руке, юркнувшей в бездну рюкзака. — А ну, покажи! Он выдернул из моей ладони листок, и его удивлённые глаза расплылись в улыбке. — Это неправильно, — протянул Джерард, закатывая глаза. — Ты должен рисовать с нуля, лентяй. — Я хотел, чтобы мы менялись, постоянно дополняя рисунок, — объяснил я. — Не оправдывайся. Мне кажется, эта «Двойка Кубков» теперь безупречна. И кто из нас ангел? — Ты, — признался я смущённо. — Но почему? — Ты меня оберегаешь, — мне показалось, что образ ангела был таким сакральным и сокровенным, что объяснения бы только разрушили его, поэтому больше я ничего не добавил. — Чего коснулся трепет, то обретает крылья. Это тебе. Храни и молись, — засмеялся Джерард, и я с недовольной миной натянул капюшон на глаза в качестве мирного протеста. — В следующий раз, если ты будешь также бездарно подбрасывать мне записку, я сделаю вид, что не заметил. Обещаю. Пино-нуар и компания Джерарда сладко пьянили, превращая этот долгий миг во что-то слишком прекрасное и счастливое, чтобы это было частью моей монохромной реальности. Мы праздно встречали новый день, и, даже сидя на крыше такого малоэтажного здания, как Клиника Меннингера, мы возвышались над целым миром. Я молил, чтобы солнце застыло на горизонте, и серое утро четверга так никогда и не наступило. Я стряхивал пепел с крыши и сон с кончиков ресниц, желая так проговорить взахлёб с Джерардом бесконечно долго, как только мог. Бог создал меня по своему образу и подобию, но крайне расчётливо просчитал всё под мою уникальную природу. Природу Фрэнка Айеро — конченого неудачника. Я незаметно провалился в дремоту, склонив голову над костлявыми согнутыми коленями. Я пробудился от ласки его рук и, чтобы не спугнуть, не стал открывать глаза. Моя щека по неизведанной причине покоилась на коленях Джерарда, и он нежно поглаживал мои спутанные от ветра волосы. Меня в миг охватило удушье. Эти нежные пальцы подарили мне собачий кайф. Тик-так. Тик-так. Джерард одёрнул руку от моей головы, давая кислороду прежним образом поступать в мозг. Играм с асфиксией пришёл конец. — Фрэнки, нам надо идти, — прошептал он самые страшные, самые больные слова, существовавшие в данный миг. — Нас могут запалить, если мы будем мешкать. — Не хочу уходить. Не хочу есть с трубочки.

***

Рыбки-гуппи беспокойно метались в аквариуме, так что я откусил крошку валиума и бросил им на растерзание. Я ненавидел их за то, что их не кормят через трубочку, ведь мы плавали в одном пространстве, и они такие же пациенты, как и я. Тупорылый пустой взгляд, ограниченность интересов и зацикленность на повторяющихся и однотипных действиях. Очевидно, что их диагноз — аутистическое расстройство личности, но сегодня их что-то взволновало. Валиум начинает действовать через 15 минут. Потерпите, малышки. Знакомство с рыбками-гуппи и попадание в сумасшедший дом породили во мне странное чувство — желание справедливого возмездия. Я сидел на кушетке смиренно и послушно, а грубая рука бегала по моей вене. Это было так гуманно и мило со стороны Джеймса Сандерса — не засовывать трубку в желудок через нос, а пустить малоежку для взрослых по венам. Перентеральное питание — без глютена, лактозы и холестерина. — Скажи «спасибо» доктору Уэю, — подмигнул медбрат, как закончил устанавливать капельницу и поспешно направился к выходу. — За что? — крикнул я. Хлопок двери у него за спиной. — За что?! — я надрывал голос, крича в пустоту кабинета. Тик-так. Тик-так. Капли электролитов, микроэлементов и витаминов, как кислота, разъедали вены изнутри, пока моё тело медленно, но верно заплывало жиром обратно. Голова раскалывалась от неподъёмных мыслей, от чёртово «скажи спасибо доктору Уэю». Руки чесались врезать себе за то, что я уснул у него на коленях, ведь теперь его белая вражеская собака обгладывала мои кости. Джерард пьянил мой разум, утягивая в блаженную пелену сна, он пришивал отрезанные крылья, наращивал на капсулы перо за пером, как звёздочка Оливия свой голливудски блонд. На американских горках далеко не уедешь. Мы парили в воздухе, жадно глотая адреналин и окситоцин** от каждой встречи, но поездка заканчивалась, и мы расстёгивали ремни безопасности в том же месте, где покупали билет. Пагубный аттракцион и бабочки в животе. Единственное, что удерживало меня сорвать этот чертов катетер, а после и приём пациента в кабинете Джерарда, было присутствие престарелой идиотки-сиделки в кабинете, которая быстренько сменила Джеймса Сандерса. Было наивно полагать, что меня, орущего «за что?!», оставят наедине дольше, чем на минуту. Со стороны этот крик выглядел совсем жалко, будто я скулил, за что же мне все эти мучения, эта несправедливость. Джерард Уэю было 21, но это не мешало ему назначать лечение своим пациентам. Он отличался спорным юмором и средневековыми методами работы. Я смотрел на подвешенную капельницу с малоежкой, наблюдая, как надо мной вершилась древне-китайская пытка каплей. Цзоу Фанга закапывают в большую яму так, что он не может пошевелить и мизинцем. Мучительно медленно и монотонно на его лоб приземляются с метровой высоты капли воды. Они стекают по измождённому лицу. Снова и снова. Цзоу Фанг пытается вырваться из окопа. Он цепенеет, впадая в беспамятство. Капля отсчитывает