Враг мой?..

Сцилла

      Голова гудела. Возникла устойчивая ассоциация, что кто-то накануне вскрыл черепушку, сунул туда огромную ложку, взболтал содержимое, постукивая по краям, натолкал в образовавшуюся кашицу ваты и закрыл обратно, не утруждаясь хотя бы сопоставить части головы в правильном порядке.       Сцилла поморщилась и глубоко вдохнула. Грудная клетка расширилась, пронзило болью и ее.       Дерьмо…       С трудом приоткрыв один глаз, Сцилла сцепила зубы. Приходилось прилагать просто титанические усилия, чтобы элементарно моргнуть.       Что за нахрен?..       Расфокусированный взгляд мазнул по окружающему пространству и остановился на растрепанной темной макушке. Снова вдох. В ноздри ворвался запах хвои, соли, влаги, земли…       Эрион.       Сцилла призвала все свои способности к концентрации, которые подчиняться не желали, чтобы осмыслить, как и где Эрион лежал. Или сидел. Явно спал. В очень странной позе.       На краю постели — предплечье, в него уткнулся лоб. Сам Эрион, кажется, на полу. Спиной упирался в комод, головой — в кровать. Одна нога поджата, вторая вытянута. Рядом гитара.       Сцилла попыталась припомнить, как здесь оказалась гитара, но не получалось даже сообразить, когда пришел Эрион и почему спит на полу.       И почему все болит.       И как сама она оказалась здесь, в комнате.       Последнее, что припоминалось — разговор с Иолаем. И…       Библиотека. Вернее, намерение в нее попасть.       Сцилла вздрогнула. Эрион встрепенулся и поднял голову, часто заморгал. Насторожился, поглядев на Сциллу, и выдавил улыбку.       Именно выдавил. Будто пасту из тюбика.       Уставший, помятый, осунувшийся. Вымотанный. Бледный. На короткий миг сердце защемило от одного его вида.       — Привет, Колючка, — хрипло пробормотал он и потер покрасневшие припухшие глаза. — Как ты себя чувствуешь?       Странный вопрос. И ситуация не менее странная. И вел себя Эрион странно. Прикидывался спокойным, но нервничал. Сгруппировался весь, напрягся, словно перед броском. Или не знал, чего ожидать, потому готовился к чему угодно. Сцилла лениво подмечала детали вроде складки между густых бровей. Сцепленных челюстей, виднеющихся под всклокоченной короткой бородой. Мечущегося взгляда, расчерченного беспокойством, как штормовое небо — молниями. Подмечала, но… Ничего не ощущала по этому поводу.       Единственное, что понятно — это то, что ничего не понятно. Ни внутри, ни снаружи. Под кожей, где-то в глубине, где раньше всегда бурлило, будь то магия или чувства, сейчас глухо. Тихо. Мертво, что ли.       И настолько это не беспокоило, что должно бы взволновать. Но нет.       — Так же хреново, как ты выглядишь, — отозвалась Сцилла, и Эрион замер в ступоре. — Ты чего на полу спал? — хмуро спросила она и прислушалась к себе: так пусто и непривычно. Какая-то мутная, туманная, зияющая чернотой дыра разверзала пасть все шире в нутре, и искорки эмоций канули в ней, едва успев сформироваться.       — Рад, что к тебе вернулась способность шутить, — усмехнулся Эрион. Кажется, с облегчением.       Сама Сцилла тоже должна бы его испытывать, ведь Эрион здесь, целый и невредимый. Но отчего-то теплая волна схлынула, не успев толком накатить. Ее сожрала дыра.       — Так чего ты на полу спал? — вновь спросила Сцилла, силясь отмахнуться от подозрительных ощущений. Вернее, подозрительного их отсутствия.       — Ты заснула, не хотел разбудить, — тихо ответил Эрион. — И одну оставлять не хотел. Вообще спать не собирался, просто… отключился.       — Что-то случилось, да? — обронила Сцилла и попыталась сесть.       Безуспешно. Ребра вспыхнули болью, и пальцы, запутавшиеся в пледе, тоже.       — Что-то случилось, — осторожно кивнул Эрион, глядя исподлобья. — Но давай об этом потом, ладно?       — Ладно, — безразлично выдохнула Сцилла, переворачиваясь на спину. Если совсем откровенно, как-то и не хотелось ни во что вникать. — Все равно я вряд ли сейчас сгожусь на роль мыслителя. Давно вернулся? — бросила она взгляд на Эриона. Который изо всех сил старался не выказывать нервозности, коей сквозило буквально каждое его движение.       — Вчера, — коротко ответил он и сел ровнее.       — Как долго тебя не было?       — Неделю. Чуть больше, восемь дней, — отрапортовал Эрион и взлохматил свои волосы.       Восемь дней. А куда девались три из них, которые будто мглой заволокло?..       — Почему задержался? — обронила Сцилла.       Не хотела концентрироваться на собственном состоянии. Потому смещала фокус на Эриона. И правда хотела узнать то, что спрашивала, но в большей степени старалась вытолкать из головы вату, а из мыслей — попытки осознать, что произошло.       — Повозка, которую мы выслеживали, сделала крюк, пришлось выжидать, — ответил Эрион.       — Все прошло успешно? Никто не пострадал? — спросила Сцилла, поглядывая на Эриона.       — Да, — кивнул он. — Все в порядке.       В ноющем мозгу отозвалась эта фраза, и всплыло расплывчатое изображение идущего рябью Эриона в полумраке. Он что-то говорил…       — …Я не смотрю, не волнуйся. Все в порядке.       Сцилла отрицательно мотнула головой и закусила растрескавшуюся губу.       — Не в порядке… — выдохнула еле слышно.       — Но будет, — уверенно сказал Эрион. — Очень скоро.       — Думаешь? — спросила сдавленно, и ее всю заколотило.       — Знаю. Все будет хорошо. Я тебе обещаю.       — Я не справилась…       — Мы вчера разговаривали, да? — нахмурилась Сцилла в попытке понять, приснилось ей это или нет.       — Немного, — подтвердил Эрион и осторожно обхватил ладонь. Погладил подушечкой большого пальца, и возникло слабое щекотное покалывание от касания.       Сцилла опустила взгляд на их руки и сглотнула.       Придавило. Сбросить с себя, высвободиться, сбежать, отползти… Ногти сдираются о плитку, но плевать. Совсем не больно. Страшно только. До одури, до изнеможения, до дрожи. Нужно просто справиться, как угодно. Победить страх, себя, Дэна…       — Колючка? — позвал Эрион. Сцилла перевела на него взор. — Ты как?       — Нормально, — спешно ответила она и попыталась выдавить улыбку. Совсем как Эрион недавно. — Я… Чаю хочу. Можешь принести? — попросила, просто чтобы он ушел. Чтобы не при нем вспоминать.       Сцилла не справилась. И показаться еще слабее и никчемнее, чем она и так есть, не хотелось.       — Да, конечно, — спохватился Эрион. — Тебе какого-то особенного, или?..       — Любого, — выпалила она. — Если есть травяной — будет отлично. Но вообще без разницы.       — Понял, — теперь по-настоящему улыбнулся Эрион и приник губами к виску. Снова защекотало под кожей. — Одна нога здесь, другая там, — сказал он и встал.       — Не спеши, — сказала Сцилла напоследок и закусила губу, когда дверь за Эрионом захлопнулась.       Шумно выдохнула. Сосредоточилась, перебирая в памяти смутные, расплывчатые события. Восстановить картину полностью никак не удавалось — всплывали только затуманенные образы, запахи, звуки. Несмотря на это Сцилла понимала, что произошло. Знала. Помнила, пусть и бессвязно. Но ничего не чувствовала. Думала, вышвырнет в тот вечер, и она испугается, запаникует, как раньше бывало. Потому и спровадила Эриона. Чтобы не увидел. Но нет. Ничего. Абсолютно. Черная дыра сжирала и эти, не успевающие сформироваться, эмоции. И это… хорошо?..       «Ну и ладно, — подумала Сцилла, разглядывая свои пальцы. — Так даже лучше. Словно ничего и не было».       Но что-то все же было. И скреблась недоверчивость, что не может это что-то не вызывать никаких отголосков паники.       Но Сцилле сейчас это просто безразлично.       Эрион вернулся раньше, чем ожидалось. И не один. За его плечом мялся доктор Рислер. Сцилла нахмурилась. Проклюнулось раздражение. Ненадолго, и все же.       — Здравствуйте, доктор Рислер, — протянула она недовольно.       — Привет, — улыбнулся он. — Зови меня Марк.       Сцилла кивнула и перевела колючий взор на настороженного Эриона.       — Я просто чай просила, а не медика с аптекой подмышкой, — процедила она, поглядев на увесистый саквояж Марка. — Зачем?       — Подумал, что не помешает тебя осмотреть, — произнес Эрион и поставил чашку на тумбочку. — Пока дар не работает…       — Марк меня уже осматривал, — припомнила она. — Его Стелз приводил.       — Я знаю, — кивнул Эрион и присел на край постели. — Но прошло несколько дней, и…       — Зачем? — повторилась Сцилла, чувствуя себя еще более беспомощной, чем прежде.       Неприятно.       — Затем, что я беспокоюсь о тебе, — ответил Эрион и пригладил волосы Сциллы. — Мне так будет спокойнее. Пусть Марк осмотрит еще раз.       Сцилла втянула носом воздух и поморщилась. Из раздражения родилось необычное, непрошенное стремление послать их обоих к Селларисовой матери, но Сцилла его проглотила.       Прекрасно понимала, что Эрион пытался о ней позаботиться. Искренне переживал, хотел помочь. И всегда это порождало тепло и благодарность. Но сейчас почему-то заставляло ежиться от лютого сопротивления и нежелания принимать помощь.       — Пожалуйста, Колючка, — прошептал Эрион. Склонился, чмокнул волосы и судорожно выдохнул в макушку.       — Ладно, — согласилась Сцилла. Желания и нежелания схлынули, оставив по себе отрешенность.       Марк кивнул и подошел ближе. Поставил саквояж на пол и жестом велел Эриону отойти.       — Как самочувствие в целом? — спросил он с улыбкой.       — Как видите, паршиво, — ответила Сцилла и откинула плед. Взглянула на Эриона, что отошел на пару шагов, но не сводил с нее глаз.       — Ты принимала лекарства, которые я передавал? — приподнял бровь Марк.       — Не помню, — отозвалась Сцилла.       — Ясно. Хорошо, что теперь есть, кому за этим проследить, — хмыкнул Марк. — Давай помогу тебе сесть, — обронил он и потянулся вперед, но Сцилла отпрянула. Кольнула тревога.       — Не надо, я сама, — выпалила она, и Марк настороженно замер.       — Давай, может, я?.. — спохватился Эрион, но Сцилла раздраженно перебила:       — Я сама, сказала!       — Как хочешь, — произнес Марк и зыркнул на Эриона. Тот растерянно отступил. — Я подожду.       Сцилла завозилась, сцепив зубы. Злость расцветала все сильнее по мере неудачных попыток приподняться. В первую очередь, на себя. Во вторую — на Эриона, вздрагивающего на каждое ее движение. В третью — на чересчур спокойного Марка. Неправдоподобно спокойного. И снова — на Эриона и его пристальное внимание.       — Не смотри на меня так, будто я сейчас сломаюсь пополам, — фыркнула Сцилла, и он отвел взгляд. — Спасибо.       С н-ной попытки удалось сесть. Через боль, через накатившие от нее слезы, и все же. Зад отозвался на смену положения острой резью, но Сцилла не собиралась думать, чем она вызвана. Выдохнула, сморгнув влагу. Марк принялся ощупывать шею, оттягивать веки, светить фонариком.       — Ну, уже гораздо лучше, — ободряюще улыбнулся он. — Подними кофту, давай ребра посмотрим.       Сцилла сглотнула и приподняла ткань, но тут же опустила ее, когда уловила цепкий взор Эриона. Вспомнила, что вся в синяках, и сковало липким ступором.       Эрион их, видимо, заметил. Потому что переменился в лице. Сжал кулаки. Желваки заиграли на скулах.       Неприятно.       — Не смотри, — тихо попросила Сцилла, и Эрион поднял глаза.       — Колючка…       — Пожалуйста, — просипела с отчаянием, и Эрион кивнул.       — Хорошо. Не буду.       — Выйди, — выпалила прежде, чем успела обдумать, и Эрион проскрипел зубами. Но не двинулся с места.       — Сделай, как она просит, — оглянулся на него Марк. Эрион открыл было рот, но Марк перебил: — Не препирайся. Сейчас не время.       Помявшись еще с минуту, Эрион все же вышел. Сцилла выдохнула с облегчением и задрала ткань.       — Не хочу, чтобы он видел, — зачем-то принялась оправдываться она. — Не хочу, чтобы жалел или злился…       — Понимаю, — кивнул Марк. — Ты имеешь на это полное право.       — Разве? — горько усмехнулась Сцилла.       Ее втоптали в грязь, унизили и показали, что она осталась ни на что не способной слабачкой, даже себя и границы собственного тела отстоять не способной. Того хуже: раньше хотя бы было оправдание. Раньше Сцилла не умела защищаться. Не знала, как. Не сталкивалась с насилием. И обидчиков было шестеро. Теперь же… Всего один Дэн переломил через колено всю шаткую уверенность в себе и в своих силах. Уничтожил. Разбил. Отнял контроль и вышвырнул в бездонную яму разочарования, из которой его теперь не достать.       