Соевое молоко

Стационар приютил не только голодающих, но и всё прочее полоумное отребье. Суицидники кружились по коридорам под руку с маниакальными ребятами, а параноики с паникёрами сражались в шахматной партии под глупую передачу на радио в общем холле. Песочные стены и запах фенола напоминали, что весь мир тычет в тебя пальцем, в несчастного больного ублюдка, изолированного в стационаре от здорового и благополучного общества. Мисс Дэвис провожала меня на обследования, и я плелся за ней, спрятав глаза под чёлкой, чтобы не пересекаться взглядами с обитателями дурдома. Лоре Дэвис было 32, и это число я выдумал сам. Её шустрая мимика заставляла лицо стареть быстрее, образовывая мелкие морщины в уголках глаз, у кончиков губ и на лбу. Она была той ещё кокеткой, эта мисс Дэвис. Любила повилять бёдрами в облегающей юбке, напялить каблуки и распустить волнистые волосы цвета пшеницы. Хоть мне она действовала на нервы, остальные пациенты, у которых сохранилось либидо даже с приёмом пилюль, ночами представляли медсестру в своей койке. Игнорируя ревностные взгляды зевак, я сравнялся с мисс Дэвис, чтобы познакомиться поближе. — Как зовут моего врача? — начал издалека я, надеясь, что медсестра по-дружески растреплет все секреты сама. — Доктор Уэй, — коротко ответила она, ускоряя шаг и давая понять, что анорексики были не в её вкусе. — Вы должны были внимательно прочитать то, что подписывали, Фрэнк. — В случае летального исхода претензий не имею, — отрезал я. — Этот пункт подписывают все пациенты? — Только доктора Уэя, — её сухой ответ звучал серьёзно, но я не был ребёнком, чтобы верить саркастическим сказкам. — Когда я с ним встречусь? — Скоро, — она метнула взгляд в заляпанное зеркало и, поправив уложенные локоны, пожала ручку кабинета перед собой. Я шагнул следом, ещё не догадываясь, насколько же скоро мне предстояло встретить доктора Уэя. Копоть волос и девчачьи ресницы, которые хочется обжечь. Затянувшиеся раны от срезанных крыльев не оставили и следа — врач улыбнулся такой улыбкой, которую мог заметить и понять только я, и я ответил также заговорщически, кивнув ресницами. Он пригласил заглянуть на мгновенье в его наглые глаза, и я прочитал в них, что отныне нахожусь в безопасности. Он укроет меня от смерти, хоть я её не боюсь, спасёт в третий раз, когда не попрошу. В его наглых глазах сияла ложь. — Познакомитесь с доктором Уэем. — Здравствуйте, Фрэнк, — улыбка доктора выглянула из-за укрытия и встретилась с моей. Так я второй раз познакомился с Джерардом Уэем — слишком юным доктором, бескрылым ангелом, актёром и лгуном. — Вставайте на весы, — раскатистой бурей слова Лоры Дэвис нахлынули на меня, накрывая с головой и оглушая. Я взвешивался по сто раз на дню, и каждый был рыцарским испытанием доблести и отваги. — Я не буду это делать при нём, — испуганно замотал головой я, косясь на Джерарда. — Фрэнк, быстро! — повысила голос медсестра, оперевшись руками в стройную талию и нахмурив ниточки-брови. — Мисс Дэвис сказала, что вы врач так себе. Что с вами и помереть можно, — выпалил я, обернувшись к Джерарду. В самообороне я не был силен, но дрянные мальчишки всегда защищались, как могли, и ябедничество было извечно беспроигрышным вариантом. Мисс Дэвис вся скорчилась от возмущения и уж было открыла пасть на меня, как Джерард перебил её невесомым смехом. — Ты сам всех в могилу сведёшь, — выдохнул он и, мотнув головой в сторону весов, добавил: — Я выйду. Поднимаясь из-за стола, он небрежно оправил закатанные рукава рубашки и зацепил с кипы бумаг мобильник. Поцарапанный экран засиял, и обветренные губы Джерарда дрогнули. Тик-так. Тик-так. Я бы предпочел, чтобы происходящее оказалось сном, но это мгновение было таким же осязаемым и плотоядным, как физическая боль. Боль, биение которой ощутил в груди. Ты намочил в штаны у доски перед классом. Твой жених сбежал из под венца. Твою предсмертную записку развернули при тебе. Джерард зацепился взглядом за экран ещё на пару секунд и бегло записал пару слов на листке, которым, по-видимому, дополнится