секунды до долгожданной смерти. На десятый час они ощущаются ударом молота. Капли не дают спать, вылизывая лицо, мокрое от воды и слёз. Проходят дни, и Цзоу Фанг готов признаться в самом кровожадном убийстве, акте каннибализма и совокупления с близким родственником, лишь бы только прекратить грохот капель по черепной коробке, глухо отражающей каждый удар. Малоежка капала в мои жилы, а я был замурован в могильную яму без малейшей возможности выбраться, пока катетер закреплён. Я не мог передать «спасибо» и пламенный «привет» Джерарду и мамуле с папулей. — Вы можете позвать доктора Уэя? — нервно обернулся я к старухе, уставившейся в медицинскую новостную передачу по телевизору. Breaking news***. В штате Иллинойс арестован работник службы доверия, прокричавший в трубку «убей себя». Breaking news. Лос-Анджелес объявил о дефиците оземпика****, потому что на нём худеет весь Голливуд. На правах рекламы. При покупке сиропа от кашля баночка спрайта в подарок*****. — Доктор Уэй, должно быть, занят, — её голос был омерзителен и хрип, и она это знала, продолжая курить одну за другой, возможно, на последнем десятке лет. — Мне очень нужно с ним поговорить, — настаивал я, нервно постукивая носом ботинка. — Подождите конца капельницы, Фрэнк. И я ждал, пока от моего лба не осталось живого места. Капли, барабанящие похоронный марш, просверлили червоточину, как и катетер на сгибе локтя. — Всё? — я стёр последнюю пыточную каплю со лба. — Всё, — старуха промокнула ватой ранку и заклеила пластырем. Тик-так. Тик-так. Я мчался по коридору с перебинтованной рукой, пробираясь через чащу душевнобольных, буйных и просто умственно отсталых. Меня заносило на скользких поворотах, и я, спотыкаясь, толкал транквилизированных зомби, мешкающихся под ногами. Бледная кожа и копоть волос. Он стоял у двери, беспечно болтая с коллегами, и я намеревался нарушить все правила этикета, которые мне под мозговую корку вдалбливала мамуля. — Джерард, ты предатель! — подскочил к нему я, готовя кулаки, чтобы забарабанить в узкую грудь. — Фрэнк, как ты разговариваешь с доктором Уэем? — изумлённый голос одного из коллег. — Я сейчас тебя выпорю, — шёпотом процедил Джерард сквозь зубы, незаметно притягивая меня за шкирку футболки, а, отпуская, добавил: — Фрэнк, давай поговорим в кабинете, и ты расскажешь, что случилось. Раздражение, с которым парень распахнул дверь в кабинет, приглашая меня небрежным жестом зайти первым, было намеренно заметно только мне. Прибранный письменный стол с краю комнаты выглядел для такого негодяя до неприличия примерно, как парта очкастого отличника. Актёр и лгун.  Оливия говорила: «Вот палетка теней Dior». Папуля говорил: «Вот пять тысяч баксов». Мамуля говорила: «Не смей повышать голос на старших». — Я тебя ненавижу! — ослушался я эту климаксную дуру. — Успокойся, мать твою! — не без толики злости встряхнул меня за плечи Джерард, пытаясь привести в сознание. — Я твой психотерапевт, Фрэнк. Ты помнишь? Мы не были знакомы раньше, — напоминал мне он, выделяя каждое слово так же мерзко, как это делали родители. — И если ты будешь продолжать устраивать истерики, я не смогу тебе помогать. — Чем ты помогаешь? Это твоя идея была прокапывать мне витаминки в вену? — чуть более сдержано спросил я, зная ответ наверняка и смотря на Джерарда с жалостью, как на человека. — Да. — Ненавижу, — мои глаза намокли, и всё перестало быть важным в это мгновенье. Должно быть, потому что единственное, что для меня имело значение до этого, был Джерард. Иисус говорил: «Кто ударит тебя в правую щёку твою, обрати к нему и другую». Я ослушался Бога и ударил в ответ. Звонкий хлопок просвистел в затхлом воздухе, и Джерард отшатнулся, пятясь назад и озираясь на меня с неподдельным ужасом. Сквозь липкую пелену слёз я пытался сфокусировать зрение на алой от пощёчины скуле парня с растрепавшимися волосами на опущенной голове, и мне казалось, что я так и не сумел уместить в ударе всю обиду и презрение. Если Джерард станет мёртво-рождённым дитя, я стану полиэстеровым бюстгальтером Victoria Secret за 79 долларов 95 центов. Если Джерард станет ломтиком плавленого сыра Чеддер на бутерброде замминистра обороны США, я стану мексиканской серополосчатой змеёй. Если Джерард станет щебнем в пригороде Финикса, я стану выблеванной булимичкой Ларой зубной пастой со вкусом лакричных конфет. Тогда наши жизни никогда не пересекутся. Если Джерард станет рыбой-фугу, я вспорю ей брюхо и вытряхну внутренности. _______________________ *Wanted dead or alive — (пер. англ.) разыскивается живым или мёртвым. Устоявшиеся выражение, используемое при розыске особо-опасных преступников. ** Окситоцин — гормон, который повышает уровень доверия, снижает страх и тревогу, запускает механизмы привязанности и эмпатии.  *** Breaking news — (пер. англ.) срочные новости. **** Оземпик — рецептурный препарат, предназначенный для больных сахарным диабетом. Активно используется знаменитостями для похудения в обход закону и этическим нормам. Стоимость одной инъекции в США примерно ровняется 1000$. ***** Lean — наркотический напиток, получаемый при смешивании кодеиновых сиропов от кашля с газированными напитками, чаще всего со Спрайт. Популярен в хип-хоп культуре.