Показал, кем Сцилла являлась на самом деле. Никем. Ничтожеством. Грязью под ботинками тех, кто сильнее. И никакие тренировки или знания не сумели вознести ее хотя бы на одну ступень выше плинтуса. Как была слабачкой, так и осталась.       Беспомощной, ни на что не способной, скулящей слабачкой.       Какие права она теперь могла иметь? Разве что право называться половой тряпкой, которую может взять и облапать любой желающий. Вытереть ноги. Воспользоваться и вышвырнуть. Оставить свои следы и лишить не то, что каких-либо прав, а и возможности на них претендовать.       Но хотя бы скулить в этот раз Сцилла не станет. Хоть на это духу должно хватить.       — Эй, — выдернул из мыслей Марк. — То, что с тобой сделали, никак тебя не определяет. Это не твоя вина, и уж тем более это никак не влияет на то, что ты можешь или не можешь чувствовать. И ты имеешь право говорить, что для тебя приемлемо, а что нет, — вкрадчиво произнес он.       — А если я ничего не чувствую? — тихо обронила Сцилла. — И желания говорить — в том числе?       И это чистая правда. Если бы не дыра под треснутыми ребрами, Сциллу бы испугало собственное состояние.       Но ныне ей плевать.       — Это тоже твое право, — кивнул Марк. — Эрион беспокоится, и оправданно, но ты можешь его одергивать, если он перегибает.       — Я должна быть благодарной за заботу, а не одергивать его, — шепнула Сцилла. Головой понимала, что нужно испытывать, но диссонанс от отсутствия чего-либо несколько… обескураживал. Но по-прежнему не волновал.       — Единственное, что ты должна — это восстановиться и поправиться, — пробормотал Марк, прощупывая ребра. Сцилла поморщилась. — Нужно перевязать. Как ты на это смотришь? — улыбнулся он.       — Если нужно, зачем спрашиваете? — проворчала Сцилла. — Только можно я прежде в душ схожу?       Отчаянно захотелось… отмыться.       — Разумеется, — кивнул Марк. — Я тогда пока пойду. Вернусь тебя перевязать, скажем, через час. Только сперва, — полез он в саквояж, — выпей обезболивающее. Легче немного станет. — Сцилла покосилась на таблетку с подозрением. А должно ли ей быть легче? Она вполне заслужила страдать после того, как облажалась. — Давай-давай. Я никуда не уйду, пока ты не примешь лекарства.       Сцилла вздохнула и сдалась. Кто она такая, чтобы сопротивляться? Она на это не способна. Больше нет. Да и незачем.       Проглотив таблетку, Сцилла отхлебнула чаю и с горем пополам поднялась на ноги. Взглядом пресекла попытку Марка помочь, взяла чистые вещи и, придерживаясь за стену, поковыляла в купальню.       Заперлась. Медленно разделась, включила воду. И споткнулась о свое отражение.       Как же. Нахрен. Ужасно. Гематомы, ссадины и кровоподтеки вытолкали из уютного кокона безразличия, и дыра начала выплевывать эмоции одна за другой.       Страх. Окатил от макушки до пят. Боль. Вывернула каждую кость. Стыд. Вгрызся клыками в искалеченную плоть. Обреченность. Хлестнула каленым прутом. Вина. Затопила нутро до краев. Бесполезность. Прошила дрожью позвонки.       И осознание произошедшего паническим привкусом заскользило вверх по пищеводу.       Сцилла всхлипнула, зажала рот рукой. Стремительно подкатывающие отвращение, омерзение, презрение — к себе и к Дэну — обратились комом тошноты, и Сциллу вывернуло наизнанку. Благо, успела склониться к туалету.       Ее рвало и рвало. Опустевший давно желудок, в котором кроме обезболивающего и глотка чая ничего и не было, продолжал судорожно сокращаться, судороги же посылал по всему ослабевшему телу.       Слабая. Слабая. Слабая.       Чуть не выплюнув по ощущениям гортань, Сцилла сцепила зубы, подавляя очередной бестолковый рвотный позыв. Короткие вдохи становились все протяжнее, но с выдохами вылетали малодушные стоны. Нытье. Скулеж.       Ярость на собственное бессилие всколыхнулась в груди, вынудила подняться на ноги. Шагнуть под душ. Прополоскать рот. Наглотаться воды. С остервенением начать тереть мочалкой кожу.       