моя медицинская карта. Лора Дэвис отвлекла меня, подсовывая список анализов, на которые мне предстояло выжимать из себя последние капли кровожадным врачам. Я был только рад уткнуться в листок и не подсматривать за реакцией Джерарда на моё сообщение, набранное в беспощадном аффекте, но отделаться от Уэя не получалось. — Смотри, растеряешь так всё, — послышалось над ухом его бурчание, и карман джинсов ловкие пальцы вправили внутрь. Не оборачиваясь на заботу Джерарда, я услышал, как дверь тихонько захлопнулась, и мы остались с сестрой-кокеткой наедине. Моя ладонь просочилась в карман, чтобы заправить его до конца, и внутри я нащупал клочок бумаги, сложенный в несколько раз. Ошпарившись, я одернул руку и поднял невинный взгляд на ни о чем не подозревающую Лору. Так началась наша секретная переписка с Джерардом Уэем — слишком юным доктором, бескрылым ангелом, актёром и лгуном. «У нас еще всё впереди ;)» — я развернул эту глупость, как только остался в кабинете наедине. Среди тысячи тайных записок я узнал бы почерк Джерарда, такой же взбалмошный и легкомысленный, как и он сам. Мне нравилось перечитывать эту сказку, обманываясь, что в этой жизни меня вообще ещё что-то ждёт. Ведь стационар был чистилищем — последним местом перед раем или адом. О бледнокожие руки переплетались тугие бинты, иголки-бабочки высосали всю кровь с каплями надежд, что время в стационаре обернётся лёгким досугом. Но жизнь вообще не курорт, особенно моя. К тому же за обедом меня конкретно подставили — подали тарелку куриного супа. Его нельзя было размазать по стенкам, а значит, пришло время заводить местных друзей. — Привет, — я специально подсел к парню поплотнее, чтобы сбагрить ему свою порцию. — Не хочешь супа? — Знаешь, что я делаю, когда не хочу есть обед? — пепельная радужка мальчика-переростка заблестела, но он успокоил её взмахом ресниц. — Что же? — придвинулся поближе я, упираясь на локти. — Отдаю собакам, — и с этими словами он выплеснул мою порцию куриной жижи под стол. — Будешь моим другом? — А что, давай! Так я подружился с Томасом Хейзом — спортивным мальчишкой с веснушками на щеках и каштановыми патлами до плеч. Томасу Хейзу было 16, и это число я выдумал сам. Он стоял массивными ботинками в луже супа, но его это ни капли не смущало. Футболка-поло на подростке сидела в облипку и была коротка, подчеркивая силу рук и безумство в зрачках. К нам приковыляла недовольная уборщица и принялась с причитаниями размазывать остатки жирной похлёбки по плитке столовой. Том преподал мне прекрасный урок о привилегии быть больным. Это очень просто: тебе сходит с рук всё, только потому что ты чёртов псих. Ты можешь придумать любую небылицу и поверить в неё, а в ответ никто не осудит, а может даже приголубит из жалости и нравственности. Не то чтобы этот материал был для меня в новинку. Я даже сам неосознанно практиковал эту технику сбагривания ответственности, но сейчас она показалась особенно осязаемой и плотоядной, как физическая боль. Боль, биение которой ощутил в груди. — Джерард Уэй, значит? — Томас так прищурился, что чуть не растерял свои стразы в глазницах. — Я бы ему не доверял. Его голос — звук солнца, и всегда рядом собака белая, вражеская… — Он выручал меня, — задумчиво протянул я, перебивая бред Томаса. — И как же, интересно? — недоверчиво повёл носом он. — В прошлой жизни мы были знакомы, но он был другим человеком, понимаешь? — этому болтуну нельзя было раскрывать секреты о том, как трусливо я протягивал трубку Джерарду каждый раз, когда мне угрожала опасность. — А кем был ты? — Я был собой. — А сейчас ты кто? — А сейчас меня нет. — Наверное, поэтому ты в больнице. Тебе тут явно не нравится, а я вот на передышке. Здесь меня не достанут, — самодовольно заявил он, отодвигая приконченную порцию второго, и я понимающе кивнул. — Мне пора на уколы. Не смотри доктору Уэю в глаза. — Почему не смотреть? — спросил я вскочившего из-за стола мальчишку. — Я должен был тебя предупредить, ведь ты теперь мой друг! — прокричал Том и убежал в сторону больничных палат.

***

Джерард Уэй не походил на других мозгоправов, и на это были причины. Ему было 21, и он носил чёрные варёные джинсы и древесный парфюм с нотками кожи и табака. Джерард ни черта не понимал в своём деле, нюхал первый и врал моей маме. Он был опасным головорезом, а у меня развивался стокгольмский синдром. Колесо Сансары сделало оборот, и я, застряв в сменяющихся циклах рождения и смерти, снова тонул в трясине болотных глаз. С накалом страстей приличные декорации сменились картонками, а тело моё расцвело пуще прежнего. Джерард Уэй не походил на других мозгоправов: на его приёме я оказался повторно. — У меня появился друг, Том Хейз, — стальные лианы с шипами заточили меня, обнимая за горло, и не давали проронить ни слова о насущном. Я выбрал первую дурацкую тему, которая пришла на ум. Когда твою предсмертную записку прочитали при тебе, увидели напудренных «друзей и подруг» и спасли от дрянных родителей дважды, то, чтобы не сгореть со стыда, легче притвориться, что это всё было полуденным сном. Решено, будем играть в незнакомцев. — Это интересно. Он лечился у меня чуть больше месяца, но потом мы решили передать его другому специалисту, — Джерард выглядел задумчиво и как-то по-взрослому. Его брови нахмурились, вырисовывая морщинки на лбу. — Я не знал, — практически беззвучно ответил я. — Ты здесь первый день. Я вот не знал, что ты так быстро заводишь друзей. — Я здесь первый день, — отрезал я. — Фрэнк… — Джерард выдохнул устало, и глаза его опечалились. — Почему ты…? — Вы не поладили с Томом? — перебил я, пока доктор Уэй не испортил игру в незнакомцев. — Каждому пациенту свой врач, — серьёзно произнёс он, безупречно вживаясь в роль компетентного специалиста. Дальше в кабинете звенела тишина, оттеняемая лишь звуками пожирающего самого себя желудка. Разглядывая в глазах Джерарда своё призрачное отражение, я пожалел, что ослушался Тома. Трясина болотных глаз утягивала в глубь, топя в смеси тины и земли. Я чувствовал всё в тот момент: царь-транк на языке, горечь водки-мартини, песок Оак-Стрит в кроссовках и запах фенола в коридорах больницы. Токсичный аромат поманил меня, бывшего наркомана, и я, отдавшись желанию, глубоко вдохнул яд, прогоняя ветром его через лёгкие, в прошлой жизни прокуренные травой до черноты. Я слышал всё в тот момент: нежный шёпот Криса, свист отцовских прутьев, тлеющую сигарету на балконе Оливии, вибрацию уведомлений из службы доставки и эхо последней фразы Джерарда. Тик-так. Тик-так. — Спасибо, что спас меня снова, — обессилено выдавил я, выбывая из игры, которую начал же сам. Джерард вздохнул и вытянул бледную руку на столе, словно собирался взять мою ладонь. Испугавшись, я поставил ботинки на краешек стула и уткнулся в колени, обнимая их руками и укалываясь лицом об острые кости. — Фрэнк… — его тихий выдох. — Всё будет хорошо. Тебе станет лучше здесь. Ты, конечно, достал попадать в передряги и изводить себя до обмороков, но это не твоя вина. Я бы тебя не бросил, ты ведь согласился помочь мне с учебным проектом, помнишь? Значит, мы связаны. Так и должно было быть с первого дня нашей встречи. Помнишь, ты записался терроризировать другого врача, но в тот день его заменял я? Значит, так и должно было быть. Значит, ты должен был оказаться здесь. Слёзы предательски потекли по щекам, и я вжался лицом в колени ещё сильнее, лишь бы Джерард не заметил моей слабости. Капли беззвучно отпечатывались на джинсах, и я задержал дыхание, чтобы не издать ничтожного всхлипа. — Ты выпишешь мне таблетки? — пробормотал я, не отцепляясь колен. — Да, — Джерард вздохнул, и я улыбнулся сквозь слёзы долгожданной победе хоть в одной из устроенных мною игр. — Прости, что не отвечал на твои звонки, — снова промычал я, вытирая красные глаза о синеву джинс и опуская ноги обратно на пол. — Почему ты это делал? — Джерард искал мои глаза своим взглядом, но я не собирался попадать повторно в ту же ловушку. — Мне было нельзя, — и больше я ничего не добавил, но Джерард сделал вид, что всё понимает. — Не видел тебя ещё таким смелым, дерзишь медсестре, — перевел тему парень, улыбнувшись глазами. — Это не может не радовать. — Меня загнали в угол. Всё, что мне остаётся — это защищаться, — замотал головой я, не веря лживым словам о смелости. — Правильно, Фрэнк, — на удивление ответил Джерард. — Не давай себя в обиду, а я буду помогать. Джерард Уэй не походил на других мозгоправов, но это не значило, что он не актёр, проваливший кастинг. Ему было 21, и он ни черта не понимал в моей бредовой голове так же, как и в своей. Мы неосознанно тянулись друг к другу, постоянно сталкиваясь при неуместных обстоятельствах. Наша связь пугала меня страшнее утреннего привеса, и я верил словам Джерарда меньше, чем отражению в зеркале. Но сейчас эта связь казалась особенно осязаемой и плотоядной, как физическая боль. Боль, биение которой ощутил в груди.