Сцилла злостно мылилась, мыча от безысходности. Стоило глазу зацепиться за увечье — напрягалась, тушевалась, тихо выла и снова злилась. Каждый синяк казался… пятном. Кляксой грязного, вонючего болота, в котором Сцилла вывалялась, когда не сумела сладить с Дэном. Хотелось отмыть каждое из них.       Отмыть. Отмыть. Отмыть.       Но они не хотели стекать в воронку слива. Оставались на коже, гудящей теперь от переизбытка внутренних терзаний. Но Сцилла терла и терла, терла и терла. Быстрее, сильнее, резче, пока не расцарапала затянувшуюся коркой рану. И еще одну. И еще.       Хлынула кровь. Вырвался из горла всхлип. Задрожали снова внутренности. Сцилла зарылась пальцами в спутанные волосы и уперлась спиной в кафель. Холодно. Сползла по нему на пол. Больно. Подтянула к себе колени, уткнулась в них лицом. Темно.       Страшно. Невыносимо. Необратимо.       Слезы мешались с льющейся сверху водой, уносились в водосток. Тело потряхивало, нутро пульсировало, горело.       Не справилась. Не смогла. Не сумела.       И теперь вся усеяна гадкими напоминаниями. Пятнами. Болотом собственных несостоятельности и беспомощности.       Сцилла не хотела всего этого чувствовать. Молила дыру снова сожрать это все, но она не сжаливалась. Все плевалась и плевалась тем, что поглотила накануне. Тошнила тем, что разрушало изнутри.       Когда масса выворачиваемого дырой стала настолько велика, что, казалось, Сцилла не в силах столько в себе удержать, пришло оцепенение. Накануне взрыва, от которого оболочка грозилась разлететься на сотни крошечных ошметков, онемело все, что только что вопило и жгло, и Сцилла сумела вдохнуть.       Неприятно. Но уже не так невыносимо.       — Отмыться. Нужно же… отмыться, — пробормотала сама себе и потянулась за шампунем. — И чего я сижу…       Методично вспенивая волосы, старалась не смотреть. Пялилась прямо перед собой, чтобы игнорировать то и дело попадающиеся на глаза фиолетовые следы и алые полосы.       Не видеть. Не видеть. Не видеть.       Будто ничего нет.       Откуда-то снаружи доносился стук, но Сцилла и его игнорировала. Слишком много сил прилагала для того, чтобы не замечать побоев. И даже, когда дверь распахнулась, хлопнув по стене, не обратила внимания.       Не видеть. Отмыть. Не видеть. Отмыть.       — Колючка! — вплелся в шум воды и гул крови в ушах голос Эриона, но Сцилла еще не закончила.       — Погоди, — обронила еле слышно.       — Милая, ты меня напугала, — прозвучало с дрожью. — Это что, кровь? — теперь настороженно. Эрион спешно вывернул запястья Сциллы вверх и с шумом выдохнул. — Давай-ка выберемся отсюда, — сказал взволнованно, с нотками паники.       — Нет-нет, — мотнула головой и зацепилась-таки взором за синяк. Нахмурилась. — Нужно отмыться…       Мазнула мыльными пальцами по синюшному следу. Безрезультатно. Еще раз. Снова. Теперь мочалкой. Пятно на месте. Самообладание — нет.       Снова. И снова. И снова. Всхлип.       — Милая, остановись, — перехватил колотящиеся руки Эрион и забрал мочалку. — Все в порядке…       — Прекрати это повторять!.. — взвизгнула и вырвалась из мягкого захвата. — Ничего не в порядке! Уйди, не смотри! — спохватилась, и совсем не из-за наготы.       — Колючка, тише… — пригладил Эрион волосы.        — Дай отмыться! — шарахнулась Сцилла в сторону.       — Ты уже достаточно чистая. Пойдем, — ласково произнес он.       — Нет. Нет-нет-нет, недостаточно…       Истерически выхватив мочалку обратно, принялась беспорядочно водить ею по рукам, бедрам, коленям, но следы не исчезали. Едва смирившись с одним, Сцилла замечала следующее, и вновь вышвыривало в страх и безысходность.       — Так, хватит, — жестче проговорил Эрион и выключил воду. Накрыл полотенцем и рывком поднял на ноги.       — Нет-нет-нет, не надо! — взвизгнула Сцилла и попыталась отшатнуться. Эрион вздрогнул, но прижал к себе крепче.       — Успокойся. Тебе нужно успокоиться, — произнес мягче, но Сцилла замотала головой, давясь всхлипами.       — Мне нужно… мне нужно… — зашлась она повторять, но сама не знала, что ей нужно. И от этого становилось только хуже.       — Пойдем, — потянул на себя Эрион, но Сцилла засопротивлялась. Мокрые пятки заскользили по кафелю, а после взмыли в воздух — Эрион подхватил на руки, пресекая попытки упираться. — Прости, но иначе никак, — выдохнул он. — Я тебя здесь не оставлю.       Сцилла обмякла, слабо осознавая перемещение в пространстве. Вздрогнула от соприкосновения с холодом простыни. Судорожно натянула на себя плед поверх полотенца, стуча зубами.       — Сама оденешься? — спросил Эрион. Сцилла слабо поняла суть вопроса. Скорее, совсем не поняла. — Эй, Колючка, — присел он перед ней на корточки. — Посмотри на меня.       Сцилла смотрела. По крайней мере, пыталась. Но не видела. Нихрена, мать его, не видела. И от этого паниковала лишь сильнее.       Теплые, шершавые ладони обхватили лицо, зафиксировали норовящую мотнуться в сторону голову.       — Посмотри на меня, — тише, совсем близко. Осязался жар дыхания на коже и запах. Запах покоя, безмятежности, уюта. Запах Эриона. — Я здесь. Я с тобой. Посмотри на меня, — повторил, и пробрало мурашками. И от интонации, и от того, как он поглаживал щеки большими пальцами.       Сцилла прикрыла на миг веки, впитывая его присутствие. Собралась с духом. Попыталась сфокусироваться на приятных, привычных ощущениях, но они ускользали. Просачивались сквозь пелену страха и исчезали в пустоте под кожей.       Распахнула ресницы, уставилась прямо в подернутые сизой дымкой волнения серо-голубые океаны. Сталь. Небесные переливы. Молнии обреченности. Прямо здесь, рядом. Напротив. Очень близко.       — Я здесь, — прошептал Эрион. Обдало теплом. — Я с тобой.       Сглотнула крошево ужаса. Выдохнула отголоски истерики. Сосредоточилась на глазах, руках и запахе. Так спокойнее. Так… безопасно.       Но заслуживала ли она этой безопасности?..       Всколыхнулась новая волна. Волна непринятия, которая твердила: нет, не заслуживала. Должна страдать. Должна пресмыкаться. Не должна тащить за собой Эриона.       — Тише, т-ш-ш, — шепнул он, склонившись еще ниже. — Не отводи глаз, смотри на меня. Не думай ни о чем. Просто смотри, — уверенно произнес Эрион. Настолько уверенно, что не хотелось противиться. — И… слушай, — запнулся. — Я люблю тебя. Больше жизни люблю. И я рядом. Никогда больше не оставлю тебя одну. Что бы ты ни говорила, как бы ни гнала, не уйду. Даже не рассчитывай на это. Я с тобой, и мы вместе с этим справимся. Вместе выкарабкаемся. Я сделаю все, хоть невозможное, чтобы тебя вытащить. Помочь. Исцелить. Хоть из шкуры вон выпрыгну, но исцелю, слышишь? — сорвался на сипение Эрион, и Сцилла затаила дыхание.       Сейчас каждое его слово отпечатывалось внутри черепа клеймом. Болезненным, желанным, но удушающим виной клеймом.       «Ты не должен это терпеть», — вихрилось в голове, но вслух произнести не получалось.       — И я делаю это не потому, что должен или еще что, — странно подхватил мысль Эрион, — а потому что искренне хочу тебе помочь. Хочу быть рядом. Потому что люблю тебя.       «Слабых не любят. Слабых пинают и используют», — воспротивилось взвинченное сознание.       — Ты моя сильная, храбрая девочка, и я так тебя люблю, — произнес Эрион так, словно это истина. — Знаю, сейчас тебе может так не казаться, но так и есть. Я горжусь тобой. Слышишь? — слегка сжал он ладони. — Горжусь, — повторил, но в груди ширилось отрицание. — Ты сделала все, что могла, и даже больше, — произнес на грани шепота. — Я никого не встречал сильнее тебя. Духом сильнее, Колючка. Физически сильным быть куда проще. Тебе же внутренней силы не занимать. У меня столько нет, — протянул он. — Ты — моя сила, Колючка. Моя опора, мой фундамент. Без тебя я нестерпимо пустой. — Сцилла зажмурилась, не в состоянии принять его правду, в которую так хотела поверить. Но все, буквально все в ней восставало против этого. Ведь она не справилась. — Ты справилась. И… — перевел Эрион дыхание, — ты можешь быть спокойна хотя бы в одном: тебя никто больше не тронет. Он не тронет. Ведь я воплотил твою угрозу в жизнь, — ниже сказал он.       «Ты сдохнешь в муках, если тронешь меня», — вспомнилась оброненная на пике панической ярости громкая фраза, которую так хотелось оправдать.       — Он сдох. А я здесь, — проникновенно произнес Эрион. — Позволь мне стать твоей силой. Такой же, какой ты есть для меня. Позволь о тебе позаботиться, — взмолился он. — Поделись со мной, взвали на мои плечи свой груз, хотя бы часть. Я вынесу. Но позволь помочь.       Сцилла тонула в магнетическом взоре, что будто сканировал осколки ее разбитой души. Проникал так глубоко, что видел дыру, видел насквозь. Отрицание штормило, но слабость плавилась от нежных прикосновений. Рвало на части противоречиями-лезвиями, что вскрывали нарывы чувств. Под кожей, под пустой, мертвой оболочкой щекотно отзывались немощные, едва ощутимые, но искры.       Мало. Хотелось или отринуть полностью, оттолкнуть, или получить больше, разомлеть. И в этой схватке стремлений взяла верх усталость. Нежелание противиться, по крайней мере, сейчас. Сдаться, но чему-то нужному, необходимому. Тому, что стало родным.       — Поцелуй меня, — попросила Сцилла, не успев сообразить, что именно.       Эрион замер, затаился. Удивленно округлились бездны глаз. Но вскоре он, очень медленно и осторожно, сократил расстояние и приник к губам. Напряженно, слишком деликатно, с опаской. Исполнил просьбу, но явно не хотел сам. Или боялся. Или…       Сцилла всхлипнула и подалась навстречу. Попыталась вытряхнуть из него то, что было раньше, но не выходило. Он не отзывался.       «Поцелуй по-настоящему, — сокрушенно просквозило в мыслях на грани умирающей надежды. — Прошу тебя…»       Язык скользнул по языку. Все еще слишком осторожно. Хотелось выть от чрезмерной скованности. Необходимо было ощутить тот голод, ту несдержанность, тот напор, что захватывал в плен, заставлял забыться когда-то. Всего лишь восемь дней назад, которые обратились вечностью, сущей пыткой, мучительным испытанием, которое Сцилла не в силах преодолеть одна.       Откликнулась настойчивее. Вцепилась в кисти, скользнула к плечам, судорожно выдохнула. Так необходимо было глотнуть реальности, коей стал для нее Эрион. Но он словно сам теперь оцепенел. Не отвечал. Сопротивлялся. И убивал с каждым мигом все сильнее своей отстраненностью.       Нет сил больше настаивать. Нет возможности. Сцилла остановилась. Отпрянула, отвела взгляд. Хотела сказать: «Прости, тебе неприятно», но не могла. Ничего не могла. Снова ломалась под давлением накатывающего отвращения к себе.       Отвращения, которым заразила и Эриона.       Безмолвно, неловко, неприятно, но Эрион ее одел. Длинные рукава, штаны, носки. Ни клочка оголенного, изувеченного нутра теперь не проглядывало через ткань. Стало немного спокойнее. Совсем слегка. Но ощущения ненужности, разбитости, мерзости никуда не девались. Просто притупились. Стали саднить, не так сильно ныть. И Сцилла завернулась в спасительный плед, помогающий отгородиться от окружающей действительности.       — Прости, Колючка, но я так не могу, — прошептал Эрион куда-то в волосы. Он весь дрожал. Вибрация перекидывалась с его рук на голову, которую поглаживал, на плечи, которые сжимал. — Не могу сейчас, нет сил исполнить твою просьбу…       — Мне не нужно, чтобы ты выполнял мои просьбы, — едва ворочая онемевшим от тоски языком, перебила Сцилла. — Мне нужно, чтобы ты делал то, что хочешь.       — И я хочу, — просипел он. Голос надломился. — Но не так. Не сейчас.       — Твое право, — обронила Сцилла и закуталась плотнее. Пробирало ознобом. Липким, леденящим, противным. — Прости, что заставила.       — Милая… — выдохнул Эрион, но не договорил. Не нашелся с ответом.       Сцилла сомкнула веки. Сознание поглотила на короткий миг тьма. Слишком короткий. Ведь немощные искры, порождаемые касаниями Эриона, вспыхивали ярче, прорезали черноту слабыми росчерками.       Эрион поглаживал щеку, шею, плечо. Растирал предплечья, проводил по ладоням.       — Прости, Колючка, — бормотал он, поочередно целуя каждую фалангу и подушечку пальцев. — Не закрывайся от меня снова, умоляю. Останься со мной. Прости меня…       Сцилла не понимала, за что должна прощать его. Почему он так неистово об этом просил. Почему нежные, невесомые прикосновения становились все отрывистее, отчаяннее. И почему все острее отдавались покалыванием под кожей.       — Все будет хорошо, я тебе обещаю, — приник он к виску, укрыл объятиями. Приятно осязались вес его тела, его тепло. Окутывало ароматом, как коконом. Но его тремор отдавался тревогой. — Прости, Колючка…       — Ты ни в чем не виноват, — отозвалась Сцилла и обхватила его ладонь. — Перестань извиняться. Все в порядке, — обронила, хотя сама в это не верила.       Вот, оказывается, как легко врать. Совсем не сложно. И никаких зазрений совести. Хотя это не совсем ложь…       Ничего не в порядке для Сциллы. Для Эриона же должно быть. Должно быть в порядке. Хоть в каком-то.       Сцилла вдруг осознала, что теперь, когда ее немного попустило, Эрион оказался на грани истерики вместо нее. Он с трудом вдыхал, трясся весь, и, кажется, плакал. Сцилла сглотнула. Стало стыдно. Грустно. Плохо. Ведь это из-за нее он так страдал. А не должен.       Никто не должен.       Невыносимо, до выламываемых костей захотелось… помочь. Но как, Сцилла не знала. Не понимала. Но осязала слабую ниточку, натянутую в глубине грудины. За нее словно кто-то дергал, тянул, совсем едва. Звал куда-то. И Сцилла пошла по переливчатому следу. Позволила этой ниточке вести. С одним намерением: помочь Эриону.       Все тело окатило горячей волной, искры вспыхнули ярче. На мгновение затопило болью, растерянностью, виной, ужасом, их полутонами и ответвлениями. Палитрой разнообразных чувств, клокочущих в звенящем пространстве. Сцилла впитала их часть, содрогнулась и отпустила наружу. Прочь из тела. Прочь из мыслей. Эрион выдохнул и немного обмяк, перестал дрожать. Нежно провел по предплечью Сциллы и затаился. Замер. Провел снова. Сцилла не открывала глаз, концентрируясь на том единственном, что сейчас важно: помочь. И это «помочь» взрывалось искрами все интенсивнее.       — Солнышко мое, — шепнул Эрион и коротко поцеловал висок. — Умница моя, хорошая…       Сцилла не особо вникала в то, что он говорил. И не понимала уже, отчего так легко становилось. Чья боль утекала сквозь воображаемую воронку: ее или Эриона.       Но это уже не столь важно. Ведь навалившееся на Эриона облегчение она испытывала очень отчетливо.       — Девочка моя, иди ко мне, — обронил Эрион и обнял крепче. Зарылся носом в волосы, переплел их пальцы, сцепил в замок. — Ты такая молодчина… Солнышко…       Теперь всколыхнулась радость. Трепет, восторг, тепло. И эти светлые эмоции принадлежали не Сцилле.       Она слабо заерзала, приподняла отяжелевшие веки. И поняла, отчего Эрион так рад. Отчего зовет Солнышком.       Комнату озарял свет. Не яркий, дрожащий, но устойчивый. И исходил он от Сциллы. Вспыхивал ярче там, где касался Эрион, но подсвечивался каждым дюймом кожи.       Дар проснулся. И, хоть он все еще иссушенный, иссякший, еле ощутимый, но он отозвался на Эриона. И исполнил предназначение. Помог облегчить муки.       — Люблю тебя, Колючка, — прошептал Эрион и мазнул губами по щеке. — Так люблю… Так горжусь тобой…       Он забрался на постель, лег рядом. Притянул к себе. Бережно, но сгреб в охапку.       — Будь со мной. Сияй. Ты нужна мне. Знаю, что и я нужен тебе, — произнес в макушку. — Что со мной тебе легче. А если легче тебе, то легче и мне… — сорвался на хрип и погладил вдоль позвоночника.       Сцилла слабо кивнула. Если это поможет Эриону, то она постарается. Постарается быть с ним.       И просто… быть.       «Позволь мне стать твоей силой», — стучали в мозгу его слова.       Сцилла не хотела отнимать у него ни унции. Но и заставлять страдать не хотела. Не знала, как правильно поступить, что делать…       Но постарается. Не для себя. Не для того, чтобы самой стало легче. Не чтобы пережить. Не потому, что нужно справиться.       Ради Эриона. Чтобы помочь ему. Не обрекать на муки, которых он не заслужил. Не потрошить его собственными противоречиями, собственной болью.       Ради Эриона она пойдет на все. Даже на невозможное. Потому что, пусть и не может сейчас произнести вслух, но любит его. Безгранично любит.       И никакая дыра это сожрать не в состоянии.